Глава 32. …и от ненависти до любви.

Я выскочил на улицу, уж совсем не подумав. На дворе – почти февраль, а я в одном костюме. Наверное, так холодно мне никогда не было, тем не менее, я не вернулся за своими вещами. Гордость и обида не позволили. С собой у меня были только кинжал, да сотовый, без денег на транспорт, поэтому я бежал домой сломя голову, чтобы не околеть. Когда я уже приближался к пункту назначения, наконец подумал о том, как объясню маме своё раннее прибытие. Конечно же, увидев своего ребенка, пришедшего «посреди ночи» (хотя не было даже одиннадцати) в совершенно не утепленной одежде, она начала хлопотать, возиться и загнала меня в горячую ванную, греться. В общем-то, это было как раз тем, что мне нужно, я согрелся. Интересно, заболел ли я? Поднимется просто температура или я заработаю воспаление легких? Я был согласен на всё, лишь бы на следующий день не идти в школу. Угадайте из-за чего, а точнее, кого. Правильно, видеть учителя английского языка совершенно не хотелось. Я не плакал как малолетняя девчонка, совершенно не был расстроен расставанием. Но кто знает, как оно всё сложится, ведь на тот момент все другие чувства заглушали ярость, негодование, в какой-то степени даже ненависть и, наверное, непонимание. Что за глупости он говорил? Нет, взрослеть, конечно, пора, наконец-таки определиться с будущим, как и твердит мне постоянно мама. Но вот его логики я понять не мог. Он в открытую советовал мне быть лицемером? Что за глупость, разве так можно? Если бы все были подхалимами и неискренними, разве было бы хорошо? Существовала ли любовь, дружба, просто хорошие отношения? Даже и представить не могу таковыми своих родителей. Они совершенно не лицемерные, это точно! Может, оно и к лучшему, что мы расстались (а мы точно расстались!), с таким моральным уродом иметь что-то общее я совершенно не желал!
Я, обозленный своими мыслями, вылез из ванной, придя на кухню в халате, где меня уже ждала мама с котлетой и макаронами, я ведь нормально и не поел, а какая на вечере была еда!.. Но пришлось жевать обыкновенную, хоть и вкусную мамину стряпню.
Но тут началось самое страшное.
— Ди-и-имк… — мама очень мило и очень странно улыбнулась. – А что ты такой красивый пришел? И кто тебе дал этот костюм? А где твоя одежда?
Я мысленно постучался головой по столу и, пережевывая пищу, начал придумывать:
— Ты че? Это ж мой костюм…
— Разве? – мама искренне удивилась.
— Конечно! Сами же покупали!
— Когда это?..
Я скрежетнул зубами:
— Склероз, что ли? Покупали… Ну всё, проехали. И, между прочим, я в нём и ушел, хоть бы посмотрела на сына. – Лучшая защита – нападение!
— Да-а?.. – я действительно озадачил маму, но она быстро воспряла духом, заговорчески улыбаясь: — А чего так рано вернулся? Хотел же на ночь. Или девушка…
— Ма-ам! — я даже от еды отвлекся. – Не было никакой девушки! – а вот это чистая правда! – Всё, не надо меня отвлекать, а то сейчас подавлюсь… — пробурчал я и стал дожевывать еду.
— И тебе повезло, что я дома была, ушла бы к отцу!
— Не отвлекай… всё, пока я ем, я глух и нем!

Мама пошла спать, а я, домыв посуду, поплелся в свою комнату, прихватив тарелку с кукурузными палочками. Не включил даже свет, так и усевшись в темноте жевать лакомство. Этот мягкий хруст меня всегда почему-то успокаивал, не говоря уже о том, что сладости повышают настроение. Но вот в тот раз всё было иначе. Снова начинали одолевать неприятные мысли, а к ненависти прибавилась обида. Вот смысл быть с человеком, если ты не искренен? Я понимаю, если б это у меня было огромное состояние, если б я был супер красавцем, тогда вполне возможно было бы быть со мной только из-за этого, но всё у него, не у меня. Зачем тогда? И то, что он не ответил на мой вопрос, не говорит само за себя? «А, может, он наплел всякий бред, потому что был пьян?» — промелькнула у меня мысль. Ну, нет, с чего я должен его оправдывать? Он виноват, бесспорно! Но, несмотря на все мои убеждения, глаза уже начало щипать. Я, пытаясь сопротивляться глупым и неуместным слезам, похлопал себя по щекам и быстро включил телевизор. Как раз ночные новости. Хах, что может успокоить лучше, чем осознание того, что у кого-то всё хуже, чем у тебя? Некрасиво, конечно, но что поделать.
Одну из новостей я услышал только под конец. Поезд сошел с рельс, жертвы. Странно, настроения совершенно не прибавилось, только стало ещё унылее, оттого что наш мир так ужасен. И я уже хотел, если не выключить телевизор, то хотя бы переключить канал, как появившееся на телеэкране черно-белая фотография заставила замереть во мне, казалось бы, всю кровь и биение сердца. Руки, начавшие дрожать, выпустили пульт и тарелку с палочками, которые рассыпались по полу. Крысиный прищур, выпирающие кривые зубы, нос с огромной горбинкой, лишь небольшое количество волос только на самой макушке.
«… фоторобот серийного убийцы, который, скорее всего, причастен к смерти бизнесмена Потапкина. Он действует уже на протяжении двадцати лет, начав с отдыхающих детей лагеря «Пионер», лишь недавно его вина в более двух десятках смертей была доказана. На протяжении всего времени он убивал людей, забредших в его лес, а прошлой осенью совершил покушения на жизнь учеников, приехавших на расположенную невдалеке турбазу. Сейчас все пути к лесу отрезаны, однако по данным спецслужб, преступник покинул границы России. Проводится расследование…»
Тот маньяк! Из леса! Турбаза, странная речка, «Пионер», военные, овраг… С губ сорвался нервный смешок. Ну, нет. Если я тогда не так сильно испугался, как мог бы, то сейчас-то уж тем более не буду! Да и что мне? Всего лишь сказали, что этот маньяк убил какого-то там бизнесмена… Мне-то что? Какой идиотской идеей было включать новости! Я, не найдя пульт, раздраженно встал и выключил телевизор кнопкой на нём. Странное ощущение под ногами, хруст… чертовы палочки! И… ай! Пульт! Я нервно вытер ноги о диван и увалился в кровать. Хватит. Только спать.
Уснул я почти сразу, а лучше бы вообще не засыпал. Вся ночь была неспокойной, я то просыпался, то снова проваливался в сон, было жарко под одеялом, я сбросил и его, и халат, но так стало холодно. Снова всё натянул на себя. Мелькал образ англичанина: злого, просто взбешенного, а мне было наплевать и ещё обидно. Я метался по кровати от неприятных снов, которые по большей части были воспоминаниями о турбазе. Правда, всё шло не так, как на самом деле происходило. Они превращались скорее в кошмары, потому что не было учителя, всё время меня спасавшего.

Наутро, проснувшись от позвякивания на кухне, я чувствовал себя совершенно разбитым. Всё было как-то не так, сердце странно быстро стучало, я весь взмок, и болела голова. А ещё в школу… хорошо хоть уроки сделал в субботу. Но в школу… Неееет… лучше убейте меня.
— Дим, вставай! – услышал я мамин голос. – Пора вставать! – он доносился откуда-то из коридора. А, точно, я же забыл завести будильник. Вот она меня и будит, ранняя пташка. – Ди-и-им!
Мама зачем-то бегала по квартире, поэтому её голос то приближался, то удалялся, пока наконец-то не послышался очень, очень близко.
— Ну, Дим! Школа! – я лишь обессилено простонал, показывая своё отношение к этой долбанной школе. – Не каких «ммм»! Кто учиться-то будет?
Мама… я не в том состоянии… отстань от меня… Я хотел бы тебе это вслух сказать, но язык не ворочался…
— Ну, чего ты?.. – я почувствовал мамину руку на лбу. – Та-ак… а ну-ка, сейчас температуру померяешь…
Она принесла электронный градусник, который вскоре запищал. Мама достала его у меня из-под мышки и, выйдя в коридор на свет, ужаснулась:
— Почти тридцать девять! Я же сказала, нельзя почти голышом по улице ходить!
Ага, буду знать, что костюм – почти голышом. Что ж, зато не пойду в школу. Ну, и слава Богу. Видеть рожу англичанина мне хотелось меньше всего. Но не факт, что он сам вышел бы на работу, с таким-то похмельем.

Весь день мама хлопотала надо мной, что было приятно, но и немного доставало. Я большой уже, в конце концов, не зря меня Алекс… нет. Причем здесь он? Теперь о нём не стоит даже вспоминать. Но что-то упорно не давало. Пришел ли всё-таки он в школу? Вспомнит ли вообще вчерашний день? Руки сами потянулись к сотовому. Нет, я не собирался звонить ему, вместо этого набрал своего друга.
— Что, прогуливаем? – первый же вопрос, после того, как Петя ответил на вызов.
— Нет… — как можно усталее проговорил я. – Заболел… Как сегодня школа?
— Да как всегда, ничего интересного.
— Все уроки были?
— Ну, да. А-а-а! Вспомнил! Это просто пиздец сегодня был!
— Ммм… рассказывай.
— Англичанин ваще с катушек съехал!
Сердце пропустило удар, а чувство испуга разлилось внутри.
— Чего он? – как можно более не заинтересованно спросил я.
— Озверел! Дал такую сложную контрольную по новой теме! Никто ни хера не сделал!.. И завтра ещё обещал дать и задал гору домашки! Черт, как будто у нас других уроков нет!
— Не повезло. А чего это он так? – горло пересохло, губы покрылись суховатой корочкой – так для меня был волнителен разговор.
— А кто ж его знает… Да он вообще какой-то странный был… Помятый, что ли… В общем, похмелье стопроцентное.
— Ясно… Ладно, пока…
— А, ну короче, выздоравливай. Не только же нам отдуваться в школе!
— Понял…
Что ж, похоже, некоторым людям пить вреднее остальных.
Вечерком, часов в районе семи мамино «Я в аптеку схожу, у нас жаропонижающее кончается» прозвучало для меня как небесный звон. Теперь смог бы спокойно отдохнуть, закутавшись в тепленькое одеяльце и поспать. Но, видно, не судьба. Дверной звонок прямо разрывался от своей трели.
«Ну, мама, у тебя же есть ключи!» — думалось мне, а звонок, как назло, запищал только интенсивнее. Вот лишь ребенку с температурой и бегать двери открывать! Неужели ключи так бы утяжелили? Я сполз с кровати, завернулся в одеяло и поплелся открывать. На замки все закрыла, а ключи, что, потеряла? Вообще уже…
Меня всего передернуло, когда я увидел «маму»:
— Можно? – проговорил стоящий с шикарным букетом цветов и коробкой конфет… учитель.
Я поспешно захлопнул дверь и быстро-быстро защёлкнул все замки.
— Я… болен. До свидания.
— Нет… Соколов, подожди! – услышал я его голос через дверь. – Нужно поговорить!
Поговорить ещё? Губы сжались сами собой. Вот уж чего мне совсем не хотелось. Днём раньше всё уже было сказано, причем предельно ясно. Я закрыл и вторую дверь, мало ли.
— Соколов!.. Пожалуйста!..
— У меня постельный режим, до свидания.
Были ещё какие-то протесты с той стороны двери, но я совершенно их не слушал. Только увалился на кровать с испорченным сном и настроением. А вот у мамы ключи оказались, но это не значило, что меня не разбудили, видите ли, таблетки принять надо было.
Ночь я спал плохо – довольно долго не мог заснуть, опять лезли в голову мысли об учителе. Пришел ведь, с цветами, сладеньким, прям как на свидание, поговорить ему надо было. Как будто наивная девочка-школьница, нет? Наговорил гадостей и на следующий день в койку? Нет уж, не простил бы его даже чисто из принципов.
Но сердце-то разрывалось.

После ночи всегда лучше – факт. Вот и проснулся более-менее бодрый, отдохнувший. Градусник утверждал, что температура имеется, невысокая, но мама вызвала врача из поликлиники. Оказалось обычное ОРВИ, благо хоть не схлопотал что посерьезнее. Правда, я очень сомневался, что всё из-за воскресной прогулки, наверняка у меня и раньше был вирус, а это просто добило. Болеть, конечно, неприятно. К тому же, не факт, что я больше не увижу рожу учителя. И кто бы сомневался, что я буду не прав. Когда кто-то позвонил в домофон, я насторожился: мама дома, к нам придти никто не должен. Поэтому, несмотря на мамино «Я подойду», я ответил «Я сам», скорее помчавшись к двери. Не дай Бог мама запалит.
— Алло? – тихо пробурчал я, хмурясь.
— Может, всё-таки впустишь? – послышалось хриплый голос из трубки.
— У меня мама дома, и прекрати названивать.
— Нет, Соколов! Я многое наговорил, я должен объясниться. Всё не так!..
Почему-то в этот момент губы задрожали, а глаза защипало. Объяснит он, и что? Разве он станет добрым и отзывчивым? Я признался самому себе, что мне будет не хватать Александра Андреевича. Даже очень. Пусть он извращенец, нагловат и больно уж властен. Да пусть он и оставался бы лицемером… но только не со мной! Хоть это и самолюбиво звучит, тем не менее, у меня есть гордость, которая не смогла вытерпеть такую ложь.
— Моё мнение от этого не изменится. – В довершении своих мыслей сказал я и сбросил вызов.
Не успел я отойти от двери, как трель домофона раздалась снова. Тогда я просто передвинул кнопочку на нём с «On» на «Off».
Вечером мама собралась в магазин. Я совершенно не хотел, что бы она выходила, наверное, полагал, что так англичанину будет легче до меня добраться (как монстру в фильмах ужасов). Как только маман вышла из квартиры, я выглянул в окно, выходящее на подъезд – проследить за ней. К своему ужасу, на скамейке возле подъезда сидел Он. Вжавшись в куртку, весь скукожившись от холода. Сколько же он там сидел? При минус-то двадцати? Да ещё с цветами, другими, не как вчера, с коробкой конфет. Романтик? Не замечал за ним такого, совсем не замечал. А, может… он действительно наговорил по пьяни? Может, взаправду, искренне хочет извиниться? Послышался скрип двери – вышла мама, совершенно не обратила внимания на сидящего знакомого, в то время как он, секунду проследив за ней взглядом, сразу посмотрел наверх, неужто в наши окна? Мне на секунду показалось, что наши глаза встретились, и я сразу отпрянул от окна. Потом осторожно, из-за занавески выглянул на улицу. Странно… никого. Ушел? Неожиданно звякнул дверной звонок, я подскочил на месте, даже вскрикнул и судорожно сжал ткань занавеси. Звонок снова прозвенел, теперь два раза подряд. Нет… никого нет дома! Однако человек с другой стороны двери моих мыслей не прочел, только начал упорнее долбить кнопочку. Я, всё же решив прекратить эту какофонию, тихо подошел к двери и посмотрел в глазок.
— Почему вы мне названиваете? Прекратите, я вызову полицию.
— Соколов… пожалуйста…
Моё лицо даже немного перекосило от удивления. Не помню, что бы он просил меня о чем-то так вежливо.
— Я вызову…
— Соколов! – повысил голос англичанин. – Я прошу тебя, давай поговорим!
— До свидания… — пробурчал я, отходя от двери.
— Постой, не уходи. – Послышался его голос. – Я, если не впустишь, буду под окном орать!
Естественно, такой шантаж заставил меня испугаться. Вот что-что, а знать о моих, хоть и бывших, связях с учителем никто больше не должен. Но потом резко вскипела злость: он ещё смеет мне угрожать? Указывать? Я подлетел к двери и со всей силы хлопнул по ней ногой, заорав, несмотря на больное горло:
— Всё кончено! Не смей меня больше беспокоить! Ты…! – глотку защипало, я закашлялся, но в конце всё же смог выговорить сиплым надрывным голосом: — Убирайся!
Больше звонков в тот день не было.

Видимо, на нервной почве, а становилось хуже: температура поднималась, сбить её было сложнее, усталость накрыла с головой. Последующие три дня были самыми ужасными, мама даже порывалась вызывать скорую, но я её всё время останавливал. Ну, согласитесь, кто любит этих врачей? Да и мужская гордость этому противилась.

Субботнее утро для меня было просто прекрасным по сравнению с предыдущими, я чувствовал легкость, температура была небольшой. С другой стороны, меня снова начинали посещать мысли об учителе. Ненависть и ярость рассеялись, осталась только обида. И снова захотелось возобновить отношения, забыть тот глупый вечер, как случайность. Но нет-нет, гордость запрещала. Быть с таким человеком? Какое глупое решение! С другой стороны, что-то во мне ещё говорило о том, что чувства к нему остались. Как бы сложно это ни было признавать, не признавать совсем было бы глупо. И как-то потихоньку, а моя гордость, кажется, начала сдавать позиции. С одной стороны, я всё ещё помнил его слова, с другой, уже хотелось повиснуть у него на шее и поцеловать. Вот что это такое?! Весь день я и провел в этих раздумьях. Спать лег с такими же недоумением и сомнением.
И ночью мне приспичило по своим делам. Было жутко холодно, пока я шел туда-обратно, даже замерз, поэтому с разбега прыгнул в кровать и завернулся в теплое одеяло. Но было так же холодно. Чертово отопление, где ты?! Я выглянул из-под покрывала и посмотрел на занавешенное окно: вроде закрыто. Но такая холодрыга заставляла меня в этом сомневаться. Я всё-таки поднялся и распахнул занавески, уличающе посмотрев на окошко. Которое было закрыто. Я раздраженно выдохнул и облокотился на подоконник. А на улице сильный ветер (отчего и холодно) пригонял темные тучи на звездное небо. Ох, не хотел бы я на улице тогда быть. И черт меня дернул взглянуть вниз. На скамье возле подъезда сидел человек с цветами и коробкой конфет. Я криво усмехнулся: играет Хатико? Чего он вообще сидит там, простынет же, дурак… Так. Стоп. Чего это я о нем беспокоюсь? Глупые чувства, пора бы вам уже уйти куда подальше…

Утром воскресенья я, проснувшись, первым делом подбежал к окну. Он так же сидел на скамье с цветами и коробкой конфет. Может, это не он? Или его несколько человек сменяют, отсюда нельзя разглядеть. Или он таки замерз и теперь ледяная статуя?
Весь день я то и дело подходил смотреть на англичанина, а он всё так же сидел. Что он, не поесть ни в туалет не пойдет? Или это происходит как раз в тот момент, когда я не смотрю? А в школу он тоже не пойдет? Почему-то это стало игрой. Но не веселой, а словно на выживание, печальной и несколько трагичной. Ночью я заводил будильник через промежутки времени, чтобы только подходить к окну и смотреть на учителя, который каждый раз был на месте, несмотря на бушующий февральский ветер и снег.
После семи утра в понедельник мне не спалось, мыслями полностью завладел англичанин. Ну, чего он добивался? Чего хотел? Я же прогнал его, что ему нужно? Бросив попытки заснуть, я, закутавшись в халат и плед, занял наблюдательную позицию на стуле за занавеской. Мне-то было тепло, а вот ему, наверное, совсем нет. Так ведь слечь с тяжелой болезнью можно!
И как-то, очень неожиданно, учитель зашевелился: поднял к глазам руку, видимо смотря на часы, встал со скамьи и, оттряхнув штаны, взглянул вверх, сюда. Увидеть он меня точно не мог, всё же расстояние и занавеска препятствовали этому, но минуты две он упорно вглядывался сюда, наивно полагая, что я смотрю на него. Нет. Постойте. Я же смотрел на него! Но нет, пусть ни на что не надеется, он всё равно меня не увидит. А, наконец, опустив голову, учитель бросил цветы с конфетами в мусорку и ушел. Что? Терпение кончилось? Надоело? Бросил глупые попытки непонятно чего? Я взглянул на часы. Без двадцати пяти восемь. Время как раз, чтобы добраться до лицея ко звонку.
Обычно он заканчивает работу в школе в шесть часов. Не любит долго задерживаться. В половину седьмого он пришел с цветами и коробкой конфет. Сидел всю ночь.

Во вторник температуры не было, я бы при обычном раскладе дел огорчался тому, что скоро придется идти в школу, тогда же я просто не знал, как посмотрю на Александра Андреевича, как буду говорить с ним, если он спросит меня хотя бы что-то на уроке.
Вечером мама пошла в магазин. Тогда я очень сильно испугался. Чего? Странно, но я боялся того, что учитель снова поднимется ко мне. И я не смогу не открыть ему дверь. Поэтому я надел наушники и громко включил музыку, чтобы если он позвонит, я ничего бы не услышал.
Спустя некоторое время от чьего-то прикосновения за плечо, я заорал и вскочил со стула, отпрянув назад, упершись спиной в стену, наушники слетели с головы, из них рвалась оглушающая мелодия. Мама стояла с поднятой рукой и отвисшей челюстью.
— Фу ты… мам! Ты чего пугаешь?!
— А ты чего пугаешься? – она странно на меня посмотрела. – Пошли, пакеты поможешь разобрать.
Я кивнул, и мы пошли на кухню, где все пакеты разбирал я, пока мама переодевалась. В общем-то, как и любой ребенок, я искал чего-то вкусненького, но попадались только макароны, в числе которых не было моих любимых, мясо, ещё какие-то продукты. Я уже, было, отчаялся, но увидел коробку шоколадных конфет. И замер, смотря на серебряно-зеленую упаковку. Да ладно, конфеты и конфеты, чего такого? Как будто только Александр Андреевич мог их купить. Мама купила, мама! И эти конфеты были с орехами, а она просто не переносила орехи в шоколаде, значит, они были куплены конкретно мне. Что ж, побаловали ребенка, ребенок доволен. Ночью, сидя за одним интересным фильмом, я не заметил, как съел всю коробку.

Среда была просто ужасна. Не мог думать ни об учебе, ни об учителе, развлечениях или о чем-то другом. Я просто проклинал чертову болезнь и её симптомы. Я не вылезал из туалета весь день, меня несло так, как никогда в жизни. Казалось, что со всем говном из меня выйдет и дух, те несколько минут, что мне удавалось выйти из толчка, я передвигался на трясущихся ногах, терпя боль в заднице. К вечеру всё более-менее успокоилось, но я всё равно чувствовал себя приведением, шатающимся по квартире. Но то, что мама обратила на меня внимание, всё же опровергло теорию:
— Ничего страшного, такое бывает! Зато организм почистился!
— Это слишком большая плата… — простонал я. – С чего вдруг это? Может, я что-то не то съел? Ну, точно! Я же говорил, что салат какой-то странный был…
— Нормальный салат был! – воспротивилась мама. – Просто другой майонез, вот тебе и показалось.
— Ну-у-у… может, это из-за конфет? Я ведь не посмотрел на срок годности…
— Каких конфет?
— Шоколадных… с орехами…
— А откуда у нас в доме такие?
— В смысле?! – я даже вскочил со стула. – Ты покупала…
— Я?
— Вчера… — я ошарашено уставился на маму.
— Разве, — она нахмурилась. – Склероз, что ли начинается взаправду?..
Я со стоном опустился на стул. Неужели Александр Андреевич подложил?! Да нет, каким образом? И зачем ему это? Отомстить решил? Я стремительно направился к окну, смотреть на скамейку, где точно так же сидел учитель. Вроде ничего подозрительного, а конфеты его в руках я разглядеть не мог. Ну, нет, наверное, винить его во всех смертных грехах нельзя… Даже если он лицемер… Это не значит, что он ещё и такой мстительный. Да и вряд ли бы я его простил, если б он подобное сделал. Да и глупо как-то, слабительное подсыпать. К тому же, коробка была запакована! Да, не стоит его винить, это просто из-за болезни.
Оставшийся вечер я только и сидел за занавеской у окна, смотря на англичанина. Почему он так хочет поговорить со мной? Что хочет сказать? Раз принес подарки, хочет извиниться? Он всё помнит? Сожалеет об этом?..

Четверг. Весь день я мучился теми же вопросами. Не мог сидеть спокойно, постоянно метался по квартире, даже мама заметила мою обеспокоенность. Я залез под холодный душ, пытаясь остудиться. Не помогло, только замерз. Ну, дурак, ещё не хватало снова заболеть. Потом включил тепленькую водичку. Как хорошо… Так прекрасно замерзшему телу согреться. А Александр Андреевич в лицее-то согревается? Он целую холодную ночь сидит… Ну, зачем он так себя мучает?!
Вечером мама снова собралась в магазин. На мою беду. Как только дверь за ней закрылась, я не выдержал и бросился ставить чайник и наливать в ванную горячую воду. Потом на листочке написал короткое «Поднимись» и вспомнил уроки оригами, сложив из этого листка самолетик. Открыл окно, попросил всевышние силы, что бы легкую бумажку не унесло далеко, и пустил её в полет. Приземлилась она в аккурат на скамеечку, рядом с учителем. Тот заметил листок, развернул его, посмотрел вверх, где я чуть высовывался из окна и, поднявшись, пошел к двери подъезда. От звонка домофона сердце ёкнуло и забилось в сто раз быстрее, я нажал на кнопку «Open» и открыл дверь, побежав выключать чайник и воду в ванной. Когда я вернулся, он уже стоял на пороге. Припорошенный снегом, с раскрасневшимся от холодного ветра лицом и с синими губами. Я еле сдержался, что бы не сделать нечто среднее между пожурить-расцеловать-поистерить. Александр Андреевич хотел что-то сказать, но я лишь прервал его, сказав быстро раздеваться и идти в ванную, пить чай. Он странно на меня посмотрел (наверное, немного необычно пить чай в ванной), но беспрекословно послушался. Через двадцать минут я посчитал, что он достаточно согрелся и вошел, чтобы дать ему полотенце… так и застыл, смотря на его тело сквозь прозрачную воду. Но, спохватившись, отвернулся, протянул полотенце и, попросив потом одеться, ушел в свою комнату. Сначала я метался по ней, но потом вздохнул и уселся на стол, так и оставаясь в легких носках, шортах чуть выше колен и старой домашней футболке. Примороженные цветы, коробка моих любимых конфет и небольшой рюкзачок лежали неподалеку. Сердце бунтовало, я совсем не знал, что делать. Так странно, но воспоминания о сильной обиде как-то улетучивались, а всё больше приходила мысль о том, что это говорил алкоголь в нём совершенную не правду. Впрочем, это и предстояло узнать. Александр Андреевич появился, как я и просил, одетым, в жилетке на свитер, джинсах и носках. Сначала несвойственно ему помялся у порога, но потом прошел, подойдя ко мне, смотря сверху вниз.
— Я многое наговорил… глупостей. Всё это было под воздействием алкоголя, поверь мне.
— Не верю. – Сразу прервал я его. Как бы сильно мне уже ни хотелось простить его, забыв обо всём, так нельзя. Пусть тоже помучается.
— Соколов… — он выдохнул. – Я говорю правду. Я никогда не вел себя с тобой неискренне, никогда не притворялся кем-то другим. Мне просто незачем, не думаешь?
— Я думал об этом. И тем не менее…
— С тобой я всегда был такой, каким есть на самом деле. – Стоял он на своем. – Если хочешь… опиши, каким я был.
Я сузил глаза:
— Гадким, наглым, вредным, повелительным извращенцем!
— А каким я был с гостями на приеме?
Я хмыкнул:
— Приветливым, дружественным, пози… — я остановился на полуслове, понимая, к чему он вел.
— Видишь… Хоть я и такой ужасный, ты всё равно любил меня. И любишь до сих… — он протянул ко мне руку, которую я сразу же отбил.
— Не прикасайся ко мне. Я тебя ещё не простил.
— Что мне сделать?..
— На колени, — невозмутимо сказал я и задрал носик кверху. Когда тебя уговаривают, да так старательно, невольно чувствуешь себя королем. Выдохнув, снова посмотрел на учителя: — В общем…
Я хотел что-то сказать, но все слова просто вылетели из головы, когда я увидел, что англичанин… и правда встал на колени. Мои глаза расширились, а рот открылся. Я же просто пошутил, а он… Я и на секунду подумать не мог, что учитель преступит свою гордость и совершит нечто подобное. Поэтому душа волновалась, почему-то ждала подвоха. Но какой там мог быть подвох? А Александр Андреевич так же смотрел на меня, ожидая своего приговора.
Я, восседая на столе, криво усмехнулся:
— А что ты так… передо мной унижаешься-то?
— Соколов… — устало проговорил он. – Ради тебя всё что угодно…
Он потянулся к моей левой ноге, осторожно взяв за щиколотку, стянул носок и прикоснулся потеплевшими губами к большому пальцу. Я вздрогнул от этого, сжал край стола и сильно покраснел. А англичанин провел носом по стопе, потом целуя её, чуть прикусывая кожу, рукой поглаживая нижнюю часть голени.
— Хватит! – я вырвал свою ногу. — Чего ты вообще добивался, сидя у меня под окнами?!
Он обвел руками комнату:
— Этого. Я у тебя.
— Думаешь, я каждый день смотрел на тебя?!
— А как же иначе? Ты ведь и впустил меня…
— Просто… ты был похож на выброшенного котенка. И мне стало тебя жалко, только и всего.
— Но я же всё равно здесь. – Александр Андреевич немного торжествующе улыбнулся.
Я, чуть не зарычав, поманил его пальчиком, наверх. Учитель недоуменно поднялся, а я, схватив его за жилетку, резко дернул на себя, завладевая его губами, грубо покусывая их, наверное, ещё злясь за то, что тот заставил меня поволноваться.
— Простил меня?.. – на выдохе произнес англичанин.
— А как иначе?! – огрызнулся я, снова притягивая его к себе.
Александр Андреевич стоял между моих ног, оперевшись руками на стол, отвечая мне на поцелуй так же рьяно и долгожданно.
— Соколов, ты… много пропустил в школе…
— Подумаешь, двух недель не прошло, — сказал я, недовольный тем, что учитель из-за таких глупостей прервал наш поцелуй.
— За это время класс кучу всего нового проходил, и были контрольные по моему предмету, алгебре, геометрии, экономике, химии и биологии…
— И че? Я виноват, что заболел?
— Ты убежал плохо одетый.
— Ты меня выгнал! – запротестовал я, но на это глаза англичанина сузились, появилась гадкая улыбка:
— Но ты же не вернулся. А помнишь ли ты, как я обещал наказывать тебя за твои проступки?..
— Как? – я насторожился: что-то тут нечисто.
— Как же? – учитель нагнулся ко мне. – Мой ящичек с любимыми игрушками… — сладострастно прошептал он мне на ухо, а мои глаза расширились, я сразу запротестовал:
— Нет!
— Как бы не так! – рявкнул он и забросил брыкающегося меня на плечо, донеся до кровати, бросил на нёе. Александр Андреевич уселся мне на ноги, придавив руки своими и похотливо провел языком по губам. – Наконец-то ты будешь моим…

Скажите, кто-нибудь, ну, хоть кто-нибудь хочет убить автора за такой конец? ^____^ xD

Дата добавления: 2015-09-04