Глава 14. В последних числах августа Фредди однажды попросил меня прийти в клуб к двум

В последних числах августа Фредди однажды попросил меня прийти в клуб к двум пополудни и предупредил, что играть в эту ночь не придется. Я подумал, что речь идет об очередном поручении, и не слишком удивился.
Для подвального помещения что день, что ночь — все едино, и в клубе, как обычно, горели все лампы. Но посетителей не было. Стулья были перевернуты и подняты на столы, а одинокий веник, кое-как заколдованный уборщицей, елозил туда-сюда по полу в центре зала, поднимая клубы пыли.
Фредди, в парадной мантии и почему-то с белой розой в петлице, встретил меня у входа. Он был уже изрядно навеселе и, обняв меня за плечи, сказал:
— Ну, пойдем, а то уже ждут...
— Куда? — поразился я.
— К нам, конечно! Моя дочь сегодня выходит замуж.
Я пришел в ужас и попытался отказаться — мантия на мне была самая затрапезная, и подарить было нечего... Фредди только смеялся и отмахивался. Едва мы поднялись наверх, он велел мне крепко взять его за руку, и мы аппарировали.
Семья Трэверса жила, как выяснилось, в одном из южных пригородов Лондона, близ железнодорожных путей. Грохот и свистки паровозов, не смолкавшие ни днем, ни ночью и не поддававшиеся как следует ни одному заглушающему заклятью, наверняка порядком отравляли жизнь. Правда, я через два часа уже так привык к ним, что перестал слышать. Зато там, где маглы видели только разбомбленные немцами склады, обломки ящиков и горы битого кирпича и щебенки — обычный пейзаж военных лет, — на самом деле находился большой дом, окруженный фруктовым садом.
Перейдя через пути и спустившись по откосу, мы миновали кольцо маглоотталкивающих чар, и меня тут же оглушили звуки музыки, шум множества голосов, смех, звон посуды... Увитые белыми розами арки вели в глубь сада, где за длинными накрытыми столами сидело, как мне показалось, человек двести. Оркестр фей устроился в ветвях старой яблони. Несколько женщин левитировали из кухни огромные блюда с закусками.
Фредди познакомил меня со своей семьей — темноглазой, смешливой Даниэль в белом подвенечном платье, которая звонко рассмеялась, когда я поцеловал ей руку, и ее женихом Джонни; своим старшим сыном — Грегори, который ненадолго приехал в отпуск из Сил самообороны и щеголял в парадной военной мантии с аксельбантом; женой — скуластой и полной ирландкой Морин, которая мне сразу очень понравилась; и младшим сыном, Вилли — он застенчиво прятался за мать и был такой же смугловатый и скуластенький, как она.
Морин сразу принялась сокрушаться, какой я худой, и вручила мне тарелку с целой горой еды. Поначалу я чувствовал себя неловко, потом пристроился на скамейке и успокоился, обнаружив, что никто на меня не пялится и не спрашивает, кто я такой. Многие из гостей были ирландцы; я не понимал половины того, что они говорят, но они пили, пели и смеялись так заразительно, что вскоре я совсем забыл, что здесь чужой. На площадке между яблоневых деревьев плясали взрослые парни и девушки. Прибежала Морин, обняла меня, обдав запахом сладких духов, чмокнула в щеку, спросила, не нужно ли чего, и сунула на тарелке большой кусок облитого глазурью пирога. Я поделился пирогом с подошедшим Вилли, который сначала сказал, что так объелся, что вот-вот лопнет, но потом снизошел до засахаренной вишни — уселся на скамейку, привалившись ко мне спиной, и задумчиво жевал ягодку, глядя в небо. Старый ирландец справа все подливал мне вина и, наставительно воздевая указательный палец, рассказывал какую-то бесконечную историю, в которой участвовали он сам, в те годы еще молодой красавец, некая "придурочная" банши, парочка лепреконов и магл-полицейский.
— Папа, — с упреком сказала подошедшая Морин, — не морочьте голову ребенку.
Но я сказал, что мне очень интересно. Во-первых, после выпитого с непривычки вина мне и вправду все было интересно. Во-вторых, мне просто нравилось здесь. Нравились скрипки и волынка, нравились песни, припев которых подхватывали все хором, хлопая в ладоши, — "Чьи вы будете, мальчики, чьи же вы такие"... Нравилась старая голубятня в глубине сада, где голубей, видно, давно уже не водилось, зато несколько стариков, устроившись на ступеньках с кружками в руках и попыхивая трубками, степенно обсуждали какие-то важные вопросы. Нравились смешливые подружки невесты, нравилась меланхолично крутившаяся карусель, на которой катались малыши, — колокольчики звенели, а деревянные гиппогрифы задумчиво помахивали разрисованными золотом и серебром крыльями.
Так я впервые попал в мир, который разительно отличался от всего, что мне было привычно с детства и который, тем не менее, я нежно полюбил и люблю с тех пор. Мир, где редкий парень умудрялся закончить больше, чем три или четыре курса Хогвартса, а девушки часто не учились вовсе, что не мешало населявшим этот мир людям быть неглупыми и опытными в своем деле колдунами. Мир, где по субботам в пабах вспыхивали традиционные драки, в ходе которых мужчины от палочек быстро переходили к старым, как мир, кулачным боям, а жены и дети дерущихся горячо подбадривали их, наблюдая за схваткой с порога или через окно. Мир, где грабить магазины или даже убивать людей было так же нормально и естественно, как для всех остальных — уходить каждое утро на работу в контору, но где никто не опустился бы до того, чтобы заклятьем вытаскивать кошельки у прохожих. Мир, где самым страшным преступлением считалось сдать своих.
Этот мир давно ушел в прошлое. Уже тогда криминальный мир стал отходить от выработанных веками "законов". Я застал последние проявления этого своеобразного преступного "кодекса чести", когда-то столь же незыблемого, как рыцарские обеты, и так же неожиданно потерявшего в одночасье всякое значение.
Периодически появлялся Фредди и утаскивал меня ближе к оркестру, чтобы с кем-нибудь познакомить. Я едва успевал пожимать руки и запоминать имена — Джерри, Мик, Джорди, Стиви... Но как ни кружилась голова от избытка алкоголя и впечатлений, я тем не менее прекрасно понимал, что именно происходит.
Меня представляли "ребятам".
Демонстрировали "фирме" как будущего сотрудника.
Не скажу, чтобы меня это особенно волновало. Было, скорее, лестно, чем страшно. Я давно перешел грань, за которой такие вещи могли напугать или остановить. И я отлично осознавал, что, просто придя сюда сегодня, уже подписал некий невидимый договор.
Я попытался что-то спросить у Фредди, но он только похлопал меня по плечу и сказал:
— Завтра о делах, Рэй, все завтра. Сегодня у меня большой день, так что никакой работы, понял? Ешь, пей, веселись, познакомься с какой-нибудь девушкой, вон их сколько... Ладненько? Ты мой гость, и я хочу, чтобы тебе было хорошо.
Я и не возражал. Вдобавок мне очень хотелось узнать, для кого предназначено пустовавшее пока почетное место по правую руку от Фредди. Так что я еще немного покрутился рядом, болтая о всяких пустяках с белозубым мускулистым Стиви. Но искомого человека так и не увидел. Сначала я определил было на эту роль явившегося с огромным букетом цветов низенького толстяка с пышными усами, которого чуть ли не все за столом приветствовали радостными возгласами и аплодисментами. Позже я узнал, что это очень популярный в определенных кругах целитель Лео Эрнер — весельчак, гурман и тонкий знаток вин. Лет через пятнадцать я вновь свел с ним знакомство, после чего он стал штатным целителем Ставки, "штопальщиком", как называли его в боевой группе. Но хотя Фредди долго и крепко обнимал его, как старого друга, все же было ясно, что не Эрнер станет в этот день главным, долгожданным гостем.
Немного позднее появился мужчина лет сорока, с неприятным искривленным лицом, которого все называли Бобби. Тогда я еще не знал, что это один из небезызвестных братьев Крэйн, которым предстояло прославиться в криминальных войнах конца сороковых. Фредди приветствовал его не менее сердечно, чем остальных, но Морин держалась слегка напряженно. А из того, что вместе с Бобби прибыла свита из пяти или шести молчаливых крупных мужчин, я заключил, что это скорее глава не то конкурирующей, не то партнерской "фирмы".
Однако заветное место по-прежнему пустовало.
Наконец я отчаялся дождаться таинственного гостя и отошел. К тому времени я уже чувствовал себя так, словно родился здесь — совершенно свободно и расслабленно. Я помогал Морин носить из кухни угощение и чистые тарелки, а потом даже набрался смелости и пригласил одну из подружек Даниэль танцевать. Жара понемногу спадала, время близилось к шести вечера, на высоком и чистом августовском небе появились первые легкие облака — и тут, наконец, появился тот, кого все ждали.
Я сразу понял, что это он и есть. Фредди чуть ли не бегом бросился встречать его у самой калитки. Средних лет худощавый волшебник с аккуратной бородкой, в безупречно сшитой серой мантии и шелковых перчатках. Он улыбался и раскланивался с остальными гостями, которые при его появлении вскакивали и тянулись пожать руку, обнял Морин, потом звонко поцеловал Даниэль в щеку и вручил ей конверт с подарком. Но по всему было видно, что это птица куда более высокого полета, чем все собравшиеся. Он явно был ближе к моему бывшему миру, к которому принадлежали мои родители и их друзья, к тому, где когда-то — давным-давно — жил я сам. Лицо пришедшего показалось мне смутно знакомым, и я на всякий случай решил держаться от него подальше.
Но не тут-то было — через полчаса или час Фредди вытащил меня за руку из толпы на танцплощадке и повел прямиком к незнакомцу в серой мантии. Тот курил, удобно устроившись в кресле.
— Вот, — с чем-то, похожим на сдержанную гордость, сказал Фредди, — тот паренек, о котором я говорил вам, сэр. Его зовут Рэй.
Впервые на моей памяти Фредди назвал кого-то "сэр". Я насторожился еще больше. Весь хмель мгновенно сошел, как и не бывало.
Волшебник скользнул по мне равнодушным взглядом, потом вдруг поднялся.
— Пойдемте-ка побеседуем, юноша.
Я оглянулся на Фредди. Тот кивнул, но сам остался стоять на месте.
Отойдя чуть в сторону и остановившись под молоденьким грушевым деревом, мой собеседник, не торопясь, вынул из портсигара новую сигарету, прикурил от палочки и только после этого посмотрел на меня.
— Ну что же, здравствуйте... мистер Лестрейндж.
Меня охватила паника. Никогда и никому в этом мире я не называл своей фамилии.
— Не волнуйтесь, — холодно сказал незнакомец. — Пока что ваше инкогнито известно, насколько я могу судить, только мистеру Трэверсу, который, разумеется, навел о вас справки. Что же до меня, то я, знаете ли, иногда читаю газеты и могу сложить два и два...
Я молчал, лихорадочно пытаясь сообразить, кто он такой и к чему клонит.
— Однако, — спокойно продолжал тот, выпуская дым колечками, — на вашем месте, молодой человек, я бы не рассчитывал, что такое положение вещей продлится долго. Рано или поздно — скорее рано — кто-нибудь вас узнает. Или же вы попадетесь на какой-нибудь... э-э... не совсем законной деятельности. И тогда на вашем будущем будет поставлен, — он прочертил в воздухе две линии сигаретой, — жирный крест. Это в лучшем случае, я имею в виду.
Я ничего не ответил. Что тут скажешь?
— Мистер Трэверс уверен, что все будет в полном порядке, и у него, как я понял, на вас большие планы. Собственно, он меня и просил позаботиться о том, чтобы в случае возникновения... э-э... осложнений вы не остались без защиты. Но хочу сразу сказать, что, учитывая, кто вы и из какой семьи, и вдобавок то, что вы несовершеннолетний, — большие проблемы будут в любом случае. А я не Мерлин и не всесилен. Надеюсь, вы это понимаете.
Я ничего не понимал и потому опять промолчал.
— Резюмируя вышесказанное, — мой собеседник стряхнул пепел с сигареты, — я бы хотел, чтобы вы еще раз серьезно задумались, стоит ли вам принимать те обязательства, которые, если я верно понял, вы в ближайшем будущем собираетесь принять, а также участвовать в деятельности, в которую вы неизбежно будете вовлечены, если все так пойдет и дальше. У мистера Трэверса свои интересы, у вас — свои. По вашим счетам придется отвечать вам, и никому больше. Я понимаю, что у вас есть некие трудности... кажется, серьезный долг или что-то в таком роде?
— Да, — наконец выдавил я из себя. — У нас заложен дом, и...
— Иногда, — строго сказал незнакомец, — лучше остаться без дома, чем без будущего. Мой вам совет — подумайте об этом.
Я опять ничего не ответил. Несмотря на теплый августовский день, меня колотила дрожь.
Меньше всего я ожидал услышать подобную речь — здесь. Словно вдруг ожил и зазвучал в ушах старательно заглушаемый голос моего собственного разума.
Впервые кто-то так откровенно сказал мне то, что я знал, но о чем не хотел и боялся думать.
— В общем, — закончил незнакомец, — это все, что я считал нужным сообщить. На случай, если понадобятся мои профессиональные услуги, — вот.
Он вытащил из кармана серебряную визитницу, двумя пальцами вынул из нее карточку, бросил в мою протянутую ладонь и ушел.
Прошло минут пять. Мой недавний собеседник уже опять болтал и смеялся с Фредди, а я все стоял, разглядывая прямоугольник плотной кремовой бумаги.
Кроме герба в левом верхнем углу и лондонского адреса, там было всего три слова:

Дата добавления: 2015-09-01