Глава XI. Последняя битва

Фалькон с Майей на руках первым вылетел из подземелья. На верху их уже поджидали вооруженные и ряженые, как клоуны, гномы с нарисованными до ушей комическими улыбками. Фалькон поднялся высоко над ними и отлетел, как можно дальше в сторону. Грифон, вынырнув из глубины лабиринта вслед за ним, застрял в проходе: дыра была маловата для размаха его крыльев, и он завис, уцепившись когтями за край пролома. Грей и Моран едва успели соскочить со спины Рагона, как скалящаяся охрана с писклявыми криками бросилась на них.

Фалькон опустил Майю на пол, молча заглянул ей в глаза и до боли сжал ей руку. Его сердце гулко стучало в тревожном ожидании предстоящей схватки с Хартс. Это была главная битва в его жизни – битва, решающая судьбу всего народа.

– Пожелай мне удачи, – попросил Фэл с суровым сосредоточенным лицом.

– Удачи, – прошептала Майя, с трогательным обожанием глядя на него снизу вверх.

Фэл заколебался. Наверное, он мог бы сейчас поцеловать ее... Как знать, может другой возможности у него уже и не будет... Но он не мог позволить себе расслабиться, напряженность момента не позволяло. «…Как‑нибудь потом…» – сказал он сам себе и тут же отвернулся, но не успел он сделать и шагу, как Майя окликнула его. Отстраненно повернув к ней голову, Фэл замер.

– Я люблю тебя! – сказала она.

Фалькон не ответил ей, хотя волна радостного облегчения накрыла его, как будто, взамен унылого существования во мгле веков, ему подарили право на жизнь – жизнь, счастливую и наполненную. Но и это мимолетное чувство, проскользнув, исчезло, сменившись привычной для его образа жизни расчетливостью. Он мгновенно собрался, каждый мускул в нем налился силой, натянувшись, как упругая стальная пружина. Сейчас не время отдаваться чувствам. Жить – вот что сейчас стало важным и необходимым. Самое главное сейчас, чтобы все без исключения, кто вольно и невольно стал его другом, – остались живы, и Майя… и он сам непременно должны выжить и победить.

Прорвав окружение скалящихся гномов, к Майе подбежала Моран и, схватив ее за руку, оттащила от Фалькона и потянула к выходу из зала.

– Хартс! – заорал Фэл. – Где ты? Я должен тебе признаться кое в чем!

– Не стоит. Я все уже знаю, – холодно отозвалась королева Дрэймора откуда‑то сверху.

Ее высокий и стройный силуэт медленно материализовался в воздухе, постепенно рассеивая вокруг себя туманную дымку.

– Мы решили оставить камень в склепе, там, где он был погребен Севериной, – выдохнул Фалькон.

– Я знаю, – блекло повторила Хартс.

– И что дальше? – спросил Фэл, удивляясь ее спокойствию.

– Обмен, – все тем же загробным голосом пояснила Хартс.

– А что ты мне можешь предложить взамен? – усмехнулся Фэл.

– Ну, например, жизнь девчонки… – жрица Тьмы согнула на уровне груди руку и ее темно‑фиолетовые ногти медленно сжались… на шее бьющейся в воздухе Майи. Эта картина казалась Фалькону странно знакомой.

Моран растерянно оглядела пространство около себя. Как же так? Она же только что держала Майю за руку!

– Я предвидел это… – мрачно процедил Фалькон. – Отпусти ее. Я вызываю тебя на поединок. Если проиграю, то спущусь в лабиринт и вынесу камень для тебя.

– О! Ты прекрасно знаешь, мои возможности сильно ограничены, а вот твои, я вижу, возросли, – устало и невесело улыбнулась Хартс.

– Тогда сдавайся, у тебя, в любом случае, ничего не…

– Не забывай свое место, дружок! – перебила его Хартс, закипая раздражением. – Это мы еще посмотрим, у кого не получится!

В залу начали стекаться сотни размалеванных клоунов‑убийц. Высокие серебряные двери, украшенные черненым узором, распахнулись, и как потоки грязной воды, в залу хлынули орды морраков, ждущих своего часа под стенами Храма душ. Но едва открылись ворота портала, как вместе с псами под высокие своды влетел… зеленый дракон, управляемый профессором Фатэном. Дракон спикировал в самую гущу морраков. Со спины Тайфуна с боевыми кличами спрыгнули вниз несколько алькоров‑вершителей.

– Фалькон, принимай подкрепление! – закричал Фатэн, стараясь перекрыть голосом странный свистяще‑хлопающий шум. И под нервюрами свода, как стая гигантских птиц, закружились высокогорные дримеры и их собратья из озерного края – алькоры с лебедиными крыльями – кримеллы. – Смотри, какую нам подмогу привели твои приятели‑калу!

– За истину! За правду! – кричал один из них, рубя секирой клоунов‑убийц.

Майя узнала его: это был тот самый калу с потеющей лысиной, который проводил крещение новобранцев в Падшей Обители. К ее удивлению, и тот кримелл, которого она тогда приняла за ангела из‑за его белоснежных крыльев, он тоже был здесь. Тринамелл с разметавшимися волосами яростно стегал псоящеров какой‑то искрящей и вспыхивающей, как молния, плетью. Кстати, такими же бичами были вооружены взбунтовавшиеся калу и их крылатые собратья, преимущество которых было в том, что они теснили гномов и морраков сверху, но сами были недосягаемы для врага.

– Друзья! Гоните псов и зубоскалов вон из храма! Здесь не место всякой нечисти! – кричал Фатэн.

Он набрасывал на морраков сети, стягивал их в тугие авоськи и вместе с Тайфуном выкидывал их за серебряные врата храма.

С радостью узнав своего бывшего хозяина, к ним на помощь поспешил Рагон.

Хартс вместе с Майей вознеслась к потолку и, кутаясь в черное облако, скрежетала зубами, наблюдая за схваткой сверху.

– Сдавайся, Хартс! – кричал Фалькон королеве Дрэймора. – Вы проиграли! Верни Майю, и ты сможешь уйти, куда захочешь.

– Ошибаешься! – прошипела она и в ту же секунду, дракон, грифон и все электы загорелись. Послышались крики и стоны. Объятые пламенем, кримеллы и дримеры заметались и стали падать вниз, натыкаясь на пики клоунов.

– Ксенон бы тебя побрал, ведьма старая! – завопил Фат. – Врешь! Огнем нас не возьмешь! На, получай! – и ливень, рухнувший прямо с потолка, потушил пожар.

Фалькон подлетел к своей госпоже.

– Я повторяю: верни мне Майю, и я отпущу тебя! Ты можешь уйти и жить мирно, где‑нибудь вдали от тех электов, чью жизнь ты превратил в ад.

– Ха‑ха‑ха! – презрительно засмеялась Хартс. – Разве ты забыл, мой мальчик, я никогда не сдаюсь без борьбы. Никогда! И вашу доблестную четверку я научила побеждать, даже тогда, когда это невозможно… Я сама вас научила... сама! Ха‑ха‑ха! – раскаты ее гомерического смеха, отразившись от сводов храма, эхом разнеслись по всем его уголкам, и от мощной звуковой волны тонко задребезжали витражи окон. – Сражаться до последнего вздоха за великую цель! – взвизгнула жрица Тьмы и… умолкла от неожиданности – завеса непроницаемого мрака накрыла пространство.

Продолжая сжимать горло Майи, Хартс магическим усилием попыталась рассеять непроглядную темень, но ей это не удавалось. На мгновенье ей показалось, что она не только ослепла, но и оглохла тоже… Тягучая вязкая тишина заложила ей уши. Ни рыка морраков, ни звуков яростного сражения… В груди похолодело от страшного подозрения: уж не сама ли Северина… лишила ее признаков живого существа?

– Великую цель? – вдруг прорезал тишину ее гневный голос. – В чем заключается твоя великая цель – удержать Кару на троне до второго пришествия Ксенона? Сколько жизней ты погубил ради этой фанатичной идеи? Пылая страстью к возлюбленной господина, ты лишил себя права на ее любовь... Но за свою добровольную жертву ты потребовал чудовищных мук от всех, кто тебя слабее! Ни в чем неповинные электы заплатили за это слезами и болью! Отныне никто из живых не смеет радоваться и любить! Ты упиваешься своей властью, когда видишь смерть и страх вокруг! Ты всю страну погрузил во мрак! Ты всю страну залил кровью! Тебе, Элеран Хартс, пощады не будет!

– Не пытайся прочистить мне мозги, – угрожающе прорычала Хартс, опасливо озираясь в темноте и пытаясь на слух определить, откуда идет к ней этот холодный серебряный голос. Конечно, она подозревала, что это проделки изменщика Фалькона (так вот, оказывается, в чем заключается сила Агррах!), но одно ее смущало: голос‑то звучал не со стороны, а прямо внутри нее!

– Одумайся! Твое упорство бессмысленно. Твои подданные калу уже не с тобой, а против тебя! Все, что тебе останется – это вечная тьма и деревянный стул, который никогда не станет прекрасной Карой, ведь ее обездушенное тело давно сгнило…

– А я использую тело Майи, – мстительно улыбнулась Хартс.

– Только ты и трон… вечное одиночество и ненависть невинных… – настойчиво повторял голос.

– Это все иллюзия… – неуверенно хихикнула Хартс.

– …и кровь невинных, пролитая тобой… – последняя фраза прозвучала, как зловещий приговор – и в залу хлынул поток крови.

Бурлящей полноводной рекой она вошла, сорвав с петель ворота, мощь стремнины в щепки разнесла оконные рамы, со звоном посыпались стекла виражей, и из оконного проема с шумом низвергнулась пенящаяся волна. Она поднималась все выше и выше… Кровавое море достигло ног Элераны. В воздухе появился металлический привкус. Этот душный запах… он невыносим. Нет, это не может быть иллюзией… Как ощутимо теплая кровь поднимается по ногам, пропитывает одежду… И тошнота, которую вызывает запах крови, она – настоящая…

Ставшее безвольным и равнодушным, тело Майи вдруг пролилось к ногам Хартс кровавой жижей и смешалось с общим потоком. И это напугало Хартс еще больше. Кровь уже добралась до подбородка, и Элерана задрала голову. Ей пришлось упереться лбом в арку свода.

– Эй, смотрите! – закричал Фат, указывая в сторону Хартс и Фэла, которые парили у самого потолка. – Что это творится с королевой Дрэймора?

Моран, отрубив голову очередному клоуну, повернулась на крик и увидела, как Хартс неестественно вытягивает шею и задирает подбородок. Выпавшую из ее опустившихся рук девушку подхватывает Фалькон и передает ее подлетевшему Рагону.

Хартс уже начала захлебываться, когда кровавый поток вдруг исчез. Снова наступила тьма.

– Элера‑а‑ан! – услышала она плачущий зов Кары. – Скажи им, где берриал с Лаской, – и пусть они освободят меня! Я хочу уйти. Если ты останешься, я уйду одна. У нас нет будущего. Я устала!

– Нет! Я не верю ему! – проорала Хартс в пустоту.

– Это же я, Кара, – жалобно возразили ей, – Откуда твоему врагу знать, как звучит мой голос, он же никогда не слышал его?

– Силен был Агррах! Я должна была предвидеть это.

– Предвидеть то, что я смогу противостоять тебе на равных? – Фалькон снова заговорил своим голосом. – Агррах был силен, но истинная любовь сильнее его!

– Тогда почему моя любовь не помогает мне? – Хартс, задыхаясь, продолжала ловить воздух открытым ртом, хотя море уже отступило.

– А жива ли твоя любовь? Может все, что осталось в твоей каменной душе – это слепое упорство? Может, все дело в том, что ты пыталась прыгнуть выше головы? Северина – создательница. Тебе ее ни победить, ни обмануть! Ты переоценила свои силы!

– Переоценила?! Ты забыл, что почти тысячу лет мне удавалось управлять тобой! – злобно оскалилась Хартс.

Фалькон скорчился, его тело судорожно дернулось, и он полетел вниз. Рагон, который высадил Майю на попечение Фата, едва успел подхватить его.

Боль, подавив рассудок Фалькона, рассредоточила его, освободив от его чар сознание Хартс. После полной тишины слух Элераны взрезали звуки сражения: лязг, рев, вой. Тьма рассеялась, пропал и страх. Хартс снова была уверена в себе.

– Ты больше не проведешь меня, Фалькон! – торжествующе засмеялась она.

Майя закричала, но ее голос утонул в оглушительном гвалте.

Искры сыпались из глаз Фалькона. Дикая боль пронзала его тело.

Хартс смеялась, глядя, как тело юноши выгибается самым неестественным образом.

– Фат, миленький, сделай что‑нибудь! Посмотри, как он мучается! Нужно отвлечь ее! – уговаривала Майя профессора.

Фат тряхнул поводьями, разворачивая дракона, затем они быстро перебрались на его спину.

– Ну держись, старая карга! – вскричал Фатэн и на предельной скорости устремился к Хартс, на ходу распрягая дракона. Тайфун резко нырнул вниз. Повозка налетела на Элерану и, по инерции двигаясь вместе с ней, врезалась в стену, придавив собой королеву Дрэймора. Целиком сосредоточенная на Фальконе, она не ожидала выпада со стороны – внезапный удар выбил ее из поля заряженного магического действия… А Фалькону этого времени хватило, чтобы полностью овладеть собой, и теперь он напряженно наблюдал, как Хартс выбирается из‑под обломков экипажа. Взгляд ее пылал яростью, и направлен он был уже не на бывшего фаворита, а на Фата и Майю, сидящих верхом на зависшем в воздухе Тайфуне.

Используя умение Агррах проникать в чужие мысли, Фалькон прочитал в голове Хартс все, что его интересовало, и мысленно передал информацию Моран. Майю он решил вывести из операции, чтобы не привлекать к ее побегу внимание королевы. Свалка, что кипела внизу, оказалась на руку полуволкам. Хартс и не заметила, как они сбежали.

Фалькон послал в сознание полуволков зрительный образ комнаты Веденья. Моран знала, как туда попасть, и побежала вперед, а брат прикрывал ее, не давая врагам проследить их путь. Моран бежала по‑волчьи быстро, и коротконогие карлики вскоре отстали от нее.

И вот, наконец, брат и сестра влетели в синий зал, посреди которого серебристо поблескивал магический бассейн. На дне его под голубой мраморной плиткой был захоронен тайник с артефактом.

– Под которой из них? – спросил Грей прежде, чем прыгнуть в воду.

– Под этой… или под той… Я точно не помню, видение было мутным. Кажется, тут… Ну давай скорей, вот эту что ли сковырни…

Грей под водой постучал мечом по дну – что здесь, что там… звук везде был одинаковый… На всякий случай поддел острием меча край плитки, с усилием отодрал одну из них, потом еще пару других, – везде был только бетон. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, и снова погрузился в воду…

Белый ягуар присел, готовясь к прыжку. В тот миг, когда глаза Элераны знакомо сверкнули синими огоньками, зверь кинулся на нее и, вцепившись в горло клыками, сбил ее с ног. Пылающи снаряд, посланны колдуньей в Фата и Майю, сидящих на драконе, от резкого толчка изменил направление и врезаляь в потолок, оставив на нем закопченный след. Ударной силой дракона отбросило в сторону, и Майя с Фатом, не удержавшись, попадали на землю. Им повезло, что наблюдая за Хартс, они зависли всего лишь в двух метрах высоты над землей.

Невидимая сила швырнула ягуара оземь и лютой пыткой пригвоздила к полу. Фалькон, уже не контролируя себя, вернулся в свое электианское тело. Разъяренная Хартс с воплем нависла над ним. Вид ее был страшен. Глаза, совершенно безумные от бешенства, вываливались из орбит, а из разорванной гортани хлестала кровь.

– Я уничтожу тебя, Фалькон! – надсадно хрипела Хартс. – Ты сам будешь молить меня о смерти! Ты сам, своею волей, уйдешь в пустоту, не выдержав мук!

– Надо помочь Фэлу собраться с силами! Мы должны мешать ей, не давать сосредоточиться! Я сама отвлеку ее! – сказала Майя Фатэну и рванулась к королеве, но профессор силой удержал ее. Едва он успел это сделать, как сотни заостренных стеклянных пластин выросли из‑под земли и отгородили Хартс от возможных посягательств на то, чтобы помешать ей…

Фалькон был весь сплошной болью. Сначала он бился в конвульсиях, затем уже был не в состоянии сдерживать крик. Майя чуть с ума не сошла, слыша этот крик. Она вырывалась от Фата, который развернул ее и прижал лицом к своей широкой груди, не давая смотреть на его терзания.

А потом Фалькон замолчал. Майя и Фат через прозрачную преграду видели покрытое смертельной бледностью его лицо, он уже не шевелился.

– Пусти, он умирает! – закричала она Фатэну и, стряхнув с себя его удерживающие руки, бросилась к Фалькону. Но Хартс остановила ее на полпути. Девушка замерла, скованная незримой силой по рукам и ногам.

– Видишь, Майя, он умирает… – со страдальческим придыханием сообщила ей Хартс. – Но прежде чем бедняга отмается, я хочу кое‑что забрать у него обратно… Я сгораю от нетерпения сделать это! Хочешь, Майя, увидеть Луну? – сладким голосом спросила она девушку и злорадно засмеялась. – Вы могли бы стать подругами! Только жаль, что ненадолго… – притворно всхлипнула она. – Фалькон! – обратилась она к лежащему на полу мужчине. – Сейчас ты исчезнешь! Исчезнешь навсегда! Ты станешь той девчонкой, которую я встретила у турульских ворот! А твою маленькую ведьмочку я заберу себе!.. Ха‑ха‑ха! – торжествующе засмеялась она.

И тут Фалькона не стало. На его месте лежала девушка с таким же измученным обескровленным лицом. Серебристо‑белые волосы разметались вокруг головы, грязное, местами разорванное белое платье приоткрывало хрупкое светлокожее тело…

Грей снова нырнул в воду и отодрал мечом очередную плитку. И вдруг острие его меча провалилось глубже, чем это было в предыдущие попытки, и царапнуло какую‑то твердую поверхность. С сияющим лицом Грей вынырнул, держа на ладони тяжелый мраморный кирпич.

– О, слава духам, наконец‑то! – обрадовалась Моран.

Грей вылез из бассейна. Вода лилась с него ручьем, руки, сжимавшие урну, тряслись, сердце замирало у обоих. Легкий удар рукояткой меча – и кирпич треснул, еще удар – и он раскололся надвое. Из его полого нутра вылетела серебряная шкатулка. Моран торопливо повертела ее в руках – щелчок, крышка ее откинулась и… голубой камень на черном бархатном ложе тут же заиграл переливами света на гранях. Теперь он был без диадемы.

– Ну давай же, разбивай его скорей! – прошептала Моран, когда они оба склонились на ним, благоговейно созерцая единственный шанс на спасение мира. Грей положил камень на пол и занес над ним свое вездесущее оружие.

Острие опустилось – и мир вокруг потонул в белой пелене, рожденной ярчайшим светом...

Правительница Гринтайла покинула свою тюрьму. Сила ее, расправляясь после глубокого сна и распускаясь, как цветок, некоторое время испускала сияние. Затем она сжалась и померкла, обретая электианскую форму.

Фалькон исчез, повергнув в шок Майю и Фатэна. На его месте лежала девушка с таким же измученным лицом. Серебристо‑белые волосы разметались вокруг головы, грязное, кое‑где разорванное платье обнажило хрупкое светлокожее тело… И вдруг эти явственно осязаемые формы стали бледнеть, и Луна, словно призрак, растворилась в воздухе, а черноволосый юноша остался… Хартс заскрежетала зубами, из глаз ее снова полыхнуло синим – и Луна вернулась, и даже веки ее чуть дрогнули, и зашевелились пальцы на руке… Но белые волосы опять стали черными, а голубые глаза, распахнувшись, тут же потемнели… Хартс непрерывно сыпала искрами, белое и черное мелькало, сменяя друг друга, сначала быстро, потом все реже и реже… И вдруг колдунья ощутила, что ее магических усилий не хватает, чтобы вызвать Лунаэль из прошлого…

Хартс замерла с испуганным лицом. Майя почувствовала, что сила, державшая ее на месте и не дававшая даже моргнуть, отпустила ее. Она хотела подбежать к распростертому на каменных плитах телу Фалькона, ведь от него зависела судьба народа, и его надо спасать во что бы то ни стало, пусть даже ценою собственной жизни, но Фатэн, угадав ее движение, схватил девушку за руку.

– Нет, не сейчас. Не отвлекай его. Иначе помешаешь. Теперь – это не просто драка, это поединок сознаний, – прошептал он.

А Фалькон уже стоял, не отводя от Хартс пронизывающего взгляда. Глядя на застывших в немом единоборстве алькоров, Майя ничего не слышала, кроме стука собственного сердца. Она уже давно не замечала, что творится вокруг, ее тревожило одно: что станет с Фальконом. И тут лицо Хартс стало подрагивать, все сильнее искажаясь от боли. Из носа потянулась алая струйка, и Элерана стала оседать на пол…

И вдруг смолкли воинствующие крики бряцающих оружием – сияние озарило изумленные лица электов. Невесомая, как облако, в залу вплыла правительница Гринтайла.

Фат, забыв о Майе, отпустил ее локоть, и она бросилась к Фалькону, чтобы поддержать его обессиленное тело.

Алькоры почтительно расступились, пропуская Ласку к поверженной захватчице страны. Хартс сидела на коленях, упираясь руками в пол. Ее голова была понуро опущена, а в мерклых глазах застыла обреченность. Королева Дрэймора уже не представляла угрозы для электов (Фалькон, проникнув ей в мозг, сломил ее волю к сопротивлению), но профессор Фатэн для всеобщей безопасности создал вокруг нее конвой из наиболее сильных вершителей, и сам встал рядом с ней.

Миэрита оглядела воинство Жрицы Тьмы и ее подданных – взбунтовавшихся калу; остановила взгляд на каждом, кто сохранил верность Свету. Под ее суровым взглядом гномы‑клоуны сложили оружие, а ящерообразные псы, поджав хвосты и поскуливая, сбились в кучу.

– Видите, и из тьмы вырывается свет… Многие из вас впустили в душу мрак, успокоив себя тем, что в мире, где господствует зло, можно выжить, если перейти на сторону Силы! Но зло порождает новое зло! Сгущение тьмы против тьмы усиливает мрак, и только проблески света рассеивают его! Пока существует вечная тяга к добру и любви, пока умы стремятся познать истину, – мир сохраняет равновесие.

Ласка, оглядев Большой Ритуальный зал, скорбно вздохнула.

– Когда‑то Храм Душ был святилищем Гринтайла. Как же могло случиться, что он стал пристанищем Зла… Друзья! – миэрита обратилась с призывом к повстанцам. – Я думаю: час доблестной победы Рыцарей Света над демонами Тьмы – это хороший повод, чтоб освободить храм от нечисти!

Несколько воинственных дримеров отделились из толпы и вывели из зала остатки лохматой и ряженой армии королевы Дрэймора, и Серебряные Врата храма неслышно замкнулись…

Приказав героической четверке и всем мятежникам следовать за ней, миэрита, почти не касаясь пола, выплыла из залы. Фатэн и Ахмед из трактира «Мимолетные перемены» взяли королеву Дрэймора под руки и повели следом за госпожой. Хартс едва передвигалась. Силы покинули ее.

Ласка вошла в Тронный зал и приблизилась к престолу, на котором восседало тело Нафара. Завидев ее, трон вздрогнул, его мохнатые ножки нервно задрожали, а когда электы ввели Элерану с ввалившимися глазами и землисто‑серым лицом, Кара подняла дикий неэлектианский крик и истерично заметалась по подиуму на паучьих лапах.

– Для исполнения вашей просьбы, Грей и Моран, сначала надо освободить Соула. Только он избавит тело вашего отца от духа Кары, и Нафар станет собою, если он, конечно, дождался своего часа.

– То есть вы хотите сказать, что Нафар мог умереть? – дрогнувшим голосом спросил Грей.

– Я думаю, он дождался. Я предупреждала его, что вы обязательно вернетесь за ним, – успокоила его Верховная жрица и, повернувшись к Фалькону, произнесла непонятные для окружающих слова. – Осколки! Мне нужны все осколки!

Фалькон сорвал талисман, висевший у него на шее, и положил его к ногам миэриты. Несколько калу, среди которых были Тринамелл и лысый здоровяк, тоже склонились ниц со своими кулонами, и, сложив рядком камушки, подаренные Хартс, виновато пятясь, отошли. Грей тоже выложил осколки бериалла, в котором была замурована правительница Гринтайла. Ласка вознесла над ними свою белую руку с длинными полупрозрачными пальцами – и обломки лазурно переливающихся камней, поднявшись в воздух, легли в ее раскрытую ладонь.

Процессия двинулась дальше, а Грей с одним из кримеллов схватили упирающийся трон за ручки и потащили вслед за удаляющейся Лаской.

Когда створки механического затвора откатились в разные стороны, взору Верховной Жрицы и сопровождавших ее электов предстали еще одни ворота подземной конюшни – железные, распашные, с множеством нависных замков. Они с такой силой дергались и грохотали, словно внутри был заперт рвущийся на свободу ураган. Из конюшни доносилось протяжное ржание, которое по ночам бередило души электов, поселяя в них мистический страх одиночества, катастрофическое чувство вины и тревожное ожидание новых бедствий.

Ласка подняла светящуюся, словно молодая луна, руку, и замки вдребезги разлетелись, а ворота раскрылись. Бешеный вихрь бессильной ярости Соула вырвался наружу, вздымая волосы и одежду электов. Жрица алькоров разжала ладонь, и осколки сияющих берриалов полетели к своему хозяину. К Хранителю вернулась его первозданная мощь. Конь встряхнулся, и цепи осыпались с его израненных ног и порванных крыльев. Все задрожало, затрепетало от его могучей сверхъестественной силы. Чистая, как горний дух, космическая энергия исходила от него с такой невероятной плотностью, что на стенах и металлических воротах вдруг появилась изморозь.

В безучастной ко всему Хартс в последний момент что‑то дрогнуло, она по‑настоящему запаниковала и стала вырываться. Но, когда конь, чуть склонив голову, взглянул на нее, прожигая огнем возвращенной зрячести, она словно окаменела от сознания: час высшего суда и неминуемой расплаты – он наступил.

– Соул спрашивает, не хочешь ли ты на прощанье что‑нибудь сказать, – перевела Ласка.

Хартс тоскливым взглядом обвела своих неверных подданных, затем дримеров, свободолюбивых и непреклонных – эти всегда предпочитали умереть, чем стать калу; чуть дольше ее прощальный взгляд задержался на Фальконе, которого она под хорошей уздой сумела удержать подле себя – ни много‑ни мало – девятьсот лет… и наконец, тройка этих несгибаемых рыцарей Света… Этим отдала она много душевных сил, гордилась их победами, переживала за них искренно во время их поражений… Эх, Майя… Майя! А ведь успех был близок… Но ей не нужен весь мир, и трон не нужен… Кара! Она – его истинная вдохновительница! Все, чего он добился, как великий завоеватель, – все благодаря ей и ради нее… Прав был Фалькон, когда говорил: «Только ты и трон… и вечное одиночество…». И свой последний взор обратил Элеран Хартс к полуразвалившемуся трону:

– Прости меня, Кара, я не смог…

Зеленые бегающие глаза, с отчаяньем взирающие на происходящее, выплеснули на него кипящий гневом укор.

– Элеран Хартс! – обратилась миэрита Гринтайла к поверженной захватчице страны. – Гордыня вознесла тебя на вершину власти и толкнула на путь богоборчества. Ты думал, что страх перед твоей силой удержит массы в повиновении… Так оно и было, но ненависть подданных и холод вечного одиночества – и это тоже от твоей гордыни. Ты сам себе уготовил такой конец. Именем Великой Создательницы…

Договорить она не успела. Вспышка ослепительной молнии озарила конюшню, поразив мгновенной слепотой всех присутствующих. Только приговоренной Хартс довелось узреть то, что для других невидимо: подняв глаза на Соула, жрица затрепетала, потому что не лазурного коня увидела она в это мгновение – а лик Северины…

В следующий миг сияние уже потухло, и мятежники увидели безжизненное тело, лежавшее вниз лицом на каменном полу.

Хранитель перевел взгляд на вырывающийся из рук Грея бывший престол. Трон дико завизжал, хотя старик, сидящий на нем, оставался недвижим, словно каменное изваяние.

– Нет, я не виновата! – истерично закричала Кара. – Это все Хартс! Это он заставил меня сесть на трон Ласки! Пожалейте… Я много веков провела в заточении… Я уже наказана… Я хочу уйти, отпустите меня… – жалобно просила она.

– Как же ты уйдешь? – удивилась миэрита. – Ведь у тебя нет тела!

– Элеран обещал мне тело Моран… Я давно уже выбрала ее: она сильная, ловкая, хорошо владеет мечом, и мне подходит! Дайте мне ее тело, и я уйду из дворца! Я не хочу быть королевой… – для убедительности заверила Кара.

– История знает множество случаев, когда женщина становилась причиной войн и катастроф. И это не означает, что корень зла – всегда в женщине. Но в тех случаях, когда она потворствует греху и провоцирует его намеренно, когда она, пользуясь извечной мужской слабостью, обольщение превращает в орудие мести, в орудие захвата власти, – тогда она заслуживает высшей кары, – таков был вердикт правительницы Гринтайла.

В пронзительном крике, взметнувшемся под потолок, звучали страх и мольба о пощаде… И тут по каменному изваянию, сидящему на троне, пошли трещинки, и откуда‑то из глубины освобожденных недр вырвался хриплый сдавленный стон…

Щупальца, похожие на вены или корни, которые впивались в плоть старца, намертво соединяя его с троном, обвисли и ссохлись и, тут же сжигаемые невидимым огнем, обсыпались пеплом. Лицо старика на глазах порозовело и стало молодеть. Он вздохнул, заморгал и стал удивленно оглядываться по сторонам.

Грей и Моран не посмели приблизиться к нему при божественном явлении Соула.

Конь, всхрапнув, вздыбился и, широко взмахнув исполинскими крыльями, почти мгновенно растворился в пространстве.

– Папа! – Грей бросился обнимать отца. Глаза его наполнились слезами.

– Грей, сынок! Моран, красавица моя! Какие вы взрослые! Я знал, что вы меня не бросите! Знал, что вы вернетесь за мной! А ваша мама, где она сейчас?

Улыбка сошла с лица Моран.

– Она не покидала Дрэймора, папа. Она осталась здесь, чтобы искать тебя… Она сказала, чтобы мы… ждали вас, что вы потом вместе выберетесь из Дрэймора... и найдете нас… Но… ворота закрылись, а вы… вы так и не вышли… – железное спокойствие Моран изменило ей, и она, вспоминая самый трагичный день своей жизни, стала заикаться, шмыгая носом и пытаясь удержать слезы. – Она оставила только это… – Моран вытащила из ножен меч, который ей когда‑то подарила мать, и протянула его отцу.

– Знакомая вещь, – проронила Ласка своим неземным голосом.

Нафар с удивленным и одновременно просветленным лицом принял клинок.

– Это старинный меч – символ защиты Гринтайла. Он был мне вручен миэритой Лаской в день моего назначения на пост таэра.

– А я всю жизнь думала, что мама дала мне меч для самозащиты… Я даже не догадывалась, что это ее нравственное завещание. Предчувствуя свою гибель, она завещала нам с Греем спасение Гринтайла, – еле слышно произнесла Моран.

Нафар закрыл лицо руками.

– Не казни себя, Нафар, – сказала Ласка, читая его мысли. – В этом нет твоей вины. Ну что, друзья мои, пойдемте наверх, у нас есть еще дела, – с улыбкой обратилась она к победителям.

– Да‑да, конечно, ты права, – торопливо заговорил полуволк и попытался подняться с трона, но атрофированные мышцы не удержали его. Едва привстав, он бессильно опустился обратно.

– Ничего, папа, – сын подхватил отца с одной стороны, а дочь – с другой, – скоро ты у нас будешь бегать, как молодой. – Грей бросил взгляд на волочащиеся сзади волосы и бороду. – Мы пострижем тебя, побреем – и будешь совсем как новенький!

Повеселевшая толпа направилась обратно в храм.

«Диадемы больше нет, а бериаллы вернулись к хозяину. Как же мне теперь лечить свою маму и селян?..» – только и успела подумать Майя, как перед ней возникла миэрита Ласка. Положив невесомую кисть руки ей на плечо, она произнесла:

– Соул прозрел и вновь может управлять душами. Не волнуйся за свою мать. Она жива, здорова, она как прежде, молода, и очень волнуется за тебя…

Процессия во главе с Лаской шла по коридорам Храма душ. Они все еще хранили беспорядок, оставшийся после битвы. Трупы карликов, морраков, калу, брошенное оружие и пятна крови составляли безрадостную картину нынешнего состояния некогда священной обители правительницы Гринтайла.

– Мда… – протянул Фат, оглядывая облезлые и местами обрушившиеся стены, потрескавшиеся плиты пола. – Уборка предстоит нехилая…

– Да, – поддержал Нафар, – я займусь этим немедленно, – он виновато взглянул на свою госпожу, – вот только...

«Так глупо и бесславно попался, так бездарно потратил целых девятьсот лет!» – думалось ему.

– Займись сначала собой, Нафар, – улыбнулась Ласка. – А развеять вековую пыль – для меня это, как размяться после долгой спячки да разогнать застоявшиеся силы.

В тот же миг в зале поднялся белый вихрь… Поднялись со дна провала обрушенные Элераной Хартс обломки напольных плит и встали на свои места, будто новые. Трещины на стенах срослись, а навощенный паркет засверкал без единого пятна крови и копоти. Ярко загорелись свечи на огромных люстрах, разгоняя полумрак, и огромные витражные стекла засверкали от чистоты.

– Знаешь, Нафар‑дружище, – предложил Фатэн таэру, – мне кажется, тебе просто необходимо пообщаться с моей супругой Мариэль. Она у меня знаток всяких отваров и лечебной магии, – быстро расправит твои дряхлые слежавшиеся кости! Да и вам, друзья, не мешает отдохнуть и подкрепиться, – обратился он к отважной четверке ратников Света. – Приглашаю всех в Арун!

– Я очень рада, что любезный профессор пригласил вас всех в Арун, – сказала им Ласка. – Я, к сожалению, ничего равноценного для отдыха вам предложить не могу. Сейчас Арун – это единственный зеленый островок – оазис в мертвой пустыне Дрэймора! Даю вам на восстановление сил неделю, а после каникул всю вашу героическую четверку и моего старого друга Нафара я жду в Храме Душ. А чтобы вы не терялись в догадках, для чего миэрита пожелала вновь видеть рыцарей Света, открою вам некоторые из дворцовых тайн.

Тебе, Фатэн, предстоит огромная работа по возрождению Академии Наук и Магии. Грей! Пойдешь вершителем в Турулл. Майя! Вместе с Мариэль будешь трудиться в Зеркальном Лабиринте, вас ждет чрезвычайно тонкая и терпеливая работа по возрождению утраченных идеалов. А Фалькону я предлагаю весьма ответственную должность: будешь служить таэром в правительстве Гринтайла. Нафар – возглавит Ведомство по восстановлению разрушенного хозяйства. А Моран встанет во главе Службы безопасности Гринтайла.

Шестеро друзей стояли на высокогорье перед окружающим Храм Душ рвом и озабоченно смотрели на полуразрушенный, опустошенный город.

– Вот мы и вернулись домой, – сказал Грей. – Кто ж знал, что мы покинем Мэллон навсегда. Мы остаемся с тобой, папа!

– Здесь наш дом, – поддержала его Моран. – Работы здесь много. Будем вытаскивать страну из разрухи.

– Ничего, скоро Врана опять зацветет! – ободряюще проговорил Фатэн. – Уж я‑то знаю, как позаботиться о том, чтоб все вокруг зазеленело.

– А хмарь‑то висит… Когда еще все восстановится, – удрученно заметил Нафар, оглядывая мертвенно‑бурую мглу, окутавшую город.

Ему не ответили: мужчины сосредоточенно ремонтировали шестиместный паланкин, пострадавший во время наезда на Хартс, и теперь, когда все позади, каждый из них, наконец‑то, мог позволить себе расслабиться, да и усталость давала о себе знать. Майя относительно своей дальнейшей жизни думать пока не хотела. Главное, что мама выздоровела и, давно уже ждет ее не дождется, да и Майя так бы сейчас и рванула к своей мамочке, но смутная неопределенность пока удерживала ее там, где он.

Фалькон после победы над Хартс все время молчал, и теперь, возвращаясь в родную семью, он испытывал глубокое смущение и неуверенность – простят ли его? Да и с любимой девушкой пока ничего не ясно…

И вдруг раздался грохот. Дикий оглушающий рев падающей воды словно разбудил всех, вывел из оцепенения. Только Майя одна испугалась, ведь в отличие от коренных жителей она еще не видела Небесного водопада и не сразу поняла, что вызвало восторженные вопли ее друзей. Поток хлынул прямо с неба, откуда‑то из облаков, и, как раньше, каскадом скатился по каменистым выступам горы, фонтаном брызг омывая стену Храма.

Солнце, прорвав угрюмую муть, высветило небо в лазурь. А упавшая с небес вода, искрясь под лучами солнца, заполнила ров, и бурно устремилась вперед, неся свои воды все дальше и дальше, растекаясь по протокам высохших рек, питая и возрождая к жизни оскуделые земли Гринтайла.

Горячий ветер, разрежая теплом стылый воздух, пригнал табун сизых туч. Как гонг, радостно возвещая о начале праздника, пророкотал гром. И на землю хлынул дождь, наполняя сердца электов безудержным ликованием, таким, что душа рвалась из груди, словно хотела взмыть в небо.

Друзья со смехом поспешили в крытый экипаж на спине дракона, и Тайфун поднялся в небо. Рагон с Майей на спине полетел вслед за ними, а Фэл серебристым облачком парил где‑то рядом, так ему было проще преодолевать большие расстояния.

Майя, оглядывая сверху мертвую растрескавшуюся почву Гринтайла, с удивлением обнаружила, что кое‑где на земле уже появились прозрачные островки только что пробившейся зелени. А вдали медленно осыпалась, превращаясь в чернозем, грозная ядовитая стена Элераны Хартс...

В Аруне за столом победители снова и снова обсуждали детали своей триумфальной битвы с Хартс.

– Для меня это просто шок! – возбужденно говорил профессор Фатэн. – Я был уверен, что слухи про плененного и ослепленного Хранителя Душ – это басни чистейшей воды! Встречные калу не раз угрожали мне, что они поймают нас, и Соул высосет наши души. Я только посмеивался над этим, дескать, нашли простачков. Невероятно, но это оказалось правдой!

Одного не понимаю, если берриал, который мы все держали в руках, и вправду, был оком Соула, то почему он не поглотил наши души? – спросил Фат у одного их самых посвященных в тайны двора Хартс.

– Потому что он уже был полон. Ласка была заключена в нем. Кстати, это из‑за нее камень обладал целительными свойствами и даже возвращал утерянные души. Помните, он вернул душу Флер, которую она выкинула в Лабиринте Зеркал? – ответил Фалькон.

– Папа, – обратился Грей к отцу – то, что Врана оставалась полуразрушенной – это понятно: слишком много народа вымерло. Но ведь калу жили в роскоши. Меня поразило, почему тронный зал был в таком плачевном состоянии. Такая гнетущая разруха в Храме Душ… Как же Хартс могла допустить такое?

– Сынок, но ведь это Храм Душ… Он не подвластен был Хартсу, он медленно старел и разрушался вместе со священной страной…

У победителя Жрицы Тьмы тоже были вопросы, которые он обратил к Нафару – алькору высшего звена, знавшего Хартса в те далекие времена, когда тот был верховным жрецом Ксенона.

– Элерана всегда говорила мне, что не может использовать свою силу в полную мощь. Но почему в последний, самый отчаянный момент она не приложила всех усилий, чтобы победить меня? Почему она поддалась мне? И даже не попыталась противостоять Ласке?

– Она не поддалась, просто ее силы, длительное время не находя себе применения, частично утратились. К тому же ослаблению Хартс способствовал ее образ жизни: подверженность плотским утехам, наслаждение жестокостью... Антидуховность во все времена вела к деградации. Представляю, как сильно она была напугана, когда вдруг осознала, что уже не в силах одержать верх не только над Лаской, но даже над тобой... Эти девятьсот лет сыграли с ней злую шутку. Он всегда был самонадеян, этот Элеран. Творил, что хотел, лишь бы сил хватило. Зачем Элеран затеял смертоносную игру – бросил вызов самой Северине? На что он рассчитывал?..

– Странная эта ваша Северина, – вмешалась вдруг Майя. – Ушла в спячку, бросила нас всех… Как она могла? Разве Верховные духи так поступают? Нежели она не догадывалась, какие бедствия творятся с нами!

– Вряд ли она не ведала, что происходит с электами на земле… – покачал головою Нафар. – Уверен, она сознательно допустила эти события. Скорее всего, это она внушила Элерану мысль, будто бы ушла в спячку. Зачем? А чтобы развязать ему руки и посмотреть в какую бездну могут пасть электы, уверенные, что «сверху» за ними контроля нет и отвечать за свои грехи не придется. Она никому не мешала творить зло и просто выжидала, когда появится свет, способный изгнать тьму. Таким образом, Северина проводила чистку среди электов. Она знала, что слабые духом – погибнут, а достойные выживут… «Сильнейшие прорвутся, все перенесут и станут еще сильнее. Отбор бывает жесток. Таков главный закон жизни», – так говорила мне жрица Ласка, мудрейшая из живущих на земле, – произнося эти слова Нафар с гордостью взглянул на сына и дочь.

На лице Моран отразились отчаянье и злость.

– Моя мать погибла, пытаясь спасти тебя! Значит, она не была достойной?! Так тебя понимать?! Многие благородные и доблестные алькоры так же погибли, защищая женщин и детей. Они были вынуждены остаться за стеной, чтобы задержать морраков и дать возможность спастись другим, пока стена не сомкнулась. А ты знаешь, что все крылатые расы алькоров не бросили поверженный Гринтайл, считая бегство – позором для себя? Сколько дримеров, лифамов и ксалемов погибли, сражаясь с тьмой! По‑твоему, они не заслужили жизни?!

– Прости, – на лице Нафара отразилась растерянность. – Нет, конечно, погибли и достойные электы. Судьба бесстрастна и порой беспощадна к любому из нас. Некоторые стали жертвами обстоятельств, а кому‑то было уготовано спасти мир. Так бывает, к сожалению, таков круговорот жизни.

– Да не нужна мне подобная мудрость! Где она – вселенская справедливость, если приходится приносить такие жертвы?! – Моран встала из‑за стола и, с грохотом задвинув стул, вышла из дома.

Таэр не сразу же побежал за дочерью. Он досидел до конца ужина и вышел из‑за стола со всеми.

Нафар нашел Моран в лесу – по запаху. Она ожесточенно бросала камни в пруд, наблюдая, как высоко взметаются брызги над поверхностью воды. Услышав его, она не обернулась, словно не заметила его появления.

– Не злись на меня, пожалуйста. Не я придумал эту истину. Я лишь озвучил ее. Это все, что мне оставалось. Пути высшей силы неисповедимы, и не в наших возможностях что‑либо изменить.

– Я с четырнадцати лет жила в чужом краю. Девятьсот лет я ощущала на себе косые взгляды низших электов. Передо мной они замирали от страха, а сами исподтишка пытались навредить мне. Они даже замыслили убить меня, напав впятером на гладиаторским боях. Девятьсот лет ненависти и отчуждения… Девятьсот лет мечтаний о доме... И теперь какие‑то гнусные калу и всякие ничтожества будут жить долго и счастливо, а моей мамы больше нет! Разве ради них я жизнью рисковала?! – и Моран впервые за всю свою жизнь неудержимо разрыдалась…

– Моран, доченька, я очень сожалею о смерти нашей мамы, и я, наверное, виноват в том, что ее нет теперь с нами. Когда дримеры‑гонцы сообщали всем о войне, я должен был передать через них, что я не вернусь, и чтобы вы уходили без меня. И, наверное, я меньше всех заслуживаю жить после всего происшедшего… Я ведь абсолютно ничего не сделал ради спасения Гринтайла. Ты имеешь полное право меня презирать. Я и сам понесу бремя своей вины в вечность, я заслужил это наказание. Прости меня.

– Ласка права, в том, что случилось, нет твоей вины. Ведь и ее участь сложилась так же, как и твоя. В конце концов, это было предначертано свыше, чтобы ты стал знаком для нас, указателем нашего пути. Да и Ласка тоже была указателем! – Моран сквозь слезы, рассмеялась. – Надо же, Майя и Грей держали замурованную миэриту в руках и не знали, что это она ведет их за собою в Дрэймор… Я за Греем, а Флер – за Майей – вот такая далеко не случайная цепочка! И даже друид Паллар об этом знал… И ясновидящий Ахмед из трактира «Мимолетные перемены»… А Хартс не знала… – говорила Моран все больше и больше удивляясь. – Хартс даже не догадывалась, как Северина ее провела … А мама… Она все равно вернулась бы за тобой, что бы ей ни говорили. Она, как Грей… то есть это Грей в нее, он такой же преданный и самоотверженный, – и Моран, смягчившись, посмотрела на отца.

– Знаешь, мне тоже больно, что она умерла. Но мы‑то живы. Мы снова обрели дом, обрели семью. И, пережив все эти кошмары, мы просто обязаны быть счастливы, как и раньше.

– Да, да, ты прав, папа. Я погорячилась. Прости, что я встретила тебя упреками после стольких лет разлуки.

– Ты спасла мне жизнь, дорогая, – возразил Нафар.

Отец и дочь обнялись.

На веранде, обвитой плющом и цветущими лианами, сидел Нафар в окружении своих детей и Майи. Глаза молодых электов пытливо светились, им не терпелось получить подтверждение своим смутным догадкам и развеять, наконец, все неясности.

«Высоко над землею, там, где рассветное солнце не покидает неба, и растут сочные вечно зеленые луга, там, откуда спускается к подножию Храма душ Небесный водопад и, куда нет пути смертным…», – так начал Нафар свой рассказ…

Дата добавления: 2015-09-02