Кризис семьи или расцвет плюрализма семейных систем?

На протяжении XX в. в индустриально развитых странах произошли радикальные семейные изменения из-за переворота в системе жизненных ценностей, сопровождавшегося контрацептивной и сексуальной революциями. Брак перестал быть пожизненным и легитимным, разводы, неполные семьи и матери-одиночки оказались почти нормальным явлением, а рождаемость столь мала, что даже семья, имею­щая двух детей, стала считаться многодетной. Сейчас, в конце 90-х годов, в Европе в среднем приходится 1,5 ребенка на одну женщину за всю жизнь, в том числе в (Испании — 1,15, в Италии, Чехии, Латвии — меньше 1,20, У нас в России — 1,23, причем вместе с США мы рекорд­смены по разводам (примерно каждый второй из заключаемых браков разваливается через 10 лет). Неустойчивость современной семьи сказалась на воспитании новых поколе­ний — газеты полны сообщениями о пороках социализации детей и подростков, о социальной патологии и росте пре­ступности среди юношества и молодежи. Семья перестала эффективно выполнять свои основные функции рожде­ние и подобающее воспитание детей. Теоретики перехода к благополучной современной семье должны были бы пребы­вать в растерянности, так как мощнейший инструмент самоорганизации, именуемый рыночной экономикой, в мо­дернизирующемся обществе не обнаружил никаких новых стимулов к вступлению в брак, его укреплению и обзаведе­нию несколькими детьми. Однако некоторые демографы не устают говорить, что рост разводов и падение рождаемости это временное явление, вызванное жизненными препятст­виями. Дескать, это трудности становления семьи нового типа, в которой созревают равноправные отношения супру­гов и где дети якобы находятся в центре всей семейной жизни, и каждый ребенок ценится как никогда прежде, ибо родители заботятся о высоком качестве его воспитания и образования, отчего и сокращается число детей.

Эту мысль часто повторяет статистик А.Г.Волков — луч­ше один суперребенок, чем несколько нежеланных (а нежелан­ными объявляются все дети, рожденные вторыми и далее по очередности).

Поэтому нет никакого кризиса ценности детей, родители хотят (предполагается что много), но не могут из-за помех полностью реализовать свои желания. При этом упорно игнорируются итоги исследований об исчезновении массовой потребности в трех и более детях и, значит, о пре­обладании у населения потребности в одном-двух детях. Тем самым игнорируется уже давно достигнутое полное совпаде­ние желаний супругов с малодетным результатом поведения Нынешняя рождаемость в стране, находящаяся «ниже не­куда», т.е. ниже уровня простого воспроизводства, есть оче­видный, но, разумеется, не для всех результат реализации принципа «Иметь столько детей, сколько хочет сама семья». Поэтому выдвигать такой принцип в качестве главной цели семейной политики в депопулирующей России бессмыслен­но, впрочем точно так же, как и объявлять сейчас все происходящие в стране рождения детей нежеланными (этим отличаются медики или, точнее, начальники здравоохране­ния) из-за того, что они, по словам самих матерей, были якобы незапланированными, случайными. Считать так — значит признать, что уже сегодня все российские семьи в среднем действительно хотят иметь меньше одного ребен­ка, но имеют больше (1,23) только по причине контрацеп­тивного бескультурья. Говорить так (исходя из признаний матерей о том, что они сначала собирались делать аборт, но потом передумали) — значит совершенно не признавать за­конов человеческого поведения, проявления человеческих потребностей, в том числе потребности личности и семьи в детях. Чтобы объявить всех рождающихся детей нежеланны­ми, надо уж очень не любить человечество и считать нас всех жертвами несостоявшихся абортов.

Еще одна разновидность отказа от негативной оценки малодетности семьи и от активной просемейной политики заключается в утверждении, что все трудности семьи вызваны быстрыми изменениями в обществе, к которым она не успе­вает приспособиться. Теоретик народонаселения А.Г.Виш­невский даже выдвинул тезис о «вечном двигателе», таящемся в самом общественном устройстве и производящем «ростки детоцентризма», т.е. новые стимулы к рождению детей в условиях модернизации. И задача демографической политики – ускорить созревание этих ростков, устранить помехи и наконец-то завершить затянувшийся переход к современной детоцентристской семье.

Интересно, что А.Г.Вишневский, так же как и А.Г.Волков, постоянно сомневается в оправдан­ности беспокойства специалистов (из противостоящей им научной школы) по поводу сокращения рождаемости, не только происходящего сейчас, но и наблюдавшегося прежде, двадцать лет назад, когда уровень рождаемости только начи­нал опускаться ниже 2,1 — рубежа простого воспроизводства населения. Любопытно, что ненужность семейной и демографической. политики обосновывалась в 1979 г. верой в биологический «perpetuum mobile». Полемизируя с теми, кто отрицал упование на биологию, А.Г.Вишневский пишет: «Но ведь может существовать социальный «вечный двигатель», ответ­ственный за поддержание рождаемости на объективно необ­ходимом уровне. Мы как раз и исходим из того, что такой «вечный двигатель» есть, что существование любой социальной системы как целого невозможно без наличия эффек­тивных механизмов, контролирующих функционирование ее основных подсистем, к числу которых принадлежит и «демо­графическая подсистема»[1].

Увы, существование социальной системы как целого, наличие общества как такового (советского и постсоветско­го) не спасло его за прошедшие два десятилетия от обвала рождаемости с уровня двухдетности до однодетности. Кон­тролирующий механизм, или вечный, двигатель, почему-то не сработал, не обеспечил рождаемость на уровне 2,1 на каждую женщину, т.е. на объективно необходимом уровне. Правы оказались те, кто в условиях социалистической гласности и демократии отрицал спасительный двигатель, подстраховывающий от самотека, от ничегонеделания перед уже тогда вырисовывавшейся угрозой упадка семьи, рожда­емости и тем самым убыли российского населения.

Есть другая сверхсовременная реакция на кризис семьи: сегодняшняя семья процветает, формы ее многообразны, и каждая из них равноценна, в этом сила и вечность семьи. Ещё одна версия того, что нет никакого кризиса семьи, — хватит ностальгии по прошлому, которого никогда не было. Нет

доказательств семейной многодетности, ценности семьи и детей. Много детей умирало, и семья оставалась фактически малодетной (здесь, увы, рождение многих детей уравнивается с современным рождением и выживанием одного-двух детей). Поэтому якобы нечему было разрушаться, ослабляться и умень­шаться. Всегда было то, что наблюдается сейчас, и, значит, не надо никакой семейной политики.

Всерьез относятся к идее упадка семьи только радикаль­ные феминистки. Так, в статье Джудит Стейки, смачно озаглавленной «Скатертью тебе дорожка, семья!», доказыва­ется, что семейно-домашнее устройство жизни, препятствует не только гендерному, но и сексуальному разнообразию, а также расовому и классовому плюрализму, отсюда «все демократы» хотят ее упадка и должны как следует потру­диться «для ускорения ее кончины».

И наконец, последняя версия устранения кризиса семьи как института — нет единого института семьи, а есть триотдельных института родительства, родства и супружества. Семьей может считаться любое сочетание отношений при наличии одного взрослого и одного иждивенца, а при нали­чии отдельного домохозяйства можно даже говорить об оди­ночной семье, состоящей из «одиночки-Робинзона», будь то взрослый или ребенок (например, осиротевший). Разумеется, при таких толкованиях сути самой семьи всякий кризис ее устраняется. Но тогда семья лишается будущего.

Дата добавления: 2015-09-01