Глава пятьдесят четвертая

Зимняя стужа не отпускала. Уже давно прошли все сроки, а зима все тянулась – холодная, сырая, ветреная. «Во Франции палят из этих проклятых пушек, – толковали в народе, – а во всем мире погода портится».

Всходы в Долине были робкие, редкие, а полевые цветы так припозднились, что некоторые решили, что они не появятся вовсе.

Мы привыкли, что Первого мая, когда воскресные школы во всей округе устраивают в Алисале пикники, кусты дикой азалии, протянувшиеся там по берегам речки, уже стоят в полном цвету. Иначе и быть не может – так мы считали. Какой же это праздник без распустившихся цветов азалии!

Но в тот год Первое мая выдалось холодным. Ледяной дождь отбил всякую охоту к загородной прогулке. Прошло две недели, а в Алисале по-прежнему не распустилось на единого цветка.

Кейл не мог знать, что погода так подведет его, когда приглашал Абру за город в пору цветения азалий. Ему было неудобно откладывать поездку.

Их «форд» стоял в гараже у Уиндхэмов на ходу. накачаны шины, два новеньких аккумулятора, чтобы сразу завести мотор. Ли должен был приготовить бутерброды и через день покупал особые булки, но потом это ему надоело и он бросил.

– Зачем откладываешь? – спросил он Кейла.

– Я же обещал показать цветущие азалии.

– А как ты узнаешь, когда они распустятся?

– У нас в школе два брата учатся, Силаччи. Они оттуда. Говорят, еще неделю ждать, а то и дней десять.

– Смотри, как бы она вообще не лопнула, твоя вылазка.

Здоровье Адама постепенно улучшалось. Он уже шевелил левой рукой и начал понемногу читать и с каждым днем – все дольше.

– Вот когда устаю, буквы расплываются. А так – прекрасно вижу. Хорошо, что я очки не заказал, от стекол зрение только портится. В жизни на глаза не жаловался.

Ли довольно кивал. Он съездил в Сан-Франциско, привез оттуда пачку книг и, кроме того, выписал множество оттисков различных публикаций. Он перечитал все, что написано об анатомии мозга, и теперь прекрасно разбирался в симптомах и осложнениях тромбоза и вообще в патологических изменениях мозговой деятельности. Он изучал предмет и расспрашивал знающих людей с таким же упорством, с каким в свое время изловил, разделал и проанализировал ивритский глагол. Поначалу доктора Г. С. Мэрфи раздражала настырность слуги-китайца, но потом раздражение уступило место искреннему уважению к его любознательности, и он начал относиться к нему едва ли не как к ученому коллеге. Он даже брал у Ли новые журналы и оттиски статей с сообщениями о диагностике и лечении таких заболеваний. «Этот китаеза побольше моего знает о кровоизлияниях в мозг, – заявил он однажды доктору Эдвардсу. – И наверняка не меньше вас». В голосе его прозвучало деланное недовольство и скрытое восхищение. Медики терпеть не могут, когда непосвященные лезут в тайны их профессии.

– Мне кажется, что процесс абсорбции продолжается, – говорил Ли, докладывая об улучшении состояния Адама.

– Был у меня больной… – перебил его доктор Мэрфи и поведал целую историю о счастливом излечении.

– Однако я опасаюсь рецидива, – продолжал Ли.

– Ну уж это как Всевышнему будет угодно, – отвечал доктор Мэрфи. – Артерия не автомобильная шина, ее не залатаешь. Кстати, как тебе удается так часто измерять у него давление?

– Он загадывает мое давление, а я его. Это интереснее, чем играть на скачках.

– И кто же выигрывает?

– Он бы в два счета продулся, если бы я захотел. Но это испортит игру и показания тоже.

– А каким образом ты не даешь ему разволноваться? – поинтересовался доктор Мэрфи.

– У меня есть собственный метод. Я его разговорной терапией называю.

– Должно быть, уйму времени отбирает?

– Отбирает, – согласился Ли.

28 мая 1918 года американские войска провели свое первое крупное сражение Первой мировой войны. Первой дивизии под командованием генерала Булларда было приказано овладеть деревней Кантиньи. Расположенная на холме, она господствовала над долиной реки Авр. Несколько линий траншей и тяжелые пулеметы образовывали ее систему обороны. Боевые позиции протянулись больше чем на милю.

В 6.45 утра 28 мая после часовой артиллерийской подготовки началась атака. В бою участвовали 28 – й пехотный полк под командованием полковника Или, один батальон 18 – го пехотного полка во главе с Паркером, рота Первой саперной части и дивизионная артиллерия Самеролла при поддержке французских танков и огнеметов. Атака завершилась полным успехом. Американские части закрепились на новом рубеже и отбили две мощные контратаки немцев. Клемансо, Фок и Петен направили Первой пехотной дивизии поздравления.

Только в самом конце мая братья Силаччи объявили, что на азалиях высыпал наконец оранжево-розовый цвет. Это было в среду, как раз перед звонком на первый урок.

Кейл кинулся в английский класс, и как только мисс Норрис заняла свое место на учительской платформе, он помахал носовым платком и шумно высморкался. Выйдя из класса, он сбежал вниз в уборную для мальчиков и через несколько минут услышал за стеной, в туалете для девочек, шум спускаемой воды. Он выскользнул черным ходом во двор, прокрался вдоль кирпичной стены, махнул за перечный куст и лишь после того, как его уже нельзя было увидеть из школы, сбавил шаг. Вскоре Абра нагнала его.

– Когда они распустились? – спросила она.

– Сегодня утром.

– Может, подождем до завтра?

Кзйл поглядел на яркое, золотое солнце, первый раз в этом году пригревающее землю, и спросил:

– Ты хочешь подождать?

– Нет, не хочу, сказала она.

– И я не хочу.

Они бросились бегом, купили у Рейно хлеба и начали тормошить Ли, чтобы тот поскорее приготовил еду. Адам услышал громкие голоса и заглянул в кухню.

– Что тут за шум?

– На пикник собираемся, – сказал Кейл.

– Разве в школе отменили занятия?

– Как же, они отменят, – вставила Абра. – Мы сами себе праздник устроили.

– Ты сегодня как роза, – улыбнулся Адам.

– Мы в Алисаль едем, за азалиями! Поедемте с нами, а? – воскликнула Абра.

– А и в самом деле… – проговорил Адам и сам же себя перебил: – Впрочем, нет, не могу. На фабрику обещал заглянуть. Трубы там кое-где меняем. А денек правда замечательный.

– Мы привезем вам цветов, – пообещала Абра.

– Спасибо, я люблю азалии. Ну что ж, желаю приятно провести время.

С этими словами Адам ушел. Тогда Кейл предложил Ли:

– Может, ты с нами поедешь, Ли?

– Вот уж не думал, что такое сморозишь, – сердито сказал тот.

– Правда, поедем! – позвала Абра.

– Не смешите меня.

Речушка, что, журча, протекала через Алясаль у подножия хребта Габилан, была необыкновенно живописна. Вода мягко перекатывалась через валуны и полоскала обнаженные, словно бы вымытые корневища стоящих вдоль берега деревьев.

Аромат азалий и дурманящая свежесть от действия солнца на хлорофилл растений наполняли воздух. На берегу стоял «форд», и от его еще не остывшего мотора наплывали волны жара. Заднее сиденье автомобиля было засалено охапками веток азалии. Кейл и Абра сидели, свесив ноги в воду, посреди пакетов с едой.

– Они всегда вянут, пока домой довезешь, – сказал он и уел.

– Зато можно сказать, что долго собирали, – отозвалась Абра и добавила: – Если ты такой недогадливый, сама…

– Что – сама?

Абра потянулась и взяла его руку.

– Вот что.

– Я боялся.

– Чего?

– Сам не знаю.

– А вот я не побоялась.

– Мне кажется, девчонки вообще гораздо смелее.

– Наверное.

– А ты чего-нибудь боишься?

– Еще бы. Я испугалась, когда ты сказал, что я панталоны обмочила.

– Ужасно подло с моей стороны. Сам не знаю, зачем я это ляпнул… – начал Кейл и запнулся.

Ее пальцы стиснули ему руку.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Не надо.

Кейл посмотрел на бурлящий речной поток и большим пальцем ноги ковырнул бурую гальку.

– Ты думаешь, что это только в тебе сидит, да? – спросила Абра. Нехорошее только к тебе прилипает?

– Н-не знаю…

– А я знаю! Тогда я тебе вот что скажу. У моего отца серьезные неприятности.

– Неприятности? Какие?

– Не подумай, что я подслушивала, из-за двери было слышно. Он просто притворяется, что болен. Сам что-то натворил, а теперь трусит.

Кейл повернулся к ней.

– Что именно натворил?

– Кажется, забрал деньги, принадлежащие его фирме. И теперь не знает, посадят его компаньоны или разрешат вернуть деньги.

– Откуда ты все это узнала?

– Они собрались в комнате, где он лежит, и так кричали, просто ужас! Мама даже патефон завела, так неприлично было.

– А ты не придумываешь?

– Нет, не придумываю.

Он пододвинулся поближе, положил голову ей на плечо; рука его робко обвила ее талию.

– Вот видишь, ты не один такой… – Она посмотрела на него искоса. – Ой, теперь, кажется, я боюсь… – сказала она слабеющим голосом.

Было три часа пополудни. Ли сидел у себя за письменным столом и разглядывал каталог семенного материала. Его внимание остановила цветная картинка душистого горошка.

– А неплохо будет смотреться на заднем заборе. Болотину заслонит. Только хватит ли ему там солнца? – Услышав звук собственного голоса, Ли поднял голову и засмеялся. Он все чаще ловил себя на том, что разговаривает сам с собой, когда в доме никого нет.

– Это возрастное, – сказал он вслух. – Замедляется мыслительный процесс, и поэтому… – Он вдруг умолк и на секунду замер. – Совсем уж странно прислушиваться неизвестно к чему. А я чайник на газу не оставил? Нет, снял… точно помню. – Он снова прислушался. – Слава богу, не суеверный я. Только дай воображению волю, примерещится, будто привидения ходят. Такое услышишь…

Зазвонил дверной звонок.

– Ну вот, именно этого я и ждал. Нет, не пойду. Пусть себе звонит. Нечего поддаваться предчувствиям. Пусть звонит.

Звонок больше не позвонил.

На Ли вдруг напала беспросветная, непроходимая усталость, навалилось какое-то безысходное отчаяние. Он попытался рассмеяться. «Вот он, выбор. Пойти и увидеть на крыльце какую-нибудь дурацкую рекламу. Или же трусливо прислушиваться к тому, что нашептывает мне старческое слабоумие: будто смерть на пороге. Нет, я предпочитаю рекламу».

Потом он долго сидел в гостиной, глядя на казенный конверт, лежащий у него на коленях. «Ну, погоди, проклятый!»– сплюнул он, наконец разорвал конверт и тут же положил извещение оборотной стороной на стол.

Уронив локти на колени, он уставился в пол. «Нет, не имею я права, рассуждал он. – Ни у кого нет такого права – лишать человека любой, самой малой частицы того, что ему положено на земле. И жизнь, и смерть – наш общий удел. Каждый должен нести свою боль».

Внутри у него все напряглось. «Нет, не могу… Трус несчастный! А сам бы я выдержал?»

Ли пошел в ванную комнату, влил в стакан три чайные ложки брома, добавил туда воды, пока жидкость не стала розовой. Потом он отнес стакан в гостиную, поставил его на стол, сложил извещение, положил в карман, «Жалкий, презренный трус, – твердил он, усаживаясь. Ненавижу, ненавижу!» Руки у него тряслись, на лбу выступил холодный пот.

В четыре часа Ли услышал, что Адам возится с ручкой входной двери. Он облизал пересохшие губы, поднялся и не торопясь пошел в прихожую. В руке он держал стакан с розовым раствором, и держал твердо.

Дата добавления: 2015-11-30