Отдел третий. Государство 8 страница

Совершенно иначе обстоит дело с правовой мощью, которая составляет специфическое свойство публичного субъективного права. Эта правовая мощь неотделима от личности без ее умаления. Притом те правовые способности, которыми правовой порядок наделяет личность, представляют собою устойчивый и пребывающий элемент в постоянной смене частно-правовых достояний. Объясняется это тем, что эти правовые способности основаны на длительном отношении между индивидуумом и государством. Но если постоянные свойства и способности, которыми правовой порядок наделяет индивидуума, составляют его субъективно-публичное состояние (status) или его личность, то личность есть прежде всего так же нечто потенциальное, как и частное субъективное право. Эти притязания, однако, предъявляются к государству, их предмет всегда заключается в предоставлении того, что не может быть добыто индивидуальным действием. Далее, публично-правовая квалификация индивидуума покоится на строго личном отношении

между ним и государством. Поэтому содержанием ее не является власть распоряжения ею, как в частном праве. Публично-правовое состояние может быть предметом распоряжения самое большее в форме отречения.

Охарактеризовав таким образом различие в проявлениях частного и публичного субъективного права, Г. Еллинек затем определяет его в краткой формуле. «Частно-правовые притязания, – говорит он, —могут возникнуть из прав или (частно-правовых) состояний, публично-правовые – всегда непосредственно из какой-либо квалификации личности. В особенности частно-правовому отношению – право и притязание противопоставлено публично-правовое – состояние и притязание. Но в то же время возникающие из принадлежности к частно-правовому союзу (семье, обществу) отношения между состоянием и притязанием обнаруживают далеко идущую аналогию с отношениями, принадлежащими публичному праву». Однако Г. Еллинек считает нужным особенно подчеркивать, что «состояние, юридически обосновывающее публично-правовое притязание, есть правоотношение, а не право».

Вскрыв и проанализировав вышеизложенным способом во всевозможных направлениях различие между частным и публичным субъективным правом, Г. Еллинек в заключение указывает, что его различие отнюдь не создает основания для отрицания индивидуально-правовой природы публицистических притязаний. Она не подлежит сомнению. Да и несмотря на обнаруженные различия, много существенных черт свидетельствуют о том, что здесь мы имеем лишь два разветвления одного и того же субъективного права. На основании этих общих черт мы с полным правом можем утверждать, что частное и публичное субъективное право являются членами одного единого логического целого.

Продолжая свой юридико-догматический анализ субъективно-публичных прав, Г. Еллинек при помощи вскрытых им элементов его определяет в дальнейшем развитии своей теории руководящие начала для более точного разграничения субъективного и объективного права. Он указывает на то, что к специфическим признакам публичного субъективного права принадлежит то обстоятельство, что здесь одно и то же лицо и предоставляет правовую защиту, и оказывается прямо или косвенно правообязанным. Лицом этим является государство. Но выполнять свои обязанности государство может только в том случае, если оно ограничит себя, направив свою деятельность в пользу своих подвластных. Ограничение это может быть создано только объективным порядком, причем нормы объективного права должны предписывать государственным органам определенные действия или же бездействие. Таким образом, публичное субъективное право подданного не только создается и охраняется, но и осуществляется путем объективного права. Вследствие этого публичное субъективное право кажется призрачным: возникает обманчивое представление, что там, где обыкновенно усматривается публичное субъективное право, существует только объективное право, а то, что называют субъективным правом, есть только рефлекс объективного права. Отсюда и вытекает задача, заключающаяся в том, чтобы провести более точную границу между публичным субъективным правом и правом объективным.

Г. Еллинек указывает на то, что здесь перед нами возникает научная проблема, касающаяся самого существа субъективного публичного права и имеющая чрезвычайно важное значение как для теории, так и для практики. Ее теоретическое значение обусловлено также тем, что она связана с одной из основных проблем общей теории права. Для практики правильное решение ее имеет громадное зна-

чение потому, что от этого решения зависит всякий частный приговор о праве в области публичного права.

Чтобы решить эту проблему, нужно, по мнению Г. Еллинека, познать целевое отношение норм публичного права к человеческим интересам. Он исходит из того положения, что все публичное право существует в общем интересе, который тождествен с государственным интересом. Но общий интерес далеко не тождествен с суммой единичных или индивидуальных интересов всех граждан, составляющих государство. Более вдумчивое отношение к смыслу общего интереса заставляет придти к убеждению, что общий интерес – это коллективный интерес, выведенный часто из противоречия индивидуальных интересов, на основе господствующих воззрений эпохи и специальных отношений каждого государства; при этом общий интерес может выступать и иногда даже необходимо выступает против индивидуальных интересов как чуждый и даже враждебный им.

Само собой понятно, что каждая норма объективного права должна служить государственным целям, т.е. она установлена в общем интересе. Но отнюдь не необходимо, чтобы каждая правовая норма должна была служить и индивидуальным целям. Конечно, правовой порядок заключает в себе составные части, которые существуют в индивидуальном интересе, но только постольку, поскольку способствование индивидуальным интересам представляется в общем интересе. Но в то время как нормы публичного права предписывают в общем интересе государственным органам известные действия или воздержание от них, результат этих действий или бездействий может приносить пользу известным индивидуумам, хотя правовой порядок совсем не имел намерения расширять правовую сферу именно этих лиц. В таких случаях и можно говорить о рефлективном действии объективного права.

Когда, наконец, ставится вопрос о признаке, позволяющем отделить нормы, обосновывающие индивидуальное право, от норм, создающих только объективное право, то этот вопрос приходится решать на основании или формального, или материального критерия. Юрист-догматик стремится прежде всего опереться на формальный критерий, так как на основании его вопрос решается легко и просто. Само собой понятно, что там, где по природе вещей или в силу прямого отказа в правовой защите индивидуальное притязание исключено, там налицо только объективное право. Напротив, формально позитивные правовые притязания возникают в области интересующих нас здесь отношений между индивидуумом и государством путем прямого признания индивидуализированного притязания на правовую защиту. Но при помощи этого формального критерия вопрос не может быть решен во всю ширь. Им нельзя удовлетвориться даже для_практических целей. Судья часто сам должен решать, предоставлены ли в том или ином случае отдельному лицу правовые пути. При отсутствии позитивно-правовых определений этот вопрос должен решаться на основании материального критерия. К тому же и правовой порядок часто предоставляет индивидуальным интересам, заслуживающим быть защищенными, лишь неполную защиту, которая не превращает эти интересы в формально-правовые интересы. Но в свою очередь материальный критерий, с позитивно-правовой точки зрения, сводится к констатированию явно выраженного или необходимо подразумеваемого признания со стороны правового порядка какого-либо индивидуального интереса. Так как, однако, явно выраженное признание всегда устанавливает формальный критерий, то, следовательно, с узко-позитивной точки зрения, материальный критерий совпадает с формальным.

В противоположность этому сам по себе материальный критерий гораздо шире формального. Чтобы оценить его значение, нужно его рассматривать с историко-

политической и общетеоретической точек зрения. Тогда мы увидим, что ход правового развития ведет к тому, чтобы материально-индивидуальные интересы постепенно получали и формальное признание со стороны действующих право-порядков. В частности, этому особенно способствовало введение в современных правовых государствах упорядоченной административной юстиции[352][4]. Но еще громадное количество несомненных материальных интересов, чрезвычайно важных для индивидуума, ждет своего формально-правового признания. Чем руководствоваться, когда требуется решить, заслуживают ли те или иные материальные интересы индивидуумов формально-правового признания, – это вопрос политики права. Чтобы правильно решить его, нужно обладать научно обоснованной руководящей точкой зрения. Такую руководящую точку, как мы увидим в следующем очерке, может дать и действительно дает общая теория права и государства при том условии, что она методически вполне правильно обоснована.

Мы отступили в наших последних замечаниях от точного изложения взглядов Г. Еллинека на субъективно-публичные права. Г. Еллинек, стремясь все время оставаться исключительно на юридико-догматической почве, рассматривает вопрос о материальном критерии, позволяющем разграничить субъективное и объективное право, или установить правильное соотношение между общим и индивидуальным интересом, придерживаясь, с одной стороны, точки зрения de lege lata, с другой – de lege ferenda [С точки зрения закона, который действует; с точки зрения закона, в котором есть необходимость, который желателен (лат.).]. Но именно тут мы уже совсем не можем следовать за Г. Еллинеком. При всем глубоком уважении к его труду и признании длительного и пребывающего значения за многими из полученных им научных результатов, мы коренным образом расходимся с ним, как это будет видно из дальнейшего, относительно методов, с помощью которых должен решаться этот научный вопрос.

Чтобы закончить наше изложение теории субъективных публичных прав, выработанной Г. Еллинеком, мы должны теперь, после того как мы ознакомились с его определением, обоснованием и отграничением публичных субъективных прав, дать краткую характеристику его системы и классификации этих прав. Основная черта публичных субъективных прав, как показывает Г. Еллинек, заключается в том, что они неотделимы от носителя этих прав без того, чтобы не умалить его личность. Отказ монарха от короны или лишение граждан избирательных прав вследствие изменения конституции приводят к тому, что как тот, так и другие не могут больше совершать известных действий с правовыми последствиями. Их дееспособность изменена, их правовая мощь сокращена, они потерпели capitis deminutio [Потеря гражданских прав (лат.).]. В этих случаях самое положение личности как члена государства становится иным. В противоположность этому какое бы то ни было приращение или уменьшение частных прав у кого-нибудь, поскольку с ними не связаны какие-либо определенные публично-правовые последствия, неспособно расширить или сузить личность.

Из этого Г. Еллинек выводит заключение, что самая личность есть публично-правовая категория. По его мнению, человек является носителем прав только в качестве члена государства. Ведь быть носителем прав – это значит не что иное, как быть причастным правовой защите. «Существо, – говорит Г. Еллинек, – возводится в субъект права, в личность в первую линию благодаря тому, что государство признает за ним способность призвать к действию его правовую защиту.

Поэтому государство само создает личность». Конечно, современное государство признает эту способность не только за своими гражданами, но за всяким человеком, который подпадает под его властвование. Однако далее, основываясь на том, что личность есть явление публично-правового порядка, Г. Еллинек приходит к заключению, что все частное право возвышается на фундаменте публичного права. Нет частного права, предпосылкой которого не являлось бы определенное публицистическое свойство личности. Те способности, которые составляют основание частно-правовых действий, означают не что иное, как то, что субъект наделяется свойством, благодаря которому может быть призвана правовая защита государства в его личном интересе. При этом государство обязано в индивидуальном интересе этого субъекта, смотря по обстоятельствам, или предпринять известные действия, или отказаться от таковых.

Вместе с этим, по мнению Г. Еллинека, и решается вопрос, возбуждавший много спора, есть ли личность право или нет. Он утверждает, что тот, кто признает личность правом, тот закроет себе путь к познанию самого основания действующей правовой системы. По его словам, «с теоретической точки зрения, личность есть отношение индивидуума к государству, сообщающее ему известное свойство (квалификацию). Поэтому, рассматриваемая юридически, она есть состояние, status, с которым могут быть связаны отдельные права, но которое само не есть право. Право имеют, личностью бывают. Содержанием права является обладание, содержанием личности – бытие».

Согласно с этим, личность индивидуума – не постоянная, а переменная величина. Путем закона или другого правоизменяющего акта она может быть расширена или умалена. Поэтому принцип равноправия, как его формулируют современные конституции, означает не гарантию равного правового достояния, а также не равную правоспособность, а только то, что при равных объективных и субъективных условиях одному индивидууму не может быть присвоена большая личность, чем другому. С другой стороны, можно установить, как общее правило, постепенный рост личности. Это объясняется тем, что главное содержание всех социальных и политических движений Нового времени составляет борьба за расширение личности.

Создавшееся в современном правовом государстве отношение между государством и индивидуумом придает соответственный характер самому государству. Свойственная ему государственная власть есть власть над свободными, т.е. над лицами. Поскольку государство признает личность, оно само ограничено. Ограничения эти распространяются в различных направлениях. В соответствии с ними создаются различные квалификации граждан. Таким образом, благодаря тому, что человек принадлежит к государству, благодаря тому, что он является его членом, он квалифицируется в различных направлениях. Возможные отношения, в которые он становится к государству, создают для него ряд состояний (статусов), имеющих правовое значение. Притязания, которые являются результатом этих состояний, образуют то, что называется субъективными публичными правами. Последние состоят, следовательно, из притязаний, которые основываются непосредственно на правовых состояниях.

Итак, в силу принадлежности к государству у индивидуума создается ряд состояний, определяемых отношением между ним и государством. Прежде всего он находится в подчинении у государства, составляющем основание всякой государственной деятельности. Это – пассивное состояние (status subjectionis), при

котором исключено самоопределение и личность. Абсолютная личность, которая ни в одном пункте не была бы обязана подчиняться государству, противоречила бы существу государства. Всякая личность есть нечто относительное, т.е. ограниченное. Личность самого государства в этом случае не составляет исключения. Призванное для выполнения известных целей, государство ограничено в своей дееспособности, так как оно необходимо должно признавать личность своих граждан. Оно организовано так, что его собственный правопорядок его обязывает. В силу этого взаимного ограничения отношение между государством и единичной личностью приводит к тому, что они являются взаимно друг друга дополняющими величинами. Вместе с ростом индивидуальной личности уменьшается объем пассивного состояния, т.е. суживается область государственного господства. Однако параллельно с этим идет и обратный процесс распространения государственного господства на новые области, так как социальные и культурные задачи государства непрерывно растут.

Но далее господство государства является ограниченным в принципе и осуществляемым в общественном интересе. Это господство не над безусловно подданными, а над свободными. Члену государственного общения присуще поэтому свободное от подчинения государству и исключающее его господство состояние, в котором он сам господин. Это область индивидуальной свободы, негативного состояния (status libertatis), в ней строго индивидуальные цели удовлетворяются свободной деятельностью личности.

Рассматривая дальше отношение между государством и индивидуумом, мы видим, что вся деятельность государства выполняется в интересах подвластных. Государство при осуществлении своих задач признает за индивидуумом правовую способность привлекать в своих интересах государственную власть и пользоваться государственными учреждениями. Этим путем оно гарантирует индивидууму притязания положительного характера; следовательно, оно признает за ним позитивное состояние (status civitatis), которое составляет основание для всей совокупности государственных действий, служащих индивидуальным интересам.

Наконец, самая деятельность государства возможна только при посредстве действий, выполняемых индивидуумами. Государство само признает у индивидуума способность действовать за государство; благодаря этому оно наделяет его состоянием усиленной, квалифицированной, активной гражданственности. Отсюда и возникает активное состояние или состояние активной гражданственности, в котором находится тот, кто уполномочен осуществлять так называемые политические права.

Этими четырьмя состояниями – пассивным, негативным, позитивным и активным – исчерпывается, как это установил Г. Еллинек, положение индивидуума в качестве члена государственного союза. Иначе говоря, публично-правовое положение индивидуума может рассматриваться с четырех сторон: индивидуум или исполняет обязанности по отношению к государству, или свободен от вмешательства государства, или предъявляет требования к государству, или же действует за государство. Эти четыре состояния образуют восходящую линию. Сперва индивидуум, повинуясь государству, как бы лишен личности, затем за ним признается сфера деятельности, свободная от государственного вмешательства, далее само государство обязывает себя к деятельности на пользу индивидуума, пока наконец воля индивидуума ни получает участия в самом осуществлении государственной власти или даже ни признается носительницей этой власти.

Мы можем этим закончить наше изложение теории субъективных публичных прав, выработанной Г. Еллинеком. Выше мы передали наиболее существенные положения из общей области исследования. Особую часть своего исследования Г. Еллинек посвящает более подробному рассмотрению и анализу сперва каждой из трех категорий субъективных публичных прав отдельных лиц, затем субъективно-публичным правам государств, публично-правовых союзов и частных обществ и, наконец, заключительным замечаниям. Всех этих более или менее детальных вопросов мы можем здесь и не касаться, тем более что связанная с ними принципиальная проблема об отношении между государством и личностью составит содержание следующего очерка.

Со времени появления первого издания исследования Г. Еллинека скоро исполнится четверть столетия. За это время оно не только не утратило своего значения, но его значение, можно сказать, даже возросло, поскольку его учение все более и более углубленно понимается и дает толчок к постановке все новых и новых проблем. Наряду с этим некоторые из установленных им положений получили всеобщее признание и превратились в бесспорное научное достояние. К тому же за это время не появилось ни одного исследования, которое хоть сколько-нибудь могло бы его заменить. Напротив, интерес к исследованию Г. Еллинека все возрастал, и запрос на него был настолько силен, что оно должно было выйти во втором издании, а это почти единственный случай переиздания монографического труда по публичному праву.

Но, конечно, труд Г. Еллинека встретил также живой отклик в научной юридической литературе; за истекшие годы с момента его выхода не было недостатка в критических исследованиях, в выражениях несогласия и даже в опровержениях, направленных против него. Так, уже спустя год после его появления австрийский ученый Фр. Тецнер опубликовал критический разбор его, который по своим размерам равен почти половине труда Г. Еллинека. В своих критических замечаниях Фр. Тецнер, исходя из действующего австрийского публичного права, и в частности, из практики австрийских административных судов, решает целый ряд вопросов иначе, чем Г. Еллинек. Из предложенных Г. Еллинеком решений общих проблем Фр. Тецнер считает особенно не соответствующим действующему правопорядку разграничение Г. Еллинеком частного и публичного субъективного права по признаку, с одной стороны, дозволенности (dtirfen), с другой – создаваемой самим правопорядком правовой мощи (konnen)[353][5].

Ряд других авторов также высказался в этом вопросе против Г. Еллинека[354][6]. Но Г. Еллинек с полным правом отстранил эти возражения как несостоятельные; он ответил на них, что признает только имманентную критику, т.е. критику, исходящую из тех же предпосылок, которые он устанавливает, и что, с его точки зрения, те случаи субъективных публичных прав, в которых хотят видеть дозволение, заключают в себе предоставление правовой мощи. По тому же вопросу относительно разграничения частного и публичного субъективного права было высказано и другое возражение, выдвигавшее против теории Г. Еллинека очень важные формально-логические соображения. Один из критиков этой теории нашел, будто она превращает два вида субъективного права – частное и публичное – в безусловные противоположности и, таким образом, делает невозможным

одно общее родовое понятие субъективного права[355][7]. Однако возражение это нельзя признать основательным, так как Г. Еллинек в качестве родовых элементов субъективного права установил волю и интерес, частное же и публичное субъективное право он разграничил по различию способов проявления индивидуальной воли в том и другом случае. Следовательно, у Г. Еллинека как определение субъективного права, так и разделение его на виды совершенно безукоризненно в формально-логическом отношении.

По вышеприведенным примерам возражений против теории Г. Еллинека можно судить об их характере. Приводить и разбирать их все и каждое в отдельности представляется нам малоинтересным и теоретически бесплодным. Но общая, всем им свойственная черта заслуживает того, чтобы на нее обратить специальное внимание. Их общее свойство в том, что все они в конце концов предлагают только новую комбинацию одних и тех же элементов субъективного права, причем эти элементы были уже так или иначе проанализированы и сведены в одно целое Г. Еллинеком. Конечно, раз дано известное число элементов, которые должны быть объединены в одно понятие, то, производя требуемое объединение, можно комбинировать эти элементы различным образом. Сам Г. Еллинек пошел в этом случае навстречу своим оппонентам. В различных изданиях своего исследования он дал яркий пример того, как различно можно комбинировать одни и те же элементы. Если мы сравним второе издание его исследования с первым, то увидим, что в самом существенном пункте, именно в вопросе о том, что такое субъективное право, он, не меняя составных элементов при определении субъективного права, коренным образом изменил их взаимное соотношение. В первом издании он определил субъективное право как «благо или интерес, охраняемые путем признания волевой мощи человека», во втором издании— как «признанную и охраняемую правовым порядком волевую мощь человека, направленную на какое-нибудь благо или интерес»[356][8]. В предисловии ко второму издании своего исследования, отмечая произведенные в нем изменения, Г. Еллинек говорит, что он «иначе формулировал» свое определение понятия субъективного права. Но дело тут далеко не в одной формулировке. Мы, несомненно, имеем здесь два различных определения. Ведь ясно, что в первом определении в качестве наиболее существенного элемента выдвинуто благо или интерес, т.е., согласно теории самого Г. Еллинека, элемент материальный, а во втором – волевая мощь, т.е. элемент формальный. Следовательно, взаимное соотношение этих двух элементов, установленное во втором определении, прямо противоположно тому, которое было установлено в первом. Интересно, что при этом Г. Еллинек не счел нужным изменять своего теоретического построения в остальных его частях.

Возможность различным образом комбинировать составные элементы, выделяемые при анализе какого-нибудь правового явления, и этим путем получать различные определения его надо признать основной чертой юридико-догматического метода, работающего исключительно при помощи формально-логических обобщений и классификаций. Эту особенность тех результатов, к которым приводит юридико-догматический метод, можно показать на определениях любого правового института, вырабатываемых в современной юридической литерату-

ре. Но особенно ясно это видно на тесно связанном с интересующей нас здесь проблемой понятии субъекта права и, в частности, на той судьбе, которую это понятие испытало уже после выхода второго издания исследования Г. Еллинека. Многим кажется, что благодаря трудам Ю. Биндера и Э. Гёльдера о юридическом лице понятие субъекта права должно быть отныне преобразовано[357][9]. Раньше, как известно, существенным для субъекта права считалось обладание правами, ибо это понятие конструировалось так, чтобы в него могли быть включены и так называемые недееспособные субъекты права, т.е. дети и психически ненормальные. Но Ю. Биндер и Э. Гёльдер, исследуя юридическое лицо, пришли к заключению, что для него, да и вообще для субъекта права важно совершение юридических сделок, т.е. дееспособность, а не обладание правами, т.е. правоспособность. Итак, понятие субъекта права, еще недавно казавшееся прочно установленным, подверглось в трудах вышеназванных ученых полному перевороту.

Здесь мы и имеем типичный пример различного определения одного из основных юридических понятий благодаря различному комбинированию элементов, выделяемых при анализе определяемого явления. Конечно, если при решении вопроса о том, кто такой субъект права, исходить из рассмотрения юридического лица, то надо согласиться с Ю. Биндером и Э. Гёльдером, что существенным для субъекта права является дееспособность, а не правоспособность. Ведь когда желают путем закона установить, что какой-либо организации присвоен характер юридического лица, то прибегают обыкновенно к формуле, говорящей о том, что органы такой организации могут ее именем приобретать имущества, заключать сделки, вчинять иски и т.д. С другой стороны, права, которыми обладает юридическое лицо, идут на пользу не ему самому, а его членам и дестинатариям. Следовательно, весь смысл юридического лица, как субъекта права, заключается в его дееспособности. Однако едва мы усвоим этот новый взгляд на субъекта права, как в силу логической последовательности нам придется иначе конструировать и некоторые другие понятия, так как тогда, например, дети и психически ненормальные не будут субъектами права, хотя они являются обладателями прав. Таким образом, все смежные области юридических понятий придется перестроить и приспособить к новоустановленной комбинации элементов. Но ясно, что это не единственное решение вопроса о том, кто такой субъект права. Ведь могут явиться другие юристы-исследователи, которые сделают специальным предметом своего исследования юридическое положение детей и психически ненормальных. Они признают обладание правами со стороны этих членов общества таким важным и основным фактом современного правопорядка, что будут энергично доказывать необходимость строить понятие субъекта права на правоспособности и относить дееспособность к придаточным элементам. Впрочем, и без этих новых исследователей до недавнего времени считалось бесспорным, что субъектом права является тот, кто правоспособен, а большинство юристов и до сих пор держится такого мнения.

Кто же в данном случае прав? Следуя юридико-догматическим методам, можно с одинаковым успехом и основанием доказывать и то, и другое положение[358][1]. Ведь юридико-догматические методы – это методы формальной логики, а, как мы выяснили выше, формальная логика не может дать критерия для признания

тех или иных признаков существенными[359][2]. Поэтому когда исследователю приходится выбирать из ряда признаков существенный, то в таких случаях обыкновенно решает его личный специальный научный интерес к тому или иному разряду правовых явлений. Так, например, тот, кто более интересуется юридическими лицами, считает существенным для субъекта права дееспособность; напротив, тот, кто более интересуется правовым положением детей и психически ненормальных, считает существенным для субъекта права правоспособность. Само собой понятно, что личный интерес исследователя к тому или другому объекту исследования не может иметь объективного значения; этот критерий имеет чисто субъективный характер. В таком случае правильнее поступает тот, кто, отрицая не только за юридической догматикой, но и вообще за научной юриспруденцией право давать ответы на общие вопросы, ищет их решения в философии права и этике. Такой способ решения интересующего нас вопроса мы находим, например, у В. А. Савальского. Исходя из принципов «Этики чистой воли» Г. Когена, которая есть вместе с тем и «этика действия», он имеет гораздо более солидное философско-методологическое основание для того, чтобы признавать только дееспособность существенным признаком субъекта права[360][3]. Но, как мы видели выше, у нас нет никакой гарантии, что решение, полученное этим чисто философским путем, действительно обладает объективностью, т.е. общезначимостью[361][4].

Новый взгляд на субъекта права как на лицо дееспособное, а не правоспособное, в силу логической последовательности должен быть распространен и на понимание субъективного права, основным признаком которого в таком случае должна быть признана также дееспособность, а не правоспособность. Таким образом при теоретической разработке всей обширной области субъективного права на первый план оказывается выдвинутой дееспособность. Это дает возможность при построении теории публичных субъективных прав по-иному комбинировать те элементы их, которые вскрыл, выделил и проанализировал в своем исследовании Г. Еллинек. Двое русских ученых, А. А. Рождественский и А. И. Ели-стратов, взялись уже после смерти Г. Еллинека произвести эту работу. Конечно, перед ними была очень интересная юридико-догматическая задача, для решения которой требовалось последовательно применить известные формально-логические приемы мышления. Но нашим ученым показалось, что им предстоит произвести целое научное открытие и для этого им нужно доказать полную несостоятельность теоретического построения Г. Еллинека. В результате, однако, получились только крайне несправедливые, резкие нападки на Г. Еллинека и неясное развитие своей собственной точки зрения. Так, в исследовании первого из названных ученых, А. А. Рождественского, озаглавленном «Теория субъективных публичных прав», мы встречаем ряд уничтожающих приговоров о теории Г. Еллинека. По его словам, «первое возражение против теории Г. Еллинека» заключается в том, что «нельзя, с точки зрения научной совести, спокойно и смело оперировать

Дата добавления: 2015-12-01