Семь кругов Ада 27 страница

Никогда, Зуо, Никогда не влюбляйся. Ненавидь, презирай, помни, что ты выше их всех и тогда ты останешься неуязвимым".

«Но что, же делать, если ты все же влюбился?» — задавался вопросом Зуо, не представляя, как вести себя с Ним, как с Ним общаться, как смотреть Ему в глаза. Ведь Он знает все о том, что ты к нему испытываешь. Ты изображаешь равнодушие и привычное презрение, но все равно что-то уже безвозвратно изменилось. Он знает, он чувствует, он понимает, что если захочет, сможет вить из тебя веревки. Ты и сам это осознаешь, чувствуя, что все сложнее отвечать «Нет» на его капризы, ощущая, что его слезы становятся для тебя все болезненней. Сжимаешь кулаки до крови, но от этого не становится легче. Ты так хочешь к нему прикоснуться. Так хочешь его поцеловать! И он хочет того же. Всего несколько секунд раздумий, и ты медленно наклоняешься к нему, не веришь, что действительно это делаешь, но все же целуешь его. Ты хочешь остановиться и сказать что-нибудь колкое про то, что исполнил его желание и теперь он должен от тебя отцепиться, но просто не можешь от него оторваться. Поцелуй, который должен был отражать весь твой холод и безразличие к нему, превращается в воплощение твоей слегка ненормальной и безумной любви. Ты становишься неадекватным, берешь инициативу на себя, ощущая, как последние толики гордости шипят и растворяются в ядовитой бешеной страсти. Опрокидываешь его на стол, не даешь дышать, шевелиться, делать хоть что-то. Раздвигаешь его ноги и откровенно хочешь его. Кажется, сейчас тебя уже ничто не остановит и не отрезвит. Его запах, его влажные губы, горячие руки и полумрак из-за занавесок действуют посильнее любого наркотика. И лишь глупая фраза из реального мира вмиг приводит тебя в себя, заставляет посмотреть на себя со стороны и вызывает презрение к самому себе. Ты с неимоверным усилием все же берешь себя в руки, с наигранным безразличием говоришь ему собираться в школу, и сам, стараясь больше на него не смотреть, обуваешься, выходишь за ним из квартиры, плетешься к мотоциклу, кидая на его спину полные желания взгляды. Желания и страха. Никогда и никто тебе не был Нужен настолько и никогда и никто не имел над тобой такую власть, которая сейчас была в Его руках. Одно лишь тебя еще спасало. Он сам не знал, насколько ты слаб перед ним, насколько ты нуждаешься в нем. Но долго ли он еще будет прибывать в неведении? И когда узнает, как поведет себя?

Ты стараешься об этом не думать, но почему-то перед глазами то и дело открывается одна и та же картина. Ты посреди болота, которое беспощадно затягивает тебя на дно. Ты трепыхаешься, материшься, стреляешь в него и топчешь, но от этого оно лишь сильнее и быстрее засасывает тебя в свои недра.

Тери был этим самым болотом, настоящей беспощадной трясиной. Жаль, ты не подозревал о подобных последствиях до вашего личного знакомства, иначе никогда бы ни полез в Отбор и не подписал бы тем самым себе приговор.

****

До школы доехали мы с ветерком. Зуо всю дорогу молчал и как бы я не старался его разговорить, все было без толку. Первые два урока я пропустил, а на третий опаздывал уже на десять минут, когда сэмпай заехал на территорию школы. На крыльце не было ни единой души, поэтому, когда я слез с мотоцикла, позволил себе слегка чмокнуть Зуо в щечку. Он, естественно, тут же ощетинился и обматерил меня с головы до ног, но у меня было слишком хорошее настроение, чтобы принимать близко к сердцу такое фееричное доказательство любви. Рокот мотора разорвал тишину и сэмпай, словно от кого-то убегая, а так как на крыльце был только я, то резонно предположить, что причиной бегства был я сам, буквально вылетел с территории школы и помчался куда-то в неизвестном направлении. Проводив его взглядом и что-то напевая себе под нос, я, все еще прибывая в эйфории, поднялся на сорок четвертый этаж к своему классу:

— Здрасьте! Я опоздал! Можно зайти?! — громче, чем хотелось бы и со счастливой улыбкой на лице, буквально пропел я. Преподавательница, что вела у нас домоводство, вздрогнула, окинула меня не предвещающим ничего хорошего взглядом, но все же сдержанно кивнула. Я тут же вприпрыжку дошел до своей парты и плюхнулся рядом с Мифи, которая в этот самый момент месила тесто с таким видом, словно от этого как минимум зависела ее жизнь. Вообще, домоводство могло бы стать одним из моих любимых уроков, если бы Мифи не готовила настолько отвратительно, что каждый раз мне, как единственной жертве, обязанной пробовать все ее кулинарные изыски, не приходилось после этого проводить часы в туалете. По этой причине я даже иногда прогуливал домоводство, страшась смертельного отравления.

Сегодня мы проходили выпечку. На мониторе Мифи на красивой тарелочке были разложены разнообразные сахарные печенюшки, которые, видимо, она и собиралась делать. Но увидев меня, она естественно забыла и о тесте, и о том, что из него делать собиралась.

— Тери! Ты! Гавнюк! Хоть представляешь, как я волновалась! — зашептала она, — Когда твоя мама сказала, что ты ночевал у Зуо, я думала, свихнусь! Ты! Ночевал! У ЗУО???!

— Да-а-а... Ночевал, — довольно улыбнулся я, включая монитор и рассматривая классное задание, — М-м-м... печенье... ладно не мясо... твое мясо есть страшнее всего! А, нет, еще рыбу… С твоей рыбой солитера можно подцепить… и не только его… А выпечка еще ладно!

— Не увиливай от вопроса! — возмутилась подруга, собирая тесто в комок и начиная отщипывать от него небольшие кусочки. Я же брал эти кусочки и катал из них маленькие шарики.

— А я и не увиливаю. И какой собственно вопрос? Ночевал ли я в действительности у Зуо? Да, ночевал.

— Но, что вы делали?!

— Что за вопрос странный? Целовались, — с блаженным видом протянул я. Мифи аж тесто из рук выронила.

— Как целовались, — почти простонала она, — Ты? С ним? С ума что ли сошел?! — накинулась она на меня, — А как же... Как же Ник?

— Ник хороший... — протянул я, — Но знаешь... Он мне не нужен, да и я ему не особенно, — пожал я плечами.

— Что значит "ты ему не особенно?!" Он же втюрился в тебя!

— Ага... и рассказал всем про то, что мы переспали, — вздохнул я.

— Не-е... он рассказал только мне, так как я твоя подруга... Когда ты вчера не пришел, он весь разволновался, думал, что это он виноват в твоем отсутствии… беспокоился… прибежал ко мне, расспрашивал о тебе… Ну я заметила, что он нервничает что-то уж слишком сильно и все из него вытянула! А потом я уже всех остальных проинформировала, — гордо заявила Мифи. Даже при всем своем хорошем настроении во мне тут же начал закипать гнев.

— Ну и дура! — выпалил я на весь класс, но тут же замолк и отвернулся от нанитки.

— Я ж хотела как лучше, — пожала плечами она.

— Интересно чем же лучше то, что полшколы знает о моей связи с Ником???

— Я думала, ты сдрейфишь огласки и не захочешь с ним встречаться, а так огласка уже есть – бояться нечего, — хмыкнула она и вновь начала отщипывать от теста кусочки. Я же их продолжил машинально скатывать в шарики, стараясь понять ход мыслей Мифи и четко осознавая, что даже мой гениальный ум на это просто не способен.

— И все-таки От тебя я такого не ожидала, — тем временем продолжала разговор Мифи. Я же старался ее игнорировать, но на такие фразы грех не отреагировать:

— В каком это смысле?

— Переспать с Ником, а на следующий день сосаться с Зуо… 5изд9ец Тери! Ведешь себя как… — она осеклась, видимо заметив мой взгляд.

— Кто бы говорил, — одними губами прошипел я, в ярости сжимая комок с тестом так, что оно просочилось между моих пальцев в виде тонкой вермишели, — Я тебе кажется и раньше говорил, что мне нравится Зуо! А ты мне Ника пропихивала ради каких-то нанитовских челюстей!

— Клыков, — деловито поправила меня Мифи, но я пропустил это мимо ушей.

— А сейчас возможно я, наконец-то, добился своего счастья и не надо меня этим попрекать. А Нику твоему вообще, кажется, срать с кем трахаться! Это видимо у вас, у Нанитов, в порядке вещей! – бросил я напоследок и начал раскладывать колобки теста на маленьком противне. Я морально ожидал, когда взорвется и Мифи, начнет орать, вопить и плеваться ядом. Но ее действия оказались куда менее громкими. Она просто со всего размаха бросила в меня комок оставшегося теста. А когда я открыл, было, рот, чтобы начать возмущаться, добрую часть будущего печенья еще и в рот мне запихнула. Прямо как я с Зуо проделал, вот ведь совпадение! Или расплата? Меня почти тут же замутило, но сдаваться так просто я не собирался. Сам схватил со стола пару колобков и уже прицелился ими в Мифи. Наша перепалка точно бы перешла в драку, если бы не учительница, которая одним лишь «Кхем» в один миг остудила пыл у нас обоих.

— Попрошу вас, Фелини, не есть сырого теста. Потерпите до того, как печенье будет полностью готово, — по классу прокатились ехидные смешки, — А вы, Лэйри, не так хорошо готовите, чтобы кормить своего одноклассника еще не готовым… ведь и готовым кормить его будет довольно опасно, — хмуро обратилась она к Мифи, заставляя мою подругу краснеть от стыда. Да, она готовила хуже всех в классе. А я был одним из лучших, потому что только здесь у меня была возможность есть постоянно. Проблема лишь была в том, что есть, приходилось еще и стряпню Мифи, которая действительно была опасна для жизни.

— Прости меня, — послышалось робкое минут через десять после молчаливых катаний колобков, посыпания их сахаром или обмазывания сливочным кремом, — Я правда не хотела рассказывать… но просто опять про тебя начали говорить всякие гадости… про то, какой ты недотрога, какой ботаник, и что тронутый на всю голову. А главное заявили, что ты будешь сорокалетним девственником. А мне стало так обидно! Я возьми и ляпни про вас с Ником. Ну а слухи быстро расходятся… Ник мне тоже уже многое высказал… — шмыгнула носом подруга.

— Ладно… не парься… — грустно вздохнул я, — главное про нас с Зуо никому не рассказывай, иначе он меня закопает…

— Закопает? Разве вы не встречаетесь?

— О, Да! Мы встречаемся! Но это его не остановит, — против воли вновь заулыбался я.

— Тери, ты мазохист! – хихикнула Мифи, ставя сковородку с будущим печеньем в мини-духовку.

— Сам знаю, — пожал я плечами, не прекращая глупо лыбиться.

— И что? Как ты заставил его признаться тебе в любви?

— А он мне в ней не признавался… только сказал, что я ему интересен — пожал я плечами и тут же, спохватившись, добавил, — Никого я не заставлял! Да он сам…!

— О да… Тери… нашел, кому по ушам то ездить… я слишком хорошо тебя знаю, и слишком хорошо вся школа знает характер Зуо. Он скорее говна нажрется, чем добровольно признается в чем-нибудь подобном! Ты что, шантажировал его? Угрожал? Ревел?

— Все и сразу, — фыркнул я недовольно, — можно подумать меня уже и полюбить нельзя…

— О, начинается, — хлопнула себя по лбу Мифи, — я ничего не говорила про то, могут тебя полюбить или нет, но вот Зуо… Тери! Это же Зуо! Кошмар всей школы, если не всего города!

— Не такой уж он и кошмарный, — гнул я свою позицию.

— Ага… и синяк у тебя на скуле, конечно же, от падения и удара об унитаз! А все остальные синяки, которые я, безусловно, отыщу на каждом квадратном сантиметре твоего тела так же падения с табуреток, лестниц и из окон! И все Случайно! Тери… он псих…

— Ну, я-то от него ушел не далеко, — начал оправдываться я.

— Вот уж точно, — внезапно согласилась Мифи, выключая духовку и вытаскивая из нее противень с печеньем, — Я в некоторые из-них запихала записки с предсказаниями! Выбирай!

Я с опаской взял одну из печенек, надкусил ее… на вкус гадость была неимоверная. Как можно настолько испоганить стандартное тесто понять я не мог. И все же героически проглотив кусочек, я выудил из печеньки клочок бумаги, развернул его… «ТЫ СДОХНЕШЬ МЕДЛЕННОЙ И МУЧИТЕЛЬНОЙ СМЕРТЬЮ!!!» — вещало предсказание.

— Мифи, слушай… предсказания Так не пишутся, — возмутился, было, я, когда почувствовал, как в животе начинается война. Причем не на жизнь, а на смерть!

Ни Мифи, ни преподавательница так и не поняли, почему я внезапно вскочил со своего места и понесся в сторону туалета. Вот она! Мучительная и ужасная! Та самая смерть! Она уже подходит… я чувствую…

Четвертый круг Ада: 29. Кем были, кем стали...

Две маски, два страха, две жизни, два шага и одна судьба...

Тебя не устраивает этот мир? Хочешь его изменить?

Не проще ли просто посмотреть на него другими глазами?

Попробовать ощутить его иначе?

Поменять угол своего зрения?

Ты не Бог, и не в силах перевернуть мир вверх тормашками по одному только своему желанию, как бы ни старался…

Зато ты можешь изменить ракурс, под которым будешь на этот мир смотреть…

Ведь их так много, точек зрения, так зачем зацикливаться на одной единственной?

Измениться ли что-нибудь? Мир? А может ты сам?

Очухайся, неизменное неизменно…

Ты просто станешь чуточку счастливее…

Ты ведь способен на подобное? Или здесь твоей гениальности уже не хватит?

Мальчик сидел на мягком диване в пустой комнате, в полумраке, не обращая внимания на тонкие полоски солнечного света, что пробивались сквозь плотные темно-синие шторы, и размышлял. Размышлял о многом: о жизни, смерти, себе, мире, счастье и о том, что все это – чушь собачья.

«Что такое жизнь? Это легкие? Сердце? Мозг? Их обобщенное функционирование? Это и есть та самая бесценная жизнь?» — думал он, смотря на свою левую ладонь, прощупывая пульс на запястье, ощущая, как бьется его сердце. По какому принципу? По какому закону? И как все это появилось?

«Не понимаю…»

«Тогда что же такое смерть? Это легкие? Сердце? Мозг? Больше не функционирующие? Холодный кусок мяса?» — продолжал он, сжимая маленький кулачок до такой степени, что кровь отхлынула от костяшек, ставших из-за этого белыми.

Мальчик сидел на мягком диване, практически утопая в ворохе мягких подушек, бесцельно блуждая взглядом по пустой холодной безжизненной квартире, и размышлял. Размышлял долго, без интереса... Он обдумывал то, что не пришло бы в голову любому нормальному ребенку. Дети его возраста просто не интересовались столь глобальными вопросами, предпочитая проводить время за интересными играми.

Именно. Они дышат. Играют. Живут. Но он был способен лишь наблюдать за ними. Как отверженный, он часто слонялся по детским площадкам, исподтишка наблюдал за сверстниками, но подойти каждый раз не хватало духу. А так хотелось все изменить. Забыться, отбросить лишние мысли и просто порисовать на асфальте, сыграть в прятки или даже в догонялки, заливаясь смехом и не заморачиваясь на окружающем мире. Он так хотел улыбаться.

Разве это так сложно?

А разве так легко?

Всего лишь подойти к своим одноклассникам и попроситься сыграть с ними в какую-нибудь игру. Всего лишь... так много... так трудно... невыносимо!

Мальчик сидел на мягком диване, задыхаясь от слез жалости к себе, тихо скуля, завидуя, презирая всех окружающих, и размышлял. А в руках у него вертелся плоский диск, заменяющий пульт. И пусть телевизор можно было включить всего лишь голосовой командой. Все это не важно. Не ощутимо. А он хотел чувствовать хотя бы холодную гладь пульта. Он просто щелкал каналы, не останавливаясь на каждом больше чем на секунду. Мелькала реклама, сериалы, телешоу, мультики. Но все это было безумно скучным.

"Вам твердят нужно измениться?? Но вы все еще пытаетесь подстроить окружающий вас мир под себя? О не..."

Очередной вырванный из середины диалог оборвался, переключением на новый канал. Но мальчик на секунду застыл. Задумался над услышанными словами и вернул прошлый канал. В левом верхнем углу закружился шарик с большой буквой П. Что это за канал, мальчик не знал, да и не было это так уж важно. Он просто слушал то, что говорил немолодой седоволосый мужчина с повязкой на левом глазу, сидевший в мягком кресле, посасывающий старую трубку и почему-то казавшийся таким знакомым, таким уютным, словно был мальчику, чуть ли не дедушкой. И в глазах его мальчик заметил ту мудрость, которой бы хотел когда-нибудь обладать сам.

— Тот, кто сказал про мир и про то, что его надо изменить под себя либо глуп до безобразия… — вещал дедок, — либо неисправимый мечтатель. Кто мы на этой огромной планете? Лишь песчинки. Лишь муравьи, которых при желании можно сжечь при помощи лупы и солнечного луча. Мы слабы, мы никому не нужны. По сути своей мы все одиночки, но так хотим тепла... жаждем любви... и требуем понимания. Хотите, чтобы вас понимали? Нет... не начинайте понимать других... бесполезно!!! Бесполезно, слышите?! Вы... сами... станьте понятными... А если хотите быть довольными миром, будьте довольны тем, что вас окружает. Посмотрите на все по-другому, с другой точки зрения! Разуйте глаза, я вам говорю! Не подстраивайте мир под себя... в этом нет смысла! Подстраивайтесь под него так, чтобы вам было хорошо и уютно... Вот сейчас... Прямо сейчас встаньте с диванов и кресел!"

И мальчик поднялся с дивана, заворожено смотря на оратора:

— Встаньте, подойдите к зеркалу и улыбнитесь! Не наигранно, не просто для галочки, а искренне! Счастливо! Если вы сможете это сделать, ваша жизнь навсегда измениться! И вы изменитесь! Вы станете счастливы!

Мальчик сорвался с места, подбежал к большому зеркалу, что висело в коридоре, и попробовал улыбнуться так, как ему сказали. Улыбка оказалась жалкой и совсем не убедительной. Но он четко для себя уяснил... уяснил как никто, что это не просто слова безумного старика. Этот мужчина знает больше, чем кто бы то ни было! Возможно, он постиг саму суть счастья и теперь старается поделиться этой сутью с окружающими! И пусть мальчик был единственным, кто смотрел этот канал, кто слушал этого старика, кто осознавал, насколько ценный совет тот дает. ОН ВСЕ ПОНИМАЛ! Всего лишь улыбнуться. Задумывались ли вы, насколько это трудно?

Мальчик улыбался и улыбался, стараясь сделать это искренне, ярко, неповторимо, весело, но получалось все хуже. Может от того, что мальчик уже и не помнил когда смеялся от души? Когда же это было? Так давно… Почти половину его жизни назад… А что же от этого смеха осталось? Грубая фальшивка, маска... это было не его лицо, не его глаза, не его губы, не его душа... И смотрел на него вовсе не он, а некто несчастный, забитый, униженный, уничтоженный и растоптанный…

«Разве я такой? Не может этого быть! Я не хочу! Я не буду! Я изменюсь!»

Программа закончилась, а он все стоял у зеркала… все смотрел на свое фальшивое отражение... И на глаза уже наворачивались детские слезы.

«Не получается», — шептали его губы, — «не получается», — отдавалось в пульсе, — «не получается», — в отчаяние кричала душа.

Он был талантлив во всем, за что бы он ни брался, практически все получалось сразу и без особого напряжения, так почему же он не мог сделать столь простой вещи. Всего лишь улыбнуться себе и увидеть в своем отражении ключ к счастью?

Пальцы сами собой сжались в кулаки, вечно обгрызанные ногти вонзились в ладони, оставляя на них глубокие борозды.

Он злился, тихо плакал, неотрывно смотря на свое несчастное отражение, которое словно было доказательством того, что он счастлив не будет никогда.

Никогда?

Не может быть!

Этому не бывать!

«Проблема не во мне… Во всем виновато зеркало!»

Мальчик побежал на кухню, схватил табуретку, вернулся в коридор. На миг он замешкался, подумав, было, о последствиях, но вновь встретившись с тоскливым взглядом отражения, не выдержал, размахнулся и со всего размаха ударил табуреткой о зеркало. Послышался звон разбивающегося стекла, и осколки зеркала посыпались на пол. Но к ужасу мальчика теперь на него смотрело не одно отражение, а сразу несколько. И эта тоска. Это одиночество! Эта неизбежность.

Нет! Не хочу!

Не смотрите!

Он упал перед осколками на колени и, не замечая боли, начал бить по отражениям голыми детскими кулачками.

Не смотрите!

Никогда больше не смотрите на меня, не улыбаясь!

Когда через час вернулась домой мать мальчика, она, лишь зайдя во входную дверь, ахнула и безвольно сползла по дверному косяку на пол, в ужасе смотря на развернувшуюся перед ней картину. Ее сын. Ее хрупкий маленький Тери, сидел окруженный сотнями осколков, заляпанный собственной кровью. Все его руки покрывали глубокие и не очень, длинные и короткие царапины. Из костяшек кое-где торчали острые кусочки стекла. Но пришла ли женщина в ужас от крови и стекла, или от той улыбки, что играла на губах ее сына, словно не замечающего ничего вокруг.

— Мама? — улыбался он, излучая такое счастье, словно только что выиграл миллион, — Смотри! У меня получилось! Я улыбаюсь! Искренне!

И никто бы не подверг сомнению слова мальчика. То, что отражало его лицо... Это была не маска... Это было убеждение... Это была позиция... Это была новая жизнь...

****

— Зуо? Господин Зуо, где вы прячетесь? — шептал седоволосый старик, кряхтя, нагибаясь и смотря сначала под кроватью, затем под столом, стульями, — Господин Зуо-о-о, — позвал он чуть громче, вытащив на миг изо рта замусоленную трубку, — где же вы?

Ответом ему была тишина. Лишь через пару секунд послышался чей-то беспомощный всхлип, явно доносящийся из шкафа.

— Господин Зуо? — удивленно пробормотал старик, приоткрывая дверцу шкафа и обнаруживая своего подопечного внутри него, забившегося в самый угол, закутавшегося в какое-то тряпье и сотрясающегося от беззвучных рыданий, — Зуо... Твой день рождения...

При упоминании этого, комок в шкафу, что до того лишь тихо сопел, разревелся на всю комнату.

— Зуо... мальчик мой, — уже куда ласковей позвал старик, не без усилий присев перед шкафом на корточки. Давали о себе знать старые суставы.

Мальчик, наконец, высунулся из-за тряпок, затравлено оглядел комнату и, словно убедившись, что никого кроме старика в ней нет, кинулся к мужчине, вцепился в его шею, уткнулся лицом в его грудь и расплакался сильнее прежнего. Старик на это поначалу даже не знал, что и делать и как реагировать. Юный господин всегда был сдержан, всегда все эмоции виртуозно прятал от чужих глаз, был как маленькая глыба льда, миниатюрная копия своего отца. И тут... вдруг... он плачет?

— Что произошло? Чем вы так расстроены? Расскажите, и вам станет легче, — прошептал старик, начиная поглаживать Зуо по голове, стараясь успокоить ребенка. Мальчик какое-то время еще молчал, тихо вытирал лицо, шмыгал носом. Наконец он взял себя в руки, и старику даже показалось, что Зуо просто уйдет, так и не объяснив причины своего поведения, но мальчик, усевшись рядом с мужчиной и уткнувшись ему в плечо, торопливо зашептал:

— Сегодня был самый ужасный день рождения в моей жизни. Все эти люди, что пришли на банкет... они такие... злые... — забормотал он.

— Злые? Думаете? Может быть... — не стал спорить старик.

— Не хочу становиться таким же... Не хочу ненавидеть всех, как мой отец, презирать, топтать... Хочу нормальную жизнь... Хочу друзей!

— Так что же вам мешает это сделать, господин Зуо?

— Отец! Отец мешает! Он запрещает мне все! Он якобы готовит меня к управлению его империей... Но она мне не нужна!!! Я хочу играть! Хочу жить! А это... что это за жизнь? Издевательство какое-то... И я так слаб... я столькому учусь, но до сих пор...

— Нет, здесь вы не правы, господин Зуо. Вы очень сильны. Просто еще ни разу не выигрывали.

— Не это ли говорит о моей слабости?

— Нет, это лишь говорит, что ваши противники были еще сильнее, НО... вы ведь никогда не дрались с кем-либо, кроме своих учителей и отца, не так ли? — мальчик на это сдержанно кивнул, — А не хотите проверить свои силы вне этого дома? — хитро заулыбался старик.

— Я... А Это возможно? — робко спросил Зуо.

— Конечно, возможно, мой мальчик. Только тихо, — прошептал старик, взял мальчика за руку и, сгорбившись, повел юного хозяина из комнаты. Они спустились на нулевой этаж, прошли лабиринт пустых комнат, о предназначении которых ни старик, ни Зуо знать не хотели, и, наконец, оказались в хозяйском гараже, а оттуда попали в малюсенький гараж прислуги. Старик открыл дверцу старенькой миниатюрной машинки и сел за руль, Зуо же сел на пассажирское сидение рядом со стариком.

— Куда мы поедем? — Поинтересовался он, явно, нервничая.

— В одно злачное местечко, — не прекращая улыбаться, ответил старик и завел мотор. Мотор чихнул, проклокотал что-то невнятное, но затем все же заработал. Тут же поднялись автоматические двери гаража, и старик мягко выехал на подъездную дорожку, а оттуда на городскую трассу.

Зуо редко бывал за границами элитных районов, он и из дома-то выходил не так уж и часто, разве что в школу, поэтому смотрел в окно во все глаза. Пусть и была уже глубокая ночь, улицы освещали тысячи огней ночного города. Завораживающие, манящие, почти гипнотизирующие. Все это казалось Зуо настолько красивым и удивительным, захватывающим дух и производящим неизгладимое впечатление, что он естественно уже забыл и о слезах, и о страхе. Лишь когда старенькая машинка остановилась около какого-то полуразрушенного здания в не самом благоприятном районе, Зуо встревожился.

— Что... что мы здесь делаем? — запинаясь, спросил он.

— Собираемся проверить твои силы, — улыбнулся старик, кивая на тени, что почти тут же пока еще издалека, но уже начали окружать машину.

— Кто это? Чего они хотят? — запаниковал мальчик, но старик его осадил:

— Успокойся... ты сильнее их всех вместе взятых... А что они хотят? Много чего... машину... деньги... мою жизнь и, безусловно, твое тело.

— Мое тело? — глаза у мальчика округлились, — о чем вы гов...

— Ты прекрасно знаешь, о чем, Зуо... Тебе уже четырнадцать... ты взрослый мальчик и должен понимать... — старик не договорил, прерванный внезапным ударом по лобовому стеклу прямо перед ним. Окно разлетелось на куски, и пара осколков попала в лицо старику, а один и вовсе вонзился в левый глаз. Он тут же ахнул и закрыл лицо ладонями, но ничего больше не предпринял.

— Что! Что с тобой?! Они! Господи! Что мне делать!!! — мальчика трясло, глаза вновь наполнились слезами. Сейчас он казался таким слабым и маленьким, но старик-то знал, что кроется за этими слезами и этой дрожью.

— Тебе всего лишь надо поверить в себя, — прохрипел он, стараясь перекричать бешеные крики и дикий смех, что уже, словно кокон окутали машину, — Иди Зуо... покажи, кто здесь самый сильный, — и он подтолкнул мальчика к двери. Зуо сначала ошарашено смотрел на старика, не веря, что тот действительно считает, что мальчик победит всю эту бешеную и вооруженную до зубов толпу. Но увидев кровь, сочащуюся из глаза мужчины, что-то во взгляде Зуо изменилось. Он решительно приоткрыл дверь, но прежде чем успел выйти из машины, старик поймал его за руку, привлек к себе и прошептал почти на самое ухо:

— Зуо... ты думаешь, что не счастлив, но это не так... все в твоих руках... Научись получать удовольствие от того, что тебя окружает. Ты понял меня?

Мальчик кивнул, наконец, вышел из машины, и тут же ловко увернулся от удара битой, нацеленной куда-то ему в живот. Сначала Зуо было страшно. Все тело дрожало, во рту пересохло, горло, словно сковал ошейник. Он не мог нормально дышать и контролировать свое тело тоже не мог. Но даже в таком состоянии уворачиваться от нападения целой толпы неизвестных оказалось удивительно легко. Настолько, что уже через пару минут Зуо буквально издевался над несчастными, все еще пытающимися сделать ему хоть что-то.

"Вы так медленно и неуклюже двигаетесь... Я вижу каждое ваше движение, предугадываю каждый удар!" — с восторгом подумал Зуо, как раз отняв у одного из нападающих палку и со всего размаха ударив ею в лицо другому. Зуо почти ощутил, как проламывается нос несчастного под этим ударом, он услышал неприятный, но будоражащий кровь хлюпающий хруст, он почувствовал несколько горячих капель чужой крови, что попали ему на руки и, наконец, понял, что имел в виду старик. Да... от этого действительно можно получать удовольствие. И ему захотелось вновь услышать хруст, еще раз ощутить горячую кровь на своих руках, почувствовать себя всесильным, манипулировать, уничтожать, доводить до слез и криков, ощущать Власть... Все это было посильнее любого наркотика.

— Хорошо поработал, — ухмыльнулся мужчина, что сидел за огромным письменным столом, сложив руки домиком и смотря на старика исподлобья.

— Да... хотя, как видите, я слегка пострадал, — улыбнулся тот, указывая на свой глаз.

— Да плевать мне на тебя... Вот Зуо... Мой мальчик вырос... Великолепное видео... Я наслаждался каждой секундой. Все-таки я воспитал именно того, кого хотел, — мужчина не смог сдержать торжествующей улыбки, — А твой глаз... разве так уж он важен? Свою глупую программу ты сможешь вести и с одним глазом, верно?

— Верно, — согласился старик, так же улыбнувшись, — главное, чтобы эта программа у меня была.

— Уже есть... и не только она... весь канал твой, можешь назвать его, как тебе вздумается, — пожал плечами мужчина, протягивая старику документы.

— Премного вам благодарен.

— Благодари не меня, а его... — кивнул мужчина в сторону монитора, на котором в стоп кадре замерла фигура Зуо, в этот самый момент ломающая обе руки одному из своих обидчиков. На лице Зуо играла удовлетворенная улыбка, глаза горели, лицо раскраснелось. Он был в восторге, и все это ему действительно нравилось, — Если бы он повел себя иначе, вы бы оба сдохли, и ваши тела я бы выкинул гнить в первой же выгребной яме.

Дата добавления: 2015-10-24