Глава 12. Точно так же

Северус стоял перед своим портретом, чувствуя себя так, будто бы его вызвали в кабинет директора. Не хватало смелости смотреть себе в глаза после того, как переспал с женщиной, о которой твой… старший ты заботишься больше, чем ты сам.

— Так и собираешься стоять и прожигать меня взглядом или скажешь что-то? Знаешь, я сейчас могу быть где-то в другом месте.

Портрет и раньше грубил, но сейчас казался крайне раздраженным. Северуса чертовски бесило, что его нарисованному эго известно о случившемся.

— Я переспал с Гермионой. — Вот! Пусть сам разбирается.

Он поежился под взглядом своего нарисованного я. Если портрет, будучи профессором, вел себя так же, тогда Северус мог легко понять, почему ученики его боялись. Итак, первая линия защиты — раздражающий сарказм…

— И что мне делать теперь? — Он чувствовал, что задает правильный вопрос.

Все о своем будущем он прочел в дневниках, но о дороге домой там не был ни слова. И ничего о ночи с Гермионой.

— Ты вернешься домой.

— Как? У меня вообще-то нет хроноворота! И Гермиона...

— Гермиона? Ты переспал с ней, и она внезапно превратилась из надоедливой заучки в женщину, которую ты не хочешь оставлять? Не хочешь возвращаться всего лишь из-за ночи с ней? Одной ночи? До тебя дошло, почему она так важна, но ты не понимаешь, что случится, если не отступишь. Ты должен уйти. Она проживет долгую замечательную жизнь с кем-то другим. А ты умрешь. Тебе нужно спасти весь этот чертов мир, и ты умрешь, зная, ради чего пожертвовал собой. Просто подожди, погоди, пока не прочтешь мои дневники полностью… тогда узнаешь, что превратило меня в такого сукиного сына. Ты думаешь, что любишь ее теплое тело и одаренный ум. И не представляешь, что она сделает для нас — уже сделала. Она все отдала бы, лишь бы увидеть тебя живым, хотя глубоко в душе знает, что ничего не сможет поделать.

Северус опустил голову, стыд и злость захлестнули его. Как портрет посмел ругать его? Ведь знал же, как Северус относится к Гермионе, пусть даже эти чувства необычны для него. Портретному эго было известно, что должно произойти этой ночью. Мог бы предупредить! Сказать что-то, чтобы не позволить ей достичь своей цели. Найти предлог, чтобы положить этому конец. Чтобы он держался подальше от ее кровати.

Но зачем ему себя останавливать? Их свидание было… словами не опишешь. И, если это действительно лучшее, что с ним случится, значит, нужно быть святым, чтобы эгоистично не стремиться к этому.

Хорошо, так хорошо. Когда он удержал ее от бегства, все произошло так быстро… он никогда раньше не испытывал ничего подобного.

Когда Северус повернул к себе Гермиону, он был удивлен, с какой силой она врезалась в его тело. Но изумление длилось недолго, через мгновение она бросилась на него. Ее губы искали его, ее руки запутались в его волосах.

Впервые за сутки он не боялся, что теряет время, не думал о вопросах жизни и смерти. Запах шампуня и ее неповторимый аромат окутывали его, и Северус сдался, отдаваясь теплым объятиям.

Он обхватил ее щеки ладонями и наклонился, замерев на мгновение, чтобы прикусить ее нижнюю губу. Гермиона приоткрыла рот и впустила его, их языки сплелись. Она застонала, и от этого звука Северус почувствовал, что в паху налилось тяжестью.

Его руки, казалось, жили своей жизнью и через секунды расправились со слоями ее одежды. Он проследил изгибы податливого женского тела, Гермиона таяла в его ладонях. Ее руки изучали его жесткие плечи.

Он подвел Гермиону к дивану, но она потащила его к кровати и толкнула на матрас. Северус неловко приземлился, ноги свисали с кровати. Но, прежде чем он смог сесть, Гермиона начала развязывать его штаны. Спустя секунду она стащила их до лодыжек, потом стянула и бросила в другой конец комнаты.

Северус был совершенно беззащитным перед ней, но не мог не чувствовать некоторую гордость от ее дикого взгляда. Гермиона положила ладони ему на лодыжки и провела выше, растирая и поглаживая. Когда ее руки достигли бедер, он дрожал, совершенно сбитый с толку столь внезапным изменением их отношений.

Он закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании, отчаянно пытаясь успокоиться. Его усилия пропали даром: когда ее губы охватили головку члена, дышать стало невозможно. Северус открыл глаза и посмотрел на Гермиону. У него пересохло во рту от взгляда, которым она прожигала его, когда кончик его члена скользил между влажными губами.

Она все спланировала заранее.

Может, поэтому двигалась с хореографической точностью, будто женщина, ведущая в танце. Она играла с его телом, как на туго натянутой арфе. Северус и хотел бы изменить их положения, но почему-то не возражал, что Гермиона исполняет главную роль.

И она действовала без колебаний. Гермиона продолжала свой танец, и Северус обнаружил, что почти не контролирует себя. Он начал слегка толкаться ей в рот, и она взяла его глубже, головка члена прижималась к задней стенке ее горла. Ее руки переместились с его бедер, одна накрыла мошонку, а другой Гермиона убрала волосы с лица. Северус запустил пальцы в ее шевелюру.

Она застонала, и вибрации прошли от его члена до позвоночника. Северус прошептал ее имя, и Гермиона отпустила его, поднялась по его телу, ее губы отслеживали контуры мыщц, а язык, будто змея, скользил по коже.

— Скажи это снова, — прошептала она ему на ухо.

Он потянулся и, прикусив мочку уха, прорычал:

— Гермиона…

Перед глазами закружились звезды, когда Гермиона медленно опустилась на него. Удивленный вздох сорвался с ее губ. Когда она приподнималась, он толкался в нее, выгибаясь, чтобы оказаться глубже… глубже. Гермиона прижалась к его груди и погладила плечи, вглядываясь в глаза. Когда он начал ласкать ее груди, ее глаза закатились, и она рухнула на него. Это чуть не привело Северуса к краю.

Он стремился стать еще ближе, потеряться в ее объятиях… Чтобы сдержаться подольше, Северус перевернул ее и оказался сверху. И сразу же ее руки и ноги крепко обняли его, а губы встретились с его губами. Все свои чувства она вложила в этот поцелуй. Первый, который Северус получил добровольно в порыве страсти. На протяжении многих месяцев секс ассоциировался для него с политикой и продвижением по службе. Раньше он не занимался любовью с женщиной, потому что считал ее потрясающей. И ни одна не целовала его вот так.

Северус хотел, чтобы это было нежно, но нуждался в том, чтобы освободиться от разочарования, гнева и смятения, накопившихся за неделю. Он оперся на руки и начал двигаться сильнее, быстрее… Гермиона выгнулась и простонала его имя. Северус никогда не слышал звука прекраснее. Она царапала его спину, и он знал, что на следующий день там останутся следы ее страсти. Северус уткнулся лицом в шею Гермионы и понял, что не удастся уйти ни этой ночью, ни на этой неделе… невредимым.

Она уже близко, и Северус чувствовал, как ее стенки сокращаются вокруг него. Он заставил себя замедлиться, успокоится, чтобы продлить удовольствие, но Гермиона не позволила. Охватив лодыжками его бедра, она притянула Северуса к себе, прижимаясь крепче в поисках собственного удовольствия. Его имя срывалось с ее губ, будто мантра. Северус цеплялся за Гермиону, отдаваясь полностью. Он целовал ее, надеясь, что когда-нибудь, вспоминая этот поцелуй, если больше будет нечего, она поймет, что он не был равнодушен к ней, ведь впервые за годы кто-то поставил его благополучие выше собственного. Она в какой-то мере отказалась от частички своей жизни, чтобы он не был забыт под могильной плитой.

Ногти, вцепившиеся в спину, вернули Северуса к реальности. Гермиона забилась в оргазме, и прилив тепла нахлынул на него. Несколько толчков — и он последовал за ней в забытье. Все напряжение и обиды последней недели выплеснулись из его тела. Любовники прижались лбами и смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша. Каждые несколько мгновений стенки ее влагалища сжимались, заставляя удовольствие растекаться по его телу. На этот раз Северус поцеловал ее, нежно посасывая нижнюю губу. Гермиона гладила его волосы, Северус прижался головой к ложбинке между грудей. Они лежали рядом, их тела переплелись, а дыхание замедлилось. Он лениво рисовал узоры на ее животе и груди, она нежно гладила его спину. И Северус быстро задремал в ее руках.

Он спал не больше часа и, проснувшись, увидел, что Гермиона повернулась на бок во сне. Она прижалась к нему спиной, Северус обнимал ее, положив руки на ее груди. Он знал, что должен оставить ее, чтобы поговорить с портретом и попытаться разобраться с этим. Северус схватил свои вещи и побежал с чердака.

И теперь он стоял перед своим портретом, но, вместо того чтобы получить хоть какое-то утешение от старшего, был встречен насмешками. Он влюбился в Гермиону Грейнджер, а его сорокалетнее, злое и циничное эго не упустило возможности напомнить, что это его увлечение обречено. И так было с самого начала, когда он очутился на своем… ее чердаке.

— Хорошо, значит, только что случился самый значимый сексуальный опыт, который у меня когда-либо был. И вместо того, чтобы счастливо вспоминать это до конца своих дней, я умру, чувствуя себя извращенцем. Поздравляю. Может, так я действительно захочу вернуться домой.

— Ты забыл, что произойдет, если ты не вернешься?

— Мама… — Северус не думал о ней несколько дней.

Он старший такой высокомерный и всезнающий. Неудивительно, что он остался без друзей. Но Снейп был прав. Независимо от выбора, который он сделает, а после ночи с Гермионой Грейнджер Северус представлял, из чего придется выбирать, он должен вернуться. Он не мог позволить, чтобы его мать убили, а тем более из-за ведьмы, о которой он не имел права заботиться.

— Да. Мама.

— Но что если он снова проникнет в мой разум? Что мне делать? Он узнает, если я совру!

— Тогда не давай ему оснований усомниться в своей честности.

— Но что если…

— Он не будет использовать легилименцию снова… не сейчас. Да, тебе нужно изучить окклюменцию и легилименцию. Об этом есть в моих дневниках. Но пока он так обрадуется твоим новостям, что не войдет в твой разум.

Северус почувствовал огромное облечение, а еще он был совершенно потерянным. Все так внезапно изменилось.

— Когда я вернусь?

— Сегодня.

— Сегодня? Нет… Гермиона… Она подумает…

— Что ты просто трахнул ее и оставил. Думаю, так. И она ворвется сюда и будет кричать на меня снова, и я, наконец, разберусь с нашим хаосом.

Северус знал, что не следует об этом спрашивать, но…

— Есть ли возможность, чтобы она и я… как бы сказать…

— Когда ты в следующий раз увидишь Гермиону Грейнджер, ей будет десять лет. И как тебе?

— А перед смертью? Ей ведь уже будет не десять.

— Нет, но тебе будет тридцать восемь.

— К чертям собачьим! Значит, все зря? Послушать себя и перейти на сторону света — зря. Влюбится в нее — и зря. Почему бы мне просто не вернуться и забыть твои советы? Это. Того. Не. Стоит!

— Оставить темную сторону и стать частью света — недостаточно для тебя? Не повторить судьбу Регулуса — недостаточно? Тогда посмотри иначе: вернуться, примкнуть к Дамблдору, спасти Гермиону.

— Я думал, что если вернусь, то придется защищать Поттера... Эта Скитер столько вещала о каком-то смешном обещании, которое ты дал Дамблдору.

— Ты что, думаешь, что я вернулся и рассказал Дамблдору о своей потерянной любви в будущем? И что, не знаю, через десять лет или около того она окажется в Хогвартсе, и я захочу защищать ее всю свою жизнь. Конечно, нет, идиот. Я должен был рассказать Дамблдору что-то такое, во что он поверит. Он знал, что я бредил Лили в первые годы в школе. А о нашем путешествии он не знал. Я не стал говорить ему, через что ты и я прошли. Он заглотил крючок, леску и даже грузило. У него странный пунктик, завязанный на любви. Наверное, поэтому он единственный волшебник в нашем мире, кому удалось перехитрить Темного Лорда, если верить этой ведьме Скитер.

В любом случае ты уже знаешь, как часто защита Поттера и Гермионы будет идти рука об руку. Поттер… он особенный. Сочетание материнской любви, проклятия Волдеморта и слепая удача обычно сохраняют его живым, даже когда нас нет рядом. Но Гермиона будет целью. Лучшая на своем курсе магглорожденная во время войны, начатой для того, чтобы стереть ее и ее вид из магической истории. Ей нужна будет защита. Ей будешь нужен ты.

— И она никогда не узнает… что мы сделали для нее.

— Я бы не сказал «никогда». Впрочем, я почти уверен, что к завтрашней ночи она будет знать обо всем.

— Как… Ты собираешься сказать ей?

— Можно и так сказать. Ты оставишь ей ключ, чтобы она смогла открыть все сама.

— А хроноворот? Я должен вернуться прямо сейчас? Просто так?

— Просто так!

— И где он?

— В банке с мукой.

— В глубине души она такая маггла, — усмехнулся Северус.

Портрет почти улыбнулся в ответ.

— Да… Но опять же, мы с тобой тоже.

— На этот раз я не буду истекать кровью?

— Нет.

— Я не умру?

— Пока нет.

— И, черт возьми, это будет стоит того, через что мы пройдем? Просто защищать ее?

— Кроме ужасного решения присоединиться к Темному Лорду, мы часто принимаем решения легко?

Портрет был совершенно прав.

— Пергамент и перья найдешь на обеденном столе. Оставь ей ключ, как открыть мои дневники. Она имеет право прочесть их полностью. И не пиши сентиментальной чуши.

— Что-нибудь еще?

— Отправься обратно в момент, из которого отбыл. Тебе понадобится неделя, чтобы прочесть и… принять.

Могло даже показаться, что портрет заботится о том, как Северус будет чувствовать себя.

Северус подобрал свои вещи и направился в столовую. Исследования занимали весь стол. Чтобы удостовериться, что Гермиона действительно найдет нужное, он быстро сложил документы и книги в аккуратные стопки, как делал на своем рабочем месте. Северус ненавидел, когда кто-то влезал в его записи, но знал, что больше ей это не понадобится. Раздобыв пергамент и перо, он нацарапал записку.

Не увидеть Гермиону перед тем, как отправиться назад, — жестоко. Но потрет прав, нужно возвращаться. Если Северус увидит ее снова… тогда сделать то, что он должен, станет почти невозможно.

Прежде чем успел передумать, Северус ворвался в кухню. Конечно, он нашел хроноворот в пластиковом пакетике, зарытом в банке с мукой. Усевшись на пол, он принялся крутить циферблаты. На случай, если портрет солгал, Северус взял кухонное полотенце, висевшее на двери кладовой, и прижал к носу.

Он лег на пол, глубоко вдохнул и с надеждой, что ничего страшного не произойдет, отпустил диски хроноворота. И исчез в мгновение ока.

Дата добавления: 2015-08-17