Часть 6. Склонность к убийству

«Я презираю убийства и никогда никого не убивал, — сказал однажды Кацу Кайсю. — Взять, например, мой меч. Когда-то я так крепко привязывал его к ножнам, что не смог бы обнажить, даже если бы захотел. Я твердо решил для себя не поднимать оружие на человека, даже если тот поднял оружие на меня. Такие люди для меня не более чем блохи. Если блоха прыгнет вам на плечо, она сумеет только куснуть. Да, укус вызовет зуд, но жизни этот пустяк не угрожает». Сакамото Рёма, также известный своим отвращением к кровопролитию, убил человека лишь однажды — в целях самозащиты. И Рёма, и его наставник Кайсю были умелыми бойцами, чье уважение к жизни зиждилось на силе. А девизом Великого Сайго, истинного самурая и военного вождя Сацумы, было «любить человечество, почитать богов». Вне всякого сомнения, три этих прославленных воина были убеждены, что любое убийство, кроме как в случае крайней нужды, есть грубое нарушение бусидо. В отличие от Синсэнгуми, чья склонность к убийству, подкрепленная суровым и жестоким сводом правил, была исключительной даже для тех кровавых времен.

Синсэнгуми были бесспорно верны Токугава бакуфу и тем не менее исповедовали те же антизападные и роялистские взгляды, что и настроенные против Токугава радикалы, которых им поручалось уничтожать. В октябре 1863 года, два месяца спустя после изгнания Тёсю из Киото и через месяц после убийства Сэридзавы Камо, Кондо посетил собрание представителей различных ханов, в том числе Сацумы, Айдзу и Тоса, поддерживавших союз Двора и Лагеря. Они выпили уйму сакэ и обсудили уйму дел. Однако о множестве стоящих перед Японией вопросов, самые серьезные из которых касались международных отношений, опалы Тёсю и союза императора с сёгуном, призванного разрешить насущные проблемы путем национального согласия, говорили мало. Представители Айдзу и Сацумы настаивали, чтобы Кондо, как обычно суровый и, вероятно, раздраженный замалчиванием остро стоящих вопросов, высказал свои политические взгляды. «И Сацума, и Тёсю пытались изгнать варваров, — произнес он, имея в виду морское сражение первых с англичанами в прошлом июле (38) и нападение последних на иностранные корабли в мае. — Но эти попытки ханы предпринимали в одиночку. Мы пока не выступали против варваров все вместе, единой нацией. Организовав союз Двора и Лагеря, мы должны объединиться с императорским двором, помочь бакуфу, прийти к [единству] национального духа, побудив вышестоящих и тех, кто ниже [них], действовать сообща, и тогда изгнать варваров».

Позицию Кондо разделяли практически все самураи, за исключением Тёсю и радикалов из Тоса и Сацумы, на собрании не присутствовавших. Даже самые крайние из настроенных против Токугава согласились бы с Кондо, если б тот не призвал Киото объединиться с Эдо, а князей — помочь Токугава. Кондо и большинство его людей (если не все) твердо намеревались изгнать иностранцев, но под законной властью сёгуна Токугава, а не отступников Тёсю. Поэтому-то их с Киёкавой Хатиро пути разошлись, когда тот по приказу императора вернулся в Эдо. Бакуфу, естественно, не собиралось изгонять иностранцев. В первую очередь Эдо необходимо было усмирить роялистов в Киото, для чего готовился союз с императорским двором. Двор, однако, отказывался сдать ксенофобские позиции, тогда как бакуфу, единолично контролировавшему международную торговлю, выгодны были отношения с другими странами. Ситуацию осложняли и некоторые могущественные князья. Завидуя торговой монополии Эдо, они поддерживали союз Двора и Лагеря, но одновременно соперничали друг с другом, стремясь обставить бакуфу в политической игре. Самыми выдающимися из них были так называемые «четыре сиятельных князя» тех тревожных времен: Симадзу Хисамицу из Сацумы, Яманоути Ёдо из Тоса, Датэ Мунэнари из Увадзимы и Мацудайра Сюнгаку из Фукуи. Первые трое были «внешними» князьями, последний — близким родственником сёгуна.

Как единственный командир ополчения Кондо Исами в первую очередь стремился одержать верх над врагами Токугава и изгнать иностранцев. Нечего и говорить, что бакуфу радовала такая мощная служба безопасности, подчинявшаяся протектору Киото. В октябре роси из Синсэнгуми за свою верность получили предложение официально вступить в ряды хатамото, так называемых «восьмидесяти тысяч рыцарей сёгуна Токугава» (39). Щедрое ежемесячное жалование прилагалось. Хотя все ополчение, начиная с Кондо и Хидзикаты, бесспорно жаждало занять официальное положение в иерархии Токугава, Кондо отверг предложение. Он чувствовал, что его ополчение выполнило только одну из своих задач, — ведь иностранцы по-прежнему оставались в Японии. И пока те не будут изгнаны, он не заслуживает официальной должности. Однако на жалование он согласился, ибо крайне нуждался в деньгах. Теперь Кондо получал пятьдесят рё в месяц, Хидзиката сорок, офицеры более низкого ранга — по тридцать рё, и рядовые — по десять рё каждый (40).

За два с половиной века «Pax Tokugawa» многие самураи, особенно те, кто служил бакуфу, утратили интерес к воинским искусствам. Их мечи стали больше символом статуса, нежели оружием. Эти самураи из воинов превратились в чиновников и государственных служащих. Вот что говорил о сложившейся ситуации Кацу Кайсю, всегда критически относившийся к своим товарищам — самураям Токугава: «Изначально многие из хатамото Токугава <...> были стойкими и непобедимыми. Но за два с лишним столетия мира они погрязли в роскоши и бездействии и в конечном счете стали мягкотелыми. Они давным-давно забыли обычаи своих предков. И теперь, перед лицом великих трудностей последних лет бакуфу, могли только горячиться и шуметь, словно кто-то перевернул их короб с игрушками. Они были совершенно бесполезны».

Несмотря на упадок воинского сословия в Эдо, угроза иностранного нападения встряхнула самураев в других областях Японии. Началось возрождение воинских искусств. Многие самураи заново открыли истинное предназначение своих мечей и с новой страстью принялись тренироваться. Даже крестьяне, одевшись как самураи, вооружились двумя мечами и взялись изучать кендзюцу. Последнее явление широко распространилось в родных краях главы Сиэйкана. Кондо Исами разделял распространенную веру в том, что суровые воинские тренировки необходимы для воспитания отваги и боевого духа и развития боевого мастерства. Вместе с Хидзикатой он разработал обязательный учебный план, включавший кендзюцу, дзюдзюцу, яридзюцу, артиллерию и верховую езду. Никому из ополченцев не разрешалось пропускать ни одного занятия. Они также должны были изучать литературу. Сам Кондо с почти религиозным рвением каждый вечер два часа упражнялся в каллиграфии — редко, если вообще пропуская занятия. Он твердо решил занять место среди выдающихся деятелей своего времени, большинство из которых преуспели и в поэзии, и в воинских искусствах. Он взял псевдоним Тосю, буквально — «Восточная провинция», убежденный в военном превосходстве самураев востока над западными.

Также, чтобы подготовить рядовых к многочисленным опасностям уличных боев и реальной войны, во мраке ночи проводились специальные занятия с применением настоящих мечей вместо деревянного и бамбукового учебного оружия, используемого в тренировочных залах. Порой людей поднимал с постели их товарищ, размахивающий обнаженным мечом. Результат мог быть кровавым, если не фатальным. (Поскольку люди спали в казарме, даже успешно отразившего внезапную атаку вполне могли потом приговорить к сэппуку. И вот почему. Ополченец, отбившись от противника, мог получить удар в спину от соседа, разбуженного шумом. Это все же было нарушением бусидо, а нарушение кодекса самурая каралось согласно уставу.) Чтобы отточить умение рубить человеческую плоть, ополченцев заставляли проводить казнь или служить своим товарищам, вынужденным совершить к сэппуку, в качестве секунданта. Обязанностью секунданта было обезглавливать приговоренного только после того, как тот должным образом вспорет живот, или, если у него не получалось, ловким ударом меча отправлять его на тот свет.

«Каждый день они выходили на улицы и скрещивали мечи с врагом. Один ополченец заявил, что кровь убитого им в тот день брызнула на конек крыши близстоящего дома. Второй говорил, что кровь [его жертвы] брызнула не выше белых стенных панелей. Еще один хвастал, что кровь того, кого он зарубил, запятнала крышу дома».

Этот фрагмент повествования Симосавы по меньшей мере наводит на мысль, что Синсэнгуми убили больше людей, чем можно сосчитать. Убийства стали рутинным занятием ополченцев, жизнь которых ныне зависела от кровопролития и террора. Вероятно, самым свирепым убийцей был командир. «Он был грозен, даже когда пил, — почти полвека спустя вспоминала бывшая любовница Кондо, прежде куртизанка в Киото. — Люди говорили о тех, кого убили сегодня, и о тех, кого собираются убить завтра. Все это было ужасно. Как я слышала, к тому времени Кондо убил человек пятьдесят или шестьдесят».

Хотя члены Синсэнгуми были умелыми бойцами, обладали превосходным боевым духом и неколебимой готовностью убивать, даже это не обязательно отличало их от прочих соотечественников, включая их врагов. Такэти Ханпэйта, предводитель партии крайних роялистов Тоса, в начале 1860-х имел в своем распоряжении команду наемных убийц, терроризировавшую улицы Киото. Его знаменитые бойцы Окада Идзо и Танака Синбэ, называвшие себя хито-кири (букв. «тот, кто режет людей»), во время террора Ханпэйты перерезали уйму народа.

Профессионалов вроде Окады и Танаки во время революции хватало у обеих сторон. Что отличало Синсэнгуми от прочих убийц и террористов, так это преимущество, заключавшееся в официальной санкции на убийства. К лучшему или к худшему, их воинский дух, навыки боя и склонность к убийствам подкрепляла поддержка правительства Эдо.

Но, что, возможно, важнее всего, незаурядную силу Синсэнгуми закаляли жесткий кодекс и строгий процесс отбора, с помощью которого Кондо и Хидзиката набирали людей. Прежде чем кандидата принимали в «рядовые бойцы», он должен был доказать, что достоин этого, продемонстрировав должную степень отваги, боевого духа и воинского умения, а также готовность совершить убийство. Кандидата могли испытывать в тренировочном зале сражением на настоящих мечах. Могли потребовать совершить казнь или стать секундантом при сэппуку. Если кандидат хотя бы кривился или бледнел при виде запекшейся крови, он проваливал испытание. Но даже если нет, его все равно могли взять на «испытательный срок». Прежде чем сделать его полноправным ополченцем, от него могли потребовать показать, чего он стоит в уличном бою. Если он демонстрировал должное умение, отвагу и готовность убивать, он мог стать рядовым. Если нет, он мог быть убит врагами или казнен за нарушение кодекса. Нижеследующая история повествует о том, как подобного успеха в бою потребовали от человека по имени Хасимото Кайсукэ.

В июле 1864 года, в неудачной попытке вернуть благосклонность двора, Тёсю обстреляли своих врагов из Айдзу и Сацумы, защищавших дворцовые ворота (41). В следующем месяце бакуфу издало указ, предписывающий крупным феодальным владениям подготовить армии для похода против Тёсю (42). Эдо намеревалось — что широко осуждалось и в конечном итоге не было осуществлено — покарать Тёсю и вновь обрести абсолютную власть. Пытаясь обуздать распространяющиеся по Киото слухи о походе, получить общественную поддержку и убедить людей, что ныне, когда подавили мятеж Тёсю, «Pax Tokugawa» восстановлен, бакуфу разместило по всему городу, по обочинам и на мостах, доски объявлений, на которых Тёсю ославили за «явную измену». Но жители Киото не поддержали бакуфу, и его опрометчивый пропагандистский ход лишь укрепил враждебность Тёсю и их союзников, включая множество ронинов, скрывающихся в императорской столице. По общему мнению, Синсэнгуми и их союзники Айдзу прибегали к вымогательству, запугиванию и насилию, и были они, мягко говоря, непопулярны среди местных, которые сочувствовали, чтобы не сказать — смело поддерживали роялистов Тёсю и их союзников-ронинов.

Бакуфу продолжало размещать хулительные доски объявлений в течение двух лет, пока те не намозолили роялистам глаза. Наконец в августе 1866 года группа ронинов под покровом ночи вымазала черной тушью доску объявлений на западном подходе к Большому мосту Сандзё (43). Когда власти на следующее утро обнаружили этот вандализм, они поставили новую доску. Когда она и последующие были точно так же измараны, к делу привлекли Синсэнгуми.

Ночью 12 сентября заместитель командира Хидзиката Тосидзо послал на борьбу с вандализмом тридцать четыре человека. Те разделились на три группы, разместившиеся к западу, к востоку и к югу от моста. Двое переодетых нищими ополченцев, в соломенных накидках и с ружьями, ждали под мостом (44). Заметив кого-либо подозрительного, наблюдатели должны были выстрелом предупредить остальных, которые бросились бы к мосту и захватили вандалов. Одним из наблюдателей и был кандидат Хасимото Кайсукэ.

Около полуночи Хасимото заметил восьмерых человек из Тоса, приближающихся с севера вдоль реки. В ярком серебряном свете полной осенней луны он ясно видел их длинные мечи и слышал, как они поют, неспешно идя по каменистому берегу. Как только стало ясно, что они направляются прямо к доске объявлений, Хасимото дал предупредительный выстрел.

Когда люди Тоса сбросили две доски в реку, на мосту началось безумие. Самураи сражались в лунном свете, звучали воинственные кличи, сверкали и лязгали мечи. Тоса было меньше, они были менее опытны и бежали к ближайшей улице, где Хасимото зарубил одного из них. Другого убил Харада, а третьего захватили — живого, но тяжелораненого. Остальные пятеро сбежали. Хасимото и еще несколько ополченцев были легко ранены. Они вернулись в штаб, чтобы доложить о происшествии Хидзикате. Хасимото выдержал испытание, получил пятнадцать рё за доблесть и стал полноправным членом отряда.

Мрачными наклонностями и потрясающим мастерством испытанных убийц из Синсэнгуми неоднократно пользовался их командир. Как уже отмечалось, Кондо Исами обладал непреклонной волей к власти, усиленной вирусом самомнения. Та же воля к власти погубила Сэридзаву Камо, которого Кондо «вычистил» из ополчения. И, безусловно, именно по причине невероятного самомнения Сэридзава прошлым летом зарубил одинокого борца сумо в Осаке, что повлекло за собой попытку отмщения со стороны товарищей борца. Кондо тут же доложил об инциденте в магистрат Токугава в Осаке. «Мы убили их, потому что они нас оскорбили», — сказал он, ожидая, что это заявление все уладит. Но судебный чиновник по имени Утияма Хикодзиро не одобрял обычные для Синсэнгуми силовые методы добывания денег. Более того, он был известен своей несклонностью спускать дело на тормозах. Он настаивал, чтобы Кондо припомнил детали мнимого оскорбления. Кондо стоял на том, что, раз ополчение действовало по приказу протектора Киото, дело лежит вне юрисдикции властей Осаки. Хотя Утияму вынудили прекратить расследование, позже он заплатил высшую цену за то, что бросил вызов авторитету Кондо.

Это случилось в следующем мае (1864 год). Кондо в сопровождении Окиты, Харады, Нагакуры и Иноуэ нарочно отправился в Осаку. Они узнали, что Утияма работает примерно до десяти часов вечера, а затем в паланкине добирается с работы домой. Они знали, что паланкин пересечет определенный мост и что по причине позднего времени поблизости никого не будет. Кондо и его люди поджидали в темноте на подходе к мосту.

Паланкин Утиямы сопровождал телохранитель. Но это ничего не изменило. Как только из темноты внезапно появились пятеро человек с мечами наголо, охранник и носильщики спаслись бегством. Окита проткнул мечом тонкую бумажную стенку паланкина, ранив Утияму. Затем того вытащили наружу и обезглавили. Голову насадили на бамбуковый шест, воткнув его в мягкую землю у моста. Рядом оставили плакат с фальшивым объявлением, что Утияму постигла «кара небес» за преступления против народа, представив все так, будто очередной чиновник Токугава погиб от рук ронинов. План оказался успешным. Синсэнгуми обвинили в убийстве Утиямы только через четверть с лишним века, когда все участники нападения, за исключением Нагакуры, были уже мертвы.

Дата добавления: 2015-09-01