Мне кажется, он любит вас, - сказала она Стефане, когда Дитрих уехал договариваться насчёт авиабилетов, - Вы были бы хорошей парой.

А мне кажется, - осадила её Стефана, - Что ты говоришь много лишнего, - женщина тяжело вздохнула, перевела дух и негромко заговорила, скорее сама с собой, нежели с Ребеккой, - Скорее бы покинуть этот город. Знаю, ещё с утра я так не думала, но теперь мне всё явственнее кажется, будто бы каждый атом воздуха здесь пропитался дымом и смертью… Не хочу, чтобы этим дышал мой сын. Этот воздух таит жестокость, угрозу, превращает людей в монстров. Когда-нибудь этот город падёт, как пал Рим и Вавилон, чему я буду искренне рада. Ни единой слезинки не пролью по этому проклятому Гитлеру. Скорее бы покинуть Берлин!

- Уже сегодня мы его покинем, фрау Ланда, - с опаской, что её снова упрекнут, тихо произнесла Ребекка, - Всё образуется, вот увидите. Совсем скоро мы будем далеко отсюда…

…Совсем скоро. Ребекка была права. Вернулся Дитрих, своим появлением неотвратимо приблизив миг разлуки с любимой родиной. Он сообщил, что купил два билета на имя Кристен Брандт и Катарины Винтерхальтер. С билетами ему пришлось нелегко, особенно с билетом для Ребекки, ибо не подозревал он ещё вчера, что ситуация сложится именно так. – Примерно за две недели до этого дня он заказал для себя и Стефаны поддельные паспорта, по которым они купили бы билеты и улетели вместе. Ради этого пришлось даже убить Сандляра – чтобы за хорошую плату он никому не проболтался, как в случае с Герхардом. Однако Стефана отказалась лететь вместе с Дитрихом, и всё пошло не по плану. Ребекку, ясное дело, не пустят на борт самолёта по мужскому паспорту. Пришлось изворачиваться, срочно что-то придумывать. И… Он пошёл на безумство: в специальном архиве, куда его допустили благодаря высокому военному званию, раздобыл паспорт не так давно умершей Катарины Винтерхальтер, молодой девушки, внешне похожей на Ребекку, и незаметно выкрал его. Теперь двум женщинам оставалось лишь сесть в самолёт и благополучно приземлиться в Буэнос-Айресе. Великолепная работа! А самое главное, Дитриху удалось провернуть это всего за несколько часов.

Стефана не могла не оценить этого, поэтому в минуту прощания, стоя у трапа, она всё-таки позволила ему себя обнять. Мужчина обнимал её крепко, гладил её волосы, не обращая внимания на присутствие Ребекки, и когда она разняла его руки, он обречённо вздохнул, но не стал противиться её воле и тотчас же убрал их за спину, сцепив пальцы.

Я напишу тебе, как только кончится война, - пообещал он и, не оглядываясь, ушёл. Похоже, только сейчас он понял, как тяжело, должно быть, пришлось Орфею, и всё же нашёл в себе сил не обернуться. Лишь тогда, когда самолёт взлетел в ночное небо, затмевая звёзды проблесковыми огнями, Дитрих проводил его взором.

Время, уверял он себя, нужно время, чтобы боль притупилась. Однако он ошибался. Время шло, а боль не ослабевала, напротив, она оборачивалась холодной, безобразной пыткой, и ничто не приносило исцеления. Он жаждал любых, самых жёстких испытаний, лишь бы они помогли ему забыться, и в итоге Дитрих их дождался…

Но не будем забегать далеко вперёд. Из аэропорта Дитрих сразу поехал домой, никуда не заезжая. Дома его ждала бутылка шнапса и его одиночество. Впрочем, и ещё кое-кто, о чьём приезде фон Шварц ещё не догадывался. – Открыв входную дверь, он увидел полоску мягкого света, падавшего из кухни. Он не мог не выключить свет: Дит был параноиком во всём – по 50 раз дёргал дверную ручку, заперта ли дверь, так же и с выключателем. Исходя из этого, само собой, сердце оберфюрера сжалось в пружину, которая резко выпрямилась, как только с кухни донёсся голос Иннокентия Титова. - Дит? Это ты? Фон Шварц испытал одновременно и облегчение – ведь за ним могли прийти эсэсовцы, уличившие его в каком-нибудь неосторожном действии, вроде той выпавшей квитанции, - и досаду: больше всего на свете ему хотелось побыть одному, чтоб никто даже не пытался вырвать его из воспоминаний о бледном лице Стефаны. Лице, которое он ещё 2 часа назад мог обхватить ладонями и покрыть поцелуями. Но он этого не сделал. Стефана позволила лишь обнять себя – и не более.

Дит, у меня были ключи от твоей квартиры, помнишь, ты давал мне? – Иннокентий вышел навстречу ему, в серых брюках, рубашке с закатанными по локоть рукавами, слегка небритый и, как всегда, взъерошенный, - Я приготовил тебе ужин. Гречка по-купечески. На Родине я очень любил это блюдо, правда, позволить его себе мы могли не часто. Ты ведь простишь меня, что я, пока тебя ждал, уговорил уже две порции? Но тебе оставил, честно! Бровки домиком. Взгляд провинившегося школьника. Дитрих невольно улыбнулся. - Нет, спасибо, я не голодный. Он снял фуражку и повесил её на крючок в прихожей.

Дата добавления: 2015-08-02