Аккуратно и плавно повернув, скользнул под надпись.

И сразу, шагах в полутораста от тракта по­казалась главная усадьба Лога.

Было семнадцать минут двенадцатого, когда Богдан Оуянцев-Сю остановил свой “хиус” на площадке перед внутренними вратами усадьбы, между видавшим виды трактором с неотцепленной бороной и мощным, вместительным, повышенной проходимости цзипучэ “межа” — повозка хоть и носила все признаки частой ез­ды по пересеченной местности, выглядела за­ботливо ухоженной.

Богдан вышел, с усилием и чуть враскачку сделал пару шагов, разминая затекшие ноги и с любопытством озираясь. Он слегка волно­вался: примет ли великий? О своем приезде и настоятельной необходимости побеседовать о важном, чего телефону или почте не доверишь, Богдан Крякутного известил, но ответа не получил. То ли не дождался — лететь уж по­ра было; то ли не удостоил скромного столич­ного сановника ответом бывший патриарх ге­нетики, а ныне — знаменитый капустных дел мастер.

Жил Крякутной замкнуто, со странностями.

С минуту Богдан задумчиво стоял перед вра­тами.

Он так еще и пребывал в нерешительности, когда дверь усадьбы открылась и на резное крыльцо вышел пожилой, кряжистый бородач в стираных-перестираных крестьянских портах, заправленных в сапоги, и накинутой на голое тело меховой безрукавой душегрейке.

— Каким ветром, мил-человек? — спросил бородач громко, не спускаясь с крыльца. В информационных файлах нынче ночью Богдан видел фотографии хозяина Капустного Лога, но поручиться, что этот бородач и есть Крякутной, он бы не взялся. Годы и смена образа жиз­ни... Похож, это правда. Но...

— Я срединный помощник Александрийско­го Возвышенного Управления этического надзора минфа Богдан Рухович Оуянцев-Сю, — в тон вышедшему, тоже немного повысив голос, ответил Богдан. — Мне по важной государст­венной надобности желательно иметь беседу с преждерожденным Крякутным. Я известил дра­гоценного цзиньши сегодня ранним утром по электронной почте и взял на себя смелость появиться здесь, хотя так и не получил ответа. Надобность воистину настоятельная.

Бородач поразмыслил несколько мгновений, пристально вглядываясь с крыльца Богда­ну в лицо. Потом сделал рукою широкий при­глашающий жест:

— Заходи, Богдан Рухович, ечем будешь, — сказал он. — Я Крякутной. Позавтракать-то толком не успел, поди? Чаю?

Четверти часа не прошло, как они уж рас­положились на застекленной веранде, выхо­дящей на зады, на необозримые капустные по­ля; а посреди стола фырчал давно уж, ока­зывается, поставленный в ожидании Богдана самовар, и хлопотливая, приветливая Матре­на Игнатьевна, жена затворника, расставляла перед минфа глубокие блюдца с пятью вида­ми варенья, а также заботливо согретые в рус­ской печи ватрушки. Крякутной, уперев одну руку в бок, сидел напротив Богдана и мол­ча наблюдал за тем, как обрастает посудой, снедью и гостеприимным уютом простой дощатый стол, торопливо и ловко накрытый бе­лой льняной скатеркою. Варенье тут же за­дышало умопомрачительным ягодным духом; сладкий, парной запах теплого творога из ват­рушек потек по воздуху слоем ниже. Бог­дан сглотнул слюну. “Славная все ж таки ра­бота у человекоохранителей, — подумал он. — Со сколькими хорошими людьми познако­мишься!”

Он поймал себя на этой мысли — и понял, что не верит, будто Крякутной связан с мрач­ными событиями, о коих он хотел с ним осто­рожно заговорить. Не связан.

— Вот в городах, — приговаривала Матрена Игнатьевна между делом, — умные люди часто спрашивают: что делать, что делать... А я так скажу: грибы да ягоды собирать! А потом ва­ренье варить да пироги печь. Когда погреб сво­ими руками наполнишь, остальное всегда при­ложится... Вы, Богдаша, в своей Александрии когда-нибудь настоящий пирог с грибами про­бовали? С пылу-то с жару, а?

Богдан чуть скованно озирался. Не знай он, что перед ним — бывший великий ученый, нипочем бы этого не заподозрил. Ну разве что по чуточку все ж таки чрезмерной, привычно и неосознаваемо утрированной крестьянистости... но задним-то умом все крепки. И веран­да обстановкой своей не выдавала хозяина: платяной шкап с встроенным в дверцу выцвет­шим зеркалом, один из нижних ящиков слегка выдвинут — видны черные скрученные прово­да, галоши... Обшарпанный комод, укрытый по­верху льняной салфеточкой, а на ней игольни­ца в виде лежащего, выпятивши спину, бара­на; старый, огромный, еще пятидесятых, верно, годов ламповый радиоприемник “Звезда” с на­балдашниками щелкающих ручек на перед­ней панели, под затянутыми желтой материей громкоговорителями; видавшие виды ножни­цы; наперсток; какие-то иные деревенские пус­тяки...

Дата добавления: 2015-07-20