Телеграмма полпреда СССР в Германии А. Ф. Мерекалова в Народный комиссариат иностранных дел СССР 6 страница

Была и еще одна причина, по которой тема военного сотрудничества попадала в категорию «непроходных», — практически все документы, так или иначе связанные с армией или с оборонно-промышленным комплексом, были засекречены вне зависимости от срока давности. Исключение делалось лишь для материалов, относящихся непосредственно к истории Великой Отечественной войны. Исследовать вопросы мобилизации народного хозяйства, расширения отраслевой структуры военной промышленности, эвакуации оборонных предприятий на восток и воспевать подвиг тружеников тыла историкам не возбранялось. Но любые попытки заглянуть в более ранний или более поздний период наталкивались на одно и то же препятствие — недоступность большей части архивных источников.

В дальнейшем советско-германское военное сотрудничество оказалось среди исторических «скелетов в шкафу» вместе с секретными протоколами к Пакту о ненападении 1939 года и другими «неудобными» вопросами, о которых проще было молчать, чем говорить. При этом работы по истории советско-германских отношений 20-х годов даже поощрялись, так как считалось, что в духе и букве Рапалльского договора нашел свое прямое воплощение тезис Ленина о возможности мирного сосуществования государств с различным социальным строем. О военном сотрудничестве СССР[221] и Германии в тот же период ни один из вышеперечисленных авторов не упоминает.

«Белые пятна» приходилось оставлять не только в истории международных отношений, но и в истории техники. Например, первый том вышедшего в 1978 году двухтомника В.Б. Шаврова «История конструкций самолетов в СССР» содержит весьма подробные сведения об авиапромышленности дореволюционной России, а вся история советской авиации с 1917 по 1938 годы представлена в нем как перечень экспериментальных моделей и опытных конструкций. История ранней советской авиапромышленности в книге — это несколько лаконичных абзацев описательного характера, по которым нельзя сделать вывод ни о динамике производства, ни о том, какую, собственно говоря, продукцию советские авиазаводы поставляли на вооружение ВВС РККА.

В своем стремлении к засекречиванию «неудобных» эпизодов советской истории руководство Советского Союза само, хоть и не ведая того, заложило мощнейшие «мины замедленного действия» под государственную идеологию. Как только инспирированная М.С. Горбачевым кампания «всеобщей гласности» набрала силу и сведения из ранее закрытых архивов начали просачиваться в печать — произошел взрыв. От последствий этого страшного удара, в результате которого в сознании миллионов людей история их страны была в кратчайшие сроки вывернута наизнанку и представлена как нескончаемая цепь преступлений против своего народа, мы оправимся еще не скоро.

Оказалось, что советская цензура играла двоякую роль — препятствуя допуску на страницы и экраны «недозволенных»[222] сведений, она еще и устанавливала довольно высокую планку достоверности предлагаемой массовому потребителю информации. Это в свою очередь привело к своеобразному «раздвоению» массового сознания — с одной стороны, значительная часть советских граждан была свято уверена в том, что печатное слово и телевидение просто не могут лгать, а с другой — наиболее образованные слои общества были точно так же уверены в том, что любая информация, сообщаемая в советских источниках, априорно является ложью, а «всю правду» следует искать лишь в текстах, напечатанных на машинке, да в сообщениях «западных голосов». В результате на момент начала «гласности» (то есть «отключения» советской цензуры) все общество в целом оказалось неготовым к критическому восприятию обрушившегося на него потока информации. Немыслимые цифры массовых репрессий, сведения о «секретных переговорах» Сталина и Гитлера, «одна винтовка на троих», 40 000 истребленных накануне войны офицеров, «поголовные депортации» балтийских народов, заградотряды НКВД, гнавшие солдат в бой пулеметными очередями, — эти и другие, собранные наспех из неправильно проинтерпретированных документов и откровенных вымыслов «сенсации», прочно заняли свое место в массовом сознании. На их фоне «отковка фашистского меча в СССР» проскочила легко, буквально в качестве «бесплатного приложения».

Как и значительное число других исторических мифов о Великой Отечественной войне, «фашистский меч» появился в печати с легкой руки британского публициста В.Б. Резуна (Виктора Суворова). В 1989 году[223] отрывки из «нефантастической повести-документа» впервые были опубликованы на русском языке в журнале «Новый мир». В главе под номером 1, носящей красноречивое название «Кто начал Вторую мировую войну», можно прочитать следующее «введение в тему»:

«На своей собственной территории германские командиры были лишены возможности готовиться к ведению агрессивных войн. Германские командиры не нарушали запретов до определенного времени и не готовились к агрессивным войнам на своих полигонах, они делали это… на территории Советского Союза. Сталин предоставил германским командирам все то, чего они не имели права иметь: танки, тяжелую артиллерию, боевые самолеты. Сталин выделил германским командирам учебные классы, полигоны, стрельбища. Сталин открыл доступ германским командирам на самые мощные в мире советские танковые заводы: смотрите, запоминайте, перенимайте.

Если бы Сталин хотел мира, то он должен был всячески препятствовать возрождению ударной мощи германского милитаризма: ведь тогда Германия осталась бы слабой в военном отношении страной… Но Сталин с какой-то целью не жалеет средств на возрождение германской ударной мощи. Зачем? Против кого? Конечно не против самого себя. Тогда против кого? Ответ один: против всей остальной Европы».

Данный отрывок весьма характерен для творческого метода Виктора Суворова. Вбросив короткое, отрывочное упоминание о советско-германском военном сотрудничестве без ссылок на конкретные факты и источники,[224] автор сразу же переходит к иным вопросам, к данной теме более не возвращаясь. Не хватает лишь коронной фразы «Все знают, что», столь любимой отечественными поп-историками за то, что автоматически узаконивает в глазах читателя любую глупость, написанную после этих слов.

Поскольку система доказательств в данном отрывке отсутствует, придется разбирать само утверждение.

«Сталин предоставил германским командирам все то, чего они не имели права иметь: танки, тяжелую артиллерию, боевые самолеты» — факты и документы говорят об обратном. Для обучения германских и советских командиров в ставших жупелами для сторонников теории «отковки фашистского меча в СССР» военно-учебных центрах рейхсвера в Казани и Липецке использовалась исключительно немецкая техника. В «Каме» танкисты обучались вождению и стрельбе на экспериментальных машинах фирм «Крупп», «Рейнметалл» и «Даймлер-Бенц», называвшихся для конспирации Gro(3traktor и Leichttraktor («тяжелый трактор» и «легкий трактор»), а самым распространенным самолетом в Липецкой авиашколе был «германо-голландский» Fokker D-XI. Советская техника не использовалась, за исключением редких совместных маневров — Сталину было просто нечего предоставить немцам. «Самые мощные в мире», по утверждению Виктора Суворова, советские танковые заводы в 1927-1929 годах выпустили 35 танков типа Т-18 (МС-1), а с 1931 года сумели выйти на следующие показатели: танков типа Т-26 — 100 штук, Т-27 — 393 шт. С 1932 года был начат выпуск воспетого в «Ледоколе» БТ — 396 штук, а в 1933 году,[225] когда обе стороны приступили к активному сворачиванию программ сотрудничества, ко всему вышеперечисленному сумели прибавить целых два экземпляра многобашенных Т-35.

Основной проблемой отечественного танкостроения в период его становления (1929-1935 гг.) была броня: «Брак брони при цементации составил 90%. Ижорский завод не выполнил программу по изготовлению бронекорпусов: по Т-27 было изготовлено 355 штук вместо 480 шт. по плану, по Т-26-16 вместо 200, по БТ — 6 шт. вместо 100». Авиационное и артиллерийское дело в конце 1920-х годов находилось примерно в аналогичном состоянии. Одним словом, Советский Союз не мог предоставить немцам военную технику для обучения или пригласить их на предприятия военной промышленности для демонстрации собственных достижений — демонстрировать было нечего. «Смотреть, запоминать, перенимать» приходилось как раз советским инженерам на германских предприятиях.

Искать фактические ошибки у ветерана отечественной поп-хистори можно до бесконечности, но куда важнее рассмотреть главный тезис Суворова (а затем и Бушуевой с Дьяковым) — «СССР целенаправленно помогал Германии готовиться к ведению агрессивных войн». Надо сказать, что Владимир Богданович в данном случае пороха не выдумал, а всего лишь приспособил к своей «ледокольной» теории заимствованный у западной «тоталитарной» исторической школы тезис о «взаимопритяжении тоталитарных режимов».

Теория «взаимопритяжения» государств с тоталитарным строем и их склонности к образованию союзов, направленных на уничтожение демократий,[226] была впервые высказана представителями американской советологии 60-х годов. Одним из важнейших аргументов для сторонников этой концепции являлось то, что практически все государства Оси, выступавшие в ходе Второй мировой войны как союзники нацистской Германии, были в той или иной степени «тоталитарны». При этом историки «тоталитарной школы» в идеологических целях периодически отрицали или замалчивали наличие весьма далеких от демократии режимов в тех странах, которые рассматривались ими в качестве жертв войны, например, в Польше или Финляндии. С аналогичных позиций западная «тоталитарная школа» оценивала и советско-германские отношения накануне Великой Отечественной войны, в особенности — сам факт заключения Пакта о ненападении и содержание «секретных протоколов».

Отечественные же авторы, подобрав уже порядком устаревшие к началу 90-х постулаты «тоталитарной школы», умудрились довести их до полного абсурда, вернее до исторического ревизионизма:

«Но если Гитлер был людоедом, из этого совсем не следует, что Сталин был вегетарианцем.[…] Но, разоблачая фашистов, мы обязаны разоблачать и советских коммунистов, которые поощряли нацистов на совершение преступлений и намеревались результатами их преступлений воспользоваться».

В глазах Суворова и ему подобных Сталин предстает кем-то вроде стереотипного Черного Властелина из дешевого романа-«фэнтези», наделенного сверхспособностями: предвидеть будущее Европы в мельчайших[227] подробностях на два десятилетия вперед и почти неограниченно влиять на внутреннюю политику Германии.

«Щедрым был товарищ Сталин. Он подарил Гитлеру весь золотой запас Германии вместе с ней самой, с ее городами, дорогами, заводами и портами, музеями и барахолками, вместе с берлинским зверинцем с его лебедями и медведями. Сталин подарил Гитлеру Германию вместе со всем ее народом: рабочими, крестьянами, трудовой интеллигенцией, вместе с бургомистрами и полицейскими, конвоирами и арестантами, трубочистами, врачами и скрипачами. Сталин подарил Гитлеру власть над Германией».

Общая беда и конспирологических построений поп-историков, и обвинений либеральных публицистов в «сговоре с фашизмом за спиной мирового сообщества» заключается в том, что и те, и другие либо не знакомы с историческими реалиями межвоенного периода, либо сознательно их игнорируют. Известные нам на сегодня источники указывают на то, что основные переговоры по вопросам военного сотрудничества между советским руководством и командованием германского рейхсвера имели место в 1920 году, и тогда же были приняты некоторые принципиальные решения. Документ, косвенно подтверждающий это предположение, имеется в сборнике «Фашистский меч ковался в СССР». Это разведсводка польской Дефензивы, которую та в свою очередь получила от британской агентуры в Германии:[228]

«По имеющимся сведениям, между Германией и Советским правительством в марте 1920 был заключен следующий договор:

I. Германия обязуется:

1. Оснастить русскую армию и промышленность, чтобы они могли противостоять англичанам в Азии и Польше.

2. Всемерно поддерживать Россию в ее мирных переговорах с западными державами.

П.Советское правительство обязуется: 1. Предоставить немцам в эксплуатацию шахты, железные дороги, каналы и крупные предприятия. 2. Поддержать Германию в случае конфликта…»

В 1920 году Сталин еще не был избран Генеральным секретарем ЦК, а в Совнаркоме имел скромный «портфель» наркома «по делам национальностей». В документах, фиксирующих советско-германские переговоры того времени, его фамилия не встречается, зато довольно часто фигурируют Троцкий, Уншлихт, Радек — те, кому потом предстоит стать жертвами борьбы за власть и политических репрессий. НСДАП образца 1920 года — это карликовая партия под председательством слесаря Антона Дрекслера, в которой бывший фронтовик Адольф Гитлер играет хоть и заметную, но формально еще не первую роль. Германия того времени — это уже не Второй, но еще и не Третий рейх, а всего лишь предельно ослабленная поражением в войне и революцией, раздираемая классовыми противоречиями и реваншистскими настроениями Веймарская республика, во главе которой стоит правительство[229] правых социал-демократов Эберта и Шейдемана. К этому с трудом стоящему на ногах государству уже активно предъявляет территориальные претензии только что возникшая на географической карте Польша… Одним словом, главное положение теории «фашистского меча»: «Сталин пошел на военное сотрудничество с Германией, чтобы затем использовать ее военный потенциал против Европы» — абсолютно безосновательно. Разглядеть в Веймарской Германии будущий Третий рейх, а в стотысячном рейхсвере будущий вермахт мог разве что человек, наделенный даром пророчества.

Каковы же были реальные, а не выдуманные Виктором Суворовым и другими обличителями советской внешней политики причины военного сотрудничества?

Проиграв Первую мировую войну, Германия была вынуждена принять навязанный державами-победительницами Версальский договор, превращавший созданный Бисмарком Второй рейх в одно из самых слабых государств Европы. От ее довоенной территории были отторгнуты Эльзас и Лотарингия, округа Мальмеди и Эйпен, Познань, Шлезвиг, Данциг, Мемель, угольный бассейн Саара и богемские районы Судетов. Восточная Пруссия — колыбель юнкерства и германского офицерского корпуса — была отрезана от остальной Германии так называемым Польским коридором. Вопреки провозглашенному в Версале принципу права наций на самоопределение австрийским немцам было запрещено воссоединение с Германией в любой форме.

Наибольшей изощренностью отличались «военные статьи» договора.[230] Структура будущего республиканского рейхсвера была расписана самым тщательным образом.

Общая численность германских вооруженных сил отныне не должна была превышать 100 000 человек, объединенных в 7 пехотных и 3 кавалерийские дивизии. Генеральный штаб распускался навсегда, вместо него разрешалось иметь не более двух управлений армейских корпусов. Штатное расписание и вооружение будущих дивизий рейхсвера было строго оговорено таким образом, чтобы в их состав нельзя было ввести «лишние» пулеметы или орудия.

Чтобы исключить возможность создания скрытой «армии резерва», рейхсвер был насильственно сделан первой в Европе профессиональной армией: комплектование по призыву запрещалось, для солдат устанавливался срок службы в 12 лет, для офицеров — не менее 25 лет. Численность офицерского корпуса также была строго регламентирована — не более 4000 человек. Назначение на военные должности гражданских лиц запрещалось. 177-я статья договора также запрещала гражданским организациям, включая университеты, общества ветеранов, стрелковые и туристические клубы, заниматься любыми видами военной подготовки и обучать своих членов обращению с боевым оружием. Все эти организации не имели права вступать в какие-либо связи с министерством рейхсвера и другими военными ведомствами.

Военное производство ограничивалось строго определенными предприятиями, о количестве и расположении которых Германия обязана была ставить в известность представителей Антанты. При этом запрещалась закупка «вооружений, амуниции и любого рода[231] военных материалов» за границей и военное производство на экспорт (ст. 170). Запрещалась разработка и производство танков, боевых самолетов, отравляющих веществ и подводных лодок.

Общий смысл «военных статей» Версальского договора заключался в том, чтобы превратить армию побежденной Германии в компактные высокопрофессиональные вооруженные силы, предназначенные фактически для усиления пограничной охраны или полиции, но не способные защитить страну от внешней агрессии.

Разумеется, ни рейхсвер, ни его главнокомандующий генерал фон Сект не могли смириться с подобным положением. Это сегодня, будучи вооруженными знаниями о дальнейшей истории XX века, мы можем указать на то, что именно Германия выступила в роли агрессора в следующей мировой войне. В 1920 году фон Сект и его «штаб» и не помышляли об агрессии — напротив, они прекрасно осознавали, что разоруженная страна сама могла стать легкой добычей для кого угодно. В том же году вспыхивают восстания силезских поляков, а Польша организует многочисленные провокации на германской границе. По решению Антанты статус Верхней Силезии должен был определиться на основе результатов плебисцита — в ответ польский комиссар В. Корфанти организует акции террора против немецкого населения. Все это происходит при полном молчании наблюдательной комиссии Антанты, возглавляемой французским генералом Ле Рондом. В итоге «немецкая сторона» побеждает с колоссальным отрывом, но союзники принимают «соломоново решение» — передать треть территории Верхней Силезии Польше[232] вместе со всеми месторождениями железа, угля и цинковых руд, составлявших основное богатство области.

1 ноября 1923 года 100 000 французских и бельгийских солдат переправились через Рейн и заняли Эссен. Началась оккупация промышленного «сердца» Германии — Рурской области, за время которой курс марки упал до уровня 4 200 000 миллионов за доллар США. Войска союзников находились в Руре до августа 1925 года, но Германия могла ответить только забастовками и другими акциями «ненасильственного сопротивления». Казалось, что в Европе появился новый «больной человек», у постели которого уже собрались дущие дележа наследства «родственники». Осуждать в такой ситуации фон Секта и его окружение за нарушение Версальского договора, продиктованного Германии победителями, как минимум глупо.

26 июля 1920 года, в разгар советско-польской войны, фон Сект обратился к веймарскому правительству с меморандумом, в котором обосновал необходимость сотрудничества:

«В полной победе России над Польшей вряд ли можно больше сомневаться. Россия отклонила посредничество Англии, отвергла всякое вмешательство Лиги Наций и вынудила Польшу непосредственно просить о перемирии и заключении мира. […] Приведут ли начавшиеся переговоры действительно к окончательному прекращению военных действий, определенно сказать нельзя. Вполне вероятно, что большевистские армии продвинутся за Вислу к границам Германии. В таком случае в Европе сложилась бы совершенно новая политическая ситуация.[233] Германия и Россия пришли бы в непосредственное соприкосновение. Одна из важнейших целей версальской политики - разделение Германии и России сильной Польшей — была бы перечеркнута. […] Если Германия примет сторону России, то она сама станет непобедимой, ибо остальные державы будут вынуждены тогда считаться с Германией, потому что они не смогут не принимать в расчет Россию».

У Советской России также имелись весьма веские причины для военного сотрудничества с Германией. Гражданская война завершилась победой большевиков на внутренних фронтах и одновременно тяжелым поражением республики в конфликте с Польшей. После беспорядочного отступления из-под Варшавы и позорного для страны Рижского мирного договора 1921 года руководством Советского государства и командованием Рабоче-Крестьянской Красной Армии была осознана острая необходимость в насыщении войск современным оружием, по крайней мере не отстающим по своему уровню от образцов, состоящих на вооружении европейских держав. Стремление к скорейшей модернизации и перевооружению армии подстегивала господствовавшая на тот момент в мышлении советского руководства доктрина «осажденной крепости», согласно которой уничтожение первого в мире пролетарского государства должно было стать ближайшей политической и военной целью капиталистических стран.

Необходимо отметить, что для подобных опасений имелись вполне веские основания. Возникшая после мировой войны Версальская система международных отношений была направлена в том числе и на обеспечение изоляции Советской России[234] от Европы посредством окружения ее границ цепью враждебно настроенных государств-лимитрофов. Неоднократные попытки вооруженной интервенции, материальная и финансовая помощь белым армиям и нападавшим на территорию Советской России бандам во время Гражданской войны и после нее, демонстративная внешнеполитическая ориентация большинства лимитрофов на сотрудничество с державами Антанты не оставляли сомнения в целях, которые преследовались внешней политикой этих государств.

Между тем, уже по окончании Гражданской войны стало очевидно, что уцелевший конструкторский и военный потенциал не позволяет провести перевооружение РККА, опираясь исключительно на собственные силы. Оставалась возможность обращения за помощью к внешним источникам — то есть поиск партнеров для военно-промышленного сотрудничества среди стран, обладавших развитой индустрией. Но ни одна из стран Антанты не признала Совет Народных Комиссаров де-юре в качестве законного правительства. Следствием внешней изоляции стало установление в отношении Советского государства довольно жесткого режима внешнеторгового эмбарго, касавшегося в первую очередь предметов вооружения и амуниции, а также необходимого для их производства промышленного оборудования. В подобной ситуации обращение за помощью к недавнему противнику выглядело вполне логичным и обоснованным шагом.

И. Пыхалов в своей книге «Великая Оболганная Война» посвятил данному вопросу целый раздел под названием «Ковался ли в СССР фашистский меч».[235] В нем достаточно подробно рассказывается о работе немецких военно-учебных центров в СССР — Липецкой авиашколы, танковой школы «Кама» и химического полигона «Томка». Данная статья посвящена другой стороне советско-германских военных связей — военно-промышленному сотрудничеству 1920-1933 гг.

Проект «Купферберг-Гольд»: планы сторон и институты сотрудничества

Поскольку единого советско-германского договора по вопросам военного сотрудничества, скорее всего, никогда не существовало, мы можем лишь догадываться о том, что на самом деле планировало командование рейхсвера совместно с советским руководством. Анализируя воплощенные в жизнь и оставшиеся нереализованными соглашения, можно прийти к выводу о том, что изначально немцы планировали почти полностью перенести промышленные мощности, производящие запрещенную Версальским договором продукцию, на территорию Советской России. Тем самым достигались одновременно две цели — перевооружение РККА в соответствии с последними европейскими достижениями и создание тайного арсенала для рейхсвера.

Произведенное оружие предполагалось хранить на советской территории и пустить в ход, в случае если возникнет необходимость и новая война станет неизбежной. Немцы даже не требовали для своих производств и военного имущества никаких особых гарантий, уповая исключительно на единство стратегических интересов — как это следует, к примеру, из текста[236] докладной записки Г.В.Чичерина в ЦК РКП(б) от 10 июля 1921 года:

«Первоначально немцы больше всего интересовались военной промышленностью. Производимое вооружение оставалось бы у нас. Совершенно исключена возможность употребления его против немецких рабочих потому, что оно просто оставалось бы у нас на складах до момента новой войны. На наш вопрос, как решаются немцы оставить на складах у нас это оружие без гарантий, они отвечали, что гарантия — единство политических интересов […]».

С целью координации и управления всеми институтами военного сотрудничества в составе германского министерства рейхсвера была создана «Зондергруппа Р» («Sondergruppe R»), где R означало Russland. В советских документах она фигурировала как «Вогру» — т.е. «военная группа». Весь план военного сотрудничества у немцев также носил название проект «Купферберг-Гольд», не без определенного намека на организатора и вдохновителя идеи. Тайный смысл игры слов заключался в том, что «Купферберг-Гольд» — название одной из наиболее популярных в Германии марок шампанского. А слово «шампанское» по-немецки произносится как «сект», хотя пишется оно несколько иначе, чем фамилия главнокомандующего рейхсвера.

Для завязывания контактов и проведения «рекогносцировки» советской военной промышленности весной 1921 представители «Зондергруппы R» прибыли в Россию в составе миссии Хильгера-Копа,[237] занимавшейся репатриацией военнопленных. Кроме офицеров рейхсвера Ф. Чунке (под псевдонимом Тейхман), О. фон Нидермайера (под псевдонимом Нойман) и В. Шуберта, в делегацию входили также представители фирм «Крупп», «Блом унд Фосс» и концерна «Альбат-россверке АГ». Параллельные переговоры велись советским председателем миссии по делам военнопленных (к тому моменту игравшей роль дипломатического представительства РСФСР в Германии) В.Л. Копом и Л.Б. Красиным в Берлине на частных квартирах высшего комсостава рейхсвера. С противоположной стороны в них принимали участие фон Сект, начальник «скрытого» германского генштаба генерал В. Хайе, начальник оперативного управления рейхсвера полковник О.Хассе и начальник управления вооружений рейхсвера (ваффенамта) полковник Р. Вурцбахер. В результате этих переговоров управляющие институты военного сотрудничества приняли уже четкую и более или менее окончательную структуру:

Под эгидой проекта «Купферберг-Гольд» возникла целая система различных организаций. Во-первых, советско-германскими военными контактами занималась уже упомянутая выше «Вогру», но из ее функций было изъято ведение переговоров с германскими фирмами и фактически она должна была заниматься только размещением немецких заказов на советских оборонных заводах, финансированием и распределением технических специалистов для этих целей. Ведение переговоров с германскими промышленниками было передано в руки другой организации — ГЕФУ (Gesellschaft zur Forderung gewerblicher Untermehmungen — Общество по развитию промышленных предприятий), в числе учредителей которого[238] значились майор в отставке Фриц Чунке и берлинский купец Теодор Экардт (последний, впрочем, с высокой вероятностью мог быть и подставным лицом). Общее финансирование проекта осуществлял специально созданный финансовый консорциум «Дойче Ориентбанк», в состав которого вошли почти все крупные германские банки. Кроме того, в Москве была создана еще одна организация рейхсвера, взявшая на себя общий контроль за осуществлением проекта «Купферберг Гольд». Все дела, связанные с функционированием концессий германских фирм, выдача заказов на советские оборонные предприятия, создание и обеспечение деятельности военно-учебных центров рейхсвера на советской территории, организация совместных опытных работ и конструкторских бюро, деятельность ГЕФУ и «Вогру» в СССР управлялись из единого органа, носившего название «Центр-Москва».

«Центр» также выполнял функции аппарата военного атташе, и в задачу его входило, кроме всего прочего, регулярно информировать командование рейхсвера по всем проблемам, возникавшим в ходе сотрудничества. Кроме того, «Центр-Москва» контролировал деятельность военно-учебных центров рейхсвера на советской территории, хотя непосредственное руководство ими осуществлялось из отраслевых инспекций оборонного управления германского военного министерства, которые заменяли управления бывшего генерального штаба по запрещенным Версальским договорам типам вооружений. Так, Липецкая авиашкола курировалась «авиационной инспекцией» (№1), казанская танковая школа «Кама» — «автомобильной инспекцией» (№6),[239] полигон химической войны «Томка» — «артиллерийской инспекцией» (№4).

С советской стороны руководство институтами военного и военно-технического сотрудничества также осуществлялось несколькими учреждениями. Ключевой фигурой в данном вопросе был первый заместитель председателя РВС. Особенно удачная ситуация сложилась с приходом на это место в 1922 году А.П. Розенгольца, который совмещал его также с постами председателя Совета СССР по гражданской авиации, Главначвоздухфлота СССР и членством в коллегии Главного концессионного комитета. Таким образом, в руках Розенгольца были сосредоточены все основные нити управления институтами военного сотрудничества, что позволяло ему и Троцкому (на дочери которого Розенгольц был женат) не только осуществлять контрольные функции, но и быть в курсе всех основных вопросов и возглавлять ведение переговоров с немецкой стороной. С 1923 года часть этих функций перешла к новому заместителю председателя РВС СССР — И. С. Уншлихту, затем, с 1925 года, в соответствии с решением М.В.Фрунзе, все контакты с немцами были переданы в ведение Разведупра РККА.

Важнейшим институтом военно-технического сотрудничества с Германией стал Главный концессионный комитет, в ведении которого находились практически любые экономические отношения с зарубежными фирмами и предпринимателями, включая не только концессионирование военного производства, но и приобретение лицензий на производство иностранных вооружений. К моменту начала активной деятельности «Вогру»,[240] советская сторона успела подготовить необходимую законодательную базу — постановление СНК от 11 ноября 1920 года, разрешавшее деятельность на советской территории иностранных концессий. Иногда деятельность германских концессионеров служила своего рода ширмой для советско-германских военных контактов. В качестве «концессий» в документах могли фигурировать не только предприятия ГЕФУ, но и учебные центры рейхсвера. Регулярный грузооборот фирм-концессионеров мог использоваться для тайной переброски предметов военного назначения; например танки, на которых предстояло обучаться курсантам казанской школы «Кама», перевозились в СССР под видом тракторов для сельскохозяйственной концессии Круппа на Северном Кавказе.

Дата добавления: 2015-08-26