Глава 24. Теперь все будет.

Я проснулся, явно чувствуя нестыковки. Обычно я вставал, когда солнце еще не успевало взойти, а сейчас по ощущениям было не меньше полудня. Также я ощущал, что лежу не на своей твердой раскладушке, а на настоящей перине. Через минуту до меня дошли события вчерашнего вечера. Не знаю, где они были столько времени, но мне вдруг захотелось, чтобы они ушли, забрав с собой вчерашний инцидент.

Вчера я не заметил, как заснул, но точно помню, что произошло это на кухонном столе, в то время, как мистер Уэй звонил в какие-то «органы опеки». Я приподнялся на локтях и увидел, что мои предположения подтвердились - я действительно проснулся в комнате отца Джи. Здесь было светло и просторно. Большой, стоявший в углу, шкаф с таким же большим зеркалом смотрел прямо на меня. В нем я увидел маленького мальчика, закутавшегося в одеяло. Я полюбил эту комнату, и уверен, что мог остаться в ней навсегда: даже днем, натянув покрывало до самого подбородка, мне бы хотелось лежать, не думая о происходящем за дверью. Здесь было спокойно: никаких происшествий, никаких людей - ничего.

Я выскочил из кровати, нашел на стуле старую одежду и натянул ее. Пока я застегивал рубашку, то чувствовал, что боль в руке притупилась, но все же присутствовала. Мне было страшно. Я чувствовал, что меня пожалели по ошибке, и скоро мне придется вернуться в «сумасшедший дом». Аккуратно выйдя за дверь, я направился к входной двери, ведь мне нужно было переделать кучу дел и получить от матери за то, что заставил ее нервничать.

Уже на выходе меня остановил голос мистера Уэя:

– Фрэнк, ты куда?
– Д-домой, сэр.
– Домой? – удивился мужчина. – Нет, ты больше не пойдешь туда.
– Мама будет меня ругать! – сквозь слезы шептал я. Мне не хотелось плакать, но ничего поделать я не мог.

Мужчина закрыл дверь и, прижимая меня к себе, произнес:

– Она больше никогда не притронется к тебе. Пошли, - он аккуратно взял меня за руку, будто боясь, что если схватит чуть сильнее, я вырвусь и убегу.

Мы прошли на кухню, где сидела женщина, а рядом с ней стоял офицер полиции. Меня бросило в дрожь. Полицейские умеют делать только одно. Отправлять непослушных мальчиков к их мамам: вот в чем смысл их дела. Я не хочу к ведьме.

– Привет, Фрэнк, – девушка мило улыбнулась. У меня не получилось бы назвать ее женщиной. Она была грациозна, в отличие от других полных женщин, которые работали с бумагами. – Я твой социальный агент. Меня зовут Джоанна Голд. Можешь звать меня миссис Голд.

Ее длинные светлые волосы, сверкающие на солнце, и ясное лицо как нельзя лучше подходили к такой фамилии. Она потянулась к телефону и набрала до боли знакомые цифры.

Я неподвижно сел на стул, и со смесью ужаса и воодушевления слушал разговор миссис Голд с мамой. Можно было только представить, что сейчас творится у нее в голове; я буквально видел, как капли пота выступают на лбу у злобной ведьмы – все больше и больше с каждым словом, произнесенным агентом. После того, как она повесила трубку, я подумал, что кроме нее еще никто так с мамой не разговаривал.

Судя по тому, как быстро взрослые собирались, мы должны были вскоре покинуть этот дом. Я не слишком помогал им тем, что постоянно крутился под ногами и без конца спрашивал: «Что она сказала? Что она сказала?».Офицер – единственный, кто не разбирался в бумагах, отказывался отвечать.

Агент и мистер Уэй посадили меня в полицейскую машину к офицеру и сказали, что скоро мы снова увидимся. Я сидел и дрожал, думая лишь о том, что снова возвращаюсь домой. Когда мы выехали за пределы квартала, офицер, слегка снизив скорость, повернулся ко мне и сказал:

– Фрэнки, ты свободен. Ты никогда не вернешься домой. Дональд, я и Джоанна позаботимся об этом. Все кончено.
– Все кончено, – повторил я.

В. С. Е. К. О. Н. Ч. Е. Н. О...
С ума сойти: я так легко сказал эти десять букв, а принять их смысл не в состоянии. В тот момент я не смог полностью воспринять смысл всей этой ситуации. Я пребывал в полной уверенности, что он везет меня в какую-то тюрьму, где сидят плохие дети. Мама мне много лет обещала, что я туда попаду, а я же давно решил, что лучше жить в тюрьме, чем с ней. Я повернулся к окну и подставил лицо солнцу, не обращая внимания на бегущую по щеке одинокую слезу. Сколько себя помню, я всегда спешил вытереть слезы и спрятаться в своем панцире. Но в этот раз мне почему-то не хотелось этого делать. Я почувствовал, как слеза скатилась на губы, ощутил ее соленый привкус и позволил солнечным лучам высушить мокрую дорожку на щеке. Я хотел сохранить воспоминания об этой слезе – первой за много лет, которая появилась не от горя, страха или обиды, но от чувства радости и свободы. Я знал, что с этого момента все в моей жизни изменится.

Полицейская машина остановилась возле окружной больницы; меня сразу же забрали на осмотр. Медсестру явно повергло в ужас мое состояние. Стараясь действовать как можно аккуратнее, она вымыла меня с головы до ног и вытерла губкой перед тем, как подготовить к обследованию. Я старался не смотреть на нее и, сидя на холодном металлическом столе для осмотра, чувствовал, как горят от стыда уши. После того, как она закончила с процедурами, я наконец смог осмотреть комнату, оклеенную желтыми обоями с героями мультика про собачку Снупи. Потом я обратил внимание на собственное тело. Кожа на руках и ногах была причудливого желто-коричневого оттенка. Багровые круги свежих синяков наползали на синеющие старые, отмечая те места, куда мама меня била или где я сам ударялся о мебель после того, как мама меня пинала. Когда доктор вошел в смотровую, мои руки и ноги его явно обеспокоили. Потом он долго изучал мои пальцы. Кожа на них была сухой и красной после многолетнего контакта с разными чистящими средствами, при помощи которых я наводил порядок в доме. Доктор слегка ущипнул меня за кончики пальцев и спросил, чувствую ли я что-нибудь. Я покачал головой. Некоторое время назад я и сам заметил, что ничего не чувствую кончиками пальцев. Хотя доктору это явно не понравилось, он заверил меня, что беспокоиться не о чем, так что и я перестал думать об этой проблеме.

После осмотра знакомый полицейский долго водил меня по больничным коридорам, пока у меня брали кровь на анализы, делали кучу тестов и даже просвечивали при помощи рентгена. Под конец я уже слабо соображал, что происходит. Мне казалось, что я наблюдаю за собой со стороны, как будто смотрю фильм про мальчика по имени Фрэнк. Сначала я очень боялся и даже просил полицейского осматривать каждую комнату, заглядывать за каждый угол, прежде чем мы могли туда пройти. Я знал, что где-то там затаилась мама, что она в любой момент схватит меня и утащит обратно. Офицер сперва отказывался, но я дышать не мог от страха, и ужас в моих глазах заставил его отнестись серьезно к моей просьбе. В глубине души я знал, что все происходит слишком быстро – слишком легко я сбежал от мамы.

Несколько часов спустя я снова встретил медсестру, которая мыла меня, когда я приехал в больницу. Она наклонилась ко мне, чтобы что-то сказать. Я ждал, но она молча смотрела мне в глаза, а потом отвернулась. Я услышал, как она всхлипывает. Потом ко мне подошел доктор. Он похлопал меня по плечу и дал сумку, где лежал крем для рук. Он посоветовал мне держать руки в чистоте и не прикасаться к моющим средствам без перчаток. Я посмотрел на полицейского, потом на свои руки. Я не очень понимал, чего от меня хотят. Руки как руки, всегда такими были – темно-красными, с потрескавшейся и облезшей кожей. Зудели, конечно, время от времени, но, в целом, я на них не жаловался. Прежде, чем полицейский увел меня, доктор отвел его в сторону и сказал:

– Убедитесь, что мальчика будут хорошо кормить. И что он будет проводить больше времени на солнце, – потом он слегка понизил голос. – А где она? Вы же не отвезете его обратно к…?

Офицер встретился глазами с доктором:

– Не волнуйтесь. Я дал слово, что его мать больше никогда не причинит ему боль.
В тот момент я почувствовал себя в безопасности. Стоя рядом с полицейским, я хотел обнять его за ногу, но понимал, что не стоит этого делать. Глаза у меня светились от счастья. Этот полицейский стал моим героем.

Сев в машину, я не заметил, как задремал с самыми светлыми мыслями, которые только могли появиться в моей голове.

– Фрэнки, мы приехали, – полицейский легонько потряс меня за плечо. Еле разлепив глаза, я вышел из теплой машины навстречу порывистому ветру.

По дороге к дому Уэев я поблагодарил полицейского за все, что он сделал, и пожал ему руку так крепко, как только мог. Мне было неловко, ведь из-за меня ему пришлось задержаться на работе. Он присел передо мной и очень серьезно сказал:

– Фрэнк, я стал полицейским, чтобы помогать таким детям, как ты.

Услышав эти слова, я обнял его за шею, не обращая внимания, что руки еще горят после больничных процедур:

– Спасибо, сэр.
– Всегда пожалуйста, Фрэнки, – ответил он, после чего завел меня в дом и опять вернулся в машину, помахав мне рукой на прощание, и уехал. А я даже не спросил, как его зовут.

– Фрэнки, ну вот ты и пришел. Раздевайся. У меня для тебя сюрприз, – загадочно произнесла миссис Голд, выглядывая из-за двери. Видимо, мистер Уэй ушел, потому что его ботинок я не заметил, зато заприметил другую пару. Коричневые ботинки из кожи одиноко стояли в углу. Кто бы это мог быть?

Я прошел в гостиную и увидел, что на кресле сидит мужчина. Он был одет в серый свитер и выглядел до боли знакомо. В груди кольнуло, когда он подошел и присел на корточки рядом со мной. Мужчина обнял меня, и я услышал, как он всхлипывает.

– Фрэнки, мой Фрэнки, Фрэнки… – без конца повторял он, пока слезы лились из его глаз.

От него пахло одеколоном. Я не мог описать его, но этот запах не мог сравниться ни с чем другим. По щекам покатились слезы, и я обнял его крепко-крепко, боясь, что он исчезнет.

Теперь все будет хорошо. Теперь папа рядом.

Дата добавления: 2015-07-20