Путь по кругу 18 страница

- Наверно, и "голубые" живут по-разному.

Сова усмехнулся.

- Кто тебе сказал такое? Не верь. Наврут о себе в три короба, а на самом деле у всех одно и то же - боль и грязь.

- Но ведь вы с Геной любите друг друга.

- Любим? - Сова неприязненно смерил Дима взглядом. - И ты туда же. Любим, как любят друг друга тонущие, вцепившись в один спасательный круг. Не позволено нам любить. Мы изгои. Нелюди.

- Кем не позволено?

Сова широко развел руками.

- О-о-обществом. Как будто сам не знаешь.

- Я не знаю.

Сова снова махнул рукой.

- Еще бы. Тебя не били, не убивали, в психушки не сажали. Они думают, что этим чего-то добьются. Это все равно, что себе пальцы отрезать.

Дим вздрогнул.

- Слава, тебе обязательно надо увидеться с Геной. И ради вас, и ради того, кто там, с ним. Он связан...

- До того мне дела нет. Кто его заставлял по притонам таскаться. - Сова выпрямился, достал из кармана носовой платок, снял очки и долго протирал стекла. - И я когда-то был наивным, как ты. Любил... Да вот что вышло. Ты ничего не знаешь.

Дим тихо ответил:

- Знаю.

Сова надел очки и посмотрел на Дима с любопытством.

- Знаешь? Интересно, как он тебе все это преподнес?

- Он любит тебя.

- Ты опять про любовь. А что с ней делать? Зачем она, если ее всю жизнь прятать нужно? Знаешь, я как представлю, что родителям все откроется. Нет, лучше смерть. Я бы не смог смотреть им в глаза. Мама еще ничего, а вот отец... Понимаешь, мы всегда уважали друг друга. Он всегда гордился мной, и вдруг... Нет, только не это! Мне раньше казалось, что все это лишь приключение, что все когда-нибудь кончится, я вернусь к родителям и все забуду.

- А Гена?

- Гена. Вот ты говоришь любит. - Сова странно улыбнулся. - Да у него выхода другого нет. Виноват он очень передо мной. И я любил, бегал через их двор, чтобы только его увидеть. А он по моей любви сапогом кирзовым. Беспомощный он, вот и держится теперь изо всех сил. Готов человека по кусочкам разрезать. Докатился. Я сам видел. Два пальца.

- Слава, Гена просил не говорить, но ты должен знать, он ведь свои пальцы отрезал.

Сова обернулся к Диму. Первые лучи солнца отразились в стеклах его очков. Он зажмурился.

- Как это свои? Зачем?

- Он хотел, чтобы Шеф отпустил тебя из круга. Он сделал это ради тебя.

- Ты уверен, что он сделал это? Но он не мог. Он что, сошел с ума? Это все равно бесполезно!

- Я думаю, он и дальше будет делать это, пока верит в тебя.

Сова снял очки, взгляд его был диким. Он вытянул шею вперед и закричал:

- И ты считаешь, что он поступает правильно?! Ты хочешь, чтобы он и дальше делал это?!

Дим подумал, потом ответил неуверенно:

- Наверно, он не мог придумать ничего другого. Тебе надо поговорить с ним.

Тень отчаяния мелькнула на лице Совы.

- Зачем ты мне сказал об этом?! До сих пор я был свободен, а теперь мне придется участвовать во всем этом. Из жалости. Понимаешь? Только из жалости!

Дим был спокоен.

- Пусть так. Сделай это из жалости. Ведь если с ним что-нибудь случится, как ты будешь жить дальше? Слава, пока мы здесь рассуждаем, в любой момент с ним может случиться все что угодно.

Сова быстро поднялся со скамейки.

- Идем. Я постараюсь что-нибудь сделать. Но это конец! Вместе мы больше не будем.

Всю дорогу Сова шел быстрым шагом. Он был сосредоточен, иногда беззвучно шевелил губами. Дим с трудом поспевал за ним. Он отвратительно чувствовал себя. От слабости на каждом повороте кружилась голова. Он на секунду прислонялся к стене, делая маленькую передышку. Каждый раз ему казалось, что за углом его ждет пустота". Неужели мое время вышло?" - с ужасом думал он.

Когда за очередным поворотом уже был виден дом, в котором Ганс держал заложника, они заметили, что с противоположной стороны к подъезду идут трое. Сова и Дим узнали охрану Шефа.

Они невольно прибавили шаг. Охрана тоже заметно ускорила движение. Не выдержав, Дим побежал вперед. Сова последовал за ним. Охрана тоже перешла на бег.

Если бы кто-нибудь из них поднял глаза к окнам квартиры, то мог бы увидеть свесившуюся с карниза руку спящего Ганса.

К подъезду все подбежали одновременно. Завязалась молчаливая потасовка. Вернее, люди Шефа отшвыривали Дима и Сову от подъезда, а те снова и снова бросались вперед.

Двое охранников побежали наверх, а один остался отражать атаки. В то время, когда оставшийся схватил Дима в охапку, Сова, подобрав с земли доску, изо всей силы ударил его по лицу. Доска оказалась с гвоздем. Гвоздь вонзился в щеку охранника, тот взвыл от боли и выпустил Дима. Сова в свою очередь, выпустил доску, и она повисла у лица охранника.

Дим и Сова бросились в подъезд. Когда они подбежали к квартире, дверь была распахнута. На кухне охранники, высунувшись по пояс в окно, смотрели вниз.

- Гена-а! - закричал Сова и бросился к окну.

Охранники выпрямились, повернулись к нему. На их лицах застыло выражение тупого рвения. Один из них поспешно сказал: "Он сам". Сова, как ширму, раздвинул их и выглянул в окно. С улицы послышался его слабый голос:

- Гена...

Дим быстро подошел к нему, обнял за плечи и, силой оттащив от окна, увел в комнату. Там, прижав к груди подушку, на кровати сидел клиент. Сова замер, увидев его.

- Папа? Папка...

* * *

Папа сел завтракать. Есть не хотелось. Он тяжело вздохнул. Не хотелось и жить. Встреча с Димом пролетела, как одна минута. И теперь Папа терзал себя, нагромождая на эту минуту мечты. Глядя в окно, он думал о том, как хорошо было бы прогуляться с Димом, не смотря на то, что собираются тучи и, кажется, будет дождь. Как хорошо было бы говорить обо всем на свете или молчать и понимать, что они вдвоем, а все остальное не имеет значения. Посмотрев на свой завтрак, Папа подумал, что и эта процедура не была бы такой скучной и однообразной. При желании он мог готовить вполне прилично. А Дим хвалил бы его кулинарные способности...

Дим мог бы всегда быть рядом. Это был последний шанс Папы. Зачем было жить столько лет до этого? Зачем еще столько жить?

От звонка в прихожей проснулась отчаянная надежда. Папа вскочил с табурета и побежал к двери, на ходу приглаживая волосы.

Но это был не Дим. На пороге стоял мальчик из круга. Имени его Папа не знал, но помнил, что этот несчастный достался самому отвратительному типу - Коме.

- Здравствуйте, - вежливо произнес гость. - Можно мне увидеться с Димом? "Они сговорились мучить меня", - пронеслось в голове у Папы, но вслух он так же вежливо ответил:

- Его нет дома. Может быть, ему что-нибудь передать?

Гость покачал головой.

- Нет, мне надо обязательно с ним увидеться. Он скоро вернется?

Гость производил приятное впечатление. В нем не было развращенности и наглости, которыми, по мнению Папы, обладали все мальчики в круге. Очень жаль, что этот воспитанный, скромный молодой человек попал в дурную компанию и тем более достался такому хаму.

- Проходите, - неожиданно для самого себя предложил Папа.

- Спасибо.

Гость вошел в прихожую и остановился.

- Да вы проходите, проходите. Позавтракаете вместе со мной, составите компанию.

- Спасибо, я уже завтракал. Может быть, мне зайти позже, когда Дим будет дома?

- Извините, я не помню... я не знаю Вашего имени.

- Тони, то есть Антон.

- Антон, а по какому делу вам нужен Дима, если это, конечно, не большой секрет?

- Я не знаю, как сказать... Но это очень важно.

Папа ощутил легкое волнение.

- Важно для кого?

- Для него. Это очень важно для него, - повторил Тони.

- Так вы, Антон, не хотите мне составить компанию? Чашку кофе?

- Спасибо. Кофе с удовольствием.

Они прошли на кухню.

- А когда Дим вернется?

Папа понимал, что тянуть время дальше бессмысленно. Если не выставил гостя сразу, придется отвечать на его вопросы. Но Папа был рад этой возможности. Меньше всего ему сейчас хотелось остаться одному. А Тони внушал ему доверие. Папе просто необходимо было поговорить с кем-нибудь о наболевшем. Этот мальчик в силу своего возраста, конечно, не сможет понять всей глубины переживаний Папы, но он, кажется, способен выслушать его.

- Антон, я надеюсь, вы Диме друг? Я могу рассчитывать на вашу порядочность?

- Да, конечно. Хотя мы с Димом едва знакомы, но он мне очень симпатичен. Я бы даже сказал, близок.

- Димы нет. Я не знаю, где он. И может случиться так, что он больше не вернется. Только умоляю вас, не говорите об этом никому. Может быть, вам что-нибудь известно о нем? Я очень волнуюсь за него.

Тони отпил из чашки и с сомнением качнул головой.

- Боюсь, если я скажу вам правду, вы мне не поверите.

Папа поспешно заверил его:

- Нет, нет, что вы. Я же вижу, что вы не станете лгать. Прошу вас, говорите.

Тони еще немного помялся.

- Пожалуй, я могу вам сказать только то, что нужно ему передать, если вы его увидите. Но не спрашивайте меня больше ни о чем.

- Хорошо, - не без труда согласился Папа.

- Передайте, что ему надо срочно вернуться. Я не знаю как, но пусть он постарается. Иначе его не смогут спасти.

Папа ахнул:

- Он в опасности?

- Да.

- Я так и знал! Я это чувствовал! - сокрушенно бормотал Папа. Потом он выразительно посмотрел на Тони. - Скажите, где он?

Столько боли Тони увидел в глазах Папы, что не смог не ответить:

- Я не знаю, где он сейчас, но на самом деле он в больнице. Он под гипнозом, и его не могут вывести из этого состояния.

Глаза у Папы округлились.

- Что вы такое говорите! Бедный мальчик! Бедный мой Димок! Я должен быть рядом с ним. Мы сейчас же едем к нему.

- Но вы не сможете этого сделать.

Папа решительно поднялся.

- Вы не понимаете. Сейчас я способен на все. Почему гипноз? Зачем?! Я должен во всем этом разобраться. Если с Димой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу. Я в какой-то мере ответственен за его судьбу. Как я мог отпустить его одного! Я успокоюсь только тогда, когда он будет рядом со мной. Вы должны сказать, где он.

Тони тоже встал.

- Я не могу вам объяснить. Это, вроде, как во сне.

- Ничего не понимаю, Антон, вы только что сказали, что он в больнице. Где находится эта больница?

Тони безнадежно всплеснул руками.

- Но вы обещали, что не будете спрашивать. Я, правда, не знаю, как вам объяснить. Представьте, что мы стоим сейчас здесь, а на самом деле это сон, который нам снится. А вы думаете, что эта жизнь - явь. А потом вы проснетесь, и там будет явь. И вы будете думать, что сон был здесь, будете рассказывать кому-то эпизоды из этой жизни, которые запомните. Или наоборот, если вы сейчас ляжете спать...

Папа был сбит с толку.

- Я не собираюсь ложиться спать. Тем более сейчас. Мы едем к Диме. Антон, ради Бога, скажите, где он?

Тони опустился на табурет.

- Я же говорил, что вы не поверите. Как вам еще объяснить? Дим там лежит под гипнозом, поэтому он здесь. И его друг тоже где-то здесь, потому что он там в коме. Дим ищет его, чтобы вернуть. Это научный эксперимент. А я там, рядом с ними. Правда, они считают, что я сумасшедший. А я просто там и здесь одновременно.

Папа тоже сел и пристально посмотрел на Тони.

- Кто считает вас сумасшедшим?

- Врачи. - Тони спохватился. - Но вы не думайте, что я и правда сумасшедший. Не смотрите на меня так. Зачем только я рассказал вам все это?! Понимаете, когда человек вам говорит, что он - Наполеон, это на самом деле так, потому что часть его души - Наполеон. Наполеон потому и велик, что вобрал в себя много личностей, потому что все хотят быть им. И тот человек, который говорит, что он - Наполеон, просто и там, и здесь одновременно. Как я. Так жизнь устроена. Все, что может быть, - уже есть. И только душа либо там, либо здесь, поэтому и время... О, нет, я лучше пойду. Но прошу вас, если увидите Дима, передайте ему то, о чем я вас просил, даже если не верите. Не забудьте, передайте, это очень важно.

- Постойте, куда вы? Я не могу вас отпустить в таком состоянии.

Тони уже был в прихожей.

- И вы туда же! В каком состоянии? Нормальное у меня состояние. И зачем я...

Тони захлопнул дверь прямо перед носом Папы. Тот все же выглянул в подъезд, но только услышал внизу на лестнице торопливые шаги.

* * *

Анатолий Иванович стремительно выбежал из подъезда. Следом бежал Слава.

- Папа, подожди, нам надо поговорить.

Но отец словно не слышал. Он дико озирался по сторонам и бежал, не разбирая дороги.

- Где здесь транспорт? Где здесь хоть что-нибудь? - повторял он. - Это убийство! Это конец! Надо уехать. Надо скорее уехать. А если узнают? Если все узнают!

- Папа, никто не узнает. Не беги. Тебе не надо в таком виде возвращаться домой. Успокойся. Они перешли на шаг. Анатолий Иванович постоянно оглядывался. Слава был бледным и измученным. Он не сводил с отца глаз и сам не знал, каких слов ждет от него. Но тот должен был что-то сказать.

- Папа, ведь мы с тобой оба... Ты меня теперь ненавидеть будешь.

Отец не смел посмотреть ему в глаза.

- За что? Что ты такое говоришь?

- За то, что я - "голубой". И за то, что я видел тебя там. Как ты оказался в этой квартире?

Анатолий Иванович остановился возле стеклянной витрины, оглядел себя и стал судорожно поправлять одежду. Он мечтал об одном: чтобы сейчас не было рядом сына, который все время задает вопросы.

- Я сам не знаю, как это произошло. Ты ведь не подумал, что я... Это просто необъяснимая случайность. Этот мальчишка сумасшедший. Что может быть у вас общего?

Слава прислонился спиной к витрине и все старался поймать взгляд отца.

- Папа, не надо. Давай поговорим по-честному. Он был моим другом.

Анатолий Иванович вдруг вспомнил ночь, проведенную с Геной, его тело и страсть... Он устыдился собственной слабости, закрыл глаза.

- Какое несчастье! Такой молодой... Почему ты не пришел к нему раньше? Его можно было спасти. Я пытался, но он мне не поверил.

Анатолий Иванович впервые за это утро посмотрел в глаза сыну. Слава спокойно встретил его взгляд.

- Нет, ему уже нельзя было помочь. И мне тоже. Хуже, чем есть, уже быть не может. Теперь он избавился от всего этого. А я... - Слава прочитал в глазах отца упрек и, прищурившись, сказал жестко: - Я знаю, почему ты там оказался. Мы с тобой делаем одно и то же.

Анатолий Иванович густо покраснел и покачал головой.

- Слава, ты не должен обо мне так думать. То, что произошло, это ведь не вся жизнь. Это ее крохотная незначительная часть. Это недоразумение. Это просто кошмарный эпизод, который мы должны забыть. Я вернусь домой, на работу. Ты продолжишь обучение в институте. И все пойдет по-старому.

Слава снял очки. Слишком отчетливы были на лице отца растерянность и страх.

- Ты действительно сможешь забыть все это? Как ты долго-долго был связанным и не знал, оставят ли тебя в живых. Как Гена у тебя на глазах отрезал свои пальцы. Как он лежал на тротуаре, а ты, убегая, перепрыгнул через него, не удостоив даже взглядом. А то, что ты так неожиданно увидел меня в той квартире, ты тоже забудешь?

- Это не было неожиданностью. Я услышал вашу историю, когда Гена рассказывал ее мальчику, с которым ты пришел. Я сразу понял, что он говорит о тебе. Слава, я знаю, что тебе тяжело. Ты много пережил и тогда, и сейчас. Но все равно надо жить дальше. Твоя учеба...

Слава в ярости топнул ногой.

- Кому ты лжешь?! Себе?! Ты прекрасно знаешь, что никакой учебы нет. Почему ты говоришь со мной так, словно ничего не знаешь? Если тебе известна наша история, ты так же должен знать, чем я занимаюсь. Почему ты боишься правды? Ты боишься, что я осложню тебе жизнь своими проблемами? Неужели тебе нисколько не жаль нас?

Анатолий Иванович на секунду сжал пальцами виски. Он переступал с ноги на ногу, словно собираясь убежать.

- Слава, ты уже достаточно взрослый человек, чтобы принимать решения, касающиеся твоей жизни, и отвечать за свои поступки. Ты можешь быть уверен, что все случившееся не изменит моего отношения к тебе. Ты волен сам выбирать свою дорогу, и я уважаю любой твой выбор... Хотя мне и трудно все это понять, но, может быть, это от того, что все произошло так внезапно. А что касается института, то еще не все потеряно. Ты ведь можешь поступить в следующем году.

Слава устало опустился на корточки.

- А что я буду делать до поступления в институт в следующем году, тебя не интересует?

Помолчав немного, Анатолий Иванович неуверенно произнес:

- Тебе надо определиться. Было бы неплохо, если бы ты посещал курсы. Материально мы с мамой тебе поможем.

Слава посмотрел на отца снизу вверх.

- А если я вернусь домой?

Анатолий Иванович смутился.

- Да, конечно. Если ты так решишь... Я только подумал, что у тебя своя жизнь. Будет ли тебе удобно. К тому же, представь, если мама что-нибудь заподозрит. Ей будет трудно пережить такой удар. Ты же знаешь ее здоровье.

Слава опустил голову.

- Понятно. А если она что-нибудь заподозрит о тебе?

Анатолий Иванович встрепенулся.

- Нет, что ты! У нее не будет для этого ни малейшего повода.

Слава поднялся, собираясь уйти. Сделав шаг, оглянулся.

- А как же ты будешь жить? От себя ведь не спрячешься.

Анатолий Иванович вскинул руки.

- Нет, нет, что ты! Об этом не может быть, и речи. Мне хватило. До конца моих дней хватило.

* * *

Шеф сел на скамейку рядом с Грифом. Лицо его было помятым, взгляд рассеянным, вокруг глаз - темные круги. Зябко ежась, он поднял воротник плаща, стараясь усесться так, чтобы ветер дул в спину. Он провел ладонью по волосам, стараясь уложить их в привычную прическу, но они тут же мокрыми прядями упали на лоб. Гриф, напротив, словно не замечал ни дождя, ни ветра. Он так низко опустил зонт, что тень падала на лицо. Но даже жалкий вид Шефа не вызывал у него желания разделить с ним место под зонтом.

- Что за прихоть, - проворчал Шеф. - Мы могли бы встретиться у меня или у вас, или хотя бы остаться в машине.

- Нет, это самое лучшее место. Здесь ни у кого не возникнет желания нас услышать.

Шеф бросил на Грифа скептический взгляд.

- Кто вас так напугал?

В ответ Гриф только вяло улыбнулся. Шеф пожал плечами.

- В таком случае, не стоит затягивать разговор. Что вы хотели мне сказать?

- Я бы хотел обсудить условия моего выхода из круга.

Шеф насторожился.

- Что за вздор. Вас что-то не устраивает? Мальчики? Их можно поменять. Цены? Но вы сами, я имею в виду клиента, взвинчиваете их.

Гриф холодно ответил:

- Я не собираюсь обсуждать условия круга. Я намерен выйти из него. Но, по известным вам причинам, я не могу это сделать только по своему желанию. Думаю, мы сможем договориться. Сколько вы хотите?

Лицо Шефа стало жестким.

- Об этом не может быть и речи. Я никогда не скрывал от вас важности вашего присутствия в круге. Это помогает рассеивать сомнения людей, собирающихся вступить в круг. Не преувеличивая скажу: вы - лицо круга, показатель его уровня. Нам лучше поговорить о другом: что конкретно вас не устраивает? Обещаю, что сделаю все от меня зависящее.

С минуту Гриф пронизывал Шефа ледяным взглядом, потом коротко спросил:

- Сколько?

Лицо Шефа оставалось бесстрастным.

- Вы нам нужны. Думаю, что положение на службе и спокойствие в семье стоят того, чтобы принести небольшую жертву. Собственно, о какой жертве идет речь? Я искренне завидую вам. Даже неприятные моменты в вашей жизни, о которых вы пока не говорите, и о которых я не имею ни малейшего представления, связаны с удовольствием. Но за все хорошее, как мы знаем, приходится платить. Вам же и тут повезло. От вас требуется ничтожная плата.

Гриф терпеливо выслушал Шефа.

- Свое красноречие приберегите для другого случая. Собственно, выбора у меня уже нет. Не вы, так другой может разрушить мою жизнь. Этот мальчишка, которого я по неосторожности выбрал, быстро освоился. Теперь он, как и вы, шантажирует меня. И думаю, вперед он, чем вы, выполнит свои угрозы.

Тень недоумения, а затем гнева мелькнула на лице Шефа, но тут же уступила место задумчивости. Потом он с любопытством посмотрел на Грифа.

- А чего он хочет?

- Он хочет любви до гроба, и чтобы я развелся с женой. Но Вы-то понимаете, что это абсурд.

Шеф еще подумал, затем загадочно улыбнулся.

- Конечно, абсурд! Любовь до гроба. А вот развод вполне реальная вещь. Вы не размышляли над этим?

Гриф едва сдержался.

- Вы с ума сошли!

Шеф засмеялся.

- Я промок до нитки и дрожу от холода. Мне трудно вникать в ваши переживания в то время, когда вы укрылись под зонтом. Хотите начистоту? Начистоту всегда выигрышнее. Так вот, если вы думаете, что я всесилен, то ошибаетесь. Хотя вы и не думаете так. Я дрожу не только от холода. Люди нашей ориентации обречены бояться. К сожалению, и я не исключение. Только я не боюсь тех, кто не любит нас, не боюсь так же вас, умных и просчитывающих свой поступок до десятого хода, а значит осторожных и нерешительных. Я боюсь таких дураков, как Эсмеральда. У них в голове нет запрета. Они могут бояться старости, быть старомодно одетыми и плохо причесанными, но если им что-то взбредет в голову, они уже не думают о последствиях, они только пожинают плоды. Против таких, как Эсмеральда, есть только одно средство: их можно просто убрать.

Тревога появилась в глазах Грифа.

- О чем вы говорите?

Шеф тихо засмеялся:

- Вы прекрасно знаете, о чем. Только учтите, решение за вами. Это мое условие. Я бы мог и сам, но очень я не люблю, когда такие как вы таких как я ни во что не ставят только за то, что мы делаем то, о чем вы только думаете. А вы теперь мне прямо скажите: убрать мне Эсмеральду?

Гриф отстранился от придвинувшегося к нему Шефа.

- Да вы спятили!

Взгляд Шефа стал отрешенным. Он криво усмехнулся своим мыслям.

- И я вот так же... Когда первый раз подумал об этом. А потом легче становится, когда узнаешь, как просто, порой, все устраивается, как легко выйти из, казалось бы, безвыходных ситуаций.

Заметив смятение Грифа, Шеф засмеялся.

- Да что вы себе вообразили? Я испытывал вас. И еще хотел дать понять, что не все так плохо, как кажется. С Эсмеральдой я разберусь. Да не делайте вы такие глаза. Не собираюсь я убивать его. А вы, пожалуйста, помогите Иванову поближе познакомиться с кругом. Вам это ничего не стоит. А я пока подумаю о вашей просьбе. А теперь мне надо как следует просохнуть и отогреться. По домам?

- У меня еще вопрос. - Гриф отвел взгляд. - Что с Голубкой?

- С Голубкой все в порядке. Как вы и хотели, он встретился с Ивановым, а теперь, по всей вероятности, отдыхает на плече у Папы. Кстати, Иванов им остался оч-чень доволен. Не исключено, что скоро мы примем его в свой дружный коллектив. С вашей помощью, конечно.

Гриф молча встал и ушел.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

* * *

Женька вошел в кафе. Ему нужно было видеть людей, чувствовать рядом движение чьей-то жизни, чтобы заглушить желание умереть.

Он шел из морга.

В круге и прежде случались смерти. И всегда Женька переживал потрясение. Но ни одного из мертвых он не видел собственными глазами. Жертвы оставались в его памяти живыми, они казались просто выбывшими из игры.

Теперь, пока он не увидел тело Ганса, ему не верилось, что это произошло на самом деле, что это не игра и не розыгрыш Шефа.

Когда Шеф вызвал его к дому, где недалеко от подъезда лежало тело, Женька только мельком взглянул в ту сторону, увидев из-за сидящего рядом Совы только ноги. Тем не менее, у него появилось ощущение, что он был соучастником случившегося. Он хотел тут же уйти, но Шеф заставил его подняться в квартиру.

Вместе с охранниками они тщательно прибирали помещение до тех пор, пока не появилось ощущение, что здесь тихо жил одинокий молодой человек.

Когда все было готово, и все направились к выходу, Шеф вынул из кармана какой-то листок и положил на кухонный стол. Женька хотел посмотреть, что на нем было написано, но Шеф погрозил ему пальцем.

Вся процедура заняла немного времени. Было еще очень рано, и никто из прохожих на улице не появился. Совы рядом с телом Ганса уже не было. Но Женька снова быстро отвел взгляд от тела.

А потом он пошел в морг. Там он столкнулся с родителями Ганса. Пожилые мужчина и женщина, взявшиеся за руки, с застывшими от потрясения лицами казались детьми, которых напугали и бросили, не пожелав хоть как-то утешить. Вдруг женщина остановилась у выхода из морга и села на пол. Мужчина попытался поднять ее, но у него самого не было сил. Он присел рядом с ней, и они молча сидели на каменном полу, глядя перед собой. Женька позвал работников морга. Те деловито, с необходимой в таких случаях долей участия, помогли подняться сраженным горем родителям и отвели их под руки в небольшой садик, разбитый неподалеку, усадили на скамейку и безмолвно удалились.

Женька на расстоянии сопровождал их, не смея подойти ближе. Когда он смотрел на Ганса, его не покидало ощущение нереальности происходящего.

На столе лежало нечто, что когда-то принадлежало Гансу, но ничем не напоминало его теперь. Это нечто казалось более белым, чем простыня, которая укрывала его до плеч, и более неподвижным, чем стол, на котором оно лежало. Женька отвернулся и ушел.

Сейчас в кафе почти все были в сборе. Женька знал, зачем в подобном случае все собирались. Мальчики надеялись, что случившееся ударит по системе и что-то изменится к лучшему. Женька же знал, что ничего измениться не могло, что случай самоубийства был Шефу предпочтительнее, чем вспыхивающие время от времени акции протеста.

Кафе было закрыто на обеденный перерыв, поэтому посторонних в зале не было. Женька вошел в тот момент, когда Шеф с прижатой к сердцу рюмкой скорбным голосом произносил речь:

- Еще одна жертва. Жертва нетерпимости и чудовищного эгоизма большинства человечества. Сколько же крови, сколько загубленных жизней понадобится еще, чтобы достучаться до отгороженных непониманием сердец? Какие еще муки, преследования и унижения должны мы испытать только за то, что родились такими, какие мы есть. Но есть, есть сила, которая способна противостоять невежеству и ханжеству толпы. - Шеф обвел всех просветленным взглядом. Женька помнил эту речь. Помнили ее и ветераны круга. Но Шефа это не смущало, он видел, что и сегодня она имеет некоторый успех, и поэтому решил ничего в ней не менять. - Это сила нашей сплоченности, нашей взаимопомощи и любви друг к другу...

Динго, до сих пор сидевший в уединении, незаметно перешел за столик Грифа.

- Здравствуй, - произнес он с кротостью, подобающей моменту.

Гриф кивнул. Динго тронул его за локоть.

- У тебя усталый вид. Как ты живешь?

- Ничего не изменилось, - нехотя ответил Гриф.

- Ничего не изменилось, - печально повторил Динго. - Наверно так же ты бы ответил кому-то, если бы на месте Ганса оказалась я.

- Ты бы не смог оказаться на его месте.

- Как знать, - задумчиво произнес Динго. - От Ганса тоже никто не ожидал.

Гриф, казалось, не слушал его, обратив свое внимание к Шефу.

- Мертвые уходят... - Шеф запнулся. Он уже изрядно выпил и теперь задумался, как могут уходить мертвые. Он отметил изъян в тексте и пытался вспомнить, говорил ли он это в прошлый раз. Но, что сказано - то сказано, и он продолжал печально: - А живые остаются среди нас... - Он снова замолчал. Неужели он и раньше говорил эту нелепицу? Шеф оглядел присутствующих теперь уже испытывающим взглядом. Кажется, публика восприняла две паузы по-своему, и Шеф решил, что ему действительно очень трудно говорить. Он вздохнул. - Трудно, трудно передать словами...

Динго придвинулся ближе к Грифу.

- Чего же ты добился? Ты доволен?

- Не вполне.

Динго горько усмехнулся.

- Ну да, мальчишка оставил всех вас с носом. Пока он может себе это позволить. Его время еще не вышло. И он будет забавляться каждым из вас по очереди. Кто будет следующим? - Динго вздохнул и скорбно поднес платочек к сухим глазам. - Когда-то я думала, что ты нашел во мне то, что искал. Мы очень подходим друг другу. Иногда я жалею, что этот мальчик не остался с тобой. Тогда мне надо было бы только немного подождать. А теперь... Нет ничего притягательнее недосягаемости.

Гриф обернулся к Динго. Он не скрывал досаду.

- Зачем ты все это говоришь? Сколько можно к этому возвращаться? Найди себе кого-нибудь. Тебе это будет не сложно.

Динго поджал губы, потом улыбнулся.

- А я уже нашла. Ни за что не догадаешься кто это.

- Не стану гадать. Я рад за тебя.

Динго шепнул ему на ухо:

- И-ва-нов. - После короткой паузы добавил: - Тот самый.

Гриф удивленно посмотрел на него. Динго наслаждался эффектом.

Голос Шефа повысился до трагических нот, и все снова обратили на него внимание.

- Среди нас близкий друг Ганса - Сова. На его бледном лице...

- С чего бы ему быть бледным? - Все обернулись к Коме. Тот сидел, откинувшись на спинку стула и явно боролся с дремотой. Заметив всеобщее внимание, он оживился. - Да вы посмотрите сами. Вполне цветущий вид. Мальчик питается чистейшим белком. С чего бы ему быть бледным?

Дата добавления: 2015-10-24