Комната, где мы живем

...Бывают ли дома вечера, спросил я ребят, когда, доб­ровольно (!) выключив телевизор, кто-то из близких — мать, отец или сестра — вслух читает книгу в кругу семьи? Поднялись две-три руки. Остальные таких вечеров не при­помнили. Многим они показались устаревшими, старомод­ными. В одиночку, про себя еще можно, но чтобы вслух и при всех — зачем? Эпоха лучин, свечей, керосиновых ламп, когда шли друг к другу «на огонек», давно и на­всегда ушла. Неужели? Книга, читаемая вслух, действует иначе и звучит дольше. Убедиться в этом, т. е. выступить в новой социальной роли: быть не только читателем, но и просветителем, приобщая к книге аудиторию, которая, ес­ли это твоя семья, всегда рядом, можно в любое время. Лично я сожалею, что эта роль, а с нею и тип «домашне­го» человека как-то незаметно уходят из жизни, унося ча­стичку душевного бытия, той особой нужности друг дру­гу, когда об этом и говорить не надо.

Тема урока: «В комнате было как-то особенно хорошо» (по роману Горького «Мать») — немало удивила десятиклассников. О чем?

...Весьма обыкновенная, маленькая и тесная комната Власовых в небольшом сером доме на окраине слободки, почти у самого болота, внезапно преобразилась. Нет, об­становка комнаты (Горький не зря рисует ее целым абза­цем) внешне осталась неизменной: стол и две лавки, не­сколько стульев, комод, сундук... Обычная, а по нашим временам и вовсе убогая обстановка, чем-то напоминаю­щая... лачугу из «Тамани» (часто пользуюсь приемом штрихового повторения). Но вот появилась вещь, точно светом озарившая стол, стулья, лавки... Не припомните? Тогда заглянем в текст: «Все больше становилось книг на полке (курсив мой. — Е. И.), красиво сделанной Павлу товарищем-столяром. Комната приняла приятный вид».

По вечерам, когда на окнах от посторонних глаз задер­гивали занавески, в углу вспыхивал свет керосиновой лам­пы, а на стульях и лавках возле стола с кипящим само­варом тесным кругом усаживались друзья Павла. Наско­ро выпив чаю, толком еще не отогревшись, Наташа чита­ла вслух книгу под мягкий, тонкий и теплый аккомпане­мент шипящего самовара. Она «часто поправляла спол­завшие ей на виски волосы». Мимолетный, казалось бы, штрих, но он по-своему высвечивает духовную атмосферу комнаты, где стулья, шкаф, сундук отходят как бы на вто­рой план. Иногда Наташа, «понизив голос, говорила что-то от себя, не глядя в книгу, ласково скользя глазами по лицам слушателей». В такие минуты внимательнее всех был... Да, Андрей Находка, любящий Наташу. Павел, в отличие от других, сдержаннее. Возможно, книга, кото­рую читает Наташа, уже прочитана им, и тогда рядом — не просто слушатель, а своеобразный консультант, орга­низатор чтения. Обращает на себя внимание рыжий, куд­рявый, с веселыми глазами парень, которому, «должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался». Любопытна и реакция Ниловны, когда, перестав рассмат­ривать гостей, она полностью погружается в себя: книга разбудила прошлое. «В воскресенье сваху пришлю...» — точно наяву слышит она слова покойного мужа. В воскре­сенье... Завтра, значит. Как хорошо, что сегодня суббота — особенная! хорошая! Сулящая другое воскресенье... Вспо­миная, Ниловна испытывала то «щемящее чувство жалос­ти к себе», то тихую, глубокую радость пока еще неясных, но счастливых перемен. Кульминация «семейного» (используем метафору Горького) чтения — когда в слушателе

пробуждается оратор, полемист, досказывающий и кор­ректирующий книгу и, более того, рождающий начало но­вой. «Вспыхнул спор, — пишет Горький, — засверкали сло­ва, точно языки огня в костре». Костер этот разожгла кни­га — «в желтой обложке с картинками», как воспринимает ее Ниловна. Радует и удивляет, что в этом неистовом спо­ре, когда «все лица загорелись румянцем возбуждения», никто не злится, не говорит резких слов. И правда, «как-то особенно хорошо». С высоты, на которую подняла кни­га, никто не хотел падать в бездонную яму вчерашнего не­вежества. Теперь Наташа молчала (высказалась в чте­нии!), внимательно наблюдая «за всеми, точно эти парни были детьми для нее». На самом деле так оно и есть. Будучи по профессии учительницей, в эту минуту она была ею. Всякий, видимо, кто вслух читает книгу хотя бы кому-то одному, волей-неволей учительствует. Иначе от­куда потребность вдохновенно и долго читать, вместо то­го чтобы выпить чашечку чаю, ловя сладкие минуты отды­ха: ведь только что выпал снег, и Наташа семь верст шла из города к серому дому Власовых...

Читатель «про себя» — это полчитателя! Будучи школь­ным словесником, убедился в этом. Хотите, чтобы в ваших комнатах, в большинстве имеющих «приятный вид», пусть не каждый вечер, а хотя бы в субботний или воскресный, было «как-то особенно хорошо», подобно Наташе, читайте своим «детям» (родственникам, друзьям, знакомым) кни­ги и жарко спорьте обо всем, что волнует, тревожит. Ато­му, кто злится и любит резкое слово, напомните, а еще лучше прочитайте эту страничку горьковского романа.

По сердцу пришелся ребятам совет: как духовно укра­шать свою комнату. Как наполнять ее живым, а не меха­ническим голосом, нередко разобщающим, а не сближаю­щим нас. Как, поборов усталость и нежелание, открыть не сверкающий футляр стереопроигрывателя, а весьма обычную, нередко потрепанную обложку «долгоиграющей» книги. Ничто так не тонизирует нас, как умная, добрая книга за чашкой крепкого чая! И пусть, как у Власовых, весь вечер нескончаемой песней радует неостывающий са­мовар. Сегодня он — электрический, но душа-то в нем, как и прежде, живая, когда в комнате много людей и — немно­го света.

Вместе с учениками подумай и ты, читатель, о своей комнате. Оттого что она с двумя окнами и солнечная, еще не значит — светлая. И современные стеллажи книг — отнюдь не свидетельство того, что они есть,

а теснота от привычных и частых гостей — еще не доказательство, что ты среди людей и связан с ними. Лежит ли на твоем сто­ле книга, к которой ты вместе со своими домашними и друзьями придешь в гости и за чашкой чая поговоришь с ними и с нею — и с собою, как Ниловна? Лежит? При­дешь? Тогда, как бы ни было сумрачно за окнами и как бы тихо ни струился свет настенной или висячей лампы, знай — твоя комната самая светлая на земле. И в ней «особенно хорошо».

Урок продолжается. Снова от­крываю роман и уже «по-семейному», не как учитель, чи­таю:

«Офицер быстро хватал книги тонкими пальцами бе­лой руки, перелистывал их, встряхивал и ловким движе­нием кисти отбрасывал в сторону. Порою книга мягко шлепалась на пол. Все молчали, было слышно тяжелое сопение вспотевших жандармов, звякали шпоры...

Вдруг среди молчания раздался режущий ухо голос Николая:

- А зачем это нужно - бросать книги на пол?

Офицер прищурил глаза и воткнул их на секунду в ря­бое, неподвижное лицо. Пальцы его еще быстрее стали перебрасывать страницы книг...

- Солдат! - снова сказал Весовщиков. — Подними книги.

Все жандармы повернулись к нему, потом посмотрели ка офицера. Он снова поднял голову и, окинув широкую фигуру Николая испытующим взглядом, протянул в нос:

-Н-но... поднимите...

Один жандарм нагнулся и, искоса глядя на Весовщикова, стал подбирать с пола растрепанные книги...»

Это — сцена обыска в доме Власовых. Выразительны глаголы: хватал... встряхивал... отбрасывал, ассоциируе­мые с фамусовским (в данном случае жандармским) от­ношением к книге. Недаром напряженная тишина акцен­тирована «звякающими шпорами», приторным запахом «ваксы», исходящим от офицера, солдат. В духовную ат­мосферу рабочей комнаты вторглось нечто инородное, гру­бое и циничное, хотя и с «тонкими», «белыми» руками. Раздражение жандармского офицера нарастает: книги, ко­торые ищут, Павел накануне надежно спрятал. Оттого и злоба к книгам, которые не нужны. Думаю, что не только в плане разыскиваемой улики, но и вообще. Как худож­ник Горький великолепно показывает это. Сперва офицер

«перелистывает» страницы, затем «перебрасывает». Еще один звук надо непременно услышать. Да, падающей кни­ги. Точно подстреленная птица, «мягко шлепалась» она на пол. У кого-то, быть может, возникнет совсем иной, образ, но лично у меня растрепанная и падающая книга ассоциируется с птицей. Книга — на полу! Несправедли­во. Тут-то и раздается «режущий ухо» голос Весовщикова, в сущности, самого Горького. Книга не отвечает за того, кто читает ее! Но почему именно Весовщиков, а не Павел и не Находка подал голос? На это ответит сама книга — роман «Мать».

Обыск в доме Власовых всего лишь эпизод. Теперь поработаем над его связями с текстом. Обсудим, почему обыск состоялся вскоре после появления листовок на фаб­рике и незадолго до митинга по поводу «болотной копей­ки»; почему Горькому так важно, чтобы в понятых «вто­рым» оказался Рыбин? Вся сцена обыска, как и многие другие, рисуется в основном через восприятие Ниловны. Каким новым шагом станет в ее судьбе эта встреча с «белоруким» жандармом?

Увязывая страницу с книгой, добиваюсь весомости вос­питательного акцента в рамках литературного знания.

Дата добавления: 2015-08-26