Образ. Рассказ второй. 3 страница

– Слушай, может ты проштрафился там, у себя в Германии, и тебя попросили из университета? В ответ он только смеётся. Ему и в правду, нечего сказать, как объяснить что заставило его, уже состоявшегося учёного, вдруг после сорока лет в корне изменить свою жизнь и стать священником. Жить на два дома, постоянно мотаясь между нами и Москвой. Я, и не только, нередко видели его спящим в машине, на обочине нашего ни днём, ни ночью неумолкающего шоссе. А что? Может, и удастся отцу Алексию вложить в этих детей что-то большее, что даст им силы выжить.

- Живущие во стране и сени смертней, свет возсияет на вы. Яко с нами Бог!

С другой стороны, не отправь сейчас эту девчушку в детдом, глядишь, года через четыре придётся везти её прямиком в колонию. У нас, кстати, есть и такая. Мы, вообще, в этом отношении народ счастливый, у нас есть всё, от детской колонии для девочек до зоны на полторы тысячи мужиков и крытой тюрьмы для больных туберкулёзом. Когда отец Алексий узнал про колонию, то очень заинтересовался и спрашивал меня, бывал ли я там раньше.

Конечно, бывал, правда, давно, ещё в советские годы. Завод, где я тогда работал, шефствовал над этой колонией. Однажды, помню, иду по заводоуправлению, а мне навстречу наш профсоюз. Уже было прошёл мимо, потом оборачивается и кричит:

- Слушай-ка, Саша, а ведь ты у нас комсомолец, верно? Я утвердительно кивнул головой. – Тут вот какое дело, ваш комсомольский вожак в отпуске, поэтому завтра предлагаю тебе поехать со мной в детскую колонию. Не волнуйся, в рабочее время, а с твоим начальством я договорюсь.

На другой день нас, в числе прочих шефов, водили по жилым корпусам, показали школу, а потом повели в столовую. Мы сели за столик, который стоял в таком месте, откуда было видно всё остальное помещение. В этот момент в столовую стали заходить девочки. И что мне тогда бросилось в глаза, так это то, что про многих девчонок можно было сказать, что они были, не просто упитанные, а какие-то раскормленные. У некоторых свисали двойные подбородки, комки жира выпирали по бокам и на животах. За столом нас обслуживали стремительные, но такие же перекормленные девочки-подростки. Все они выглядели значительно старше своих лет, и больше походили не на девочек, а на дородных колхозниц из советских фильмов тридцатых годов. Прежде чем сесть за стол, я по привычке решил пойти вымыть руки, и в проходе случайно столкнулся с одной из девушек. И у меня осталось ощущение, что столкнулся не с человеком, а с подушкой.

За обедом я поинтересовался у их директора, почему его воспитанницы такие толстые?

– Видите ли, наше учреждение специально было создано перед проведением в Москве Олимпийских игр. Тогда из столицы в массовом порядке стали вывозить малолетних бродяжек, попрошаек, проституток. Помню, какими их к нам сюда привозили. Жалкими голодными оборванцами, потом их ряды пополнились малолетними преступниками из провинции, но и они выглядели не лучше. Тогда я решил, что нужно детей приводить в божеский вид, и велел на каждый приём пищи выдавать им по восемь кусков хлеба. Пускай едят, а тех, кто отказывался, наказывать. Мол, люди честным трудом этот хлеб вырастили, а ты, малолетняя воровка, их труд презираешь!? Так вы сейчас на них полюбуйтесь, — с видимым чувством удовлетворения воскликнул директор. Уже за первые месяцы пребывания у нас они набирают до восьми кило веса, а некоторые так и до десяти. Мы регулярно их взвешиваем, дети показывают отличные привесы.

Снова в ту же колонию, я попал осенью того же года. Начальство поручило мне представлять наш завод на каком-то торжественном мероприятии.

В то время, когда гости входили на территорию колонии, девчонки на плацу оттачивали построение и прохождение в строю торжественным маршем. Одеты они были в одинаковые трёхцветные пуховики, покрытые скользким синтетическим материалом. Сам пуховик был зелёного цвета с белыми рукавами, а по спине и груди шла широкая горизонтальная полоса коричневого цвета. Подростки маршировали, а поскольку рукава у пуховиков были жёсткими, то и руки у них в локтях не сгибались.

Они шли и пели песню времён гражданской войны: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд, что бы с боем взять Приморье…». Только пели они явно не «с боем», а с «горя взять Приморье…». Сперва я думал, что ослышался, но нет, при повторном проходе снова звучало «с горя».

Тогда мне было смешно, а сейчас-то я понимаю, что дети вовсе не пытались хохмить. Наверняка, они искренне считали, что если что-то и нужно было «брать», так это только «с горя». С горя и голодухи соглашались быть заброшенными в форточку, с горя выходили «подрабатывать» к шоферам на трассу. С горя пробирался ребёнок на ферму воровать у животных из кормушек комбикорм, не на продажу, для еды, сам в одном деле видел. А что такое «Приморье», наверняка никто из них толком и не знал, может ресторан какой. Как сейчас вижу этот строй перекормленных детей в длиннополых трёхцветных пуховиках, делающих их похожими на личинки майских жуков, нелепо машущих руками, и орущих во всю глотку бодрую революционную песню. И на общем фоне этого счастливого сытого детства, как недоразумение, вкрапления худеньких личиков недавно поступивших.

- Господи сил с нами буди, инаго бо разве Тебе Помощника в скорбех не имамы… Поёт клирос, наш боевой походный марш, молящиеся подпевают. Вдруг слышу кто-то рядом со мной: — Господи, что с нами будет? Думаю: — Это кто это у нас тут панику наводит? Ну, так и есть: — Ты, что это Марь Иванна песнопение извращаешь, откуда такие панические нотки? – Ой, батюшка, прости, я старая всю жизнь так пела. Как подумаю о своих детках, кто будет за них молиться, мои – то силы уж на исходе, что с ними будет? – Не унывай, Ивановна, материнская молитва и за гробом достанет, а Господь, Он милостив.

Поёт клирос, поёт молящийся народ, приглушенный свет горящих свечей выхватывает из темноты лица дорогих мне людей, молодых и старых, детей, мужчин и женщин. Я знаю их и верю им, а они точно так же доверяются мне. Мы стоим на тех же плитах, на которых поколениями стояли наши предшественники. И в тоже время, словно единый отряд крестоносцев, мы идём через время и пространство к той радостной цели, к которой призвал нас Христос. Наш путь не усыпан розами, шипов на нём куда как больше, но, несмотря на терния, мы движемся к звёздам.

– Господи сил с нами буди, инаго бо разве Тебе Помощника в скорбех не имамы… идёт отряд, но что это? Кто-то это там у нас отстаёт, сбился с ноги? Не отставать, шире шаг! Ну, я так и знал! Марь Иванна, ну, что же ты, голубушка? А ты давай через не могу… пожалуйста.

P.S. А та девчушка мамку сама в церковь привела, и даже уже под исповедь с ней подходила. Что из этого получится? Ещё не знаю. Но это я вам так, между нами, по секрету рассказал.

Отцы и дети (ЖЖ-22.08.09)

Есть у меня хороший товарищ. Трудяга, никогда без дела не сидит. Летает на север, качает газ вахтовым методом: месяц там, месяц здесь. Как домой возвращается, так всё чего-нибудь строит, то гараж, то дом. У него трое детей. Две дочки уже выучились, и ещё малыш – поскрёбыш, в третий класс ходит.

- Володь, говорю, сколько тебя знаю, всё ты чем-то занят, работаешь и работаешь. Уж не надеешься ли честным трудом разбогатеть? Володя смеётся:

- Нет, батюшка, какое там разбогатеть, это я всё за будущее боюсь. Мир в семье сохранить хочу. Хочу, чтобы все мои дети меня в своё время хоронить собрались, и чтобы никто из них потом мне на могилу не плевал. Вот ты сам посуди. Раньше как было? Наши родители старались нас вырастить, ну, ещё, выучить, а дальше уже, как сможешь, так и пробивайся. А сейчас так, вырасти дитя, выучи, замуж выдай, да ещё и жильём его обеспечь. Раз я старшей дочке квартиру в Подмосковье купил, значит теперь и средней должен.

Младший ребёнок раньше с родителями жил, старость их покоил, а потом в родительском доме и оставался. А сейчас что получается, только и слышишь вокруг, как старики помрут, так старшие и начинают отчий дом делить, а младшего вон. Завещай я ему свою квартиру, так девки, глядишь, и знаться потом с ним не захотят. Так что, батюшка, чем больше детей, тем труднее среди них мир сохранить. Потому, пока в силах, и вкалываю.

Действительно, не знаю, как там в других местах, но у нас здесь, поблизости к Москве, это давно уже стало проблемой. Ещё моя мама мне рассказывала, как собрались они пятеро братьев и сестёр хоронить свою маму, тобиш, мою бабушку. Это было время начала 70-х., жильё у бабушки было казённое, да и вещички у старушки, сами понимаете, хлам хламом, только для дачи кому может, и годились. Вспоминала:

- Сидим, говорит, возле гроба. Смотрим, заходят какие-то мужики. Берут молча комод и выносят его из дому, потом снова заходят и берут трельяж, потом стол. Мы сидим, смотрим. Ничего понять не можем. Подходят к нам, и начинают уже из-под нас стулья вытаскивать. Мы вроде давай возмущаться, да смерть матери, перевесила такие мелочи, тем более, что вместо стульев нам две лавки принесли. Потом оказалось, что один из моих братьев, пока мы плакали, кому-то эту мебель умудрился продать, и мамкины «гробовые» утащить. Только и успела я на память о маме ручку шариковую взять, да ножик, которым она хлеб резала.

Разругались они тогда между собой на всю оставшуюся жизнь. Это хорошо ещё, что не подрались, а то ведь и такое случается.

Однажды попросили меня освятить частный дом. Такой ладный деревянный домик. Хорошо сделанный, с любовью. Достался женщине дом от родителей, отец сам его рубил, собственными руками. Причём, интересное дело. Этот старик в своё время лет двадцать отсидел в сталинских лагерях. Прожил 95 лет, причём до последних дней, сохраняя не только бодрость и разум, но ещё и физическую силу. Рубить дом начал в возрасте 87 лет, а закончил в 90. Вот так, Господь «компенсировал» ему годы, проведённые в лагерях.

Во время освящения я всё ещё им любовался. Всё-таки, умели строить наши предшественники. Я сам, пожалуй, и будку собаке путную не сколочу, а здесь, в 90 лет самому такой дом отгрохать. Ну, мастер. Только с досадой замечаю, прямо над притолокой при переходе из веранды непосредственно в дом, поперёк красивой узорной дощечки и по верхнему брёвнышку над ней, идёт уродующий весь вид поперечный разруб. Спрашиваю:

- Это не твой ли хозяин буянил?

- Нет. Батюшка, я не замужем, одна живу. Это память о том, как мои братья дом делили. У меня двое старших братьёв. Оба давно живут своими домами, семьи имеют. Хорошо живут, зажиточно. Пока я за стариками ухаживала, они отцу обещали, что дом за мной останется, а они мне даже помогать присматривать за ним станут. Я же одна, а что баба без мужика, много ли наработает? Свой дом мужские руки требует.

А как отец преставился, Царство ему небесное. Так сперва один брат пришёл что-то забрал, а потом и другой, глядя на первого, прибежал, и тоже потащил. Они мужики хозяйственные, работящие у них ничего зря не пропадет. Говорят:

- Раз тебе, Зинка, дом отцовский достался, так я вот эту малость себе заберу. А я - эту. Так почитай всё и вынесли. Остались только мои носильные вещи, да кровать со столом. И то, потому, что силой уже не отдала, мне же и самой на чём-то спать нужно. Была у меня пара гусей, хотела попробовать развести, так и тех утащили. «Зачем тебе, Зинка, гуси»?

А тут, как-то, сперва один брат зашёл, а потом, гляжу, и второй, тут как тут. Стоят оба молчат, сесть-то не на что, все стулья ещё раньше унесли. Один мялся - мялся, а потом и выпалил:

- Мой дом! А второй тогда:

- Врёшь, брат, мой!

И заспорили между собой, словно меня и вовсе не было рядом, словно и отцу ничего не обещали. Спорят, кричат друг на друга, а потом и вовсе за грудки схватились. Драться стали до крови. Тут один и заметил, что в углу на веранде топор стоит, как они его раньше не унесли? Схватился он за топор и на брата. Тот только и успел под притолоку спрятаться, а первый и маханул что было силы. Да, слава Богу, притолока помешала. А то и не было бы у меня теперь братьев.

- Ну, и как после, угомонились?

- Да, вот, договорились полюбовно. Решили, что буду я им их доли за дом потихоньку отдавать. А что делать? Другого жилья у меня нет, да и по закону они право имеют.

Мы сейчас всё за многодетные семьи ратуем. Может это и хорошо, даже наверно хорошо, но бывает, такого насмотришься, что и думаешь потом: может лучше одного. Как стали мы храм восстанавливать, пела у нас на клиросе одна наша старенькая прихожанка, бабушка Клава. Хорошая такая была бабулечка, светлая. За ней числился старый домик, у нас в деревне, и к нему земли сорок соток. Нажили баба Клава с мужем пятерых детей. Супруг её раньше отошёл, а бабушка прожила лет так под 90. И решила она ещё при жизни разделить между детьми наследство. Каждому нарезала земли поровну, а дочери своей единственной, одинокой, завещала участок с хибаркой, в которой они с ней и жили. Потому что кроме дочери никто за бабкой не ухаживал.

Как завещала, так и всё. Возненавидели братья свою сестру лютой ненавистью, а она в ответ искренне возненавидела своих братиков. И вот, что характерно, ну, кажется, дружите вы все вместе, это я про братьев, против сестры, ведь это она дом получила. Почему-то, в конце концов, оказалось, что и братья между собой переругались. Построили на своих участках дачные дома, размером, куда как больше материнского. Приезжают к себе на выходные и не разговаривают друг с другом. И самое страшное, детям своим не разрешают общаться между собой. А бабушка ещё жива, да только проведать мать почти не заходят. Во-первых, дочь их не пускает, а во-вторых, и на мать каждый обиду имеет, что не ему дом отписала.

Просила баба Клава себя, после смерти, в церкви отпеть. Вроде как братья обещали исполнить материнскую просьбу, а как померла, так, и не то, чтобы забыли, а просто каждый задумался:

- А почему это я должен этим вопросом заниматься? Пускай сестра об этом думает, отпевание идёт заказывает. А сестра в это время размышляет:

- Братья мои люди состоятельные, ничего страшного, если кто из них сходит в храм, да попа на дом пригласит.

Понятное дело, что в церкви бабу Клаву никто из детей отпевать не собирался, это же лишние хлопоты: гроб нужно нести, людей просить. Кому это нужно? Да, только и домой никто звать не торопился. Съехался народ на похороны, большая семья, как собрались одновременно, так всю улицу джипами и перегородили.

Думаю, что делать? Как же мне бабушку-то отпеть? Ведь в такой ситуации священник может придти в дом только, если его родственники пригласят. А у меня, как раз, на памяти такой случай. Служил я тогда ещё в соседнем городском храме. Разыскала меня одна знакомая женщина и чуть ли не кричит:

- Батюшка, навещала сейчас подругу в больнице. Так там в соседней палате старик один умирает. Он, отченька, причаститься хочет.

Я хватаю саквояж и бегом, машины у меня тогда не было, так что бегал по городу, как гончий пёс. Прибегаю в больницу, а это от храма километра за два. Весь в поту, поднимаюсь на четвёртый этаж, вваливаюсь в палату. Гляжу, лежит на кровати тот самый старик. Думаю, слава Богу, успел. Сейчас всё сделаем.

Неопытен я ещё был. В спешке и не обратил внимания на то, что в палату подтянулись многочисленные дедушкины родственники. А они на меня – обратили. И, слышу, мужской голос:

- Батюшка, что вы, собственно говоря, собираетесь делать с нашим отцом?

– Как что? отвечаю. Причастить его хочу, а если получится, то ещё и исповедовать. Умирает ведь человек.

- Батюшка, скажите, пожалуйста, а кто вас сюда звал?

- А вот, наша прихожанка, сообщила, что ваш дедушка отходит, причаститься хочет. Я и прибежал. Говорю, а сам начинаю понимать, что всё сейчас зависит от этого ещё молодого мужчины, сидящего напротив меня нога за ногу. Может он лишних расходов боится?

- Вы не волнуйтесь, спешу я его заверить мне не нужны от вас деньги, за так всё сделаю. Наверное, это было неправильно, возможно, я своими словами его унизил. Мужчина в ответ посмотрел на меня с сожалением. Представляю, как я тогда жалко выглядел: потный, запыхавшийся. Вытираюсь рукавом подрясника.

- Батюшка, улыбается краешками губ мужчина. Наш папа болен и за свои слова не отвечает, и здесь мне решать, приглашать вас или нет. Так что, пожалуйста, потрудитесь выйти вон из палаты.

Вот и сейчас, приду незваным, а они меня снова вытолкают. Хотя, ведь не сектанты, верно? Должны же понимать. Короче, наши разведали, когда собираются бабушку выносить. Собрал я своих помощников и объявляю:

- Значит так, выходим за час до выноса. Я иду впереди, вы по бокам. Проходим в дом, самое главное не останавливаться, и ни с кем в разговоры не вступать. Пускай каждый думает, что это меня его брат пригласил. Пока разберутся, мы уже начнём, а при людях им неудобно будет меня выпроваживать.

Только собрались идти, заходит в храм дочка:

- Батюшка, я пришла заказать по матери отпевание. Мы возликовали, слава Богу, идём на законном основании!

Оказалось, что наша староста Нина, желая нас обезопасить, нашла дочь бабы Клавы и потихоньку сунула ей церковные деньги, на которые та и заказала нам чин отпевания. Молодец у нас староста, ей бы не приходом, ей бы городом командовать, да только больно уж человек порядочный.

А думаете, среди верующих такой беды не случается? Случается. Да ещё как случается. На днях служили воскресную литургию. Вышел я на амвон, сказал отпуст, благословил людей и говорю краткое слово в конце службы. Смотрю на прихожан, и вижу, что две сестрички стоят, слушают меня, а у обеих глаза от слёз красные-красные.

Подходят они к кресту. Спрашиваю:

- Что случилось? Почему плачете?

- Батюшка, нас Коля, мой муж, рассорить хочет, жалуется старшая из сестёр. Оказалось, что их мама, опасаясь того, чтобы дочери после её смерти между собой не разругались, предложила им самим составить текст завещания. Как решат по обоюдному согласию, так и будет. У старшей дочери есть и своя квартира, и дом хороший, а у второй нет ничего, всю жизнь мыкается по частным квартирам. Вот и предложила старшая сестра отписать материнское наследство в пользу младшей. Да не тут-то было, Коля восстал. И так, бедный, разъярился, что прогнал сестру жены из дому. Запрещает жене общаться с сестрой и её детьми. Вот такая беда. А ведь и Коля наш прихожанин. Что делать? Да и его тоже понять можно: ну как расстаться с тем, что уже считаешь своим.

И вот на фоне всего этого привычного негатива стал я свидетелем поистине замечательного явления. Явления, до удивления, наоборот. Не могу удержаться и не рассказать вам о нём.

Помню, дожидается меня после службы старушка.

– Батюшка, посоветоваться с тобой хочу. И прошу тебя, заступись за меня перед детьми. Снова, думаю, старого человека обижают.

- Матушка, слушаю тебя, чем смогу помогу.

- У меня семь человек детей, хорошие они, добрые, любят меня неподдельно. Я последнее время всё одна в деревеньке жила, а теперь чувствую, что уже тяжело. Заехала ко мне старшая дочь, сказала я ей об этом, а та и предложила мне к ней перебраться. Домик мой она продавать не стала, говорит:

- Если тебе у меня надоест, вернёшься назад.

И стала я жить у неё, как барыня. Да только узнали об этом остальные дети и возмутились:

- А почему это мама будет жить у тебя, а не у меня? Или у меня? Короче все затребовали маму к себе. Что делать, как бы, не поссорились из-за меня мои деточки. Собрался семейный совет и на совете они решили так. Пускай мать живёт с каждым по году, переходя от чада к чаду по старшинству.

Таким образом, прожила я у старшей дочери год и переехала к следующей. А те, что помладше, бояться стали, что не дойдёт до них очередь, помрёт мать. И потребовали они, чтобы срок моего проживания у каждого из детей сократился вдвое. Стала я переезжать уже каждые полгода. А теперь младший сын взбунтовался. Прибаливать я в последнее время начала, так он затребовал снова срок поделить, теперь уже до трёх месяцев. Очень хочет меня у себя видеть.

Радостно мне от их любви, замечательные у меня и дети, и невестки, и зятья. Да только тяжело мне, батюшка, в такие годы, словно мячику, из города в город перекатываться. Сейчас я доживаю полгода у одной дочки и собираюсь ехать в другое место, уже невестка с внуком за мной приехали. Поговорил бы ты с ними, отец, пусть они меня пожалеют.

Попросил я её родных придти в храм, поговорить. Пришли обе женщины, дочь и невестка. Я к их разуму взываю:

- Мать пожалейте, пусть у одного кого живёт, загнали вы её. Стоят, плачут.

А мне чудно, не встречал я ещё такой привязанности взрослых детей к старенькой матери. Каким же нужно быть человеком, чтобы вырастить детей и вложить в их сердца такую к себе любовь. Видно светлый она человек, и много тепла сберегла, раз продолжают они к ней тянуться.

И так во мне от этой встречи всё возрадовалось, что не удержался я, обнял и расцеловал обеих женщин. Вы уж, простите за это меня, грешного.

Очарованный адмирал (ЖЖ-01.04.09)

Мы, дети военных, всё своё детство и юность, колесившие за своими родителями по бескрайним просторам нашего Отечества и за его пределами, чаще всего и не представляли себе иного жизненного пути, как, став офицерами, продолжить дело наших отцов. Труднее было выбрать военное училище и род войск, где бы ты хотел служить. И вот, помню, уже десятый класс, заявление нужно в военкомат подавать, а я всё никак не определюсь.

В последний для нас в школе вечер встречи выпускников мы принимали гостей, и среди них я неожиданно увидел троих ребят в форме курсантов военно-морского училища. И в тот момент я понял, кем хочу стать. Разговорились, оказалось, что эти курсанты – будущие подводники. Буквально на следующий день я уже мчался в облвоенкомат подавать рапорт на поступление в военно-морское училище подводного плавания. Когда я объявил своим родителям о принятом мною решении, папа вздохнул, а мама присела на стул. Отговаривать меня никто не стал, но когда я проходил медкомиссию, то я её, к своему удивлению, не прошёл.

После комиссии меня вызвал к себе офицер военкомата и предложил на выбор список из 15 военных училищ, где меня, как сына моего отца, примут без экзаменов. И это были наши лучшие военные вузы, но среди них не было ни одного морского. Я понял, почему не прошёл комиссию, и решил подготовиться и попробовать туда же на следующий год, а это время, чтобы не болтаться без дела, поучиться где-нибудь в институте. Выбрал себе место учёбы, где бы я меньше всего мог нанести вреда человечеству, и стал студентом. Со временем учиться в гражданском институте мне понравилась, и я перестал мечтать о море.

Курсе на третьем, я познакомился с девушкой, дочерью морского офицера. Друг её детства, в котором все видели её жениха, в это время учился в военно-морском училище. Мы с ней дружили, а когда закончили учёбу, я ушёл служить положенные мне полтора года в армию, а её жених, за это время уже став её мужем, получил назначение на Север.

То, что ребята связали свою жизнь, я узнал ещё в армии, и был очень удивлён звонком моей бывшей подружки, чуть ли не в первый день по моему возвращению домой. Она предложила мне встретиться, я был, конечно же, не против, одно лишь смущало меня, полное отсутствие денег. У родителей просить было неудобно, а собственные я еще не заработал.

Когда мы встретились, то я честно предупредил её о моей временной финансовой несостоятельности, на что она, рассмеявшись, ответила, что это всё пустяки. Мне было интересно, как она живёт, как складывается жизнь у наших общих знакомых. Всё-таки мы дружили целых три года, и как оно тогда могло по жизни повернуться, никто конкретно себе не представлял.

Она предложила посидеть в кафе, успокоив меня, что у неё достаточно денег. Из разговора с ней я узнал, что её муж служит на отдалённой базе подводных лодок, где-то на Северном флоте, причём место службы он, окончив училище с золотой медалью, выбрал сам. А она в последний момент не поехала за мужем туда, где всегда холодно, и романтика заканчивается сразу же, по выходу из самолёта. Мы пили коктейль, смеялись, нам было весело, и я понял, что она будет не против, если я провожу её домой. И не только провожу. «А где сейчас твой муж? - спросил я у неё. «Где-то возле Штатов, лежит на дне океана, и будет лежать ещё целых полгода». «Слушай, а ты на какие средства, вообще живёшь? Ты работаешь»? «Немного,- ответила она, - скорее для развлечения, вообще-то меня муж содержит, ему такие деньги платят»!

И до меня дошло, что в тот вечер я ел и пил на деньги человека, который воплотил в жизнь мою мечту, и стал офицером подводником. В тот момент он был от меня на тысячи миль, охраняя наш общий дом, а его жена предлагала мне на время занять его место в постели. Вот тогда, когда проходил медкомиссию, я не задумывался о таких вещах. И я не то, чтобы пожалел этого парня, нет, его не нужно было жалеть, он сам выбрал свой путь, и их отношения с женой были их личным делом. Просто мне предлагалась роль альфонса при жене подводника. И в тот вечер я больше ничего не смог ни выпить, ни проглотить.

Проводив домой мою подругу юности, я ушёл, и в первый раз за всё это время в мыслях поблагодарил моего папу, за то, что он «зарубил» меня на той медкомиссии.

Уже через месяц я переехал в центральную Россию, и думал тогда, что морская тема для меня исчерпана, ан нет. Несколько лет тому назад, принимая экзамены в семинарии у заочников, я обратил внимание на одного студента, не в сане, практически одних со мною лет. На мои вопросы он отвечал толково и лаконично. Во всём его внешнем виде проглядывала какая-то аккуратность и внутреннее достоинство. Мне в тот момент неудобно было расспрашивать человека, кто он, да откуда? А на выпускном акте в этом же году, я неожиданно для себя среди тех, кто получал диплом об окончании семинарии, увидел того самого студента, только в парадной форме капитана первого ранга со множеством боевых наград на груди. Одних орденов я насчитал у него шесть, и каких орденов!

За столом разговорились. Оказалось, он 15 лет ходил на подводных лодках, а заканчивал в своё время то самое училище, о котором я, когда-то мечтал ещё мальчишкой. «А почему семинария, товарищ капитан первого ранга»? «Так сложилось. Будучи молодым офицером, во время одного неудачного похода, когда думали, что уже не всплывём, я пообещал Богу, что если спасёмся, то, стану священником. Мы тогда, действительно, можно сказать "с того света" вернулись. А для меня встал вопрос, как исполнить обет? Для начала стал ходить в церковь, учился молиться и верить. А вот, теперь, надеюсь, буду священником», - и улыбнулся. Удивительный путь, начинал с подлодок, а всю жизнь шёл к священству.

Как премудро устроен мир. Мы одинаково мечтали о море, а стали священниками. Только ему пришлось 15 лет учиться мужеству и молитве в боевых походах, а меня Бог 10 лет смирял, положив носить жёлтый жилет рабочего на железной дороге.

Мир тесен, оказалось, что мой собеседник пересекался по жизни с тем подводником, о котором я писал выше. И я узнал, что со временем он всё-таки встретил ту, которая стала ему настоящим другом.

Продолжая морскую тему, не могу не рассказать об одном удивительном человеке. Как-то во время моего священнического сорокоуста ко мне на ночь в комнату общежития подселили одного старца. Во всяком случае, он мне таким показался. Сам небольшого роста, коренастый с могучей бородой лопатой. Сосед представился, и оказалось, что он адмирал запаса. И тоже подводник. Командовал целым соединением подлодок.

Адмирал оказался интереснейшим собеседником. Мы проговорили если не всю, то полночи, точно. Понимая, что мы встретились подобно случайным попутчикам в купе поезда, и, скорее всего больше никогда не увидимся, мой собеседник был очень откровенен. Он совсем немного останавливался на морском периоде своей жизни. И даже в нём он всё больше находил моменты, когда Господь был рядом и хранил его для чего-то большего.

За время своей службы он побывал наверно на всех морях и океанах омывающих нашу землю, видел величие и красоту ещё нетронутой человеком природы. Научился восхищаться ею, и в этой земной красоте разглядел Творца и захотел, всем сердцем захотел, прикоснуться к тому, что необъяснимо влекло его к себе все эти годы.

Выйдя в запас, адмирал решил делом послужить Богу. На собственные средства и помощь друзей он собрал артель из мастеров по дереву и стал сооружать иконостасы. Причём, всё больше для тех храмов, где о хороших заработках говорить не приходилось.

А ещё они с дочерью поездили и поклонились многим нашим святыням. «Где мы только не были! Меня принимал отец Николай, на острове Залит, разговаривал с батюшкой Иоанном Крестьянкиным. На братском молебне вместе с монахами прикладывались к открытым мощам преподобного Сергия, были и у мощей Серафимушки, Тихона Задонского, Александра Свирского. Всего и не упомнишь. Когда бываем в Лавре, и отец Кирилл Павлов узнаёт о нас, то зовёт к себе в келью

Я многое повидал и испытал за свою жизнь, и давно уже сделал вывод о том, как прекрасна наша земля и люди. Думал, что всё увидел и познал, а сейчас езжу по святыням, любуюсь, дышу этим воздухом святости и надышаться не могу. И понимаю, что нет ничего прекраснее наших святынь и верой живущего православного человека, поверь мне, батюшка, я знаю, о чём говорю. Для меня весь смысл человеческой жизни открылся, я же всё понял».

Красота, проявившаяся в гармонии и целесообразности тварного мира, захватила человека; а, пересекшись с опытом святости, он встретился ещё и с совершенной красотой опыта боголюбцев, исполненной Духом через их подвиг. И эта духовная красота не только покорила, но и очаровала его.

Он рассказывал о своих открытиях в вере, а я понимал его, потому, что уже прошёл этим путём в Духе, но только чуть-чуть раньше. Как он восторгался, над своими внешне кажущимися простыми, духовными открытиями. Ведь истина только тогда становиться твоим достоянием, частью тебя, когда ты реально открываешь её для себя через опыт, и можешь сформулировать её, так, словно до тебя никто о ней и не догадывался. А, став частью тебя, она начинает преобразовывать твоё естество, и ты ещё здесь на земле становишься причастным вечности.

Дата добавления: 2015-11-30