Старый друг в новом качестве

С Виртангелем Нобилем младшим Мила не виделась все лето и невольно обратила внимание, что его черные волосы, которые и раньше были длиннее, чем принято, теперь настолько отросли, что концами закрывали воротник рубашки. Бывший Защитник Милы сидел за столом напротив нее, опустив глаза на строчки адресованного ему письма.

– Значит, Массимо Буффонади твой друг? – уточнила Мила, наблюдая, как Вирт, прочтя письмо итальянца, кладет его на стол.

– Давний друг, – с какой‑то отсутствующей улыбкой ответил он.

– Надо же, – с иронией вставил Ромка, сидящий в соседнем с Милой кресле, – как тесен мир.

Черные угольки глаз Вирта словно ожили, с любопытством остановившись на лице Лапшина.

– Ты прав, – сказал он. – Я как раз об этом думал. Собственно, поэтому позволь спросить, что ты здесь делаешь?

– Я с ней, – не растерявшись, невозмутимо заявил Ромка и указал на Милу большим пальцем. – За ней нужно присматривать. У нее нездоровая страсть влипать в неприятные истории.

Мила поморщилась, но ничего не сказала, только вздохнула, по опыту зная, что с Ромкой, когда он что‑то решил, спорить бесполезно. Он был недоволен, что она отправилась на встречу с Массимо Буффонади, не сказав ему об этом ни слова. «Все сама, сама… Раздражает!» – ярился Лапшин в ответ на все попытки Милы оправдаться. После свадьбы Фреди и Платины он планировал вернуться домой, во Внешний мир, но передумал. Когда выяснилось, что друг Буффонади, о котором тот ей рассказывал, не кто иной, как Вирт, и Миле нужно будет с ним встретиться, Ромка заявил, что пойдет с ней.

– А может, тебе просто нечем заняться? – предположил Вирт, глядя на Лапшина изучающим взглядом и одновременно постукивая пальцами по столу. – Ищешь развлечений?

Ромка насупился и с упрямым видом скрестил руки на груди.

– Мораль мне читать собрался?

Вирт какое‑то время смотрел на него оценивающе, потом откинулся в кресле и уверенно вздохнул.

– Я так и думал – тебе скучно.

Ромка отвел глаза, словно не желая отвечать.

– Странно, что тебе некуда себя деть, – удивился Вирт. – У тебя ведь, кажется, есть девушка.

– Что с того? – фыркнул Ромка и пробурчал: – Что интересного в том, чтобы видеться с ней каждый день?

Вирт в первый момент удивленно вскинул брови, потом как‑то странно посмотрел на Лапшина и многозначительно покачал головой.

– И что это за пантомима? – наблюдая за ним, недовольно спросил Ромка.

– Пантомима? – улыбнувшись, повторил Вирт, но пояснять, видимо, не собирался. – Да ты юморист.

Мила слушала их молча, но ей показалось, она понимает, о чем подумал Вирт: если ты кого‑то действительно любишь, то тебе не наскучит видеться с этим человеком ежедневно.

– Нужно найти тебе какое‑нибудь занятие, – задумчиво произнес Вирт. – Я подумаю над этим.

– Не помню, чтобы я об этом просил, – недовольно поморщился Ромка.

Мила начала настороженно переводить взгляд с одного на другого – кажется, они оба чересчур увлеклись пикировкой.

– Э‑э‑э… – протянула она, надеясь привлечь к себе внимание.

Вирт скосил на нее глаза и, кашлянув, обратил взгляд на дневник, лежащий на его столе. Он взял в руки тетрадь, обтянутую коричневой кожей, и произнес:

– Значит, это дневник Тераса Квита. – Он снова посмотрел на Милу: – Ты читала его?

– Я прочла несколько записей, – ответила она, – и теперь понимаю, что имел в виду Массимо Буффонади, когда сказал, что дневник может втянуть меня во что‑то опасное.

Брови Вирта вопросительно взлетели вверх.

– Поясни.

– Терас собирал информацию о Лукое и его предках, – сказала Мила. – Он считал, что у Ворантов было много тайн, и надеялся, что если узнает о Лукое больше, то сможет отомстить ему.

Вирт поднял дневник на уровне своего лица.

– То есть здесь хранятся тайны твоего злейшего врага Лукоя Многолика, я правильно понял?

Мила тяжело вздохнула.

– Увы, все не так просто.

– В чем загвоздка?

Она помедлила, подбирая слова.

– Дело в том, что Терас делал свои записи… в завуалированной форме.

Вирт положил тетрадь на стол.

– Ты хочешь сказать, что его записи сначала необходимо разгадать?

Мила кивнула.

– На самом деле, большинство записей – совершенно обычные, – добавила она. – Чаще всего, это просто рассуждения Тераса. Но из них не многое можно почерпнуть, поэтому мне кажется, что по‑настоящему важны именно те места в дневнике, где Терас вдруг начинает писать очень странно, как будто… – Мила на секунду задумалась, сверяясь со своими впечатлениями от того, что успела прочесть. – Как будто он нарочно изъясняется загадками. И еще мне показалось, что разгадки находятся не в самом дневнике – их придется не просто разгадывать, а искать.

– И что ты намерена делать? – спросил Вирт.

– Разгадать загадки дневника… наверное, – ответила Мила, пытаясь игнорировать внутренние сомнения.

Вирт откинулся на спинку стула.

– Хорошо, – сказал он. – Я помогу тебе во всех поисках, связанных с дневником Тераса Квита.

– Это из‑за письма? – спросила Мила, со значением кивнув на послание Массимо Буффонади, лежащее на столе.

– Отчасти, – с улыбкой ушел от прямого ответа Вирт. – С чего начнешь?

Он взял дневник в руку и через стол протянул его Миле. Поднявшись, она забрала тетрадь и вернулась в кресло.

– Сначала нужно хорошо изучить записи Тераса, – сказала Мила, положив дневник себе на колени. – Я пока лишь бегло прочла первые несколько страниц и мало что смогла понять.

– Дашь мне прочесть? – спросил Ромка и тут же, сузив глаза, мстительно сыронизировал: – Или не доверяешь?

Мила покосилась на него с обидой.

– Ты теперь что, до конца жизни будешь мне припоминать, что я не позвала тебя с собой на встречу с Буффонади?

Ромка демонстративно не отвечал. Мила про себя обозвала его упрямым ослом, но вслух сказала самым дружелюбным голосом:

– Надеюсь, ты поможешь мне разобраться с этими записями? Одна голова – хорошо, а две – еще лучше. Правда?

Как Мила и ожидала, Лапшин сдался сразу. На его лице появилась довольная улыбка – Ромка был отходчив.

– Что ж, – произнес Вирт, судя по выражению его лица, с любопытством наблюдая за примирением друзей. – Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Он посмотрел на Милу.

– Не бойся просить о помощи, – улыбнулся он. – Самостоятельность – хорошее качество, но иногда, если есть на кого рассчитывать, этим стоит воспользоваться. На меня ты можешь рассчитывать.

– Хорошо, – с благодарностью ответила ему Мила.

Ромка рядом демонстративно зевнул.

– Как чувствительно, – потягиваясь, с иронией сказал он и встал из кресла. – Вы меня растрогали.

– Язва, – сказала ему Мила.

– Да‑да, – отмахнулся от нее друг и добавил: – В общем, если на сегодня все, то я пошел. Мне еще кое с кем надо встретиться.

Мила округлила глаза.

– Значит, ты все‑таки встречаешься с Яной?!

– Нет, – ответил Ромка. – Я встречаюсь с Мамонтом.

– С Костей? – заинтересовалась Мила.

– Ага. Его родители ведь в Троллинбурге живут, а Костя сейчас здесь на каникулах – отдыхает от столичной студенческой жизни. Вот мы и решили встретиться, раз уж меня тоже сюда летом занесло.

– Ясно, – сказала Мила. – Передавай ему привет.

– Передам, – пообещал Ромка и, слегка повернувшись, с нарочитой небрежностью бросил через плечо Вирту: – Пока.

Когда дверь за ним закрылась, Мила заметила, что Вирт, едва заметно качая головой, посмеивается.

– Извини, – улыбнулась Мила, – он всегда такой.

– Ничего, – ответил Вирт. – Он просто стесняется быть вежливым. С возрастом это пройдет.

Взгляд Милы случайно остановился на письме Массимо Буффонади, которое по‑прежнему лежало на столе, куда положил его Вирт после прочтения.

– И все‑таки Ромка прав, – сказала она. – Мир тесен. Ты не представляешь, как я удивилась, когда Буффонади назвал твое имя.

Вирт, проследив за ее взглядом, глянул на письмо. Протянув руку, он взял его со стола и убрал в один из верхних ящиков.

– Да, полагаю, ты была удивлена.

Мила кашлянула.

– Вирт… Когда на суде год назад всплыла история Тераса, ты ведь тогда уже догадался, что речь идет о нем? Ты ведь знал его.

Он осторожно поднял на нее глаза и кивнул, соглашаясь:

– Догадался.

– Но ты мне не сказал, – заметила Мила.

Вирт вздохнул.

– В этом не было необходимости. К тому же мне было неизвестно, как и когда он получил свое уродство. Да и сказать, что я знал его, было бы преувеличением. Мое знакомство с ним было очень коротким и состоялось только из‑за того, что в тот день я находился в гостях у Массимо и его сестры.

Мила озадаченно нахмурилась. Сейчас, когда Вирт упомянул сестру Буффонади, она вдруг вспомнила, как он однажды рассказывал ей, каким бывает дар Аримаспу. Она тогда спросила его, откуда он так много знает об этом, и Вирт ответил, что изучал все, что связано с ясновидением и предсказаниями. Мила предположила, что ему это, видимо, нужно было для работы, но Вирт опроверг ее предположение. Тогда ей показалось, что он не хотел углубляться в эту тему, потому что это было что‑то личное. А еще раньше Вирт вскользь упоминал, что был знаком с молодой женщиной‑оракулом. Сейчас Мила не сомневалась, что в обоих случаях речь шла о сестре Массимо Буффонади – Софии. Сам Буффонади сказал, что его друг был близок с его сестрой. К тому же Вирту было явно неприятно говорить о Терасе. Все это невольно наводило Милу на определенные мысли.

– Вирт, ты… – Мила помедлила, но все же спросила: – Сестра Буффонади, София… Ты ведь любил ее, да?

Лицо Вирта на миг застыло. Потом угольки его глаз потеплели.

– Ты иногда чересчур любознательна, – мягко произнес он, скрыв улыбку в уголках губ.

Мила смутилась, одновременно удивившись самой себе – как ей вообще хватило смелости задать ему такой вопрос?

– Извини.

Вирт улыбнулся.

– Просто…

– Понимаю, – сказал он. – Почему она выбрала его, да?

Мила кивнула. Вирт, задумчиво вздохнув, опустил глаза на столешницу.

– Я опоздал, – спокойно пожал плечами он. – Из‑за слепоты она была неопытна, совсем мало знала о жизни и людях. Я боялся напугать ее своими признаниями, ведь она во мне видела друга, которому доверяла. А после предсказания, сделанного ею для Тераса Квита, было уже поздно – она решила следовать тому, что считала своей судьбой.

Мила пытливо заглядывала в лицо Вирта, пытаясь разгадать, о чем он думает.

– Ты… до сих пор ее любишь?

На лице Вирта возникла слабая улыбка.

– Прошло девятнадцать лет. Ты думаешь, это возможно?

Мила озадаченно моргнула, не понимая, задает ли он этот вопрос ей или самому себе.

– Время стирает из памяти лица тех, кто остался в прошлом, – сказал Вирт; он склонил голову и посмотрел на Милу так странно, что ей почудилось в его взгляде сочувствие. – Ты ведь и сама это уже поняла, правда?

Она нахмурилась – внутри что‑то тревожно екнуло, и это ощущение ей совсем не понравилось.

– Это грустно, – добавил Вирт. – Иногда это больно.

Уже понимая, что же именно так встревожило ее, Мила внутренне сжалась.

– Но это данность, – заключил Вирт. – С ней просто нужно смириться.

Он встал из‑за стола и снял со спинки своего стула пиджак, но надевать его не стал – держа одной рукой, забросил через плечо себе на спину. Потом подошел к креслу, где сидела Мила.

– Пойдем. Тебе, наверное, нужно возвращаться в Плутиху, а у меня заседание суда в Менгире. Часть пути можем составить друг другу компанию.

Мила вздохнула и подняла голову, чтобы посмотреть на Вирта. С его молодого лица на нее смотрели такие же проницательные глаза, какие она видела только у Велемира – глаза того, кто прожил много десятилетий и потому человеческие души для него уже давно не загадка.

– Знаешь, это нечестно, – насупившись, недовольно сказала она ему.

Брови Вирта озадаченно вскинулись.

– Это сбивает с толку, – пожаловалась Мила. – Твой возраст. Ты ведешь себя так, как будто старше меня всего лишь лет на пять, выглядишь еще моложе, а потом вдруг говоришь такое… и получается, что ты видишь меня насквозь, как Велемир. Это нечестно.

Вирт тихо рассмеялся.

– Но разве я тебя не предупреждал еще в день нашего знакомства, что нельзя верить внешности эльфов, потому что она обманчива? Тебе не в чем меня упрекнуть.

– Не в чем, – согласилась Мила, вставая с кресла.

Вдвоем они вышли из конторы «Титул и Нобиль» и, покинув улицу Акаций, направились в сторону Менгира. По дороге Вирт захотел мороженого и купил им обоим по эскимо в шоколаде. Обнаружив в нем настоящего сладкоежку, Мила в очередной раз усомнилась в его возрасте. Нет, все‑таки эльфы до сих пор оставались для нее загадкой.

У Менгира Мила рассталась с Виртом и поспешила на станцию, от которой отъезжали дилижансы на Плутиху.

К вечеру вернулся в Плутиху и Ромка. Во время ужина он рассказывал Миле, как поживает их бывший однокашник Костя Мамонт.

Костя учился в одном из столичных вузов на финансиста. Жить вдали от родителей, почти самостоятельно, Косте нравилось, да и учеба шла у него хорошо. Его огорчало только то, что теперь он совсем редко виделся с Иларием – они были лучшими друзьями на протяжении долгих лет. А еще у Кости появилась девушка, но так как к миру магии она никакого отношения не имела, он не знал, как рассказать ей о себе, и очень переживал по этому поводу. Ромка посоветовал ему пока ничего не рассказывать вообще, мол, с такими вещами лучше не спешить.

После встречи с Виртом, убедившись, что Мила не собирается держать его в стороне от всего, что связано с дневником Тераса, Ромка успокоился и решил все‑таки вернуться до окончания каникул во Внешний мир. Однако не забыл предупредить Милу, чтобы она сразу же сообщила ему, если вдруг наметится что‑то важное.

После ужина Мила отправилась к себе в комнату. Она сразу же залезла в кровать, но спать ложиться не спешила. Подложив себе под спину подушку, Мила откинулась на нее и достала из верхнего ящика стола тетрадь с вензелем «ТК» на обложке – дневник Тераса. Она решила, что ей нужно начать чтение дневника сначала, но в этот раз читать внимательно, вдумываясь в каждое предложение. Только так у нее есть шансы разгадать загаданные Терасом загадки.

На авантитуле, который предшествовал разлинованным страницам тетради, была сделана короткая запись:

«Своим главным врагом я считаю Лукоя Воранта… Это он и никто другой стал причиной моего предательства».

Выглядело так, словно эти строки появились намного позже первых записей дневника: чернила были темнее, а почерк Тераса казался более уверенным и резким.

Мила перевела взгляд на первую разлинованную страницу. Начальные записи были проникнуты холодной ненавистью, объектом которой был Лукой. Ни к Гурию, ни к его сестре Лизе Мартьян Терас не испытывал такого сильного и всепоглощающего чувства. Терас считал, что Лукой по каким‑то причинам всегда относился к нему с неприязнью и никогда не упускал случая унизить его или посмеяться над ним. По мнению Тераса, близнецы Мартьян не напали бы на него по собственной инициативе – они всего лишь шли на поводу у Лукоя. Он был лидером в их компании, и Гурий с Лизой всегда слушались его и подражали ему. В одной из записей Терас четко обозначил свою цель – отомстить Лукою за свое уродство, за искалеченную жизнь, лишенную будущего. Там же он отмечал, что сделать это будет непросто, потому что его враг во много раз сильнее его самого.

Мила перевернула страницу, читая дальше:

«Я всегда подозревал, что ключ к разгадке необычайной силы Лукоя в истории его рода. Кем был первый князь Ворант? Почему это имя всегда было окружено плотной завесой тайны? Правдива ли легенда Проклятого замка – родового гнезда Ворантов? За годы учебы в Думгроте я ни разу не слышал, чтобы кто‑то хоть что‑нибудь рассказывал о родителях Лукоя. Никто и никогда не видел их. Я почти уверен, что даже близнецам Мартьян, хоть они и ближе остальных к Лукою, известно о его семье немногое. Все, что мне удалось узнать, получив разрешение на посещение Архива, это то, что в Думгроте периодически учились потомки княжеского рода Ворантов. Среди них не было ни одной девочки, только юноши. Но самое примечательное, что все они были очень слабы в магии. Несколько поколений болезненных, неодаренных, скрытных юношей – вот что на протяжении столетий представлял собой род Ворантов».

Мила подумала, что сейчас, если бы у нее была возможность ответить Терасу, она сказала бы, что легенда о Проклятом замке не лгала – еще пять лет назад он действительно существовал. Но если тот замок и хранил какие‑то секреты рода Ворантов, то все они были похоронены под толщью озерной воды – своими глазами Мила видела, как замок разрушился до основания и утонул. В тот день, возвращая Чашу Лунного Света, она едва не погибла от руки Многолика. Ее спасла Черная Метка – она отбросила заклинание Многолика в него. Однако год спустя оказалось, что он в тот день тоже выжил…

Мила отогнала от себя давние воспоминания и продолжила чтение:

«Поиски в библиотеке Думгрота и читальном зале Золотого глаза дали совсем немного. Если попытаться упорядочить те крохи, что мне удалось собрать из разных источников, то получается такая картина… Несколько сотен лет назад первый князь Ворант объявил войну трем правителям Таврики. Война длилась семь лет и закончилась поражением князя. Нигде не упоминаются причины войны. Почему основатель рода Ворантов решил восстать против Владык того времени? К какой цели он стремился? Но больше всего меня интересует другое – как мог один маг на равных сражаться с тремя самыми могущественными колдунами Таврики? Целых семь лет! И вновь я возвращаюсь к вопросу – откуда появился первый князь Ворант? Кем он был? Из каких краев он принес свое могущество? Неужели правда окончательно похоронена с теми, кто жил в то время? Почему, пытаясь узнать о князе Воранте, я все время натыкаюсь на глухую стену? Ощущение, что я в тупике, который никуда не ведет».

Мила прочла еще несколько страниц. Она остановилась, когда почувствовала, что засыпает. Прочитанные ею записи были проникнуты бесплодными метаниями Тераса. Довольно долго он искал ответы, но не находил их. Многое, о чем писал на первых страницах Терас, Миле уже было известно – к примеру, история о семилетней войне князя Воранта. Понимая, что самое важное впереди, Мила все‑таки отложила дневник на стол. Лучше она вернется к нему на свежую голову.

Потушив свет своего перстня, она вернула подушке горизонтальное положение и уронила на нее голову. Какое‑то время Мила лежала с закрытыми глазами, но по прошествии нескольких минут открыла их и уставилась в темноту своей комнаты. Буквально только что ее клонило в сон, но теперь она почему‑то не могла заснуть.

«Не ври», – мысленно сказала себе Мила.

Она, конечно же, знала, почему ее одолевает беспокойство. Из головы у нее не шли слова Вирта:

«Время стирает из памяти лица тех, кто остался в прошлом…»

Вирт сказал их как будто о себе, но его глаза адресовали их ей – Мила отчетливо видела это. Наверное, Вирт так хорошо знал ее чувства потому, что и сам когда‑то испытал подобное. Он любил Софию, но она вышла замуж за другого, а через год умерла. Что он испытывал, когда со временем понял, что не может вспомнить ее лицо? Грусть? Вину? Облегчение?

Чувством, которое испытывала Мила, был страх. Когда она впервые поняла, что не может вспомнить лицо Гарика, это по‑настоящему испугало ее. Неужели пройдет еще немного времени, и воспоминания если не сотрутся совсем, то превратятся в тень, без красок и четких контуров? Она не хотела забывать, но забывала.

Зажмурив глаза, Мила изо всех сил попыталась воскресить в сознании черты его лица, но вместо этого почему‑то в памяти вдруг прозвучал его голос:

«Я хочу быть готовым защитить тех, кого люблю».

Ее глаза распахнулись сами собой. Да, она хорошо помнила эти слова. Она слышала их от него не раз. Гарик старался стать сильнее, чтобы оберегать дорогих ему людей. Из‑за этого ему приходилось вновь и вновь терпеть непонимание приемного отца. Но, несмотря ни на что, он не отступился от своего намерения, потому что для него не было ничего важнее.

«Я тоже должна стать сильнее», – подумала Мила.

Терас хотел отомстить Лукою, именно поэтому он пытался узнать о нем все, что мог. И тот факт, что дневник попал к ней в руки, Мила могла бы назвать провидением. Словно сама судьба говорила ей, что она больше не может быть пассивным наблюдателем и ждать, когда Многолик снова убьет кого‑то. Только сейчас впервые Мила задумалась над тем, что своим бездействием она подвергает опасности своих друзей. Ведь Многолик не отступится. Ему нужна ее Метка и рано или поздно он придет за ней. Кого он убьет в следующий раз, если она не сможет противостоять ему?

«Да, – подумала Мила, – мне больше нельзя просто ждать. Я должна действовать».

Дневник Тераса мог дать ей подсказку, как защитить от Многолика тех, кто ей дорог. Она воспользуется этим. Голос Гарика только что изгнал из ее сердца все сомнения, которые одолевали ее после встречи с Массимо Буффонади. Даже несмотря на то что Гарика больше не было рядом, он до сих пор поддерживал ее и направлял, как это было всегда. И пусть когда‑нибудь она уже совсем не сможет вспомнить черты его лица, но его незримая поддержка останется с ней навсегда.

«Спасибо тебе», – уже засыпая, мысленно сказала ему Мила.

Она надеялась, что он слышит ее – где бы он сейчас ни был.

* * *

Последние летние дни пролетели незаметно. Акулина, не спрашивая у Милы согласия, привлекла ее к помощи в обустройстве нового дома Фреди и Платины. Походы по магазинам Троллинбурга, украшение комнат и мелкий ремонт – это занимало почти все ее время. Платина много раз с улыбкой намекала Миле, что не будет в обиде, если та проигнорирует свои «соседские обязанности», как называла это Акулина. Однако Мила решила не рисковать – видя, с каким энтузиазмом ее опекунша взялась помогать молодоженам, она не хотела ее расстраивать.

За всеми этими заботами ей едва хватало времени на дневник Тераса. К вечеру она уставала так сильно, что падала без сил. В конце концов, не успела Мила оглянуться, как лето закончилось, и начало нового учебного года в Думгроте затянуло ее в водоворот школьных будней.

С первого же дня занятий Мила убедилась, что повышенное внимание со стороны Лютова в день свадьбы Фреди и Платины не объяснялось ее мнительностью. Едва ли не на каждом уроке он словно нарочно демонстрировал ей свое превосходство буквально во всем. Когда на антропософии она не справилась с чарами замораживания, он многозначительно скривился. Она легко прочла по губам, как он беззвучно произнес: «Слабачка».

Если Лютов решил, что таким способом он доведет ее до белого каления быстрее, чем с помощью нападок садиста Воронова, то он не ошибся – Мила была в ярости. Ее колотило изнутри от его самоуверенного вида, но было еще кое‑что, о чем наверняка не подозревал даже Лютов. Неожиданно Мила открыла для себя, что для нее совершенно непереносимо быть слабой. И хуже всего было сознавать, что кто‑то вроде Лютова знает, насколько она слаба.

В конце первой недели занятий, когда во время обеда Мила с друзьями спустились на первый этаж и вошли в Дубовый зал, она как раз размышляла на эту тему, но неожиданное сообщение Белки заставило ее отвлечься.

– А? У тебя появился новый предмет?

Мила, Белка и Ромка заняли свой столик, на котором тут же появились тарелки, наполненные едой. Белка только что сказала друзьям, что теперь у нее будет меньше свободного времени.

– Да, – с сияющим видом подтвердила она. – Я записалась на курс профессора Шляха. Он с этого года официально преподает в Думгроте изомагию. Раньше он только иногда читал ознакомительные лекции, так что мне повезло!

– А в чем везение? – спросил Ромка; он бросил рюкзак на пол возле стула и жадно набросился на еду.

– Ты помнишь тот портрет, который висит у Милы в комнате в Плутихе? – спросила Белка.

– Угу.

– Это его работа – профессора Шляха, – сказала Белка и, повернувшись к Миле, спросила: – Ты ведь нам говорила, помнишь?

Мила задумчиво нахмурилась, отправляя в рот сразу половину котлеты.

– Я помню, что того художника звали Барвий Шлях, – ответила она. – Это он и есть – твой профессор?

– Да! Именно он! – снова просияла Белка. – Я еще тогда, когда увидела этот портрет, подумала, что была бы не против заниматься чем‑то подобным. А теперь у меня появился шанс. У меня почти по всем предметам невысокие способности, но рисовать мне всегда нравилось…

Белка смущенно покраснела и неуверенно добавила:

– И… мне кажется, у меня неплохо получается.

– Ты потрясающе рисуешь, – подтвердила Мила, – особенно портреты. Ты сможешь создавать Пороги Темперы не хуже Барвия Шляха, я уверена.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась Белка и тут же вскинулась: – Но изомагия – это не только Пороги Темперы! Кроме того, профессор будет учить нас создавать порталы.

Ромка заинтересованно поднял голову, оторвавшись от обеда.

– Создавать порталы на изомагии? Это как? Не слышал о таком.

– Да, – согласилась Белка, – маги обычно используют порталы другого рода: зачаровывают двери или какие‑то предметы. Но для создания такого портала нужно соблюсти слишком много условий. Например, обычно перед созданием портала маг должен изучить место прибытия, чтобы его портал правильно работал. А изомаг может создать портал, ведущий практически куда угодно, – в любом месте и в любое время.

– Да ладно! Врешь! Не может быть, чтобы куда угодно! – возмутился Ромка.

Белка опять покраснела, но в этот раз не смутилась, а разозлилась.

– Лапшин, еще раз скажешь, что я вру… – угрожающе начала она.

– Ой, мне уже страшно, не пугай меня так, – поморщившись, равнодушно перебил Ромка.

– Ну не начинайте вы… – с сожалением отрываясь от котлет, умоляюще протянула Мила. – Белка, лучше расскажи ему про эти порталы, чтобы он успокоился.

– Ладно, – снисходительно согласилась та, все еще хмуро зыркая в сторону Лапшина. – В общем, одаренный изомаг способен нарисовать проход почти в любое место, если вложит в рисунок магию… Это сложная техника, но если в двух словах… Изомаг, во‑первых, во время работы не должен забывать, что рисует врата, а не обычную картину, а во‑вторых, как говорит профессор Шлях, в рисунок нужно вложить душу. Он это образно говорит, конечно, но по сути все так и есть, потому что магические силы даются нам при рождении не вместе с телом, а вместе с душой.

– Как сложно‑то, – сыронизировал Ромка, запивая отбивную томатным соком, который предварительно отобрал у Милы. – А я уже и забыл, что ты у нас возвышенная творческая натура.

Мила проследила, как ее томатный сок отправляется в Ромкин желудок, и безропотно вздохнула.

– Завидуй молча, – обиженно парировала Белка. – Ты даже куриное яйцо нарисовать не сможешь.

Глаза Ромки над стаканом удивленно округлились.

– И зачем бы мне это понадобилось? – озадаченно произнес он.

– Значит, можно нарисовать портал куда угодно? – поспешно спросила Мила, пытаясь остановить пикировку друзей.

– Ну, конечно, есть ограничения, – ответила Белка, с аппетитом уплетая творожную запеканку. – Нельзя, например, нарисовать портал из Внешнего мира в мир По‑Ту‑Сторону – и наоборот. Почти невозможно создать Портал Темперы по описанию, если изомаг никогда не видел своими глазами то место, в которое нужно перенестись. Никак не перенесешься туда, где наложены Охранные Чары, – тебя выбросит либо где‑то поблизости, за границы охраняемого места, либо обратно, в исходную точку.

Белка вдруг оторвалась от еды и вздохнула.

– К тому же… профессор Шлях говорит, что изомагами становятся единицы, потому что это очень сложно. Нарисовать картину, которая станет порогом или порталом – не то же самое, что колдовать, используя заклинания и магические проводники. На вводной лекции он все время повторял, что самое главное здесь – вложить душу. – Белка пожала плечами и посмотрела на Милу слегка расширенными глазами. – А я пока… не очень хорошо понимаю, как это сделать.

Мила тоже на секунду забыла о еде. Она озадаченно смотрела на Белку, думая о том, что впервые видит ее такой увлеченной. Ее подруга всегда ответственно относилась к учебе, прилагала все усилия, чтобы освоить новую тему или заклинание. Но до сих пор она… Да, именно – до сих пор Белка никогда в учебу не вкладывала душу. Мила улыбнулась подруге.

– Знаешь, я почему‑то думаю, что у тебя все получится.

Белка посмотрела на нее с надеждой.

– Ты правда так думаешь?

– Даже не сомневаюсь. – Она посмотрела на Ромку. – Лапшин, я возьму твой яблочный сок?

– А где твой? – машинально спросил он, отодвигая пустую тарелку.

– Ты его выпил.

Ромка удивленно моргнул.

– А, точно. Тогда бери мой. – Он изобразил на лице извинение. – Просто запивать отбивную яблочным соком – это, по‑моему, извращение. Наша невидимая глазу столовая сегодня что‑то напутала в моем меню.

– Ничего, – отозвалась Мила. – Лапшин – это Лапшин.

– Что это ты имеешь в виду? – насторожился Ромка.

– Что ты бесцеремонный! – безапелляционно заявила Белка, стрельнув в сторону Ромки осуждающим взглядом.

– По‑моему, я не тебя спрашивал, – ничуть не смутившись, сказал Ромка, поднимая с пола рюкзак. – Некрасиво вмешиваться в чужой разговор, невоспитанная ты наша.

Белка покраснела до свекольного оттенка и возмущенным шепотом процедила:

– Как можно быть таким наглым?

Мила не стала в присутствии друга объяснять Белке, что у Лапшина это от природы, поэтому дается без каких‑либо усилий с его стороны – само выходит. К тому же Белка, закончив со своим обедом, подскочила с места и побежала в библиотеку Думгрота, чтобы взять книги по изомагии, которые рекомендовал профессор Шлях.

Мила с Ромкой направились на второй этаж – следующим уроком у них была антропософия. В холле Мила заметила Бледо. Всю первую неделю учебы она по нескольку раз в день встречалась с ним на уроках. Мила думала, что Бледо подойдет к ней, чтобы спросить, как у нее продвигается чтение дневника. Однако Бледо, замечая ее, лишь приветливо улыбался ей издалека и махал рукой. Миле в голову начали закрадываться странные мысли. Бледо всегда старался держаться в стороне от всего, что было связано с его отцом. Может быть, теперь, когда Мила приняла от него дневник Тераса, Бледо и ее начнет избегать?

Напоминание о дневнике заставило Милу всерьез задуматься о том, что за будничной суетой она совсем его забросила. Со всей решимостью Мила пообещала себе, что в выходные наверстает упущенное. Войдя в класс по антропософии, она увидела окруженного златоделами Лютова, который, заметив Милу в дверях, тотчас одарил ее высокомерной усмешкой. Стиснув зубы, Мила поправила себя: «Да, я обязательно вернусь к записям Тераса, но только после того, как освою чары замораживания. Не позволю ему еще раз назвать меня слабачкой».

Глава 5

Дата добавления: 2015-12-01