Я старался, - с лёгким укором заметил Иннокентий.

Почему ты не во Франции, вместе с остальными?

Мне кажется, или ты мне не рад? – было заметно, что Кеша расстроился. - Я сейчас никому не рад, - честно признался Дитрих.

Стефане был бы рад, - хмыкнул русский.

Его гнев был плотен и лишал его воли, однако Кеша продрался сквозь него и выдавил из себя улыбку. Но поздно. Немец воспринял эту улыбку никак иначе, как издёвку.

Да, я был бы рад! – резко вскинулся он, его интонации когтями вцепились Кеше в горло, - Был бы даже больше рад, чем поражению Гитлера! Потому что я люблю её, чёрт возьми! Смирись уже с этим! И не надо меня утешать. Меньше всего мне нужна жалость гомика!

Слова фон Шварца брызгали в глаза Иннокентию, словно кислота. Вот теперь и он озлобился. Озлобился так, что сам от себя не ожидая, со всей силы ударил Дитриха кулаком в живот. Тот, кряхтя, согнулся, но ненадолго. Его ответный удар пришёлся почти в челюсть Иннокентия, и тот, уворачиваясь, нарвался затылком на дверной косяк.

Ударь! Ударь меня ещё!» - читалось в его взгляде. Но Дитрих не ударил. Он просто отмахнулся от незваного гостя и пошёл в гостиную. Кеша остался один, по-настоящему осиротевший и беспомощный перед своими чувствами. Однако он не ушёл. – В конце концов, Дитрих не выгнал его прямым текстом.

Он ещё долго сидел на полу, прижавшись к косяку и потирая нанесённый им ушиб, и задавался вопросом, что же его ранит сильнее: собственная боль или страдания Дитриха? С того самого дня, как Стефана появилась в «Ястребе», он то и дело видел смертельную тоску во взгляде фон Шварца, а если тот и улыбался, то все его улыбки были адресованы только ей. Он прекрасно помнит день рождения Грюнвальда, когда все закончили работу на час раньше и прямо в цеху устроили скромный, но весёлый праздник. Евреи пели свои национальные песни, и когда звучала Hava Nagila, Стефана пустилась в пляс с престарелым именинником, а Дитрих чуть не отбил все ладони, аплодируя им и притопывая ногой в такт задорной музыке. В таком же приподнятом настроении он видел фон Шварца лишь однажды: в России, когда они пели частушки в натопленной бане, и немец от души смеялся над своим же акцентом. Всё остальное время он был мрачен и благороден, как ворон, и пронизан страданием, как каждая нота Реквиема – особенно спустя неделю после дня рождения Грюнвальда: когда Стефана стала пленницей Герхарда, и Дитрих мог видеть её лишь когда Ланда разрешит. Затем Стефана вышла замуж. Об этом Кеша узнал, находясь уже во Франции: фон Шварц прислал Амели газету со свадебными фотографиями супругов. Амели сообщила всем.

Дата добавления: 2015-08-02