Яна Дубинянская 19 страница

За стеклом висела серая мерзость, даже не туман, своим дымчатым флером облагораживающий очертания, а так, неопределенная муть. Растаявший пруд лежал среди ноздреватых берегов старого снега асфальтовой лужей без блеска и движения; впрочем, иногда по ней пробегала мелкая, как озноб, мимолетная рябь. Похоже, гулять мы сегодня не пойдем. Там, снаружи, вообще совершенно нечего делать. На целый день вперед, и хорошо, если только на один.

Склонилась над Маринкой; ее носик посвистывал в такт ветру, словно чуть слышная, какая-то дополнительная скрипка. Не было бы температуры... нагнуться внутрь кроватки так, чтобы дотянуться губами до лобика, оказалось неудобно и трудно, перекладина упиралась в грудь, и еще эти колесики, попробуй и зафиксировать на месте...

- Я на максимум поставил! - жизнерадостно сообщил Михайль, и Маринка вздрогнула, скривилась, расплакалась раньше, чем проснулась. Я подхватила ее на руки, поцеловала наконец-то в лобик – врое бы нормальная, но лучше все-таки померить – и, укачивая, гневно обернулась.

Виновато пожал плечами:

- Ей же все равно есть пора.

И никакого кофе он, разумеется, не принес. Ради бога, сварю сама, но трепаться-то было зачем?!

- Да. наверное. Покачай ее, я на кухню.

- Давай сюда.

Я передала ему ребенка, перелезла из одеяла в халат (кажется, действительно становилось теплее) и, уходя, остаточным спинным слухом уловила, что Мариша уже не плачет, что она мгновенно успокоилась у него на руках – и это почему-то было точно так же неправильно, как пустая постель с утра и непрерывный свист холодного весеннего ветра за окном.

После ее и нашего завтрака, такого необременительного и быстрого со всеми этими жужжащими и перемигивающимися огнями таймеров благами цивилизации, вдруг оказалось, что уже полдень, сумеречный, серый, неотличимый от раннего утра, - но где оно, это утро, куда, на какие такие дела оно ушло, просочилось до капли? Время совсем не то, что кажется, да, я знаю, я помню. Но надо же что-то делать, как-то договариваться с этим внезапно спрессовавшимся и в то же время пугающе пустым и бессмысленным временем...

Резким четырехкратным звуком, перекрывая фон ветра, отозвался электронный градусник под теплой детской ручкой. Тридцать шесть и девять. Если поставить такую цель, можно додержать до тридцати семи и получить законное право нервничать. Где, хотелось бы знать, берут врача на этой станции Поддубовой-5?.. хороший вопрос, а главное – своевременный. Посмотрела на термометр еще раз. Тридцать шесть и девять, слава богу. Правда, до вечера еще... далеко?

- Михайль!

Он не отозвался, и снова обожгло внезапным, непоправимым: отвлеклась, отпустила, не удержала!!! - прекрати, не сходи с ума, где его носит, черт возьми?!

- Чего тебе?

Отозвался издалека, из-за стенки, из кабинета. Не соизволил подойти. Ладно-ладно. Я уложила сонную Маришу, несколько раз повозила туда-сюда ее кроватку – спит? - и бесшумно вышла из спальни.

Михайль сидел за компьютером. Сосредоточенный, подавшийся вперед, похожий на озабоченную нахохлившуюся птицу. Периодически шевелил мышь и снова замирал перед монитором, глядя вперед пристально, задумчиво, творчески. Трогательный настолько, что я улыбнулась, подошла на цыпочках и тайным, нежным, юным движением закрыла ему глаза.

- Чернобурка, отстань!.. ну вот, потерял. Где оно было?

Только теперь, с опозданием, с противоестественной проволочкой – глянула на монитор. И расхохоталась резко и нервно, тоже как птица. Михайль раскладывал пасьянс. Напустив на себя нелепый, преувеличенно серьезный вид, будто от результата зависели судьбы мира.

Моего мира, между прочим.

- Было же... Черт, кажется, продул. Чего ты хотела?

- Ничего. Что мы будем делать, если Мариша заболеет?

Развернулся в кресле:

- У нее температура?

- Нет пока. Но...

- Вот и не паникуй пока.

Он снова повернулся ко мне спиной, клацнул мышью, и на зеленом мониторе снова выстроились столбиками игральные карты.

- Михайль!..

- Что? - с легким раздражением, не оборачиваясь.

- Ты так и будешь до вечера...?

- Тебе не нравится?

Кажется, всплакнула Маринка, я метнулась в спальню убедиться, что показалось, что спит. Вернулась, встала у него за спиной, над его душой, азартно увлеченной черт-те чем, и продолжила с того же места:

- Разве тебе нечем заняться? Делом, я имею в виду?

- Подожди, не отвлекай. Сейчас сойдется... вот!

Он победно вскинул кулак и мальчишески крутнулся в кресле на полтора оборота, пронеслись, смазываясь в движении, его улыбка и затылок; затормозил лицом ко мне, посмотрел снизу вверх. За его спиной на игровой заставке гипнотически перетекали друг в друга бесконечные колоды карт. Прищурился, подмигнул:

- Каким еще делом, Чернобурка?

- Ну, сам же говорил, задумал в своем путешествии кучу всего. Ты вообще художник или кто?

- А ты?

Он смотрел на меня еще с полминуты, пока я собиралась с ответом, пока надеялась, будто он возможен, какой-то ответ. Затем пожал плечами, отвернулся и, забыв о моем существовании, снова разложил на мониторе свою бессмысленную карточную лесенку.

Не более бессмысленную, чем все остальное.

За окном уже по-настоящему смеркалось, и желтый электрический свет (я не помнила, когда его включила, а может быть, это и Михайль), чем давать ощущение тепла и уюта, лишь ограничивал и без того тесное пространство, в котором и вправду было абсолютно нечего больше делать. Только существовать, ну ладно, пускай жить. Только держать этот мир... да какой там мир – мирок, внутренний, маленький, клаустрофобный – и при всем этом очень непрочный, нестойкий, готовый обвалиться в любой момент, стоит мне ослабнуть и отвлечься.

Мой сад камней, доведенный до совершенства, хотя вообще-то оно недостижимо – но именно недостижимые цели одни и представляют интерес и ценность. Я смогла, я его построила, собрала воедино. Значит, вот такой он и есть, на большее меня попросту не хватило. Теперь остается лишь лелеять, ухаживать любовно, сохранять в нерушимой безупречной неподвижности, которая, наверное, и есть счастье.

Пойти, что ли, кофе себе сварить.

Кухня с опущенными жалюзи, битком набитая мебелью и бытовой техникой – мечтой домохозяйки, показалась совсем уж неприлично тесной, будто и не рассчитанной на присутствие человека, а что, все эти электронные штучки вполне самодостаточны и могут обойтись без меня. Брезгливо покосилась на кофеварку с таймером, такую удобную еще с утра. Не дождетесь, не напрасно же я прихватила с зимней кухни настоящую латунную джезву.

Но и это отдельный вопрос – что считать настоящим, особенно теперь. Допустим, объективной реальности давно не существует, мы с Михайлем в четыре руки подписали ей приговор; хотя, если разобраться, кто мы такие, чтобы? Да не сомневаюсь ли я, чуть не ежесекундно, настоящий ли, из плоти ли и из крови, он сам?.. и наша Маринка?! - не говоря уже о менее существенных и жизненно необходимых вещах. Я живу теперь в той реальности, где по определению нет ничего непреложного и неоспоримого, которая не держится ни на чем надежном – разве что на моих собственных плечах.

И так было всегда. Знакомая до тусклой, тупой боли немыслимая, нечеловеческая тяжесть, по определению неотделимая от творчества. От странного и ничем не оправданного желания создавать свой мир – вместо того, чтобы с комфортом встраиваться в чей-то чужой, существующий давно и прочно. А потом, и это неизбежно, обнаруживать, что снова не получилось, что в твоем совершенном саду камней ключевые точки смещены, пропорции нарушены, вокруг зияют изъяны и червоточины, катастрофически не хватает размаха и простора, а жизненное пространство скомкано и продолжает съеживаться на глазах...

Черт!!!

Пена вспучилась и перелилась через край, гася огонь и заливая плиту коричневой звездой, черт, я даже этого не могу, даже сварить как следует кофе, черт, черт, и раскаленная решетка обжигает пальцы, и пронзительный детский плач из спальни, неужели некому успокоить, да как вообще?!!!..

И внезапно, без предупреждения – разворачивается пружиной перед глазами ослепительная звездная бесконечность, пропадают верх и низ, взрываются осколками границы прежнего мира, ударяет свежий вихрь в лицо, один за другим лопаются стальные тросы, яркая вспышка дает начало и силу неудержимому полету, закручивается космическая спираль, простирается вдаль сверкающий путь – во всех возможных и невозможных направлениях.

Пробило, разве, неужели?.. сейчас?!

Пробило!!!

...Ватный, зыбкий, почти лишенный силы тяжести, теперь уже точно ненастоящий, потерявший всякую актуальность и цену мир вокруг. Выплыть в коридор, проскользить два шага до кабинета, выцепить блуждающим взглядом светящийся монитор у занавешенного окна, поймать наконец-то вектор этого странного, почти машинального движения. Невесомый, как пушинка, вздох облегчения: теперь все будет хорошо.

Теперь что-нибудь будет.

В дверном проеме – потрясенный мужчина с ребенком на руках. Виноватая улыбка к ним, туда, вовне. Я сейчас, то есть я потом, позже... я не знаю.

Они поймут.

___________________________________________________________________

Да, я знаю, что такое классический японский сад камней. В малом, ограниченном, замкнутом пространстве выстраивается каменный мир: совершенный, безупречный, статичный, предназначенный для созерцания, направленный внутрь, поскольку лишь то, что там, внутри, одно и имеет значение. Сад камней – не для прогулок, его осматривают с места, если, конечно, не имеют возможности облететь, как мы с тобой.

Ничего не происходит, но каждая смена ракурса разительно меняет картину. Их непременно нечетное число (кстати, ты сосчитал?), и один всегда скрыт, с любой точки – даже отсюда, с высоты нашего полета – потому что нельзя же не оставить места непознанному, запредельному, тайному.

Сад камней абсолютно гармоничен и при этом напрочь лишен симметрии, выстроен геометрически точно, однако естественно вписывается в окружающий ландшафт. И еще стена, видишь? - она присутствует практически всегда, как монотонный и монолитный фон, позволяющий выгодно оттенить бесконечное разнообразие, многогранность, красоту и философскую наполненность сада камней.

Посмотри на нее, на эту стену. Внимательно посмотри. Потому что сейчас ее не будет.

Вот-вот накренится безупречная гармония, поползут и неудержимо покатятся по склону ее тщательно подобранные элементы, искривятся, изломаются точные линии, вздыбится изнутри земля, совершенную композицию раскидает силой взрывной волны, а острые осколки сплошь иссекут узкое пространство, созданное для созерцания вдвоем, для нас с тобой.

Мне самой пронзительно, невыносимо жаль. Но по-другому нельзя. Ты понимаешь, я верю, должен же хоть кто-то, ведь правда?!..

Прощай.

Дальше я полечу одна.

2008-2009.

Дата добавления: 2015-08-10