Читайте также:
|
Когда Кэт после ужасной встречи в коридоре, помешавшей ее бегству,
пришла наконец в чувство, она поняла, что лежит на кровати в своей каморке.
В окно лился яркий солнечный свет - время близилось к полудню. Голова у Кэт
разламывалась от боли, и она едва нашла в себе силы приподнять ее от
подушки. Оглядевшись, Кэт увидела Ребекку. Служанка сидела возле камина на
стуле, который она, видимо, принесла из своей комнаты. Услыхав шорох,
Ребекка подняла голову и заметила, что Кэт пришла в себя.
- Господи помилуй, ну и напугали же вы нас! - воскликнула служанка. -
Мы уже думали, вы не очнетесь. Вы же пролежали так всю ночь, а сейчас скоро
двенадцать.
Кэт молчала, стараясь припомнить все, что произошло.
- Ах, Ребекка! - воскликнула она вдруг, задрожав всем телом, когда
ужасное воспоминание воскресло перед ней. - Если бы ты знала, что я видела!
Это так страшно! Я или сошла с ума, или это было привидение.
- А мы так думали, что это вы - привидение, - с упреком сказала
служанка. - Как вы закричали - просто ужас! А потом мы смотрим: вы лежите,
вся белая, в коридоре на полу. Прямо поседеть можно со страху. Это мистер
Гердлстон поднял вас и принес сюда. И до чего же он расстроился, бедный
старик, когда понял, что вы задумали - удрать от него хотели.
- Я здесь умру, умру! - со слезами вскричала Кэт. - Я умру в этом
чудовищном доме! Не могу я тут больше оставаться. Что мне делать, Ребекка?
Ах, Ребекка, Ребекка, что мне делать?
Розовощекая служанка подошла к Кэт и присела на край постели. На
смазливом ее личике играла притворная улыбка.
- Что же это такое с вами случилось? - спросила она. - Что вы там
увидели?
- Я видела... Ах, Ребекка, это даже вымолвить страшно. Я видела этого
несчастного монаха, которого заточили в погребе. Я не выдумываю. Я видела
его так же, как вижу сейчас тебя. Он был высокий, худой, в длинном балахоне
с коричневым капюшоном, надвинутым на лицо.
- Господи, спаси нас и помилуй! - воскликнула Ребекка, боязливо
оглянувшись. - Вот страсти-то! Меня прямо в дрожь бросило.
- Я молю бога, чтобы никогда мне этого больше не увидеть. Ах, Ребекка,
если у тебя есть сердце, помоги мне выбраться отсюда. Они задумали уморить
меня здесь. Я прочла это в глазах моего опекуна. Он жаждет моей смерти. Ну,
скажи, скажи, как мне лучше поступить?
- Дивлюсь я на вас, - высокомерно отвечала служанка. - Мистер
Гердлстон и мистер Эзра так к вам добры, привезли вас сюда отдохнуть на
вольном воздухе. Чем, спрашивается, не жизнь? А вы что вытворяете? Бегаете
да визжите по ночам, а потом еще жалуетесь, что кто-то вас тут убить
собирается среди бела дня. Право, чудно! Слышите: мистер Гердлстон меня
кличет. Узнал бы он, бедняжка, что вы тут на него плетете, так своим ушам
не поверил бы. - И Ребекка, излив свой праведный гнев, направилась к двери,
но черные глаза ее блеснули мстительно и жестоко.
Оставшись одна, Кэт встала с постели и кое-как оделась, преодолевая
слабость. Она вздрагивала при малейшем шуме: так взвинчены были у нее нервы
- и, взглянув в зеркало, с трудом узнала свое исхудалое, бледное лицо. Едва
успела она одеться, как к ней в комнату вошел опекун.
- Вы, я вижу, оправились? - сказал он.
- Я совсем больна, - тихо отвечала Кэт.
- Ничего нет удивительного после таких безумных выходок. Что это вам
вздумалось бегать по коридорам среди ночи? Ребекка сказала мне, будто вы
видели какой-то призрак. Почему вы плачете? Вы что, очень несчастны?
- Очень, очень несчастна, - пробормотала Кэт, закрыв лицо руками.
- Ах, только в жизни вечной можем мы обрести душевный покой и радость,
- вкрадчиво произнес Гердлстон. Голос его прозвучал так мягко, что какой-то
проблеск надежды забрезжил перед Кэт, и на душе у нее потеплело. Ей
показалось, что вид ее страданий смягчил каменное сердце этого человека.
- Покой обретем мы за могилой, - все так же мягко и вкрадчиво
продолжал Гердлстон. - Порой мне кажется, что если бы не возложенный на
меня долг, не обязанности мои перед людьми, чья судьба от меня зависит,
быть может, и я поддался бы соблазну прервать свое бренное существование и
приблизить вечный покой. Найдутся педанты, которые скажут, что самовольно
обрывать нить жизни - грех. Я никогда не разделял этого взгляда, а вместе с
тем мои нравственные устои весьма тверды. Я полагаю, что из всего, чем нам
дано обладать на этой земле, жизнь наша - это то, что наиболее полно и
безраздельно принадлежит нам, и посему именно ею мы прежде всего вольны
распоряжаться по собственному усмотрению и обрывать ее по своему желанию. -
Взяв с камина небольшую склянку, он задумчиво повертел ее в руке. - Как
странно, - продолжал он, - как странно, что этот маленький пузырек таит в
себе избавление от всех несчастий и бед нашей земной юдоли! Один глоток - и
душа, освободившись от своей бренной оболочки, как от ненужной ветоши,
воспарит ввысь, прекрасная и свободная. И все тревоги останутся позади.
Один глоток... Ах, дайте сюда! Стойте! Что вы делаете?
Но Кэт, выхватив у него пузырек, уже швырнула его изо всех своих
слабых сил о стену. Стекло разлетелось вдребезги, и едкий запах скипидара
распространился по комнате. Кэт была так слаба, что это резкое движение
заставило ее пошатнуться, и, не устояв на ногах, она опустилась на край
постели. Опекун впился в нее мрачным, исполненным угрозы взглядом, а его
длинные костлявые пальцы судорожно сжимались и разжимались, словно норовя
сомкнуться вокруг ее горла.
- Я не стану вам в этом помогать, - чуть слышно, но твердо промолвила
Кэт. - Вы хотите убить не только тело мое, но и душу.
Гердлстон больше не притворялся, он сбросил маску. Теперь это было
лицо хищного волка, с беспощадной ненавистью пожирающего глазами свою
жертву.
- Идиотка! - прошипел он.
- Я смерти не боюсь, - сказала Кэт и смело взглянула ему прямо в
глаза.
Гердлстон, сделав над собой усилие, взял себя в руки.
- У меня больше нет сомнений, - сказал он спокойно, - что ваш рассудок
расстроен. Какая смерть? Что за чушь плетет ваш язык? Вам решительно ничто
не угрожает, кроме собственного безумия. - И, резко повернувшись, он
твердым, стремительным шагом вышел из комнаты, словно приняв внезапно
какое-то бесповоротное решение.
Суровое, мрачное лицо его, казалось, окаменело. Поднявшись к себе в
спальню, он порылся в ящике письменного стола и достал телеграфный бланк.
Написав на нем несколько слов, он спустился вниз, надел шляпу и тотчас
направился на почту в Бедсворт.
У ворот на своем складном стуле, как всегда, угрюмый, восседал страж.
- Она совсем плоха, Стивенс, - сказал Гердлстон, остановившись возле
него и кивая в сторону дома. С каждым днем все хуже и хуже. Боюсь, что
долго не протянет. Если тебя кто-нибудь спросит про нее, скажи, что
состояние ее безнадежно. А я иду на почту послать телеграмму в Лондон, хочу
вызвать к ней хорошего врача, может быть, он что-нибудь посоветует.
Стивенс почтительно приподнял засаленную шляпу.
- Она как-то раз и сюда заявилась, - сказал он. - И бог знает, как
безобразничала здесь. "Пропусти меня, - говорит. - Я дам тебе десять
золотых гиней". Так и сказала. "Только даже за тысячу золотых гиней не
позволит себе Уильям Стивенс, эсквайр, сделать то, что не положено", -
сказал я ей.
- Похвально, очень похвально, друг мой, - одобрительно произнес
Гердлстон. - Каждый человек, на каком бы посту он ни находился, должен
честно выполнять свои обязанности, и в зависимости от того, как он их
выполнит - хорошо или дурно, - он и будет вознагражден. Я позабочусь о том,
чтобы твоя преданность не осталась без награды.
- Спасибо, хозяин.
- У нее сейчас буйное состояние и бред. Несмотря на слабость, она не
сидит на месте и может сделать попытку убежать, так что смотри в оба. Ну,
прощай.
- Доброго вам здоровья, сэр.
Уильям Стивенс, стоя в воротах, задумчиво поглядел вслед Гердлстону,
затем уселся на свой складной стул, раскурил трубку и принялся размышлять.
"Чудно, - бормотал он, почесывая затылок. - Ей-богу, чудно, ничего я
что-то не пойму. Хозяин говорит: она совсем плоха - и тут же говорит:
смотри, как бы она не убежала. Много я их насмотрелся таких, что там
помирали, а вот чтобы так - то помирали, то воскресали, - этого видеть не
доводилось. Уж кто сам по себе умирает, так тот и умирает. Да, что-то
чудно. Пошел теперь посылать доктору телеграмму в Лондон, а ведь, кажись,
доктор Корбет в два счета прискакал бы из Клакстона или доктор Хеттон - из
Бедсворта, позови он их только. Вот и пойми, чего ему надо. Эй, глядите-ка,
никак и сама умирающая сюда припожаловала! - воскликнул он и от удивления
даже забыл про свою трубку. - Легка на помине, пропади я пропадом!"
И это в самом деле была Кэт. Заметив, что опекун ушел, она
выскользнула из дома в смутной надежде предпринять что-нибудь, чтобы
обрести свободу. Отчаяние придало ей храбрости, и она направилась по аллее
прямо туда, где, как ей казалось, имелась единственная возможность
выбраться на волю.
- Доброе утро, барышня, - приветствовал ее Стивенс. - Вид у вас и
правда неважный сегодня, ну, да и не такой уж плохой, как ваш опекун тут
расписывал. Вы, сдается мне, еще довольно крепко держитесь на ногах.
- Я совершенно здорова, - серьезно отвечала Кэт. - Уверяю вас. И
рассудок у меня в полном порядке. Я не больше сумасшедшая, чем вы.
- Ясно! Они все так говорят, - хмыкнул бывший больничный служитель.
- Но я в самом деле здорова. И не могу больше оставаться в этом доме.
Не могу, мистер Стивенс, не могу! Тут по ночам бродят привидения, а мой
опекун задумал меня убить. И он убьет меня. Я вижу это по его глазам. Он
уже пытался - сегодня утром. Но умереть так - не простившись с близкими...
И никто даже не узнает, что тут произошло... Разве это не ужасно?
- Ужасно, черт возьми, ужасно! - воскликнул одноглазый страж. - Еще бы
не ужасно! Так он задумал убить вас, говорите вы? Зачем же это ему
понадобилось?
- Я не знаю! Он ненавидит меня почему-то. Я никогда не перечила ему,
только раз не послушалась и никогда в этом не послушаюсь, потому что так
распоряжаться моей судьбой он не имеет права.
- Что верно, то верно! - сказал Стивенс, подмигивая своим единственным
глазом. - Я тоже так считаю, провалиться мне! "Твоя, дружок, твоя навеки",
как поется в песенке.
- Почему вы не хотите выпустить меня отсюда? - умоляюще промолвила
Кэт. - Может быть, у вас есть дочь. Что бы вы сделали, если бы с ней стали
обращаться так, как здесь обращаются со мной? Будь у меня деньги, я бы
отдала их вам, но у меня нет при себе. Прошу вас, прошу, позвольте мне
пройти! Господь вознаградит вас за это. Быть может, в ваш смертный час это
доброе дело перевесит все злые поступки, которые вы совершили.
- Нет, вы послушайте только - как складно говорит! - сказал Стивенс,
доверительно адресуясь к ближайшему дереву. - Прямо как по книге.
- Да и при жизни вы тоже будете вознаграждены, - горячо продолжала
девушка. - Вот смотрите: у меня есть часы с цепочкой. Я отдам вам их, если
вы пропустите меня за ворота.
- Ну-ка, дайте поглядеть! - Стивенс открыл крышечку и принялся
скептически рассматривать часики. - Восемнадцать камней, подумаешь, это же
всего-навсего женевское изделие! Разве в Женеве могут изготовить что-нибудь
стоящее!
- Вы получите еще пятьдесят фунтов, как только я доберусь до моих
друзей. Пропустите же меня, дорогой мистер Стивенс! Мой опекун может
вернуться домой каждую минуту.
- Вот что, барышня, - торжественно изрек Стивенс, - служба есть
служба. Если б даже каждый ваш волосок был унизан жемчужинами и вы бы
сказали "Остриги меня, Стивенс", - я бы и тогда не пропустил вас за ворота.
Ну, а вот ежели вы хотите написать своим друзьям, я могу опустить ваше
письмецо в Бедсворте в обмен на часики, хоть это всего-навсего женевское
изделие.
- Вы хороший, добрый человек! - взволнованно воскликнула Кэт. -
Карандаш у меня есть, но где взять бумагу? - Она торопливо поглядела по
сторонам и увидела какой-то крошечный обрывок, валявшийся под кустом. С
радостным возгласом она схватила этот грязный клочок грубой, оберточной
бумаги и кое-как нацарапала на нем несколько слов, описав свое положение и
моля о помощи. - Адрес я напишу на обороте, - сказала она. - А вы в
Бедсворте на почте купите конверт и попросите кого-нибудь переписать адрес.
- Я подрядился опустить ваше письмо за эту женевскую штуковину, -
сказал Стивенс. - Насчет конвертов и адресов уговору не было. Славный это у
вас карандашик в чехольчике. Можем договориться, ежели вы добавите и его.
Кэт молча протянула ему карандаш. Луч света пробился наконец сквозь
окружающий ее беспросветный мрак. Стивенс опустил часы и карандаш в карман
и взял у Кэт крошечный клочок бумаги, от которого зависело так много.
Протягивая ему бумажку, Кэт увидела, что по проселочной дороге катит
кабриолет, запряженный пони. Цветущая дама средних лет правила лошадкой, а
возле нее сидел мальчик-слуга. Холеная гнедая лошадка уверенно и
неторопливо трусила по дороге, всем своим видом показывая, что она здесь -
главное действующее лицо, и весь этот маленький выезд, казалось, дышал
довольством и благополучием. При виде этих, хотя и чужих, но не враждебно
настроенных людей бедняжка Кэт, истосковавшаяся в своем одиночестве,
почувствовала, как у нее отлегло от сердца - таким теплом и уютом повеяло
на ее истерзанную суеверными страхами душу от этой простой житейской
картины.
- Едет кто-то! - воскликнул Стивенс. - Убирайся отсюда живее! Опекун
не велел подпускать тебя к воротам.
- О, прошу вас, разрешите мне сказать несколько слов этой даме!
Стивенс угрожающе поднял дубинку.
- Убирайся! - злобно прохрипел он и, замахнувшись дубинкой, двинулся к
Кэт. Кэт отшатнулась, и в это мгновение ее поразила неожиданная мысль.
Собрав все силы, она бросилась что есть духу через парк. И как только она
скрылась из глаз, Стивенс тщательно и неторопливо разорвал доверенный ему
листок бумаги на мелкие клочки и развеял их по ветру.
Дата добавления: 2015-07-21; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ПОГОНЯ И СХВАТКА | | | ПРОБЛЕСК НАДЕЖДЫ |