Записки земского врача. 5 страница

Я усаживаюсь на «лавочке» около избы и постепенно расспрашиваю о их житье-бытье. Понемногу чрез открытые ворота появляются ребятишки, бегавшие по улице и давно уже обнаруживавшие интерес к происходящему., потом с деловитым любопытным видом суетливо прибегают бабы-соседки, прослышавшие, что приехала докторша и сидит возле Пантелеевской избы, наконец степенно, не спеша, приходят и досужие мужики. Матери подталкивают вперед больных ребятишек, каждая рассказывает, перебивая других, о своих хворях, и настоящих, и прошедших. Удовлетворив, по мере возможности, всех их, я исподволь возвращаюсь к Ивану Пантелееву и подробно рассказываю своей аудитории, что по другим губерниям ходит заразная болезнь, у нас, слава Богу, ее нет и, даст Бог, и дальше убережемся, если только захватить первые случаи. Вот потому-то я бы и хотела знать, от какой такой болезни умер больной.

«А как теперь узнаешь?» - пытливо спрашивает один из стариков, все время слушавший с выражением напряженного внимания, приставив к уху большую мозолистую руку, - «ведь помер да и схоронили уже». Я объясняю, что, конечно, теперь это труднее, но если они мне подробно расскажут, что у больного было, и дадут посмотреть в «стекла» белье, загрязненное извержениями, то узнать можно. «Ишь ты!» - говорит тот же мужик, задумчиво покачивая головой, - «до всего, значит, дошли». «Ну, а коли холера у Ивана была?» - допытывается другой мужик, - «что тогда станешь делать?» Я рассказываю о способах предохранения от холерной заразы, о прививках, об обеззараживании вещей. Все это слушается с живым интересом, и по вопросам слушателей я с удовольствием вижу, что все это понемногу входит в сознание – некоторых, по крайней мере. «Так ее, значит, вроде как оспу, прививают?» - «А какая она такая, эта зараза самая?» Я рискую даже пуститься в бактериологические объяснения и толкую о «маленьких козявках, которые можно в стекла рассмотреть»» - «ЧуднО!» - покачивают головами самые любознательные.

Услышав о симптомах холеры, все свидетели болезни Пантелеева пускаются в оживленный диспут. «Вот-вот, в самый раз», - подхватывает один. «Да ноги-то ему быдто и не сводило», - сомневается невестка, та самая баба, которая меня встретила. «Что ты, тетка Марья», - оживленно вмешивается бойкая баба-соседка, - «так и дергало, так и дергало, я своими глазыньками видала». «Да ведь они сказывают, что холера сразу забирает, а Иван-то почесь месяц маялся», - нерешительно пытается она еще возражать. «Полно Бога гневить, тетка Марья», - укоризненно отвечает ей старик, слушавший с таким вниманием, - «сама ведь знаешь, что в одночасье помер, ты им всю правду обскажи – указывает он на меня – они нам добра желают». Теперь оппозиция сломлена – родные покойного предоставляют мне взять материал для исследования и дают клятвенное обещание в случае подобного заболевания немедленно дать мне знать. Расстаемся мы совсем друзьями. «Ну вот, спасибо, что нас, темных людей, научила», - ласково говорит один из стариков, - «а то ничего-то мы не знаем». И я уезжаю, провожаемая ласковыми напутствиями толпы, уезжаю, очень довольная своей поездкой. И насколько, я думаю, изменилась бы картина, если бы врач, к тому же совсем незнакомый населению, приехал в разгар эпидемии, имел бы дело с людьми, охваченными паническим ужасом перед уже нагрянувшей бедой, если бы ему сразу пришлось принимать энергические меры, даже не имея возможности сперва познакомиться с крестьянами, немного «приручить» их, победить их прирожденное недоверие ко всему, чего они не понимают.

15 апреля

К счастью, гроза миновала. Правда, в том же Горкине был еще один холероподобный случай, и крестьяне сдержали слово – немедленно привезли ко мне больного, которого удалось поставить на ноги. Но больше таких заболеваний не было, и я со спокойной совестью могу уехать, дождавшись заранее назначенного себе срока.

Прощай, русская деревня! Прощай, скорбная обитель голода, холода, беспросветной темноты, неизбывной нужды, покорного и молчаливого страдания!

И в широком просторе поля, под мерное позвякивание колокольчика тройки, которая увозит меня туда, обратно, в мир культуры, я неотступно думаю одну и ту же невеселую думу: придет ли, наконец, время, когда жизнь интеллигентного работника в русской деревне не будет ни подвигом самоотвержения, ни медленным засыпанием, а плодотворным и радостным трудом? Придет ли время, когда русская деревня перестанет быть голодной, темной, замученной и бессловесной, и вместо унылых жалоб, вместо стонов боли, песен пьяного разгула зазвучит в просторе родных полей, под вольным высоким небом бодрая песнь свободного и счастливого человека!

Л.Г.

Дата добавления: 2015-08-18