Дартс Павел 18 страница

Подъезд ещё держался. Дверь в квартиру Устоса была распахнута. Я сунулся туда - пусто. Перепрыгивая через ступеньки, я понёсся дальше, вниз. У открытой двери в нашу квартиру стоит мама.

- Сергей... Серёжа!.. Я умоляю тебя!.. - со слезами. Потом вдруг: - Я тебя никуда не пущу и всё! - и преградила мне путь с решимостью.

- Мама, иди домой! Иди, иди домой!! Иди, я сказал!!! - мне совершенно некогда было её уговаривать; я просто втолкнул её в квартиру, и захлопнул дверь. Из-за двери раздались надрывные рыдания. Это, чёрт, как раз то что мне сейчас надо, - вопли и стенания, - когда надо драться! Не понимает, она что ли?!. Но рассуждать было некогда.

Подъезд пока ещё держался. Судя по всему. И держался он на одном Устосе.

До самой входной двери подъезда никого больше не было, слинял со своими бабами и мужик, собиравшийся спускаться по тросу. Между первым и вторым этажом всё так же лежала на спине избитая бабка, но уже не стонала. Ком окровавленного тряпья, на котором лежала её голова. Лужа крови с мазинами на стенах.

Но я только глянул туда, спускаться не стал, - Устос стоял у окна площадки, с которого можно было вылезти на козырёк подъезда. Сначала я его вообще не узнал. Да что там - на какое-то мгновение я даже подумал, не снится ли это? Спиной ко мне стоял какой-то... крестоносец, что ли. На нём было что-то вроде плаща или туники, белого цвета, с не то вышитым, не то качественно нарисованным рыцарским гербом, порядочную часть которого занимал извивающийся красный когтистый дракон. Из-под плаща-туники выглядывали сиреневые рукава... камзола, что ли? Как это одеяние назвать, я не знаю. Рукава доходили до локтей, - а из-под них видны были самые настоящие блестящие латы. И выглядеть он стал намного здоровее, пока я не понял, что это из-за надетых под плащом доспехов. И на ногах - как их, поножи, что ли? Короче, Устос был экипирован как заправский рыцарь перед турниром. Длинный самурайский меч в ножнах прислонён к стене, рядом с небольшим белым треугольным щитом, на котором извивался тот же дракон. Там же стояла и самодельная алебарда - красное древко в полтора роста человека и замысловатый наконечник в виде пики, крюка и изогнутого топора. За красным широким поясом сзади заткнут этот... чекан, как он говорил. Смертоносного вида самоделка, кованый маленький пожарный топор на древке длиной чуть меньше метра. 'Клевец', - да, точно, клевец. На голове у него завязанная под подбородком мягкая суконная шапочка, закрывающая голову сверху и с боков. Блестящий шлем стоял на подоконнике.

Он услышал мои шаги несмотря на галдёж гоблинов на улице и обернулся. Я увидел у него в руках арбалет. За поясом спереди заткнут большой нож того же стиля, что и самурайский меч. Вакадзиси, - тут же вспомнил я.

В загаженном подъезде многоквартирного дома, среди слышащегося с улицы отборного мата гоблинов, его вид был дик и неуместен, как вид конного рыцаря-крестоносца на автосвалке...

Но он вёл себя совершенно спокойно. Увидев меня, он кивнул, подзывая.

- Дал сигнал?

- Да.

- Я слышал. Хорошо получилось.

Помолчали.

- Вот... Все попрятались. Закрылись в квартирах. Оно и к лучшему, - только мешались бы. Не бойцы ни разу. Эти-то... - он показал пальцем в кольчужной перчатке вниз.

- Гоблины?

- О, точно, - гоблины! Я-то думал, кого они мне напоминают, - он улыбнулся, короткая бородёнка задорно встопорщилась, - Гоблины перегруппировываются. Они поставили скамейки к стене и пытаются залезть, но пока боятся арбалета. Но у меня болты уже кончились, так что это так - пугать...

- Что у тебя кончилось?

- Болты. Ну, стрелы для арбалета. Да это и не вариант, - его взводить долго.

Над краем козырька подъезда появилась всклокоченная рожа, Устос вскинул арбалет и рожа исчезла. Внизу громко заспорили несколько голосов.

- Да, не вариант. Рукопашная неизбежна! - мне показалось, что в этих его словах промелькнуло удовольствие от сказанного. Он обернулся и посмотрел мне в лицо, потом перевёл взгляд:

- Ты чего без майки?

Тут я только вспомнил, что футболку я использовал для растопки костра на крыше, и стою тут по пояс голый.

- Да так. Ты как думаешь, что будет дальше?

- А что тут думать? - удивился он, - сейчас посовещаются и полезут. Я их буду скидывать, насколько смогу, а потом - на вылазку.

Он ещё раз оглядел меня.

- Ты - не лезь. Тут места мало, мешать будешь. Вон, возьми, на всякий случай.

Он указал на незамеченную мной сначала чёрную палицу, стоявшую рядом со щитом. Я взял её. Явно её предком была бейсбольная бита, но теперь её утолщенный конец усеивали зловещего вида заточенные шипы - шурупы.

Я посмотрел внимательно ему в лицо. Он всерьёз собирался биться - один, с этой толпой гоблинов, вооружённых трубами и обрезками арматуры, да ещё с обрезом. Он говорил об этом как о чём-то само собой разумеющемся. В подъезде было прохладней, чем на улице, но жаркий летний день давал о себе знать, - я, после крыши спускаясь бегом, взмок от пота, но лицо Устоса было совершенно сухо, хотя на нём была надета куча амуниции. Все эти камзолы да поддоспешники. Он был собран и деловит.

- Во, опять пошли! - Устос опять прицелился из незаряженного арбалета, но на этот раз рожа не исчезла, а над срезом крыши козырька появился ствол обреза... Мы отпрянули в сторону, - грохнул выстрел, картечь хлестнула по краю окна, звякнули остатки стекла в раме, пыль и штукатурка, выбитая выстрелом, повисли в воздухе; свинцовые шарики покатились по ступенькам. Ах, если бы у меня была сейчас моя бинеллька!..

Устос отбросил в сторону бесполезный уже арбалет и схватил алебарду. Мои руки стиснули рукоятку шипастой палицы.

Ловко прячась за краем окна, Устос мельком выглянул и снова отпрянул. Перехватил поудобнее древко алебарды.

- Пусть ещё раз выстрелит... - это он мне.

Главарь гоблинов явно не желал в одиночку штурмовать окно, хоть и с обрезом. Вскарабкавшись на край козырька, он орал своим, чтобы они лезли за ним, не забывая держать под прицелом окно. Над краем козырька показалась ещё пара рож.

Устос схватил скатившийся на пол после выстрела шлем и надел его на остриё алебарды. Через секунду он выставил его из-за края окна, - и тут же убрал. В этот момент гоблин выстрелил снова. Заряд выбил клуб пыли из штукатурки стены в глубине лестничной площадки, картечь застучала по ступенькам, меня слегка оглушило.

- Ага! - закричал Устос и стряхнул шлем с алебарды. Мгновение - и он перелез через подоконник, оказавшись на площадке козырька. Там уже были главарь гоблинов, тот, что с обрезом, и пара его бойцов. Ещё несколько лезли за ними. Последовала короткая схватка. Чёрт побери, Устос явно умел обращаться с алебардой! Несколько секунд, - и площадка была чиста. Устос чуть не проткнул главаря, но тот успел спрыгнуть. Оставшихся гоблинов Устос смёл с площадки как мусор. Его алебарда разила и пикой, и топором; лезущему с другой стороны он отчётливо врезал в лицо концом древка. Все гоблины получили по ранению, прежде чем спрыгнули или упали с козырька. Взрыв матерщины последовал снизу.

Устос быстро перелез обратно в подъезд.

- Сейчас перегруппируются - и опять полезут. Их тут не стряхнёшь - числом задавят. Надо будет идти на вылазку. Надо нанести им неприемлемый урон - тогда отстанут!

Он поднял с пола шлем, осмотрел его, и, заботливо протерев рукавом, надел. Теперь передо мной стоял вообще полностью экипированный средневековый воин.

Вскоре ругательства снизу сменились тишиной и раздался явно голос главаря:

- Эй, ты, клоун! Вали оттуда, тебя не тронем! Проваливай!

Помолчали. Устос не отвечал.

- Ты что, не понял?? Проваливай к себе, я сказал! Тебя не тронем. Иначе... - и последовал длинный перечень того, что они обещали Устосу. Перечень показывал неслабую фантазию и явную склонность к садизму.

Устос, выглянув из-за стены, крикнул:

- Сейчас уйду, погодите, дайте только чемоданы упакую!

Из-под шлема его голос отдавался глухо, как из погреба.

Снова внизу загалдели гоблины.

- Сейчас пойдут... Ты не лезь! - снова предупредил меня Устос, - Ты не умеешь.

Теперь они лезли на козырёк сразу с двух сторон. Сразу по две перекошенных злобой рожи показались с обеих сторон площадки. Устос схватил щит и надел его на левое предплечье. На меня он больше не обращал внимания. Он обнажил свой самурайский меч и положил его на подоконник. Снова схватил алебарду. Миг - и он был уже по ту сторону подоконника, на площадке.

Они кинулись на него как стая собак, визжа и замахиваясь арматуринами. Ловко парировав два удара, Устос наотмашь рубанул одного из нападавших по руке, другого мощным толчком древка вообще сбросил с крыши. Последовали ещё несколько замысловатых движений, гопники на мгновение были отброшены от окна, но над срезом крыши виднелись всё новые перекошенные рожи, лезущие, размахивающие железяками... Как в кино! Только сейчас я услышал гремящий во дворе металлический рок. Рукоятка 'палицы' в моих руках мгновенно взмокла от пота, в эти мгновения всё решалось. Если гоблины сомнут Устоса...

Додумать я не успел, - Устос сам перешёл в наступление, он колол и крушил, лязг металла и сочные удары в мягкое заглушала матершина всё новых лезущих на крышу гоблинов. Видно было, что они отступили, вернее - отпрянули, только на секунды, сейчас они скопом навалятся и длинная алебарда станет только помехой...

Как почувствовав это, рыцарь с красным драконом на гербе перехватил алебарду как копьё и метнул её в одного из нападавших... Пронзив пикой ему плечо, алебарда увлекла его вниз. А в руках Устоса уже оказался самурайский меч. Тогда на небольшом пространстве площадки произошло побоище, - остервенелые гоблины кинулись на него, как стая собак на медведя, - и тут же получили мощный отпор.

Владеть мечом Устос явно умел не хуже чем алебардой! Это был какой-то вихрь из сверкающей стали, воплей и суеты мешающих друг другу гоблинов. Устос сёк и колол, обрушенные на него удары арматурой наталкивались или на его щит, или парировались мечом, или, не причинив вреда, скользили по доспехам. Удар куском водопроводной трубы был нацелен ему в голову, - но он парировал его, приняв на щит. Взмах меча, - и упала отрубленная кисть руки с зажатой трубой. Пронзительный визг гоблина, сжимающего левой рукой брызжущую кровью культю правой, заложил уши. Справа замахивается арматурой гоблин, - взмах меча наотмашь сносит ему половину лица, арматура звенит, падая под ноги. Удар бейсбольной битой принимает на себя шлем, - и бита соскальзывает, ударяя уже по краю щита, - а короткий укол клинка в живот протыкает гоблина насквозь... Тот пятится назад, пятится - и падает навзничь вниз с площадки.

На площадку лезут всё новые, это какая-то жуткая мясорубка, порубленные и поколотые гоблины валятся под ноги. Пронзительные вопли и дикие крики эхом отдаются во дворе. Отступят? Но они как обдолбанные наркотиками, всё лезут и лезут на площадку, в перекошенных харях уже нет вообще ничего человеческого, одно звериное желание убивать. К тому же снизу, из-под козырька подъезда, дико орёт главарь: 'Вперёд, вперёд, замочите его!!! Бейте!! Бейте!!! Грохну каждого, кто отступит!!!' С ужасом я слышу сквозь мешанину звуков боя музыку... Это во всю мощь динамиков орёт гоблиновский магнитофон. Гремит AC\DC.

Я хочу помочь Устосу - но понимаю, что буду только мешать. Если бы у меня был мой обрез!.. Опять они кинулись скопом, - и опять отброшены, один спрыгнул вниз, двое упали с козырька; один, визжа, ползёт к краю, зажимая перерубленное почти напополам бедро; голубые джинсы быстро напитываются кровью. Джинсы - и самурайский средневековый меч... А они всё лезут.

Здоровенный детина обрушивает на голову Устоса удар обрезком арматуры, - тот блокирует мечом, отбивает щитом удар другого нападающего, снова удар справа, - Устос опять подставляет меч - и меч ломается с коротким звоном. От ужаса у меня потемнело в глазах. Но ни мгновения задержки, - Устос делает скользящий шаг к верзиле, отбивает в сторону щитом руку с арматуриной, и обломком меча жёстко засаживает тому под подбородок. Тот сгибается, хватаясь за подбородок и шею. Кинувшийся слева гоблин еле успевает пригнуться, когда Устос метнул в него окровавленный обломок меча. Но другой, визжа, сумел вцепиться в щит и рвануть на себя. Устос стряхнул щит с руки, - и гоблин с зажатым в лапах щитом покатился под ноги своим товарищам, мешая им стаей наброситься на того.

Мгновение - и Устос выдернул из-за спины клевец. Взмах, - и лезвие топора входит в лоб согнувшегося детины, держащегося за окровавленный подбородок. Тот валится как подкошенный.

Теперь Устос без щита и без меча, но обеими руками он сжимает клевец, - помесь боевого топора и острия, бывшее мирное изделие какого-то деревенского кузнеца. Устос сносит им ещё несколько нападающих, их удары скользят по его доспехам, а клевец кромсает тела не хуже меча.

Замах гоблина молотком остановлен тычком клевца в лицо, - шаг в сторону, - и остриё топора входит тому в плечо. В это время на площадке грохает выстрел. Устоса отбрасывает в сторону, он падает на шевелящиеся окровавленные тела гоблинов. Тут же поднимается. Левая рука висит как плеть, но в правой по-прежнему зажат клевец. В прорези шлема исступленным огнём горят глаза.

Ещё выстрел - и удар картечи сбрасывает рыцаря в изорванном окровавленном белом плаще с крыши...

***

Снизу раздаётся вой и рычание, в которых нет ничего человеческого. Всё уже неважно. Абсолютно всё уже не важно! Я перепрыгиваю через подоконник, сжимая в руках устосову шипастую палицу. Но главаря гоблинов с обрезом на площадке уже нет. На площадке, усеянной гоблиновскими железками, густо залитой кровью, валяются только несколько гоблинов. Четверо. Двое без признаков жизни. Верзила с разрубленным лбом. Ещё один, ничком. Один, поджимая залитую кровью руку, пытается слезть с площадки. Он свесился ногами вниз, и пытается нащупать опору. Ещё один надрывно стонет и старается подняться.

Я подскакиваю к слезающему гоблину и помогаю ему спуститься, - наотмашь бью его носком в лицо. Он исчезает внизу. Подскакиваю к другому, - и что есть силы бью ему в голову палицей. От удара под палицей отчётливо и противно хрустит. Он молча валится.

Падаю на живот, не обращая внимания на кровь и грязь, смотрю вниз.

Стая рвёт Устоса.

Как изломанная грязно-белая кукла он валяется на тротуаре, а вокруг, мешая друг другу, рыча и визжа, захлёбываясь матерщиной, толпятся гоблины, раненые и невредимые; проталкиваются, стараясь пнуть, ткнуть, ударить Устоса. Мешая друг другу, они топчут его, воя от злости. А над всем этим гремит АС\DC... Ещё несколько тел, неподвижных и шевелящихся, разбросаны вокруг на асфальте, - это те, кого Устос в бою сбросил с крыши подъезда.

Устос мёртв, это было ясно.

Но для меня почему-то было предельно важно, важнее собственной жизни, - не дать этой стае рвать убитого рыцаря.

Это было совершенно, предельно ясно, - что я ДОЛЖЕН сделать. Я не думал, что я защищаю свой дом, или что защищаю маму, или этих трусливых свиней, попрятавшихся за железными дверями, трясущихся, ждущих что их зарежут не в первую очередь... Я просто должен был это сделать.

Сжав в побелевших руках шипастую палицу, я приготовился изо всех сил прыгнуть в эту свалку, в кучу гоблинов, толпящихся над Устосом. Мозг, вне сознания, чётко рассчитал, что одного я сумею сбить в прыжке ногами, и, наверное, даже покалечить. Если я постараюсь одновременно приложить шипастой палицей в затылок второму, - то это будет уже двое. Главное - точно попасть. И не упасть на тело Устоса. Я отступил и напряг толчковую ногу, готовясь к прыжку...

В это время во дворе гулко, хлёстко щёлкнули выстрелы.

Я удержался от прыжка в последний миг.

От въезда во двор бежали батя с Толиком. В руках у них были пистолеты.

***

Победа.

Это сладкое слово 'победа!' Или 'спасение'? Но что-то никакой радости. Одна усталость, в голове клубятся обрывки мыслей. Должна же быть радость, нет? Ведь я минуту назад собирался последовать вслед за Устосом.

Ублюдки, топтавшие его, побежали врассыпную. Но многие ранены. Они отстают, а некоторые вообще лежат на тротуаре, там, где упали с козырька. Они стонут и вопят о помощи. Но всем не до них. Гоблины, те, что на ногах, побросав свои железки, удирают. Они глухи к крикам раненых.

Батя и Толик бегут к подъезду. Приостановившись, Толик дважды стреляет. Тут же, встав на колено и тщательно прицелившись, стреляет батя. Двое удирающих валятся на асфальт. Остальных уже не догнать. Лишь один раненый, приволакивая ногу и скуля от ужаса, пытается скрыться за углом. Толик уже добежал до тела Устоса. Он остановился, и, взведя курок, прицелившись, стреляет. Промах. Но гоблин от страха падает. Тут же пытается встать, - но Толик стреляет вновь. Теперь не убежит.

Всё. Все, кто мог убежать - убежали.

Толик подбирает с асфальта окровавленный клевец и наотмашь сносит им стоящий на асфальте магнитофон. Тот, кувыркаясь, катится по тротуару, рассыпая осколки. Проклятая 'Металлика' замолкает.

- Серёжа! Сергей! Ты цел?? - это кричит подбежавший к подъезду батя, в руке у него парабеллум. Он смотрит на меня снизу, я по-прежнему стою на краю козырька.

- Да. Да. Цел.

Отбросив палицу, неловко начинаю спускаться по нагроможденным гоблинами скамейкам. Неудобно, скамейки скользкие от крови, батя снизу помогает мне. Вижу в распахнутом окне ошалелое лицо мамы. Она тут же исчезает. В окнах торчат головы соседей. Чёрт бы их побрал...

Батя шарит по мне глазами, снова:

- Ты не ранен??

- Да нет же... - я провожу рукой по груди и животу, смотрю на руку - она вся в крови.

- Это не моя... - как-то по киношному прозвучало, - Я там, на козырьке лежал. Там всё в крови.

Гоблин, которого я пинком скинул с крыши, так и валяется внизу. Судя по всему, он разбил голову о бордюрный камень. Тихо стонет.

- Что здесь произошло?? - это батя. Он заталкивает пистолет за пояс.

- Гоблины... - я показываю на валяющиеся по двору тела, - Они напали. Устос нас спас... - я показываю на него.

- Это Устос??.

Теперь мы около него. В нём не узнать прежнего рыцаря в белом плаще и блестящих латах, - всё изорвано, смято, забрызгано кровью, превратившейся с пылью в кровавую грязь. Его шлем валяется рядом; он погнут, как будто его топтали. Но, видимо, он защитил голову Устоса на какое-то время, - его лицо разбито не сильно. На груди возле шеи всё изорвано и залито кровью. Я падаю около него на колени и поднимаю его голову. С другой стороны на колени опускается батя.

- Кажется, он ещё дышит... - не глядя батя, пошарив в поясной сумке, извлекает перевязочный пакет, рвёт обёртку зубами. Я, опомнившись, тоже достаю из кармана носовой платок и прижимаю Устосу к шее, там, где слабеющими толчками идёт кровь. Да, дышит. Или нет? Я наклоняюсь к его лицу, стараясь уловить дыхание, но мешает дикий крик в глубине двора:

- Нет, нет, нет, не наааааадооооо!!! - оборвавшийся глухим ударом.

Мы с батей синхронно поднимаем головы, - это Толик только что добил не успевшего удрать гоблина. Он с маху бьет его клевцом в голову ещё раз, в лицо; и рысью бежит к следующему, занося топор для удара.

Тот, видя его, визжит как свинья, на весь двор, поминая свою маму, братишку, учёбу в колледже и прочую муйню. Ещё один начинает орать. Кто-то надрывно стонет. Но через полминуты везде наступает тишина. Толян, помахивая клевцом, направляется уже шагом к углу дома, где скорчился последний.

Устос ещё жив. Теперь видно, как он тяжело дышит. Батя пытается снять с него доспехи, но они погнуты и не снимаются. Я держу его голову на коленях.

- Серёжа! Олег! Дверь не открывается! - это мама кричит сквозь решётку подъездной двери. Мы не обращаем на неё внимания.

Сколько много крови. Всё вокруг залито кровью. Батя отогнул край кольчуги и лоскуты суконного поддоспешника у Устоса около шеи, - там сплошное кровавое месиво. Батя темнеет лицом. Всё ясно. Батя прикладывает туда марлевый тампон, тут же напитавшийся кровью.

Поднимает голову, - мама и ещё несколько тёток, не сумев открыть исковерканную дверь, перелезли на козырёк подъезда, и, шарахаясь от валяющихся там трупов, пытаются неловко спуститься во двор.

- Эй, воды принесите! - кричит им батя. Чья-то голова, торчащая над козырьком подъезда, кивает и исчезает.

Когда Устосу на лицо полили водой, и батя носовым платком стал её промокать, счищая кровь и грязь, Устос открыл глаза. Вокруг уже толпились несколько женщин, мешая друг другу, протягивая кто чистые тряпки, кто пластиковые бутылки с водой. Взгляд Устоса неподвижно направлен в небо. Кто-то из баб начинает всхлипывать. Внезапно взгляд Устова приобретает осмысленность, становится тревожным, глаза с расширившимися зрачками заметались, шевельнулись губы.

- Что. Что? Говори! - батя наклонился ухом к самым его губам. Поднял голову, рявкнул на всхлипывающих баб:

- Заткнулись все!! - и снова к Устосу:

- Говори. Что?

Поднял голову:

- Говорит - меч дайте... Дайте, говорит, меч...

Я оторвал взгляд от лица Устоса и увидел что его правая рука скребёт пальцами по асфальту, как будто хочет что-то найти и стиснуть.

Я метнулся - где??. Потом вспомнил, что меч-то сломан; и обломки валяются где-то на площадке. Батя недоумевающее следил за мной. Я сообразил! Снова упав на колени рядом с Устосом, я выдернул у него из ножен на поясе большой, слегка изогнутый японский боевой нож-вакадзаси, которым он в бою так и не воспользовался, и вложил его рукоять Устосу в ладонь. Как только он почувствовал рукоятку, его пальцы стиснули оружие, и лицо расслабилось. На губах даже появилась слабая улыбка. Снова шевельнулись его губы:

-Как?..

Батя, наклоняясь ему к уху:

- Мы успели. Вовремя. Почти...

- Хорошо...

Он перевёл спокойный взгляд на меня и чуть слышно прошептал:

- Почему плачешь?..

Я только сейчас понял, что у меня по щекам обильно катятся слёзы. Что у меня буквально всё лицо мокрое от слёз. Я стал вытирать слёзы ладонью, но лишь размазал их с грязью по лицу.

Снова шевельнулись губы Устоса, и мы наклонились, чтобы услышать его. Он говорил с большими паузами, всё более слабеющим голосом:

- Не надо плакать... Зачем?.. Всё хорошо... Я сделал то, что мог... Я поразил врага... Я защитил...

Он помолчал, как будто собираясь с силами, и закончил:

- Это был... самый счастливый день моей жизни...

Взгляд Устоса устремился куда-то вверх, над моим плечом. Он опять чуть улыбнулся. И закрыл глаза.

Батя залитой кровью рукой щупал ему пульс на руке, и на шее. Видно было, что кровь уже не идёт. Осторожно положив голову Устоса, которую он поддерживал, батя встал. Опустив голову, он стал вытирать запачканным кровью платком окровавленные руки, потом бросил его. Тётки вокруг негромко всхлипывали. А я плакал навзрыд.

Мама обняла меня за плечи. Я освободился от объятий и встал. Оглянулся. Куда-то туда перед смертью смотрел Устос. В окнах Башни торчали головы любопытствующих соседей. Теперь им ничего не грозило. Пока.

А над крышей Башни, как траурный знак, как дым погребального костра, чёрным столбом в безветренное небо поднимался дым от горящих на крыше покрышек.

ПОХОРОНЫ

На следующее утро начался исход. Повальный. Соседи сваливали одни за другими. Тащили монатки на себе, катили на тележках. За кем-то приехали. Ещё двое смогли завести машины и грузили их битком всякой всячиной. Те, что пешком, шли в 'Центр Спасения', который, говорят, открыли в огромном комплексе 'Мувск - Экспо', этот самый ближний. Там вода, горячая пища раз в день и защита. Говорят, что 'Колизей' охраняют ВВ-шники, что там порядок. Но как на самом деле, рассказать было некому - оттуда никто ещё не вернулся.

Кровавое нападение гопников среди бела дня чётко показало, что власти, закона в городе больше нет. Что можно рассчитывать только на себя, или на кого-то сильного и жестокого, кто захочет защитить. Защищать по обязанности, по службе больше не осталось желающих.

Накануне мы перенесли мёртвого Устоса в его квартиру. Батя с Толиком с трудом расклинили искорёженную гоблинами входную дверь, и мы отнесли его. На простыне. Так же, на простыне, положили его на сдвинутые обеденный и письменный столы. Постояли в каком-то ступоре. Что делать дальше-то?

Потом батя сказал, что завтра отвезём его и похороним на кладбище. Недалеко от нас, в паре кварталов, есть военное кладбище, оно сейчас мемориальное, там не хоронят с Войны. Но мы Устоса похороним там. Надо пару лопат достать, сказал, больших, а то у меня только малая сапёрная.

Мама порывалась Устоса обмыть, но батя не разрешил. Сказал, что воинов после боя хоронили как есть - не обмывали, это нормально. И даже, наверное, почётно.

Я сказал, что сам Устос наверняка бы не захотел, чтобы с него после смерти снимали его доспехи и хоронили без них. И мама согласилась с нами. Она только тщательно обмыла ему лицо. И он лежал теперь такой - бледный и спокойный. В своей квартире, как в зале рыцарского замка. Оно и похоже было, - у него на стенах были развешаны всякие предметы из рыцарского обихода: части лат, ещё пара щитов с разными гербами, рогатина и несколько копий, двуручный меч; явно сувенирная, с фенечками и завитушками, секира. И большой флаг, или как он там называется. С тем же гербом.

Надо было ещё что-то делать с трупами гоблинов и со старухой со стариком, которых первых во дворе гоблины и настигли. Прежде чем старуха смогла вырваться как-то, да в подъезде укрыться. Повезло ещё, что кто был в подъезде, заперлись сразу. Старуха умерла тоже.

Ну, с гоблинами просто, - Толян их за ноги всех стащил к мусорке. Получилось одиннадцать трупов. Славно Устос поработал. Двоих только невредимых батя с Толяном подстрелили, остальные добитые были в той или иной степени раненые или убитые Устосом, или расшибшиеся при падении с козырька. Толян их всех добил. А вот 'главного', в косухе и с обрезом, среди них не было...

Я его хорошо запомнил. Потому я специально сходил к помойке, где под огромной грудой источавших вонь пакетов стояли мусорные контейнеры; а рядом лежали убитые гоблины. Что-то во мне перевернулось. Я смотрел на трупы с полным спокойствием. И главаря среди них не было.

Толян за ногу приволок последнего и бросил рядом, когда некая бабка подошла выбросить мусор. У неё и мусорного пакета не было - просто, по старинке, высыпала очистки и обрывки из пластмассового розовенького ведра в зловонную кучу.

Посмотрела на покойников, и с осуждением Толику:

- Что вы наделали, их бы надо в милицию! Теперь вас посодют!

Я увидел, как у Толяна буквально глаза полезли на лоб, он явно хотел сказать что-то, но не нашёлся. А бабка, качая головой, побрела обратно к дому.

- Во даёт, а?.. - только и смог сказать он, когда бабка уже отошла.

- Плюнь, Толь. Пошли. Нет его здесь.

- Нет, во даёт, а?.. - он помолчал, сплюнул на руки и вытер ладони о штаны, - Как говорит Олег, парадигма сменилась - а они этого и не заметили...

Бабка уже скрылась в подъезде, когда он, наконец, нашёл адекватный ответ и крикнул ей вслед:

- Чё ж ты тогда, старая, милицию-то не вызвала, когда дверь в подъезд ломали? Или вышла бы, да пристыдила фулюганов!.. - но бабка уже не слышала.

А Толян ещё долго потом не мог успокоиться и время от времени повторял, вспоминая:

- Не, ну даёт старая, а?.. В милицию!.. Посодют!.. За, б..., причинение тяжких телесных честным гражданам!..

Старика со старухой решили похоронить прямо во дворе. Заставлять копать могилу не пришлось, - батя только заикнулся, как несколько мужиков с готовностью вызвались и найти лопаты, и похоронить стариков. Вскоре во дворе уже кипела работа. Стариков занесли к ним в квартиру, и над телами хлопотало несколько женщин и старух. Тогда трупы ещё были в диковинку. Тогда трупы ещё старались прибрать, переодеть...

Это, конечно, не касалось гоблинов. Выносящие мусор считали своим долгом прошипеть в их адрес что-нибудь злобное, а то и пнуть безответных покойников.

Толик сказал, что, наверное, самое разумное будет их сжечь - прямо на мусорке. Завалить мешками с мусором, облить бензином и сжечь. Батя с ним не согласился, - вони будет на весь микрорайон, и не сгорят они дотла, вонять долго будут. Припахать мужиков из дома - пусть роют ещё одну яму?

Потом Толик сказал:

- А что мы-то суетимся больше всех? Пусть ОНИ придумывают, что с ними делать. Ты что - в натуре старшим подъезда назначен?..

- Сами они ни на что не способны, - поправил батя, - Ты же видел. Да и последние дни они тут доживают - сейчас разбегутся все, я чувствую. И... Фактически так и есть - старшим назначен. Обстоятельствами. Так что завтра припашем-ка их ещё на одну яму - не развалятся.

Но ночью из одиннадцати трупов четверых утащили. Наверное, родственники. Ещё за одним пришла целая делегация рыдающих баб, когда мы утром уже грузили тело Устоса в машину. А кто и как похоронил остальных - мы так и не узнали, да и не стремились.

Тело Устоса всю ночь пролежало на столе. Батя достал из запасов две свечи, и поставил по обе стороны его головы. Зажёг.

Пришла вся такая испуганная, молчаливая Элеонора. Она всё это дело видела из окна, заперлась за своей тяжеленной сейфовой дверью. Мы дома в молчании поужинали, потом снова пошли к Устосу. Там, при горящих у изголовья Устоса свечах, в полутьме, я со всеми подробностями рассказал произошедшее. Нам не мешали. Никто из соседей не рискнул к нам присоединиться в этот вечер; все были слишком напуганы, и с наступлением темноты сидели по квартирам тихо, как мыши.

Дата добавления: 2015-07-25