Вступление 10 страница. Так, например, предпочтение оказывалось тем фраерам, которые панически боялись

Так, например, предпочтение оказывалось тем фраерам, которые панически боялись венерических болезней и работали только с резиной. Они, к сожалению, встречались редко, несмотря на то, что каждая девушка на панели раньше или позже ловила какой-нибудь геморрой и, – естественно, – боялась обращаться к врачу из-за наркотиков.

Преимуществом было, если клиент с самого начала ничего особенного не хотел – только по-французски. Тогда не приходилось часами торговаться с ним. Плюсом было и относительная молодость клиента, – если он не был так отвратительно жирен, если он обращался с тобой не как с куском говна, а всё-таки как с человеком, приглашал поесть, например…

Но самым важным критерием была, конечно, платежеспособность фраера: как много денег и за какую работу можно было с него стрясти. Неудовлетворительными признавались те фраеры, которые не придерживались договоренностей и внезапно силой и угрозами пытались затащить нас в пансион, где хотели получить добавочные услуги.

Самых отмороженных мы узнавали издалека… Тех, что пытались в конце силой отнять деньги обратно, говоря, что они, мол, недовольны качеством. От таких отморозков парни страдали ещё больше, чем мы.

* * *

Так начался новый, семьдесят седьмой год. Я практически не замечала, как летит время. Лето или зима, Рождество или Новый год – для меня все дни были одинаковы.

Особенностью Рождества было, правда то, что я получала в подарок деньги, и могла позволить себе сделать на одного или двух клиентов меньше. Всё-таки праздник! Да и слава богу – практически нереально было в праздники найти клиента…

Я была будто совершенно выключена из жизни в то время. Я не задумывалась ни о чём. Я ничего не понимала и не воспринимала. Я была полностью зациклена на себе.

И я не знала, кто я. Иногда даже не знала, жива я ещё вообще или уже нет.

Почти ничего не могу вспомнить о том времени. Да там и не было ничего важного, что нужно было бы помнить. До одной субботы в конце января.

Тогда я пришла домой под утро. Не знаю почему, но у меня было очень хорошее настроение. Я легла в постель и представила себе, что я – молодая девушка, пришла с танцев, где встретила милого парня и теперь вот влюблена по уши. Да – теперь мне было хорошо только во сне, потому что там я была совершенно другой… Мне нравилось видеть себя этаким веселым тинейджером – таким же благополучным, как на рекламе «Кока-колы».

В полдень меня разбудила мама и принесла обед в постель. Она всегда приносила мне обед по воскресеньям, если я была дома, а не у Детлефа… Ну, я проглотила пару кусков… Я и вправду не могла уже есть ничего, кроме йогурта, творога и пудинга.

Отодвинув поднос, взялась за свой мешок. Мешок был весь изорван и искромсан, без ручек, повсюду дыры, потому что кроме шприца и сигарет, я запихивала туда ещё и куртку. Я была настолько ко всему равнодушна, что и не думала никогда пойти, например, взять себе новый мешок. Слишком безразлична к таким мелочам… Кое-как поднявшись, я прошаркала с мешком в обнимку в ванную – мимо мамы. Закрыла за собой дверь… В нашей семье никто, кроме меня, не закрывал дверь ванной.

Посмотрела в зеркало. Увидела там ввалившееся чужое лицо. Я уже давно не узнавала себя в зеркале. Лицо принадлежало не мне. Точно так же, как и совершенно отощавшее тело. Его я вообще не чувствовала. Оно уже не реагировало ни на боль, ни на что. Героин сделал его бесчувственным: тело не ощущало голода или даже высокой температуры. Отмечало только ломку…

Я стояла перед зеркалом и готовила. Меня особенно тянуло вмазаться, потому что сегодня у меня был просто убойный порошок… Обычный героин на рынке был белого или такого слегка коричневатого цвета, а этот мой сегодняшний порошок был серо-зелёным в яблоках. Это был особо грязный замес, но он давал без компромиссов яркий приход… Правда, страшно бил по сердцу, и поэтому нужно было быть особенно осторожным с дозировкой. Вгонишь чуть больше и – привет! Но сейчас меня пёрло, как маленькую, в предвкушения прихода.

Я воткнула иглу в вену, потянула, и шприц моментально заполнился кровью. Я пару раз профильтровала гадость, но она всё равно была страшно грязной. И поэтому это случилось… Игла забилась! Это, пожалуй, самое худшее, что может случиться с наркоманом. Героин-то уже смешался с кровью, а кровь – она быстро свёртывается!

Всё, делать нечего: деньги выброшены на ветер, так случается иногда!

Итак, игла забилась, и я не могла и капли вытрясти из машины… Нажала со всей силы, чтобы протолкнуть грязь сквозь иглу – ух, меня аж затрясло! Вот, вот – игла стала пропускать что-то! Я нажала ещё, чтобы добрать последние остатки, но иглу опять застопорило. Меня обуяла холодная ярость… Оставалось только восемь-десять секунд до прихода – а тут…! Я нажала со всей силы. Камера соскочила, и кровь разлетелась-разбрызгалась по всей в ванной…

Приход был страшен… Мне пришлось держать голову обеими руками. В сердце я чувствовала страшные спазмы. В голове грохотало, будто кто-то бил там кувалдой, кожу головы покалывало, как будто миллионом булавок. Левой рукой я не могла и пошевелить – её парализовало?

Когда я снова смогла двигаться, то первым делом взяла салфетки, чтобы смыть кровь. Кровь была повсюду в ванной: на умывальнике, на зеркале и на стенах. К счастью у нас всё было покрашено масляной краской, и брызги легко смывались. Я уже принялась за работу, но тут моя мама некстати начала ломиться в дверь, словно медведь какой-то. Она грохотала кулаками по двери и кричала: «Открой, пусти меня, почему ты вообще закрываешься! Что это за новые манеры?!» Я спокойно крикнула ей: «Заткнись, я уже выхожу». Я была на взводе: мне казалось, что она нарочно именно сейчас меня нервирует, и в полной лихорадке отмывала кровищу. Наверное, в панике я не доглядела пару кровавых брызг и оставила салфетку в раковине. Я открыла, и мама ринулась, чуть не снеся меня с ног, в ванную. Ну да ладно, ничего не предчувствуя, я думала, что ей просто нужно срочно в туалет. Я пошла с моим мешком обратно в свою комнату, легла на кровать и вытащила сигареты.

Едва я успела прикурить, мама вбежала в комнату. Она заорала: «Ты… ты… ты принимаешь наркотики!!!» Я тихо сказала: «Что за ерунда, с чего это ты взяла?» Тогда она бросилась на меня и стала заворачивать мне руки. Я не сопротивлялась.

Конечно, мама сразу же увидела свежие воронки. Схватила мой мешок и вывалила всё его содержимое на кровать… Выпал шприц, пачка табака и целая куча пустых чеков. На фольге ещё была героиновая пыльца, и когда меня начинало долбить, а порошка не было, я ногтями соскребала эту пыль и кололась этим… Теперь всё это было вывалено на койку, и, таким образом, доказательств моей наркомании было просто от пуза… Впрочем, мама допёрла ещё в ванной. Там она нашла не только брызги крови и кровавые салфетки, но и сажу на ложке, в которой я готовила. Она уже немало прочитала в газетах о героине и легко смогла разобраться во всех находках.

Ну, я не стала отпираться. Я упала без сил на пол, хотя только что вогнала себе дозняк отменного М-порошка, зарыдала и не могла произнести ни слова. Моя мама тоже не говорила особенно. Её просто трясло. Она была в шоке. Наконец она вышла из комнаты, и я слышала, как она говорит с Клаусом. Вернулась она уже относительно спокойной и спросила: «Так что же, ничего с этим сделать нельзя? Ты что же – не хочешь бросить??» Я сказала: «Мамочка, я больше ничего не хочу так сильно в этой жизни, как бросить! Честно! Верь мне! Я так хочу отколоться – да ты не представляешь!» Она сказала: «Ну, хорошо, попытаемся вместе… Я беру сейчас отпуск и смогу быть всё время с тобой, и начинаем мы прямо сегодня!» Я сказала: «Это здорово! Только вот ещё одно дело… Без Детлефа ничего не выйдет… Он мне нужен, и я ему нужна. Он тоже хочет соскочить. Мы уже давно говорили об этом, уже давно. Мы так и хотели соскакивать вместе!» Тут моя мама совершенно сошла с лица и лишь тихо спросила: «А, Детлеф, он что – тоже?» Он ведь всегда очень нравился ей, она была рада, что у меня такой хороший друг. Я ответила: «Конечно, он тоже! А ты думаешь, я бы одна это делала? Да Детлеф просто не допустил бы этого! Как же я могу теперь бросить его одного?!» Мне вдруг стало хорошо. Меня до слез радовала мысль, что теперь мы наконец-то расстанемся с этим кошмаром… Чёрт возьми, мы ведь уже давно собирались отколоться! На маму, однако, было просто страшно смотреть… Она была совершенно зелёной, и я думала, что её сейчас хватит сердечный приступ – таким ударом оказалось для неё известие, что Детлеф – наркоман. Но, думаю, она была просто потрясена тем, как легкомысленно она вела себя последние два года. Так, теперь же её одолевали сомнения. Она хотела знать, как я добывала деньги на героин…

Понятно, она быстро дорисовала себе полную картину: наркотики, панель, клиенты, сутенёры и всё такое прочее…

Я бы никогда не решилась сказать ей правду… Я солгала: «Да как-то само набиралось… Ну, просила, там, пару марок у людей. Как правило – получалось. Ну, убирала там, сям – чего ещё-то?!» Больше она не спрашивала. И было видно, как счастлива она была получить ответ, который не подтверждал её самых худших опасений. И так уж, всего, что она узнала в это воскресенье, хватило бы, чтобы свалиться с инфарктом. Мне было просто безумно жалко её, и меня мучила совесть…

Мы, в спешке одевшись, тотчас выскочили из дома, чтобы найти Детлефа… На вокзале его не оказалось. Его не было и у Акселя, и тогда вечером мы поехали к отцу Детлефа… Родители Детлефа были в разводе. Отец – мелкий служащий. И он уже давно знал, что там с Детлефом. Моя мама накинулась на него с упрёками: почему он, зная обо всём, не сказал ей ни слова. Тут его отец всхлипнул раз, всхлипнул два и чуть не разрыдался перед нами. Мысль, что его сын наркоман, а он ничего не может с этим поделать, постоянно мучила его… Ну, теперь-то он был рад, что моя мама хочет взять дело в свои руки! Он повторял всё время: «Ну, слава богу – теперь всё будет в порядке».

Папаша Детлефа обладал огромной коллекцией снотворных и успокаивающих средств, и я немедля реквизировала у него все эти препараты, сказав, что у нас нет валерона, и что выход без валерона будет зверски мучителен. Домой мы уехали с пятью упаковками мандракса, пачкой геметрина и горой валиума. Ещё по пути в метро мне пришлось закинуться целой пригоршней таблеток, так как ломка уже начиналась. Таблетки хорошо взяли, и я проспала всю ночь напролёт…

Утром Детлеф стоял в моей комнате. Отец нашёл его сразу после нашего ухода.

Детлефа уже круто гнуло, и меня сильно удивило, что он всё-таки не вмазался где-то по пути, а пришёл ко мне переломаться. Какой он всё-таки классный, подумала я! Он же наверняка знал, что у меня нет героина и быть не может. Детлеф сказал, что хочет быть вровень со мной, когда мы начнём.

Детлеф, как и я, действительно хотел бросить всё это. И теперь мы даже радовались, что дело обернулось таким образом. У нас не было ровным счётом никакого понятия – как и у наших родителей, впрочем, – что это полный бред, если двое дружбанов-наркоманов пытаются вдвоём слезть с иглы. Потому что рано или поздно один из них начинает снова, и второй колеблется только пока не узнает, что его друг вмазался. То есть, мы-то, возможно, и знали об этом, но предпочитали строить иллюзии. Нам всё время казалось, что у нас с Детлефом всё по-другому, чем у других. Да, в конце концов, мы не хотели ничего делать по одиночке, Детлеф и я!

До обеда мы держались на пилюлях в общем-то неплохо. Мы разговаривали друг с другом, рисовали себе нашу жизнь после откола розовыми красками и обещали друг другу стойко держаться в ближайшие дни. Несмотря на начинающиеся боли, мы были счастливы вместе, сидя у меня в комнате.

А днём это началось… Мы беспрерывно глотали таблетки и заливали их вином в огромных количествах, но ничего не помогало. Внезапно я почувствовала, что мои ноги совершенно не подчиняются мне. В подколенных впадинах было страшное давление, я боялась, что вены просто не выдержат и порвутся. Я легла на пол и вытянула ноги. Я пыталась то напрячь их, то расслабить, но мускулы просто не слушались меня. Тогда я руками прислонила ноги к шкафу… Это было ошибкой, потому что там они оставались несколько часов. Я просто не могла оторвать их от стенки шкафа. Я извивалась и каталась по всему полу, но ноги так и оставались на шкафу, как приклеенные.

Я совершенно взмокла от ледяного пота. Я тряслась и замёрзала, и этот пот лил по всему лицу, заливая глаза. Вонял он ужасно! Я понимала, что этот вонючий яд, которым было полно моё тело, выходит теперь наружу, и мне казалось, что я присутствую при изгнании чертей из себя самой…

Детлефу было ещё хуже. Он был в полной отключке в смысле головы. Трясся от холода, но вдруг снял свой пуловер и сел на стул около окна. Его ноги были в постоянном движении. Он будто бежал, сидя на стуле и мёртвой хваткой схватившись за его ножки. Его ноги, тонкие, как карандаши, в страшных конвульсиях постоянно ходили взад и вперёд. Каждую секунду он вытирал пот с лица, но пот этот лил литрами. Детлеф страшно кричал, извиваясь, как угорь и просто корчился от боли. Спазмы желудка. Это было похоже на агонию.

От Детлефа воняло ещё хуже, чем от меня, и в крохотной комнате нечем было дышать. Я часто слышала о том, как разрушается наркоманская дружба после удачного откола. Я думала, что всё равно люблю его – даже сейчас!

Детлефа вдруг оторвало от стула, он как-то добрался до зеркала в моей комнате, и уставившись в него, сказал: «Всё: я не выдержу! Я не перенесу этого! Нет, я просто не могу!» Я не отвечала. У меня не было ни капли сил, чтобы хоть как-то придать ему мужества. Я просто заставила себя не думать так же, как он, и попыталась сконцентрироваться на каком-то глупейшем романе ужасов, лихорадочно перелистывала и рвала страницы газеты. Язык и горло пересохли до невозможности, рот при этом был полон какой-то едкой слюны. Я всё не могла её сглотнуть и зашлась в кашле. Чем судорожнее я старалась проглотить эту слюну, тем сильнее становился кашель, и вскоре этот кашель уже вообще не прекращался ни на секунду – я не могла дышать. Потом меня стошнило. Прямо на ковёр. Я блевала какой-то белой пеной. Я подумала, что меня рвёт прямо как мою собаку, если та обожрётся травой. Потом я вспомнила, что никакой собаки у меня уже нет… Кашель и рвота не прекращались.

Всё это время мама была в гостиной. Выглядела совершенно растерянной и беспомощной и не отваживалась зайти к нам в комнату. Каждые пять минут она выбегала в универмаг и приносила нам что-то, что мы даже не могли проглотить.

Наконец, она принесла солодовые леденцы, и именно они помогли мне. Кашель прекратился. Мама убрала всю блевотину с ковра. Она была очень мила, а я не могла даже спасибо сказать… Вдруг разом подействовали все эти килограммы колес – я же сожрала пять таблеток валиума, две мандракса и догнала всё это бутылкой вина!

Нормальный человек после такого продрых бы пару дней точно, не вставая с кровати, но моё тело было настолько загажено, что практически не реагировало на яд. Тело стало только немного спокойнее и улеглось на кровать. Около кровати поставили тахту, на ней уже лежал Детлеф. Мы не касались друг друга. Каждый был занят собой. Я была в каком-то полуобморочном состоянии. Я спала и в то же время знала, что сплю и всё равно чувствую все эти проклятые боли. Полусон перемежался полубодрствованием. Мне казалось, что мозг мой совершенно обнажён, и любой может прочитать все мои самые грязные мысли, и что теперь-то мама увидит, что за омерзительный кусок говна её дочь. Я ненавидела своё тело. Я была бы рада, если бы оно просто сдохло!

На сон грядущий я заглотила ещё пару таблеток. Нормальному живому существу этого хватило бы, чтобы навсегда откинуть копыта – я же только пару часиков вздремнула. Мне приснилось, что я собака, с которой все обходились очень ласково, а потом вдруг заперли в клетку и замучили до смерти. Ночью я проснулась оттого, что Детлеф махал руками, как вертолёт и больно бился при этом. Горел свет. Рядом с кроватью стояла миска с водой и лежала тряпочка – мама принесла! Я стёрла пот с лица и посмотрела на Детлефа.

Детлеф сучил ногами, будто ехал на велосипеде. Всё его тело лихорадочно двигалось, хотя казалось, что он крепко спит. Он часто и сильно бил себя, взмахивая руками.

Мне стало немного лучше. Появились силы вытереть грязь с его лица. Он ничего не почувствовал, а я знала, что и сейчас люблю его, как сумасшедшая. И когда позже я опять задремала, то почувствовала в полусне, как он меня обнимает и гладит мои волосы.

На следующее утро нам стало значительно лучше. Старое наркушеское правило, что второй день выхода – самый сложный, не сработало в нашем случае. Но это же был наш первый откол, и он всегда только наполовину так ужасен, как все последующие! В полдень мы даже смогли немного поговорить друг с другом.

Сначала о каких-то неважных вещах, ну а потом о нашей жизни после того, как всё это закончится. О нашем будущем… Наши планы уже не были такими наивными, такими мещанскими. Мы поклялись никогда больше не подсаживаться на героин, никогда не принимать ЛСД и колеса. Мы просто хотели вести мирную жизнь с мирными людьми. Сошлись на том, что будем курить гашиш, как в наше самое прекрасное время, разыщем старых наших друзей-анашистов. Они были такими мирными! Ничего общего с быдлом мы иметь не хотели, и решили, что контакты среди алкоголиков нам не нужны. Итак, решено: долой героин, переходим на гашиш…

Детлеф хотел опять найти работу… Он сказал: «Я просто пойду к своему бывшему шефу и скажу ему, что прошёл через всё говно и медные трубы, и теперь гарантировано чист. Мой шеф всегда относился ко мне с пониманием. Я снова буду учиться на водопроводчика!» Я говорила, что хочу засесть за парту, и, может быть, мне удастся даже получить аттестат.

Тут пришла мама и преподнесла нам настоящий подарок! Она была у своего врача, и тот выписал ей целую бутылку валерона. Мы с Детлефом приняли по двадцать капель, как и распорядился доктор. Мы старались экономно расходовать лекарство – его должно было хватить нам на целую наделю. Валерон взял хорошо, и теперь пережить откол нам казалось более реальным. Мама постоянно готовила пудинги, приносила мороженое – словом, выполняла каждое наше желание. Принесла нам гору чтива. Целую кучу комиксов. Раньше комиксы казались мне невыносимо скучными, но теперь мы с увлечением погрузились в рассматривание картинок. Мы никогда и ничего в своей жизни не читали более внимательно! Часами рассматривали каждый рисунок и хохотали до полусмерти над ними…

На третий день мы чувствовали себя действительно сносно, даже хорошо…

Разумеется, всё это время мы были как следует подвинчены. Продолжали глотать валиум и запивать его вином, и поэтому нам становилось всё лучше, хотя наши отравленные тела изо всех сил сопротивлялись расставанию с героином. На третий вечер выхода впервые за долгое время мы спали друг с другом. В последнее время нас, задавленных героином, тянуло к этому всё реже и реже. Мы лежали в постели и гладили друг друга, хотя наши руки всё ещё смердели этим омерзительным ядом.

Второй раз в жизни мы спали друг с другом чистыми. Это было невероятно – мы заметили, что уже очень долго мы не любили друг друга так хорошо, как в тот раз.

Собственно, уже на четвертый день мы могли бы подняться с кровати, но предпочли поваляться ещё три дня, предоставив матери возможность ухаживать за нами, а себе – спать, пить вино и жрать валиум. Мы сказали себе, что выход, в общем-то, не так уж и страшен, и радовались, что победили.

На седьмой день мы встали. Мама была совершенно счастлива оттого, что все трудности позади. Она счастливо нас расцеловала. Теперь, после всего этого кошмара, я относилась к ней совершенно по-другому. Да, я чувствовала что-то вроде настоящей признательности! И я снова была ужасно счастлива, что у меня был Детлеф. Я знала, что второго такого парня нет больше на земле! Как чудесно, что он, не раздумывая, решил откалываться со мной, и как здорово, что после всего этого наши чувства не разрушилась, как у остальных нарков, но стали ещё крепче!

Мы сказали маме, что хотим выйти погулять после недели, проведенной в душной комнате. Она разрешила нам. Мы вывалились из парадной, и Детлеф спросил: «Ну – а куда пойдём?» У меня идей не было, я посмотрела на него. Быстро стало понятно, что идти нам вроде как и некуда. Все наши друзья были наркоманами, а все места, где мы себя чувствовали своими, были героиновыми точками, ведь с гашишной сценой мы уже давно не контачили.

Мне стало как-то не по себе. У нас уже не было валерона, и это, пожалуй, было одной из причин, что мы стали беспокоиться и захотели на улицу. И теперь мы стояли, не зная, куда же двинуть, и от этого беспокоились ещё больше. Я неожиданно почувствовала себя абсолютно выкачанной, совсем без сил. Да – мы соскочили с иглы, и теперь не знали, куда деваться… Тогда мы просто пошли вперёд, ну и пришли на вокзал. Это случилось как-то автоматически. Мы двигались, как по невидимым рельсам, сами того не понимая. Ну, вот и пришли! Детлеф подумал и сказал: «Ага, мы, по крайней мере, должны сказать привет Акселю и Бернду! Они уже наверняка думают, что мы в тюрьме, на кладбище или ещё бог знает где».

Я с облегчением сказала: «Да, да, точно – расскажем им, как мы откололись! Может мы и их уболтаем!» Почти сразу мы встретили Акселя и Бернда. У них было порядочно с собой – хороший день на панели! Детлеф рассказал им об отколе. То, что мы это сделали, они оба сочли поистине великолепным! Потом Аксель и Бернд сказали, что идут домой – мазаться пора.

Детлеф посмотрел на меня. Я на него. Улыбнулись лишь… Я ещё подумала: «Это было бы полным бредом – в первый же день…» Детлеф сказал: «Ты знаешь, время от времени, мы вполне можем позволить себе. Это же действительно прикольно – ставиться, пока не подсел. А чего – будем внимательно присматривать, чтобы не сесть! Потому что пережить второй такой откол – нет, это нереально!»

Я сказала: «Ну да, иногда ширнуться – это здорово. Мы же теперь знаем, что не позволим себе подсесть во второй раз…» Мозг ещё не работал, видимо… А меня даже через неделю после кумара тянуло вмазаться.

Детлеф сказал Акселю: «Можешь поделиться. При случае получишь всё обратно».

Аксель и Бернд сказали, что мы должны хорошенько подумать. Потом они сказали, что прямо на следующей неделе они тоже отколются, только сначала нужно найти валерон. Им очень понравилась эта идея – снова пойти учиться или работать, и лишь иногда ширяться.

Не прошло и двух часов, как мы вышли из квартиры и вот – снова нафаршированы под завязку и чувствуем себя, как на именинах! Прогуливаемся под ручку по Курфюрстенштрассе! О, это замечательное ощущение – ходить бешеным и никуда не торопиться – просто гулять! Теперь нам ведь не надо ломать голову, где взять героин на утро. Детлеф радостно сказал: «Да – с утра пару приседаний, и день начнётся нормально!» Нет, действительно, мы так и думали! Идиоты – мы решили, что эта неделя, полная боли, пота и блевоты, и есть настоящий выход. Чепуха – на самом деле мы всего лишь очистили наши тела от героинового яда! Это далось нам непросто: мы глушили себя валероном, валиумом и тому подобными вещами. Что должно последовать за этим, мы не знали и раздумьями на эту тему себя не обременяли. Мама моя была так же наивна, как и мы. Ей показалось, что все трудности у нас уже позади. Конечно, ничего другого ей показаться и не могло – откуда же ей было знать, что это только начало?

Но мы-то – мы-то могли знать! Мы-то ведь были знакомы с опытом других наркоманов, не раз пытавшихся выйти. Нет, мы просто не хотели серьёзно думать об этом! Мы всё же были очень ещё наивными детьми! И то, что мы пережили ломку, казалось нам выдающимся подвигом!

Почти четыре недели мы строго придерживались нашего плана. Никто из нас не ходил на панель. Мы вмазывались только, если кто-то оставлял нам, или у нас вдруг оказывались деньги. Вся разница была в том, что теперь мы, вместо того, чтобы работать и искать клиентов, каждую минуту искали спонсоров. Несознательно, конечно.

Эти недели были чудесным временем. Мне не надо было ходить в школу – мама хотела сделать мои первые чистые дни особенно радостными. Детлефу было разрешено и дальше жить у нас. Я узнала Детлефа теперь по-новому и любила его, пожалуй, ещё больше – больше, чем это было возможно! Он был беззаботным парнем, весёлым и каждую минуту полон всяких идей. Мы были просто двумя весёлыми подростками, – по крайней мере, старались вести себя именно так.

Мы ездили в Груневальд и подолгу там гуляли. Иногда брали с собой моих кошек и запускали их лазить по деревьям. Почти каждую ночь спали вместе. Всё было просто здорово! Иногда мы обходились по два дня без героина, иногда даже по три. И когда нам случайно доставался порошок, мы со всех ног бежали прочь с грязных героиновых точек. Больше всего нам нравилось гулять по Курфюрстендамм, мешаясь среди пешеходов и глазея на витрины. Может быть, мы хотели быть такими же обыкновенными пешеходами – ну, только чуть-чуть другими! Во всяком случае, мы хотели и себе, и другим показать, что мы не какие-то там заколотые нарки, даже если и были втёрты.

Под героином мы заваливались на обычные тинейджерские дискотеки, типа «Флэш» или «Биг Эден». Сидели там совершенно обдолбанные и думали: да мы почти как и все тут – нормальные ребята! Иногда мы на весь день оставались дома. Мы могли целыми днями смотреть в окно или просто говорить друг с другом. Собирали старые листья с больных деревьев, которые стояли перед нашим домом в Кройцберге.

Я высовывалась из окна так далеко, как только могла, Детлеф крепко держал меня за ноги, и я могла дотянуться до веток. Мы тискали друг друга, буйствовали, и иногда вели себя совершенно глупо. И мы ни разу серьёзно не говорили о нашем будущем.

Редко-редко мне приходилось задумываться. Только, если вдруг всплывала какая-то проблема, когда мы ссорились с Детлефом из-за какой-то мелочи. Я была не готова решать проблемы. Я просто делала вид, что проблем – их нету! – просто чтобы не сорваться. Тогда меня особенно тянуло вмазаться: я знала, что все проблемы исчезают с уколом…

Потом начались настоящие неприятности: Клаус, мамин друг, начал наезжать на Детлефа. Всё бубнил, что квартира слишком мала, чтобы устраивать тут ещё ночлежку для наркоманов. Мама не смогла ему возразить, и я опять оказалась бессильна. Это было примерно как в тот день, когда Клаус приказал выставить мою собаку. Одним ударом с этой прекрасной жизнью было покончено. Через три недели мне снова пришлось отправиться в школу, а Детлефу домой – спать!

В школе даже не заметили, что я отсутствовала три недели. Я и так уже давно потеряла всякий контакт со школой. Теперь у меня появилась новая проблема – курение. Если я была чистой, то выкуривала в день по четыре-пять пачек. Я курила одну сигарету после другой. И сейчас оказалось, что я просто не могу выдержать сорок минут без сигареты. Пришлось с уроков выходить в сортир на – перекур. Две сигареты. Я накурилась в этот первый день в школе до тошноты и блеванула в корзину для бумаг. В классе я решила больше не показываться.

Это был первый за три недели день, который я провела без Детлефа. Просто ужасно! И на следующий день я, повинуясь старому инстинкту, после школы отправилась на Цоо. Ну – мой Детлеф уже стоял там и ждал клиента!

Я не поняла прикола. Как это?! Опять? Стоит на омерзительном вокзале и ждёт омерзительного фраера?! Но Детлеф сказал, что у него ни гроша в кармане, и он не знает, что ещё делать. Оказалось, что Детлеф ночевал у Акселя и Бернда. Теперь он каждый день бывал на вокзале и каждый день ширялся. А я? Теперь, если я хотела видеть Детлефа, мне приходилось ехать на Цоо. А я хотела видеть Детлефа! Детлеф был моим единственным! Я не смогла бы жить без него. И снова почти каждый день я была на вокзале.

Мама Кристины:

В то воскресенье, когда я нашла следы крови в ванной и взглянула на руки Кристины, у меня словно пелена с глаз упала. Это был тяжёлый удар! Кристина выставила мне, так сказать, счёт за моё воспитание, которым я так гордилась! И теперь я увидела, как ошибалась – ошибалась только потому, что не хотела повторить ошибки своего отца!

А что? Когда Кристина, например, начала ходить в «Саунд», я, конечно, не была в восторге от этого, но и её подруга Кесси и другие ребята из «Дома» тоже постоянно ходили туда. Я сказала себе, ну хорошо, а почему бы и Кристине не побывать там разок. Ведь вся наша молодёжь стремилась туда! И я вспомнила обо всех тех безобидных вечеринках, которые отец запрещал посещать мне в детстве, и – разрешила.

С таким же великодушием я отнеслась и к её знакомству с Детлефом, с которым они познакомились в «Саунде». Детлеф произвёл на меня очень хорошее впечатление. Парень умел себя вести, у него были хорошие манеры и весёлый нрав.

В общем – чрезвычайно милый молодой человек. И мне показалось совершенно естественным, что Кристина в первый раз воспылала чувствами. Такой уж возраст!

Главное, думала я, что парень порядочный. Я ведь видела, что и Кристина ему очень нравится.

Если бы мне кто-нибудь и сказал тогда, что они уже в это время вместе балуются героином, я сочла бы его сумасшедшим. Потому что, кроме дочкиного увлечения Детлефом, я не замечала в её поведении ничего необычного.

Напротив, мне показалось, что Кристина стала намного спокойнее и уравновешеннее, тогда как раньше она была просто строптивой, упрямой и непослушной девчонкой. Даже в школе её дела пошли лучше. После школы мы часто созванивались с ней, и она рассказывала, чем занимается. Гуляет со школьными друзьями или встречает Детлефа с работы. Против этого я не возражала. В будние дни она обычно появлялась дома к ужину. И если запаздывала, то обязательно звонила и приходила максимум на час позже. Иногда она ещё ходила в «Дом», или встречалась с друзьями, – так она говорила.

Дата добавления: 2015-09-05