Аннотация 17 страница

Когда они выезжали из города, Липпи неожиданно растрогался. Под ослепительными лучами солнца городок казался белым и тихим, единственными признаками жизни в нем были вдова и ее козы. Всего-то десяток домов, и городом не назовешь, но Липпи все равно растрогался. Он вспомнил, когда-то там был еще один салун, в котором работали пять мексиканских шлюх. Он частенько туда наведывался и здорово веселился. Это было до того, как он заработал дыру в животе. Он никогда не забывал этих веселых девок, которые все норовили усесться к нему на колени. Одна, которую звали Мария, спала с ним только потому, что ей нравилось, как он играет на пианино. Вот это были годы!

При этих воспоминаниях глаза его наполнились до краев, так что его последний взгляд на Лоунсам Дав был сквозь пелену слез. Пыльная улица, казалось, колыхалась, как в сильный ливень.

Август заметил, что Липпи плачет, слезы так и бегут по щекам вдоль носа и стекают за отвислую нижнюю губу. Обычно Липпи плакал, только когда бывал под градусом, так что зрелище вполне привычное, хотя на этот раз пьян Липпи не был.

– Если ты болен, – сказал Август строго, – мы тебя с собой не возьмем. Зачем нам больные работники?

– Да не болен я, Гас, – смутился Липпи. Вскоре он почувствовал себя лучше. Лоунсам Дав скрылся из виду, только верхушка церковной колокольни еще виднелась над зарослями карликового дуба. – Странно откуда-то уезжать, верно? – спросил он. – Ведь никогда не знаешь, когда вернешься.

Хотя Ньют хорошо знал, что они не тронутся в путь, пока не спадет жара, он был так возбужден, что почти не спал и не ел. Капитан сказал твердо: сегодня они уезжают. Он предупредил всех работников, что те должны побеспокоиться о своем снаряжении: в пути вряд ли представится возможность что-то отремонтировать.

По сути, это предупреждение касалось только тех, у кого такое снаряжение имелось: Диша, Джаспера, Соупи Джонса и Нидла Нельсона. У братьев Спеттл, например, вообще ничего не было, если не считать одного пистолета со сбитым бойком. У ирландцев тоже ничего не было, кроме того, что им одолжили.

Пи считал, что самой важной вещью для него является его нож Боуи, который он постоянно точил. Дитц просто взял иголку и несколько кусков невыделанной кожи и нашил еще несколько заплат на свои старые штаны из одеяла.

Когда они увидели, что мистер Август подъезжает вместе с Липпи, некоторые работники решили, что это какая-то шутка, но капитан немедленно поручил Липпи лошадей, вызвав тем самым глубокое презрение Боггетта.

– Половина разбегутся, стоит ему махнуть этой губой, – предположил он.

Август изучал переднюю ногу своей основной лошади по кличке Малярия, которая хоть и не отличалась изяществом, но зато была надежной.

– Ты удивишься, Диш, – заметил он, – но Липпи когда-то был неплохим работником. – Я бы на твоем месте помолчал. И ты можешь получить дыру в животе и зарабатывать на хлеб игрой на пианино.

– Я тогда сдохну с голоду, – проговорил Диш. – Мне не довелось научиться играть на пианино.

Когда выяснилось, что ему не придется постоянно встречаться с Джейком и Лореной, его настроение слегка улучшилось. Поскольку они ехали в одном направлении, то ему вполне могла представиться возможность доказать Лорене, что он лучше Джейка как мужчина. Может, придется спасать ее от наводнения или, скажем, от медведя-гризли. Вечерами, сидя вокруг костра, они часто говорили о гризли. Никто никогда их не видел, но Джаспер Фант беспокоился непрерывно, то есть тогда, когда не волновался по поводу возможности утонуть.

Боязнь Джаспера утонуть начала действовать на всех угнетающе. Он так много об этом говорил, что Ньют стал думать: будет чудом, если кто-нибудь не по тонет в каждой встретившейся им реке.

– Ну, если мы столкнемся с этими медведями, Пи сможет проткнуть любого своим ножом, который он все время точит, – сказал Берт Борум. – Он уже, на верное, такой острый, что им слона можно убить.

Пи отнесся к его словам равнодушно.

– Никогда не помешает быть наготове, – заметил он, цитируя любимое выражение капитана.

Калл целыми днями проводил в седле, выбраковывая слабый скот, как лошадей, так и коров. Работал он на пару с Дитцем. Около полудня они отдыхали в тени большого мескитового дерева. Дитц наблюдал, как маленький техасский бычок пытается покрыть корову. Этот бык был не из Мексики. Он прибрел в лагерь однажды утром и незамедлительно прогнал трех более крупных быков, которые попытались напасть на него. Нельзя сказать, чтобы его шкура была окрашена во все цвета радуги, но там присутствовал коричневый, красный и белый цвет с небольшими вкраплениями желтого и черного. Страшен он был чрезвычайно, но бык что надо. Большую часть ночи он трубил; ирландцы его возненавидели, потому что он заглушал их пение.

По правде говоря, никто из ковбоев его не любил. Он мог неожиданно броситься на лошадь, если бывал не в духе, и терпеть не мог спешившихся людей. Однажды Нидл Нельсон спешился, чтобы побездельничать пару минут и оправиться, и маленький бык напал на него так неожиданно, что Нидл вынужден был вскочить на лошадь, еще не закончив писать. Все ковбои покатились со смеху. Нидл так обозлился, что хотел немедленно поймать и прирезать быка, но вмешался Калл. Он считал его хорошим быком, несмотря на дикую расцветку, и хотел сохранить.

– Оставь его, – велел он. – Нам быки в Монтане понадобятся.

Август страшно развеселился.

– Господи, Калл, – произнес он. – Не намереваешься же ты населить тот рай, куда мы направляемся, животными с такой внешностью?

– Он совсем не плох, если не обращать внимания на расцветку, – возразил Калл.

– Черт бы его драл с его расцветкой и характером, – вмешался Нидл. Он знал, что еще долго будут вспоминать, как ему пришлось вскочить на лошадь с болтающимся членом.

– Что же, думаю, пора трогаться, – сказал Калл Дитцу. – Если мы не сдвинемся с места, то никогда ни куда не приедем.

Дитц вообще не очень был уверен, что они куда-нибудь приедут, но держал свои сомнения при себе. Капитану, как правило, удавалось выполнить задуманное.

– Ты у нас будешь разведчиком, – продолжал Капитан. – У нас полно людей, чтобы следить за скотом. Ты должен будешь каждый вечер находить воду и удобное место для ночевки.

Дитц скромно кивнул, но в душе был безмерно горд. Быть разведчиком куда почетнее, чем просто видеть свое имя на вывеске. Это доказывало, как высоко ка питан его ценит.

Когда они вернулись к фургону, то увидели, что Август смазывает ружье. Липпи обмахивался своей шляпой, а остальные сидели, мучаясь от жары.

– Ты стадо уже посчитал? – спросил Калл Августа, у которого была редкая способность пересчитывать животных. Он мог проехать сквозь стадо и пересчитать его. Каллу этот фокус никогда не удавался.

Нет, еще не собрался, – ответил Август. – Может, и посчитаю, если ты мне объяснишь, какая разница, сколько их.

– Полезно знать, со сколькими мы пускаемся в путь, – сказал Калл. – Если мы приведем на место девяносто процентов, можно будет считать, что нам повезло.

– Верно, повезет, если девяносто процентов из нас доберется до места, – заметил Август. – Это твоя идея, Калл. Я же еду, только чтобы взглянуть на страну.

Диш Боггетт дремал под фургоном. Он сел так резко, что ударился головой об его днище. Ему приснился ужасный сон: будто он свалился с обрыва. Сон начался очень мило, он ехал с одной стороны стада. Но скот вдруг превратился в бизонов и неожиданно помчался куда-то. Вскоре животные стали исчезать за каким-то обрывом. Диш заметил его заранее и мог остановить лошадь, но он этого не сделал и тоже полетел с обрыва. Земля была где-то далеко внизу. Он падал и падал, да к тому же лошадь в воздухе перевернулась, так что Диш летел спиной, лошадь сверху. В тот момент, когда он должен был разбиться, он проснулся весь в поту.

– Видишь? – прокомментировал Август. – Мы еще не тронулись, а Диш уже повредил головку.

Калл взял тарелку с едой и отошел в сторону, чтобы спокойно поесть. Он всегда отходил в сторону, чтобы можно было побыть одному и подумать. Раньше, когда у него появилась эта привычка, многие его не понимали. Часто кто-нибудь шел за ним, рассчитывая поболтать. Но вскоре все поняли: ничто не погружает Калла в более глухое молчание, как появление желающего потрепаться человека, когда ему хочется побыть одному.

Практически всю жизнь ему приходилось вести за собой группы людей, хотя, по сути, он никогда не любил сборищ. Если он уважал кого-либо за способности, то эти люди всегда теряли в его глазах, если ему приходилось сидеть среди них и слушать их болтовню или смотреть, как они пьют, играют в карты или бегают за женщинами. Когда ему приходилось слушать других, он обычно чувствовал себя еще более одиноко, чем если бы сидел на милю в стороне под деревом. Он никогда не умел принимать участие в разговоре. Бесконечный треп о картах и женщинах заставлял его ощущать свою отстраненность и даже некоторую необычность. Если это все, о чем они могут думать, тогда им крупно повезло, что есть он и что он может руководить ими. Какой бы нескромной ни была эта мысль, она часто приходила ему в голову.

И чем больше старался он держаться в стороне, тем больше нервировало людей его присутствие.

– Нормальному человеку с тобой рядом не отдохнуть, Калл, – сказал ему однажды Август. – Ты и сам никогда не расслабляешься, так что даже не знаешь, что ты теряешь.

– Фи, – заметил Калл. – Пи постоянно рядом со мной спит, надо думать, он прилично расслабляется.

– Да нет, просто устает, – ответил Август. – Если бы ты его не гонял шестнадцать часов в сутки, он бы нервничал не меньше других.

Поев, Калл отнес тарелку Боливару, который, похоже, решил отправиться с ними. По крайней мере, он не сделал попытки уехать. Калл хотел, чтобы он был с ними, но понимал, что это не так просто. Неладно, если мужчина, у которого есть жена и дочери, уедет, даже не известив семью. Тем более что он вполне может не вернуться. Старый pistolero ничем не был обязан им, поэтому Калл решил с ним поговорить, хоть и делал это без особой охоты.

– Бол, мы сегодня трогаемся, – сообщил он. – Если ты предпочитаешь остаться, я могу с тобой расплатиться.

Бол лишь раздраженно взглянул на Калла и промолчал.

– Я рад, что ты пойдешь с нами, Бол, – проговорил Август. – Из тебя получится мировой канадец.

– А что такое Канада? – спросил Чарли Рейни. Он так и не узнал точно, что это такое.

– Страна Северного сияния, – ответил Август. От жары никто не хотел говорить, так что он приветствовал любой вопрос.

– А что это? – удивился парень.

– Ну, это сияние освещает небо вместо солнца, – объяснил Август. – Вот только не знаю, видно ли оно из Монтаны.

– Интересно, когда мы снова увидим Джейка? – поинтересовался Пи Ай. – Вот ведь непоседа.

– Он здесь был только вчера, – заметил Диш, который не мог скрыть раздражения при одном упоминании этого имени.

– Ну, я смазал свое оружие, – сообщил Август. – Мы можем погнать чейенн, если армия их уже не разогнала.

Калл промолчал.

– Разве не жалко уезжать отсюда, когда здесь такая тишь да благодать благодаря нам? – спросил Август.

– Нет, – ответил Калл. – Нам надо было уехать сразу же.

Он говорил правду. Он не любил границу, ему хотелось в равнины, как бы опасно там ни было.

– Смешная штука жизнь, – философствовал Август. – Весь этот скот и девять десятых лошадей украдены, а ведь когда-то мы были уважаемыми блюстителями правопорядка. Если мы доберемся до Монтаны, нам надо будет заняться политикой. Ты станешь губернатором, если это клятое место когда-нибудь сделают штатом. И будешь подписывать законы против конокрадов.

– Жаль, что нет закона, который я мог бы принять против тебя, – сказал Калл.

– Не знаю, что Ванз без нас будет делать, – заметил Август.

Во второй половине дня они загнали верховых лошадей в специально устроенный веревочный загон, с тем чтобы каждый работник мог подобрать себе по четыре лошади. Дело шло медленно, потому что Джаспер Фант и Нидл Нельсон никак не могли решить, что именно им нужно. Ирландцы и мальчики взяли что осталось, после того как более опытные работники подобрали лошадей себе.

Август вообще ничего не стал подбирать.

– Я собираюсь весь путь проделать на старушке Малярии, – заявил он, – а если нет, то возьму Жирняка.

Когда лошади были распределены, оставалось решить, кто где поедет.

– Диш, ты возьми правый край, – распорядился Калл. – Соупи возьмет левый, и я даю вам в помощь Берта и Нидла.

Диш считал, что как первоклассный работник он будет назначен на определенную позицию, и никто этого его права не оспаривал, но и Берт, и Нидл обиделись, что на другую позицию был назначен Соупи, нанятый позже, чем они.

Парни Спеттл получили задание помогать Липпи с верховыми лошадьми, а Ньют, ребята Рейни и ирландцы должны были подгонять отстающих. Калл удостоверился, что у всех есть шейные платки, чтобы закрыть лицо, потому что в конце стада от пыли житья не будет.

Около часа они возились с фургоном, на который Август смотрел с презрением.

– Этот чертов фургон не доедет и до Бразоса, – предположил он.

– Ну что же, другого у нас нет, – заметил Калл.

– Ты не дал мне никакого задания, да и себе то же, – сказал Август.

– Тут все просто, – ответил Калл. – Я буду отпугивать бандитов, а ты – беседовать с индейскими вождями. Ребята, вы можете позволить стаду растянуться, – велел он работникам. – Мы не очень торопимся.

Август проехал через стадо и, вернувшись, сообщил, что в нем чуть больше двух тысяч шестисот голов.

– Значит, две тысячи шестьсот коров и две свиньи, – заключил он. – Надеюсь, мы никогда больше не увидим эту проклятую Рио-Гранде. Считаю, что один из нас должен произнести речь, Калл. Только вспомни, сколько лет мы мотались вдоль этой реки.

Калл не собирался потакать Августу в его стремлении к драматическим эффектам. Он сел на кобылу и поехал помочь ребятам сдвинуть стадо с места. Особых трудностей это не представляло. Большинство коров были еще дикими, как антилопы, и инстинктивно бросались прочь от всадника. Через несколько минут они уже двигались, растянувшись почти на милю. Ведущие всадники скоро скрылись в кустарнике.

Липпи и братья Спеттл двигались около фургона. Пыль стояла столбом, и они предпочитали держать верховых лошадей подальше от стада.

Боливар сидел в фургоне, положив ружье на колени. Он по опыту знал, что беда приходит внезапно, если во обще приходит, и намеревался быть начеку.

Ньют слышал много разговоров насчет пыли, но обращал на это мало внимания, пока они не сдвинули стадо с места. Вот когда ему пришлось ее заметить, по тому что кроме пыли ничего не было видно. Трава почти вся высохла, и каждое копыто поднимало вверх фонтанчик пыли. Они еще не проехали и мили, как он оказался весь покрыт пылью, причем временами ему казалось, что он заблудился, такой плотной была пылевая завеса. Ньют завязал нос и рот платком, чтобы можно было дышать. Теперь он понял, почему это Диш и другие ковбои так стремились получить место впереди стада. Если пыль будет такой густой всю дорогу, то он вполне может ехать в Монтану с закрытыми глазами. Он не увидит ничего, кроме собственной лошади и нескольких коров, оказавшихся по близости. Медведь-гризли может заявиться и съесть его вместе с лошадью, и никто не хватится до завтрака следующего дня.

Но он не собирался жаловаться. Они двигались в Монтану, и он был членом команды. Он так долго это го ждал, так стоит ли обращать внимание на пыль?

Однако время от времени Ньют слегка отставал. Платок пропитался потом, пыль превратилась в корку, и ему казалось, что он дышит грязью. Ему приходилось снимать платок и колотить им о ногу. Он ехал на Мыши, которому, казалось, тоже требовался платок. От пыли жара становилась еще более непереносимой, или наоборот, от жары терпеть пыль было труднее.

Когда он остановился во второй раз, чтобы вытрясти платок, то случайно увидел, как Шон перегнулся с лошади, как будто его рвет. И Шон, и лошадь совершенно побелели от пыли, как будто их вываляли в пудре, хотя лошадь Шона была темной гнедой.

– Тебе плохо? – заботливо спросил Ньют.

– Не, просто стараюсь сплюнуть, – ответил Шон. – У меня во рту грязь. Никогда не думал, что так будет.

– Я тоже, – признался Ньют. – Пожалуй, нам лучше поторопиться, – с беспокойством добавил он, боясь пренебречь своими обязанностями. Затем, оглянувшись, он, к своему стыду, заметил двадцать или тридцать коров, стоящих сзади. Он в пыли проехал мимо них. Ньют немедленно вернулся, чтобы подогнать их, надеясь, что капитан ничего не заметил. Когда он по вернулся, две дикие телки рванули в сторону. Мышь, как примерная ковбойская лошадь, перепрыгнул через низкий кустарник, чтобы перерезать им путь. У не ожидавшего этого прыжка Ньюта ноги вылетели из обоих стремян, но он все же сумел вернуть телок в основное стадо. Сердце его учащенно билось, отчасти по тому, что он едва не вылетел из седла, и отчасти потому, что чуть не оставил тридцать коров сзади. Судя по началу, ему повезет, если удастся добраться до Монтаны не опозорившись.

Калл и Август ехали рядом в стороне от стада. Местность, по которой они двигались, была открытой и покрытой карликовым дубом. Кое-где попадалось мескитовое дерево. Скоро местность изменится. Первой трудностью станут заросли мескитового дерева, с которыми они обязательно столкнутся по дороге в Сан-Антонио. Только некоторые из работников имели опыт перегонки скота через кустарники, а неудача здесь могла им стоить нескольких сотен голов.

– Как ты думаешь, Гас? – спросил Калл. – Проедем мы через кустарник или лучше дать кругаля?

Август слегка развеселился.

– Так эти коровы что твои олени, только еще резвее, – сказал он. – Что им кустарник? Хуже дело с работниками. Боюсь, что добрая половина себе глаза повыколет.

– Я так и не понял, что ты советуешь, – заметил Калл.

– Дело в том, что я не привык, чтобы со мной советовались. В этот час я обычно сидел на веранде, потягивая виски. А что касается кустарника, так я считаю, что лучше ехать через него, чем кормить комаров у океана.

– Где, по-твоему, окажется Джейк в конце концов? – спросил Калл.

– В могиле, как и мы с тобой, – ответил Август.

– Понять не могу, зачем я задаю тебе вопросы, – заметил Калл.

– Ну, когда я в последний раз видел Джейка, у него в пальце застряла колючка. И он жалел, что не остался в Арканзасе и не дал себя повесить.

Они въехали на небольшой неровный холм и остановились, чтобы оглядеть стадо. Последние лучи солнца просвечивали сквозь облако пыли, окрашивая его в розовый свет. Всадники по краям стада ехали на значительном расстоянии друг от друга, чтобы дать скоту больше простора. Стадо состояло в основном из длиннорогих коров, тонких и легких, окрашенных в самые разнообразные цвета. Всадников в хвосте стада почти не было видно из-за розовой пыли.

– Эти парни, что едут в хвосте, и спешиться не смогут, если мы не найдем лопату и не откопаем их, – про говорил Август.

– Ничего, обойдутся, – сказал Калл. – Они молодые.

День стоял ясный, и они могли видеть далеко, вплоть до Лоунсам Дав, реки и Мексики. Август жалел, что не привязал кувшин к седлу, ему захотелось посидеть тут на холме часок и немного выпить. Хотя ничего хорошего о Лоунсам Дав как о городе сказать было нельзя, ему казалось, что если он выпьет, то обязательно расчувствуется.

Калл просто сидел и рассматривал скот. Август понял, что он не испытывает никакого сожаления, покидая город и границу.

– Странно, что у меня такой партнер, как ты. Калл, – произнес Август. – Если бы мы встретились сейчас, а не тогда, много лет назад, сомневаюсь, что у нас нашлась бы пара слов, чтобы сказать друг другу.

– Тогда я жалею, что это не произошло сейчас и ты не довольствуешься парой слов, – заметил Калл.

Хотя с виду все было мирно и тихо, он испытывал странное чувство по поводу того, что они затеяли. Он слишком быстро убедил себя, что этот переход необходим. Было необходимо бороться с индейцами, чтобы за селить Техас. Было необходимо защищать границу, иначе мексиканцы захватили бы Техас. Но не было та кой острой необходимости гнать этот скот. Он не испытывал приключенческого азарта, хотя, возможно, он еще придет, когда они покинут населенный район.

Август, умевший практически всегда читать его мысли, и на этот раз догадался, о чем он думает на этой верхушке холма.

– Надеюсь, тут для тебя трудностей с избытком, Калл, – заявил он. – Надеюсь, что ты счастлив. Если нет, я сдаюсь. Если ты меня спросишь, то я скажу, что гнать весь этот тощий скот к черту на рога – достаточно забавный способ поддерживать интерес к жизни.

– Не спрошу, – ответил Калл.

– Понятно, но ведь ты вообще редко спрашиваешь, – проговорил Август. – Ты должен был бы умереть при исполнении служебных обязанностей, Вудроу. Ты бы это здорово сумел. Все дело в том, что ты жить не умеешь.

– А ты умеешь?

– Еще как. Я прожил сто лет на твой один год. Я бы здорово разозлился, если бы мне пришлось умереть при исполнении служебных обязанностей, потому что я ни кому не обязан, да и ты тоже, Вудроу. Мы просто хотим разбогатеть.

– Во всяком случае, в Лоунсам Дав мы не разбогатели, – сказал Калл. Он увидел возвращающегося с северо-запада Дитца, который должен был привести их к месту ночевки. Калл ему обрадовался, поскольку здорово устал от Августа и его разговоров. Он пришпорил кобылу и спустился с холма. Только подъехав к Дитцу, Калл осознал, что Август не поехал за ним. Он все еще сидел на старушке Малярии и с холма наблюдал за скотом и закатом.

Джули Джонсона с детства отучали жаловаться, вот он и не жаловался, но если говорить правду, то этот год был самым тяжелым в его жизни: столько всего пошло наперекосяк, что трудно решить, на что в первую очередь обращать внимание.

Его помощник Роско Браун, которому было сорок восемь, тогда как Джули только двадцать четыре, жизнерадостно уверил его, что рост неприятностей – явление обычное, к которому следует привыкнуть.

– Ага, и раз уж тебе двадцать четыре, то пощады не жди, – сказал Роско.

– Я и не жду, – заметил Джули. – Просто хотелось бы, чтобы неприятности случались по очереди. Тогда бы я справился, я думаю.

– Ну, тогда тебе не следовало жениться, – объявил Роско.

Это замечание показалось Джули странным. Он и Роско сидели перед тем, что в Форт-Смите считалось тюрьмой. Там была всего одна камера, и замок к тому же не работал, так что, когда возникала необходимость кого-нибудь туда посадить, они обматывали проволокой засов.

– Не понимаю, какое это имеет значение, – проговорил Джули. – И вообще, откуда тебе знать? Ты ведь никогда не был женат.

– Верно, но глаза-то у меня есть, – ответил Рос ко. – Вижу, что вокруг меня происходит. Вот ты взял да и женился, и оглянуться не успел, как пожелтел. Ты и сейчас желтый, – добавил он.

Эльмира не виновата, что я заболел желтухой, – сказал Джули. – Я заразился по дороге в Миссури, черт бы все побрал.

Роско сказал правду, Джули до сих пор был желтоват и слабоват, и Эльмира выражала недовольство обоими этими обстоятельствами.

Скорей бы ты снова побелел, – сказала она в это утро, хотя он значительно посветлел за последние две недели. Эльмира – маленькая тощая брюнетка с плохим характером. Они были женаты всего четыре месяца, и, с точки зрения Джули, самым неприятным сюрпризом для него явилась ее вспыльчивость. Она требовала, чтобы все было сделано немедленно, а он любил во всем методичность. В первый раз она наорала на него за медлительность через два дня после свадьбы. А теперь она, казалось, утратила всякое к нему уважение, если таковое и имелось. Иногда ему приходило в голову, что она никогда его не уважала, но если так, то зачем было выходить за него замуж?

Ага, вот и Пич, – объявил Роско. – Бен, видно, совсем рехнулся, раз женился на этой бабе.

Послушать тебя, так мы все, Джонсоны, рехнулись, – раздраженно заметил Джули. Роско не имел никакого права критиковать его покойного брата, хотя если честно признаться, то Пич была далеко не самой любимой его невесткой. Он так и не понял, отчего Бен звал ее Пич, ведь она была огромной и скандальной и уж никак не напоминала бархатистый ароматный плод.

Пич пробиралась через улицу, которая на этот раз была менее грязной, чем обычно, вследствие сухой погоды. Она почему-то тащила красного петуха. Пич была самой крупной женщиной в городе, фактически шести футов ростом, в то время как Бен в семье был самым маленьким. Кроме того, Пич болтала без умолку, так что Бен иногда недели по три не произносил ни слова, несмотря на то что был мэром города. Пич и сейчас говорила без конца, хотя Бен умер.

Вот уже шесть недель все в Форт-Смите знали, что Пич не оставит Джули в покое.

– Привет, Джули, – сказала Пич. Петух несколько раз взмахнул крыльями, но Пич встряхнула его, и он ус покоился.

Джули приподнял шляпу, Роско последовал его примеру.

– Откуда у тебя этот петух? – спросил Роско.

– Это мой петух, но он все время сбегает из дома, – ответила Пич. – Я нашла его у магазина. Если он не поостережется, его сожрут скунсы.

– Если он не поостережется, значит, он такую судьбу заслужил, – рассудил Роско.

Пич всегда раздражал Роско, которому, с ее точки зрения, не хватало уважения к людям. Он сам был немногим лучше преступника, так она думала, и она возражала, чтобы его назначили помощником шерифа, хотя в Форт-Смите выбирать было особенно не из кого.

– Когда ты собираешься поехать за убийцей? – спросила она Джули.

– Да довольно скоро, – ответил он, хотя чувство вал себя усталым при одной мысли о том, чтобы гнаться за кем-то.

– Пока ты тут сидишь, он переберется в Мексику или еще куда, – заметила Пич.

– Я рассчитываю найти его где-то у Сан-Антонио, – успокоил Джули. – Мне кажется, у него там друзья.

При этом замечании Роско хмыкнул.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Два самых знаменитых техасских рейнджера, вот кто его друзья. Джули повезет, если его самого не повесят. Если хочешь знать, Джейк Спун того не стоит.

– Речь не идет о том, чего он стоит, – заявила Пич. – Бен того стоит. Он был моим мужем, братом Джули и мэром этого города. Кто, по-твоему, следил за тем, чтобы тебе платили жалованье?

– У меня такое жалованье, что за ним и следить не стоит, – возразил Роско. – Тут любой карлик справится. – Он получал тридцать долларов в месяц и считал, что ему сильно недоплачивают.

– Ну, если бы ты это жалованье отрабатывал, этот парень не смог бы сбежать, – продолжала Пич. – Ты мог его пристрелить, он вполне это заслужил.

Роско с досадой чувствовал, что многие в городе обвиняют его в том, что Джейк сбежал. По правде говоря, это убийство привело Роско в смущение, потому что Джейк ему нравился куда больше, чем Бен. К тому же все удивились, обнаружив Бена посреди улицы с большой дырой в груди. Все удивились, Пич даже грохнулась в обморок. Половина народа в салуне решили, что Бена пристрелил мясник, так что к тому времени, когда они разобрались, что и как, Джейка давно и след простыл. Разумеется, то был несчастный случай, но Пич думала иначе. Ей необходимо было, чтобы Джейка повесили, и она бы этого добилась, не смойся Джейк вовремя.

Джули слышал все это раз двадцать или тридцать, версии различались в зависимости от того, кто рассказывал. Он чувствовал угрызения совести по поводу того, что своевременно не выгнал Джейка из города. Разумеется, неплохо бы было, если бы Роско сразу арестовал Джейка, но Роско никогда никого не арестовывал, за исключением старика Дартона, единственного пьяницы в штате, с которым, Роско считал, может справиться.

Джули не сомневался, что может найти Джейка и привезти его назад. Игроки рано или поздно появлялись в каком-нибудь городе, и их всегда можно было разыскать. Если бы не желтуха, он отправился бы за ним незамедлительно, но уже прошло шесть недель, так что ехать теперь надо было дальше.

Все дело заключалось в том, что Эльмира не хотела, чтобы он ехал. Она считала оскорблением, что он вообще размышляет по этому поводу. То, что Пич ее не любила и часто к ней придиралась, еще ухудшало ситуацию. Эльмира утверждала, что выстрел был случайным, и откровенно полагала, что Джули не должен позволять Пич заставлять его предпринять такое длительное путешествие.

Пока Джули ждал, когда Пич уйдет, петуху надоело, что его так цепко держат, и он пару раз клюнул Пич в руку. Не колеблясь ни минуты, Пич схватила его за голову, покрутила несколько раз и свернула ему шею. Его тело отлетело в сторону, где и осталось лежать, подергиваясь. Пич зашвырнула голову в кусты около тюрьмы. Ни капли крови не попало на нее, она вся вылилась из обезглавленного петуха в пыль на дороге.

– Это научит его, как клеваться, – заключила Пич. – Во всяком случае, я съем его сама, а не доставлю этого удовольствия скунсу. – Она пошла, подобрала петуха за ноги и держала его в вытянутой руке, пока он не перестал дергаться. – Вот что, Джули, – продолжила она. – Я надеюсь, ты поторопишься. Если ты и желтоват слегка, это не значит, что ты не можешь ездить верхом.

– Вы, Джонсоны, вечно женитесь на поганых бабах, – заметил Роско, когда Пич отошла на приличное расстояние.

– Ты это о чем? – спросил Джули, строго глядя на Роско. Он не позволит своему помощнику критиковать свою жену.

Роско пожалел, что высказался. Джули болезненно реагировал на все, что касалось его молодой жены. Возможно, потому, что она была на несколько лет его старше и уже побывала замужем. В Форт-Смите вообще считали, что она одурачила Джули, поскольку была из Канзаса и о ее прошлом никто почти ничего не знал.

Дата добавления: 2015-07-16