|
Читайте также: |
Карл Вальтер Блок и сам не знал причины своей ярости. Он практически никогда не употреблял словосочетания «пёс паршивый». Его отец – тот да, тот часто так ругался, чтобы выразить своё отношение ко всему тому безобразию, какое, по его мнению, натворил Гитлер. Как правило, это было лишь затравкой для приступа гнева, который кончался тем, что он избивал кого-нибудь до полусмерти – иногда жену, но чаще всего сына. Итак, оба образа – Гитлер и пёс паршивый – в подсознании Блока были нераздельно связаны один с другим.
А ведь вначале отец был горячим приверженцем национал-социализма. В результате стремительной карьеры в вермахте Генрих Мария Блок достиг своего потолка, когда его произвели в чин капитана и перевели в секретный исторический отдел военного архива. Этот отдел собирал и готовил к публикации все актуальные документы – в первую очередь приказы фюрера – в расчёте на будущую историографию. То была особо тонкая задача, для которой подбирались лишь самые благонадёжные и преданные люди. Шпион смог бы в этой неприметной организации поживиться бесценными для врагов данными о стратегии и планах «Третьего рейха».
Доселе блестящая карьера Генриха Марии Блока оказалась в опасности, когда на его стол легла машинописная копия тайной директивы № 21, подписанной Гитлером 18 декабря 1940 года, в которой был обрисован план «Барбаросса», то есть нападения на Россию. Карл Мария Блок вновь и вновь перечитывал указания, с растущим отчаянием пытаясь постичь их мудрость. Он ночами сидел в своём кабинете над картами и справочниками и, вопреки своему страстному почитанию фюрера, досиделся до убеждения, что план по России был не самым лучшим из всех возможных.
Эту абсолютно крамольную мысль он, разумеется, поначалу благоразумно держал при себе. Однако за событиями следил уже иным, более критическим взглядом.
В феврале 1941 года Гитлеру пришлось послать войска в Ливию, чтобы уберечь своего союзника Муссолини от тяжёлого поражения, – войска, которые позднее образовали ядро знаменитого Африканского корпуса под командованием Эрвина Роммеля. В марте 1941 года греческое правительство посмело дать согласие на размещение четырёх британских дивизий, после чего Гитлер начал операцию «Марита». 6 апреля 1941 года было совершено нападение на Югославию сразу с пяти направлений: итальянскими войсками из Албании, венгерской армией, а также немецкими войсками, которые были размещены в Австрии, Румынии и Венгрии. Югославская армия тотчас же рухнула, после чего немецкие и итальянские войска прошли маршем в сторону Греции. Греки долго сопротивлялись, но все усилия были тщетны. 27 апреля британцам пришлось бежать из южных портов Греции, причём в самый последний момент бросив ценную тяжёлую технику.
Это был триумф Гитлера. Тем самым он завоевал всю Европу. За исключением Швеции, Швейцарии и Пиренейского полуострова, весь материк полностью контролировался им или его союзниками. Ему осталось одолеть лишь Англию и Советский Союз.
Здесь был вопрос не только военной победы, но и доступа к важнейшим полезным ископаемым, в первую очередь к нефти. Германия не имела собственных источников нефти, кроме небольших румынских нефтяных полей. Она должна была завоевать русскую нефть, чтобы иметь возможность продолжать войну и, наконец, победить Великобританию.
Генрих Мария Блок, в подвал которого стекалась вся информация, ясно видел эту главную проблему. Более того: напрашивалось её решение. На картах, над которыми он просиживал ночами, он видел самых крупных экспортёров нефти: Ирак, Иран и Саудовскую Аравию. После завоевания Греции все они оказывались в достижимой близости.
Когда Гитлер назначил начало плана «Барбаросса» на 22 июня 1941 года, капитан Генрих Мария Блок отважился на нечто неслыханное: он написал фюреру письмо, в котором предложил ему альтернативу и стратегию, которые казались ему более перспективными, – разумеется, снабдив их всеми уверениями в величайшем почтении и нижайшем смирении, какие только можно было вообразить.
Его план был таков: вначале, двигаясь из Болгарии и греческой Тракии, завоевать европейскую часть Турции, взять Стамбул и перейти Босфор, чтобы продвигаться дальше в Анатолию. Он отдавал себе отчёт, что Турция в этой войне пока строго сохраняет нейтралитет, но – если это послужит высшим целям – он не видел препятствий для нападения на страну. Он отдавал себе отчёт также и в том, что турки слывут отважными воинами и что надо предвидеть их ожесточённое сопротивление, однако – поскольку они лишены современной военной техники, аргументировал капитан Блок – их сопротивление заранее обречено на провал. Он принимал во внимание и то, что Анатолийское нагорье представляет собой сложную местность, и обосновывал, почему вермахт всё же в состоянии быстро его пересечь (они действительно потом проделали это в русских степях). А быстрое вторжение на Кавказ обезопасило бы фланг со стороны Советского Союза и позволило бы легко продвинуться в Ирак, Иран и до самой Аравии. Тем самым была бы основательно подорвана позиция Великобритании на Ближнем Востоке, господство королевства в Индии было бы поставлено под угрозу, гигантские энергетические резервы региона перешли бы в распоряжение «Третьего рейха», а уж тогда были бы достигнуты идеальные условия для нападения на Советский Союз. Ничего не стоило взять его в клещи и отрезать от энергетических резервов в Баку.
Это письмо стало для капитана Генриха Марии Блока роковым. Дошло ли оно до Гитлера, так и осталось неизвестным; хотя некоторые очевидцы вспоминают о злобном словоизвержении «великого полководца всех времён», в котором он, брызжа слюной, выкрикивал, что надо «встретить врага лицом к лицу» и «разгромить большевизм железным кулаком», а потом, немного успокоившись, дал кому-то указание «гнать этого субъекта беспощадно», поскольку – о ком бы при этом ни шла речь, «он недостоин носить немецкую форму».
На всякий случай в документах Генриха Марии Блока хранилась одна бумага, в которой его извещали о предстоящем бесславном увольнении и о потере всех прав на получение пенсии. Он также был предупреждён, что, несмотря на это, под страхом смерти обязан сохранять секретность и неразглашение всего, о чём узнал за время своей службы. На этом основании ему было запрещено покидать пределы Германии, а также для него был закрыт ряд профессий – например, тех, которые могли бы привести его к контакту с иностранцами. Ему только и оставалось, что вернуться в Австрию, в своё убогое крестьянское хозяйство, и это ему ещё несказанно повезло; другие по куда более ничтожным причинам исчезали в лагерях и тюрьмах, а то и были казнены.
После окончания Второй мировой войны историография в течение полувека была того мнения, что после проигрыша в битве за Англию война для Гитлера стала безнадёжной, а победа союзнических сил – неизбежной. Только британский военный историк Джон Киган поставил этот взгляд под сомнение, разобрав некоторые альтернативные сценарии, один из которых был почти идентичен предложению Генриха Марии Блока, о чём историк не мог иметь никаких сведений. Главный редактор видного журнала «Quarterly Journal of Military History» Роберт Кроули предположил, что Гитлер, возможно, был гораздо ближе к цели – подчинить мир своей воле, чем нам теперь известно. «Нефть с Ближнего Востока, – писал он, – вполне могла бы качнуть стрелку весов в другую сторону».
Глава 19
Прошлое
Несколько дней Блок провёл в библиотеке South Dakota School of Mines and Technology, копаясь в книгах, картах и папках и беседуя с профессорами, один из которых спросил потом Квинтона:
– Что, собственно, ищет этот человек?
Маркусу Блок велел раздобыть для них трейлер, поскольку им придётся много колесить по стране. И пусть он проследит, чтобы в жилом отсеке было хорошее отопление. И запасётся зимними шинами. И цепями для езды по снегу.
Пока Маркус рыскал по фирмам проката автомобилей с трейлерами, Блок обзаводился оснащением, руководствуясь загадочными критериями. Он притаскивал большие бутылки с таинственными цветными жидкостями. Он покупал всевозможные молотки и свёрла, а также предметы, которые были бы уместнее в оборудовании какого-нибудь коллекционера бабочек: к примеру, обширные рыболовные сети. Мотки толстой шерсти. Чашки Петри. Клей. Микроскоп и инкубатор.
Квинтон только успевал качать головой.
– Для меня полная загадка, что со всем этим будут делать, – сказал он Маркусу.
Маркус с огромным трудом добился, чтобы на Рождество они вернулись в Нью-Йорк. Эми-Ли приехала за ним в аэропорт и была так возбуждена, что едва дотерпела до своей квартиры. Там у неё уже стояла наряженная ёлка, и под этой ёлкой они вгрызлись друг в друга так дико, что дерево в конце концов упало и погребло их под собой. Хотя половина стеклянных игрушек разбилась и они порезались осколками, Эми-Ли вряд ли почувствовала боль.
К самому Рождеству выпал снег, да такой густой, что весь Нью-Йорк накрыло белой шапкой. Они пошли гулять по городу, бурная жизнь в котором разом замерла. Они видели людей, бегущих на лыжах по Манхэттенскому мосту, видели пустые перекрёстки, над которыми светофоры вхолостую вели своё цветовое представление. Весь город был как заколдованный.
В сочельник, под звуки высокопарных рождественских хоров, они обменялись подарками. Эми-Ли подарила ему часы, марка которых Маркусу ни о чём не говорила, но вид у них был жутко дорогой. Он подарил ей неглиже – уж точно жутко дорогое, хотя состояло оно, казалось, из паутины.
– Это ты для себя купил, негодяй! – воскликнула Эми-Ли.
– Скажем так: для нас обоих.
– Я сейчас же примерю. – Она скрылась в спальне, а когда вернулась, выглядела так сногсшибательно, что он лишился дара речи.
Она разглядывала себя, явно очарованная.
– А я была уверена, что не подойдёт. Откуда ты знаешь мой размер?
Маркус пожал плечами.
– Он же обычно стоит на ленточках, которые пришиты к одежде.
Эми-Ли посмотрела на него, странным образом растроганная.
– И ты подглядел?
– Ну, был как-то случай.
– Что-то больше никто таких стараний не прилагал. Всем достаточно было сорвать с меня одежду. – Она склонилась над ним, поцеловала его долгим, признательным поцелуем. Потом взяла его голову в ладони, пристально посмотрела на него и заявила: – Марк Уэстман, ты очень опасный мужчина.
Она отпустила его и снова вышла. Накатившее было на него опять улеглось.
Эми-Ли готовила индейку и на последних стадиях не желала, чтобы на кухне ей мешали.
– Давай я помогу, – предложил Маркус. – Я совсем не из тех мужчин, которых нужно обслуживать.
– Я буду рада, только не на Рождество. – Она сунула ему в руку стакан шерри. – Садись в гостиной, поставь CD или что хочешь и жди, когда я позову.
– О'кей, – покорно согласился Маркус. – Я совсем не из тех мужчин, которые затевают спор в Рождество.
Он ушёл в гостиную и присел на корточки перед полкой с CD. Эми-Ли любила старую музыку; чем старше, тем лучше. «Битлз», Элвис, Бадди Холли – и всё такое. Джерри Ли Льюис? Разве это был не актёр? Маркус, в конце концов, поставил группу «Golden Earring», один из самых любимых дисков Эми-Ли.
– Сделай погромче! – крикнула она из кухни, когда прозвучали первые такты песни «Eight Miles High».
Маркус прибавил звук и, упав в кресло, отпил глоток. Шерри было сладковатым на вкус и разошлось по всему телу приятным теплом.
Рядом с креслом стоял столик с телефоном, вазочкой с песочными фигурками… и адресной книжкой Эми-Ли. Он видел книжку в первый раз. Она была ещё раскрыта на букве «Л». Лаура. Эми-Ли располагала адреса не по фамилиям, а почему-то по именам.
– Я очень опасный мужчина… – тихонько сказал себе Маркус и поддел пальцем регистр на букву «М». Вот номер его мобильника и адрес его квартиры в Бруклине, где он практически не бывал.
Он лишь немного помедлил и раскрыл регистр на «Р». Роберт Болдуин, действительно. Его домашний телефон, смотри-ка. Его электронный адрес: true_robert@gmx.com. И родился он 7 января.
Это неприятно укололо его, и он отодвинул книжку. «Не думать об этом», – приказал он себе и сделал ещё один глоток. Это было Рождество. Праздник любви. И она была с ним. С ним, который не потерпит неудачу.
И в сочельник зазвонил именно его телефон, и звонил ему Блок.
– Я вам только хотел сказать, что нащупал горячий след.
– Горячий след? – ошалел Марк. – И где же вы сейчас находитесь, ради всего святого?
– Я как раз пересекаю резервацию индейцев Rosebud. Здесь есть музей индейцев сиу, вы это знали?
– Это что же, вы вернулись назад, в Южную Дакоту?
– Знаете, – объяснил Блок, – я просто больше не выдерживаю всей этой рождественской чепухи.
После Рождества Маркус тоже вернулся в Южную Дакоту и предновогодний день Св. Сильвестра провёл, помогая Блоку выкапывать из земли камни и раскладывать их в непонятные кучки. Начало Нового года они просто проспали, измученные работой на свежем воздухе.
Единственным просветом во всём этом была захватывающая даль ландшафта, грандиозная пустота, сквозь которую они двигались. Южная Дакота была лишь вполовину меньше Германии, население же всего штата не превышало население Штутгарта. Всё было обширным, неохватным, великолепным. Маркус чувствовал себя как на другой планете, в новом мире, полном немыслимых возможностей.
Никогда больше, сказал он себе, он не вернётся в Германию. Это всё равно что снова оказаться в клетке.
Настоящее
Фридер приехал во вторник. Он привёз с собой дорожную сумку, поставил её на кровать и вынул оттуда всю одежду.
– Залежались вещички, затхлостью пропахли, – сказал он, поджав губы. – Если ты оставишь их там дольше, то можешь сразу выбросить.
Маркус устало кивнул.
– Я не планировал, что задержусь так надолго.
– С доверенностью оказалось не так всё просто. Поначалу я попал на молодого парня, практиканта, должно быть. У него вытянулось лицо, и он позвал на подмогу людей поопытнее. В конце концов явился шеф. И тоже заколебался, попросил меня показать паспорт.
– Наверное, он нашёл странным, что не может мне позвонить.
– Да. Но этим мы не должны рисковать. – Фридер пожал плечами. – В принципе хороший знак. Агентство, которому можно доверить свои вещи.
Маркус кивнул.
– А дневник? Ты его нашёл?
– Этот, что ли? – Фридер извлёк плоскую книжечку с корочками из шероховатой стали и надёжного вида цифровым замком. В петле торчала такого же стального цвета шариковая ручка.
– Он самый.
Фридер подал ему книжечку.
– А я и не знал, что ты ведёшь дневник.
– А я об этом никого и не оповещал. Тем более старшего брата.
Фридер затолкал остальные вещи назад, в сумку.
– А почему ты, собственно, не взял его с собой? Сколько тебе пришлось пережить, – был бы уже весь исписан.
– По правде говоря, мне там было не до записей. – Маркус слегка приподнялся. – Металлические корочки, понимаешь? Я боялся, их отнимут в аэропорту.
Фридер поставил сумку в стенной шкаф, сел, закинул ногу на ногу и принялся поправлять свои брюки.
– Мне надо кое о чём тебя спросить.
Маркус оглядел его.
– О чём же?
– В последний год дела фирмы пришли в упадок. Как и у всех, кто так или иначе занимался альтернативными энергиями; очень многие обанкротились. Я тоже – почти. Ну, ты знаешь.
Маркус кивнул с неподвижным лицом.
– Но потом, – продолжил Фридер, – в один прекрасный день был оплачен счёт, которого я вообще не выставлял. Кем оплачен – я не знаю. Счёт на спасительную, чрезвычайно высокую сумму.
Маркус закашлялся.
– Бывает.
– Сумма была не круглая, с девяносто одним центом в конце. Как бы то ни было, вчера мне пришла в голову мысль пересчитать эту сумму на тогдашний курс доллара. И вот у меня получилось почти ровно триста тысяч долларов. Как раз та сумма, которую ты якобы присвоил. Поневоле задумаешься, случайное ли это совпадение.
Маркус уставился в пустоту, разом вдруг ощутив стены больничной палаты как тюремные.
– Тебе это помогло?
– Это спасло меня.
– Вот и хорошо.
Фридер наклонился вперёд.
– Но почему тебе пришлось для этого пойти на растрату?
– Я собирался их вернуть, – сказал Маркус. – И я бы их вернул. Я был в начале большого дела, величайшего в мире дела. Было лишь вопросом времени, когда я начну купаться в деньгах. Тогда, по крайней мере, это было лишь вопросом времени.
– Но ведь у тебя же было твоё наследство.
Маркус отрицательно помотал головой.
– Нет. Уже не было.
У Фридера от удивления глаза на лоб полезли.
– Что? Это почему же?
– Я всё растратил. Ах, да что там, я всё пустил в трубу. Когда теперь я думаю об этом, мне кажется, будто я истопил деньгами камин. Перелёты. Подарки. Рестораны, одежда. Ты себе не представляешь, сколько денег можно оставить в нью-йоркских ресторанах.
Или сколько стоит кокаин.
– Ты истратил всё своё наследство?
Маркус снова опустился на подушку, почувствовав себя тяжёлым и измождённым.
– На короткую жизнь в экстазе, – ответил он. – На жизнь в дурмане. И на полосе обгона. – Он смотрел перед собой невидящим взглядом, следуя за чувствами, которые заставили его произнести это. – И знаешь, что в этом самое странное? Что я не знаю, стоит ли об этом жалеть.
Глава 20
Прошлое
Прошла неделя после Нового года, а Майкл Квинтон всё ещё не присоединился к ним. Во время Рождества он нажил себе какую-то желудочную историю, звонил каждый день и обещал, что это протянется уже не так долго.
Маркусу было только на руку, что геолог не путается у них под ногами, и Блоку тоже. В трейлере тоже было проще вдвоём.
И наконец настало время задать известные вопросы. Например, такой:
– А вы действительно уверены, что мы найдём здесь нефть?
На что Блок просто отвечал:
– Да.
Они как раз сидели за завтраком. Сквозь полукруглые окна был виден заснеженный, пустынный пейзаж нереальной красоты. Блок ел, как и каждое утро, огромное количество ломтей хлеба с джемом, запивая кофе из злаков, тогда как Маркус по утрам не ел никакой твёрдой пищи, пил только кофе, но настоящий: смолотый вручную, свежезаваренный и такой крепкий, какой только возможно.
– Хотел бы понять, почему вы так уверены. И как вы можете быть уверены в том, что нефти в земле столько, что хватит до конца третьего тысячелетия?
Блок, жуя, оглядел его, потом проглотил и произнёс:
– Вы же сейчас не просто так спрашиваете, да?
– Я спрашиваю потому, что весь остальной мир убеждён в обратном. – Маркус достал журнал, купленный накануне. – Вот журнал «Тайм», например. – Он раскрыл его на статье, которую заранее отметил, загнув уголок. – Здесь сообщение о том, что концерн «Шелл» – концерн «Шелл»! – в настоящее время является самым крупным в мире частным владельцем лесов. Странно, правда? Что они замышляют? Перейти на аппараты сухой перегонки древесины? В будущем продавать дрова вместо топочного мазута? Я спрашиваю себя обо всём этом, листаю дальше и тут же вижу вот это. – Он перевернул два листа, там на всю полосу было объявление BP. – Ведь BP всегда являлось сокращением от «British Petroleum», не так ли? А теперь взгляните сюда. Этот жёлто-зелёный, похожий на подсолнух, логотип – новый. И единственная задача этого объявления – рассказать нам, что впредь BP будет означать «beyond petroleum». Я хочу сказать, трудно себе представить более внятное признание крупными нефтяными концернами близкого иссякания нефти. И это специалисты, инсайдеры, те, кто имеет доступ ко всей информации!
– Специалисты тоже иногда ошибаются.
– Но в данном случае что-то их многовато.
– Всеобщая история науки вся состоит из ситуаций, когда кто-то один был прав, а остальной мир заблуждался. Истина не демократична.
Маркус разглядывал своего партнёра со странным чувством пустоты. То было разочарование, а за ним, очень вкрадчиво, уже маячил ужас.
– Мне бы хотелось, чтобы вы располагали чем-то более убедительным, чем эти расхожие истории.
Блок молчал. Маркус невольно задержал дыхание. В этот момент всё балансировало на лезвии ножа. Сейчас всё могло рухнуть, и тогда он, считай, проиграл основную часть своего наследства – может, даже решающую.
– Вы хотите знать, – неторопливо повторил Блок, – что делает меня таким уверенным в том, что все так называемые специалисты оценивают запасы нефти слишком низко?
У Маркуса пересохло во рту.
– Да, было бы не лишне.
– Я объясню вам это. – Блок снова сделал паузу, во время которой намазывал себе очередной ломоть хлеба. Как человек может съедать так много земляничного джема, Маркусу не понять никогда. – Но я вам сразу скажу: это просто, как мычание. Это до такой степени лежит на поверхности, что вы будете удивлены, как это вы сами до этого не додумались.
– Я готов к этому.
– Итак, вначале принципы. Когда вы сжигаете нефть, высвобождается двуокись углерода, не так ли? Знаменитый CO2. При сгорании дерева, разумеется, тоже, но поскольку дерево перед тем высосало углекислый газ из атмосферы, эффект в целом остаётся нейтральным. При сгорании же нефти – или угля – как раз нет. Поскольку углерод в этих веществах происходит из ископаемых резервов, в атмосфере накапливается углекислый газ. Это можно измерить. С тех пор как человек в промышленных масштабах использует уголь и нефть, доля углекислого газа в атмосфере постоянно нарастает. До 1850 года доля углекислого газа в атмосфере составляла 2,9 %, сегодня она составляет 3,7 %.
– Что, кстати, не так уж безобидно, – кивнул Маркус.
– Вы так думаете?
Маркус пожал плечами.
– Ну, об этом столько говорят и пишут. Потепление климата, парниковый эффект и так далее.
– Это всё болтовня. Климат на Земле то холодает, то теплеет, причём это бывало и за миллионы лет до появления человека. – Блок откусил от ломтя и, жуя, продолжал: – Когда мы с вами как-нибудь поедем в Австрию, я вас познакомлю с одним человеком, учёным агрономом по имени Конрад Хаслингер. Он в огромных теплицах выращивает тропические плоды, какие на широтах Австрии и представить себе невозможно. Вот они-то и навели меня на мысль, которая не согласуется с официальной теорией.
– Теплицы?
– Вот именно. Знаете, что делает Хаслингер? Он нагнетает туда углекислый газ. Доля углекислого газа в его теплицах почти в три раза выше, чем в атмосфере. Он говорил мне, что рад бы увеличить эту долю, но это противоречит каким-то там предписаниям безопасности. Или он должен построить дополнительные сооружения, что для него слишком дорого; понятия не имею.
Маркус удивлённо моргал глазами.
– CO2? И для чего?
– Он мне объяснил. CO2, этот простой газ с дурной славой в прессе, представляет собой удобрение, причём одно из лучших. Хаслингер говорит – и это научно неопровержимо, я проверял, – что сейчас большинство растений страдает от недостатка CO2. Ведь растения вдыхают CO2, а кислород выдыхают, в противоположность нам. Но в течение большей части истории Земли доля CO2 в атмосфере была выше, чем теперь, до пятикратного превышения. Это значит, растения приспособлены к высокому содержанию CO2, и сегодня они в известной мере хватают ртом воздух, задыхаясь. Если бы доля CO2 в воздухе понижалась, а не повышалась, многие виды растений просто бы вымерли.
– Тогда повышенные выбросы CO2 должны обеспечивать более высокий урожай.
Блок кивнул и взял себе очередной ломоть хлеба.
– Так оно и есть, но я веду совсем не к этому. Подумайте: если в древние времена в атмосфере было впятеро больше CO2 – куда же потом девался весь этот углерод?
Это был вопрос из тех, что разом зажигают у тебя в голове люстру. Маркус глянул на этого выносливого, жилистого, до твердолобости упорного мужика и начал понимать.
– Вы имеете в виду?..
– Растения его поглотили. Они вдыхают CO2, оставляют себе C, а O2 выдыхают. И когда они становятся ископаемыми, содержащийся в них углерод попадает в естественный круговорот. И так происходило миллионы лет подряд. Пока человек не начал эти ископаемые – мы называем их уголь, нефть и газ – извлекать из земли, а содержащийся в них углерод путем сжигания снова выводить в окружающую среду. – Блок направил на него нож, измазанный джемом. – А теперь подсчитайте. Доля CO2 была когда-то в пять раз выше, то есть составляла 15 %. С тех пор как используются нефть и уголь, доля CO2 повысилась на 0,8 %. Не знаю, как это видите вы, но мне это коротко и ясно показывает, что мы лишь поскреблись о запасы ископаемого горючего, которые залегают там, внизу.
Маркус чувствовал себя оглушённым. Действительно: просто, как мычание.
Блок отложил нож и откинулся на спинку стула.
– Ну? Это было убедительно?
Маркус кивнул.
– Да. Куда уж убедительнее.
Несколько дней спустя они снова были в библиотеке, на сей раз в Хароне. Блок перебирал книги, правда, не по геологии или нефти, а по лесному хозяйству. Грибы. Микробы. Библиотекаря, который заодно руководил и городским архивом, он отправил на поиски записей о нашествиях вредителей за последние сто лет. Маркус находил это слишком уж странным, но удивляться давно перестал.
Главное, всё оставалось по-прежнему: Блок с каждым новым днём казался всё увереннее.
На улице стояла сибирская стужа, можно было обморозить лицо, а нос терял чувствительность. Снег громоздился гигантскими сугробами, а небо грозило новыми снегопадами. Хорошо ещё, что у них были снеговые цепи, ведь Блок регулярно гонял машину в самые глухие места.
Среди стеллажей царила приятная тишина. В городе тоже было тихо: Харон, казалось, впал в такую же зимнюю спячку, как и все города, в которых они перебывали.
Никак не соразмерно тому, какая революция тут затевалась.
Маркус сел за компьютер, имеющий выход в Интернет, и вызвал несколько газетных сайтов. Ничего, повсюду одни и те же скучные вещи. Он зевнул, потянулся, посмотрел в сторону Блока. Библиотекарь вернулся с целой кипой документов, даже издали было видно, какие они пыльные. Оба говорили приглушёнными голосами. Маркус видел, как Блок листает, потом кивает, услышал, как тот сказал:
– Very good! That's what I was looking for.[30]
Маркус мягко водил пальцами по клавиатуре и размышлял над старым вопросом: наделает ли шуму дерево, упавшее в лесу, если рядом нет никого, кто бы его услышал.
Он снова повернулся к компьютеру, вышел на сайт бесплатного почтового сервера и завёл себе новый ящик. В качестве имени он выбрал себе «Whistleblower», но такое имя уже существовало, и даже не одно; система предложила ему добавить к имени номер, причём 101. О'кей, почему бы нет. Затем он написал короткое письмо о «Block Explorations» и о намерении найти нефть в Южной Дакоте, чтобы доказать, что метод Блока действует.
В качестве адреса он ввёл true_robert@grnx.com. Сегодня у Роберта день рождения. Посмотрим, что он будет делать с таким подарком.
Маркус двигал по экрану стрелкой мыши, замерев в суеверном благоговении перед тем, как кликнуть на кнопку «Послать». Затем он удалил ящик и оглянулся. Всё оставалось таким же, как было.
Интересно, надолго ли.
Поздно вечером до них дозвонился Турбер: не смотрели ли они сегодня телевизор?
– Нет, – сказал Блок, – а что?
– Включите его.
– Какой канал?
– Сейчас уже всё равно, какой, – сказал Турбер. Его голос дрожал от волнения, с которым он едва справлялся.
Итак, они включили маленький ящичек, встроенный в жилой автомобиль, и переключали каналы, пока не возникла картинка нью-йоркского здания, в котором находился их офис. Стоя перед фирменной табличкой «Block Explorations», репортёр вещал, что «нефтяной гуру» Карл Вальтер Блок из Австрии начал демонстрировать профессиональным разведчикам нефти, что они ничего не понимают.
Блок забулькал от радости:
– Уже узнали.
Последовало интервью с экспертом, мужчиной, лицо которого было изборождено ветрами и непогодами и украшено могучими усами.
– Доктор Бель, – прозвучал вопрос, – вы не одно десятилетие работали на все крупные американские нефтяные концерны и лично знаете каждое нефтяное поле на материке. И вот мы узнаём, что мистер Блок из Австрии намеревается найти нефть в Южной Дакоте. Как вы оцениваете его шансы?
– Нуль, – раздражённо ответил мужчина. – Абсолютный нуль.
– А не могло так случиться, что какое-то маленькое нефтяное поле вы проглядели?
Тот отрицательно замотал головой. Усы его взлетели.
– Нет ни одного квадратного фута американской земли, которая не была бы досконально обследована.
Маркус ещё никогда не видел, как Блок хохочет во всё горло.
– Да, конечно, – крикнул он, обращаясь к мужчине на экране. – Но только обследована не теми методами!
На следующий день подоспела и пресса. Оставалось загадкой, как журналисты узнали, где находятся Маркус и Блок, но они знали. А поскольку большие машины с логотипами каналов и массивными спутниковыми тарелками уж никак не назовёшь неприметными, за ними вскоре потянулась целая свита ротозеев. За день вокруг них перетолкалось столько народу, что о регулярной работе нечего было и думать.
– Ничего, – сказал Маркусу Блок. – Я уже знаю всё, что мне надо знать. Даже наоборот, мне это на руку.
– Ну, если так, – протянул Маркус, чувствуя себя неуютно и сомневаясь, не была ли эта его затея с письмом Роберту Болдуину величайшей глупостью, вызванной игрой гормонов.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав