Благодарности 22 страница

Эскен осторожно протянул к костру босую ногу. Пошевелив угли, он захватил пальцами один и подтащил по полу к себе. Рыцарь пошевелился во сне. Эскен на секунду замер, а затем медленно стащил ремень с бревна и, почти касаясь головой пола, положил на тлеющий кусок дерева. Постепенно ремень начал чернеть, а кожа на запястьях покраснела. Превозмогая боль, Эскен закрыл глаза. Наконец, спустя целую вечность, ремень разорвался.

Освободившись от пут, Эскен пополз к выходу и выглянул на затянутое серовато-зеленым туманом поле. Затем осторожно отвязал коня.

Сент-Шапель, Париж 21 февраля 1307 года от Р.Х.

– Мои молитвы не доходят до Бога. – Стоя на коленях на каменном полу, Филипп пошевелился. – Не доходят.

– Каждый человек на земле имеет надежду на прощение, если он искренне раскаивается в своих грехах. Не важно, насколько они у него велики и тяжки.

Филипп поднял глаза на возвышающегося над ним человека. В черной до пола сутане Гийом Парижский казался еще выше ростом. Его худое бледное лицо обрамляла седая борода. На макушке виднелась обязательная тонзура. От исповедника исходил запах ладана, как будто насыщенный святым духом, призванным судить и наказывать. Король перевел взгляд на парящих над величественным алтарем херувимов. В их маленьких золотистых глазах ему тоже чудилось порицание.

– Вы каетесь, сир?

– Вам известно, что это так, – ответил Филипп.

– Важно известить об этом Господа.

– Я стараюсь, – прошептал Филипп, закрывая глаза, желая отгородиться от неумолимого взгляда исповедника. – Каждый день молюсь и каюсь. Но Господь по-прежнему меня не слышит. И не отвечает.

– Значит, ваши молитвы недостаточно искренние. А покаяние неполное.

Филипп резко раскрыл глаза.

– Неполное? – Он поднялся. – Да ради его любви я чуть ли не разрываю себя на части. Чего еще он от меня хочет? – Король задрал мантию и приподнял ремни власяницы. – Я ношу ее постоянно. Иногда даже сплю в ней. – Его голос эхом отдавался в тихой часовне, окутанной тенями. Лишь желтоватое пятно света освещало его распахнутую грудь. – Или тебе не угодно это? – вскрикнул он, вскидывая руки перед алтарем. Херувимы бесстрастно смотрели на его покрытое шрамами тело.

– Вы действительно носите власяницу постоянно, сир? – сердито спросил Гийом. – И даже когда спите с недостойной женщиной?

Филипп бросил на него пристальный взгляд. Доминиканец подошел и присел рядом на корточки, вглядевшись в короля серыми безжалостными глазами.

– Вы можете скрыть свои грехи от меня и даже от Господа. Но не от своей челяди. Слухами земля полнится. Мне известно – вы спите со служанкой. – Многозначительно помолчав, Гийом рывком встал. – Как я могу отпустить вам грехи, если вы не исповедались? Как может Господь вас простить, если вы не до конца покаялись?

– Я горюю по жене. Горюю настолько, что не могу даже видеть рядом своих детей, ведь они напоминают о ней. Эта служанка… – Филипп оцепенело покачал головой. –…для меня утешение.

– Жанна встретилась с Богом, сир. Ее душа упокоилась с миром. И вам следует вести жизнь праведника, прежде чем вы сможете соединиться с ней. Надо ежедневно поддерживать в себе христианскую веру. Подавать пример подданным.

– Подданным? Да они меня ненавидят, что бы я для них ни делал. А свечи в церквях зажигают только для Людовика. Урожай не удался – виноват я. Желая укрепить государство, повышаю налоги – тут же начинают бунтовать. – Филипп махнул рукой. – Да вам это хорошо известно. Но если Бог не слышит меня, может быть, до него дойдут молитвы моих подданных? Я хочу их любви, Гийом.

– Для спасения души, сир, вам на подданных полагаться негоже. Покоритесь полностью Божьей воле, отдайте всего себя ему, покайтесь искренне – и заслужите прощение. Он вас услышит. Без сомнения!

– Значит, еще есть надежда? – пробормотал Филипп. – Надежда на прощение, на Божью любовь – не важно, каковы были мои деяния?

– Несомненно. – Из голоса Гийома исчезли стальные нотки, но его взгляд оставался непреклонным. – Мы переживаем тревожные времена, сир. И теперь вы должны служить примером для подданных больше, чем когда-либо. Вы знаете мои мысли относительно вашего первого министра Ногаре, но не в моей власти решать его судьбу. Придет время, и он предстанет перед высшим судом. А я искренне вас убеждаю наладить близкие отношения с папой Климентом. Теперь, когда между Францией и папским престолом установился мир, это более чем возможно. – Доминиканец двинулся к алтарю. – Вашим подданным нужно показать пример добродетели, ибо в королевстве буйно расцвели грубость и непочтительность. Мой орден, к счастью, остановил пагубное влияние катаров – презренных богохульников всех предали священному огню, – но падение Акры показало, насколько неустойчива у многих была вера, как легко они приняли религию сарацин. Нам всем надо пристально следить, чтобы подобная чудовищная ересь не начала снова распространяться.

– Я этого не допущу, – решительно произнес Филипп, снова опускаясь на колени. – Катаров почти всех истребили во время Крестового похода Церкви. Осталась горстка. Они все затаились и никого не заразят своей ересью. – Он твердо посмотрел на доминиканца. – Первый министр Ногаре может подтвердить.

– Все так, – со вздохом произнес Гийом, – но мне как инквизитору то и дело приходится встречаться с новыми разновидностями ереси. – Он нагнулся к Филиппу. – Вот на прошлой неделе меня сильно озаботил рассказ одного несчастного, которого мы приютили в своем монастыре. Он говорит, будто весь орден рыцарей-тамплиеров пронизан ересью.

– Что? – Филипп вскинул голову.

– Этот человек приковылял к нашим воротам десять дней назад. Умолял дать приют. Сильно истощенный, он находился на грани безумия. Придя в себя, путник открылся одному из наших братьев, а тот, встревожившись, пришел ко мне. Я разговаривал с тем человеком несколько раз. Он рассказал о своем племяннике, которого при посвящении в рыцари заставляли выполнять гнусный богохульный обряд. Еретики-тамплиеры выследили в церкви несчастного племянника, когда он рассказывал об их преступлениях своему дяде, и убили. А самого дядю заточили в тюрьму. Кстати, он является у них не простым рыцарем, а приором прицептория Монфокон.

Филипп быстро поднялся, не сводя глаз с исповедника.

– На его теле видны следы истязаний, и он одержим жаждой мести. Признаться, я всегда предельно осторожен, когда кто-то сообщает нам о ересях из чувства мести. Думаю, в прошлом некоторых сожгли на костре по ложным обвинениям. – Гийом Парижский порывисто вздохнул. – Но мы, доминиканцы, провозгласили: лучше сжечь на костре сто невинных, чем оставить одного еретика и тем самым позволить ему развращать истинно верующих. Так и будем действовать впредь. – Он повернулся к Филиппу. – Этот человек желает отомстить своим мучителям, тут нет сомнений, но если в его словах есть правда – а говорил он весьма убедительно, – то отмахиваться от них никак нельзя. Судить Темпл я не властен, а потому намерен встретиться с папой. Надеюсь, вы мне поможете в этом, сир.

Филипп быстро подошел к исповеднику.

– Я желаю поговорить с ним.

Доминиканец удивленно наморщил бледный лоб, но согласно кивнул:

– Ваше мнение, сир, о том, насколько можно доверять его рассказам, для меня, несомненно, чрезвычайно желательно. Однако, должен вас предупредить, он весь кипит яростью.

– Я повелю привести его сюда немедленно.

Гийом Парижский вскинул руку.

– Нет, сир. Вначале мы закончим вашу исповедь.

Филипп помолчал и, со вздохом опустившись на колени, приступил к перечислению своих грехов. Его молитвенно сложенные руки скрывали сосредоточенное и отнюдь не благочестивое выражение лица.

Берег Сены, Париж 2 марта 1307 года от Р.Х.

– Я так и не смог его найти. – Робер сел рядом с Уиллом на перевернутый котел для варки угрей. Их было много разбросано по слякотному берегу. – Но наверное, сейчас это не важно. Де Флойран все равно не сумел бы опознать злодеев. В любом случае нам теперь известно о происходящем в парижском Темпле. Надо действовать. И начать следует с… – Посмотрев на Уилла, Робер замолк. – В чем дело?

– Я знаю, где сейчас находится Эскен де Флойран.

– Что?

– Больше недели назад из монастыря доминиканцев во дворец привезли человека, под усиленной охраной. С ним несколько дней общались король и его первый министр. Там же присутствовал исповедник короля Гийом Парижский. Я обратил на это внимание, когда из-за встреч с де Флойраном король отменил охоту и пир. Мне не сказали, зачем его привезли, но имя назвали.

Лицо Робера вытянулось.

– Боже милостивый, зачем же де Флойран пришел в Париж? Когда я ему предложил, он с ужасом отказался.

– Он жаждет отомстить. Если бы я хотел обвинить кого-то в ереси, то первым делом отправился бы к доминиканцам. Эскен получил там все желаемое – приют, еду и… надежду на отмщение.

– Боже! – Робер вскочил и начал ходить туда-сюда. Неподалеку двое мальчиков сражались на палках. Их возбужденные возгласы смешивались с пронзительными криками парящих над островом Жюиф речных птиц. – Может, нам удастся его как-то похитить?

– Де Флойран отбыл пять дней назад с Ногаре под охраной королевских гвардейцев. Они направились в Пуатье.

– Почему туда?

– Папа Климент объезжает королевство. В Пуатье он намерен пробыть несколько месяцев. Я полагаю, Эскена повезли к нему.

– Это то, что им нужно, – проговорил Робер после долгого молчания. – Теперь король получит наконец то, что хочет. Папа услышит рассказ Флойрана и будет вынужден назначить дознание в Темпле. Любой человек, обвиненный в ереси, фактически обречен. Но если ересь найдут в самом могущественном рыцарском ордене в христианском мире, то его святейшеству не останется ничего другого, как действовать. – Робер вгляделся в бирюзовую Сену, освещенную ослепительным весенним солнцем. – Мне не следовало забирать Флойрана из тюрьмы.

Уилл помолчал.

– Жаль, ты не пришел ко мне, когда Саймон встревожил тебя историей этого сержанта.

– Ты был поглощен другими делами, – ответил Робер с упреком в голосе.

– Другими? – Лицо Уилла посуровело. – Я пытался помочь своей стране. – Он встал. – Ты словно обвиняешь меня в чем-то. Откуда мне было знать, если ты ничего не сказал?

Робер подошел ближе.

– После вызволения сына Климента от тебя почти год не было ни слуху ни духу.

– Папе Клименту нужны доказательства, что Ногаре убил Бенедикта. Если я их найду, он повелит Эдуарду оставить в покое Шотландию и будет оберегать Темпл от Филиппа. – Уилл устало вздохнул. – Я делаю все, что в моих силах. Уже уговорил Климента послать в Англию письма с требованием прекратить войну против Шотландии. После казни Уоллеса это очень важно для моей страны… и близких. Разве можно меня винить, что я этим занимался? – Он не стал ждать ответа Робера. – Но мое положение во дворце сильно пошатнулось. С тех пор как Филипп и Ногаре приостановили охоту на Темпл, во мне отпала нужда.

– Ты действительно веришь, что сможешь найти доказательства причастности Ногаре к смерти Бенедикта?

Уилл молчал. Он знал – это почти невозможно. Вряд ли Ногаре оставил какие-то письменные свидетельства.

– Буду пытаться, – сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Роберу. – Любой ценой надо удержать папу на нашей стороне. Король стал со мной весьма холоден, но… – Уилл тяжело вздохнул. – Этот ублюдок спит с моей дочерью. Полагаю, это единственная причина, почему я до сих пор не изгнан.

– Неужели? – воскликнул Робер.

Уилл махнул рукой и прошагал к воде.

– Не хочу об этом говорить. – Он повернулся к последовавшему за ним Роберу. – Поверь мне, я терплю общество Филиппа только ради дела. И с большим трудом сдерживаюсь, чтобы не задушить этого подонка во сне.

– Почему ты не увезешь ее из Парижа? – тихо спросил Робер.

– Этим я ничего не добьюсь. – Уилл наклонился, вытащил из грязи камень и бросил в реку. – Если я заберу Роуз из дворца против ее воли, то потеряю дочь навсегда. Поэтому мне нужно оставаться во дворце. Наверное, это глупо, но я по-прежнему верю – когда-нибудь стану ей нужен. И хочу быть рядом, когда такой час наступит.

– А что Роберт Брюс? – рискнул спросить Робер. – Теперь, когда он стал королем Шотландии, у твоего отечества наконец появилась надежда.

– Последние вести оттуда неутешительные. Брюс со своими сторонниками поспешно отступил. Вначале они побеждали, но Эдуард опять послал на север огромное войско, несмотря на увещевания Климента. Если ничего не случится, к осени новый король Шотландии будет смотреть на Темзу с шеста.

Робер понаблюдал, как двое мальчиков гоняются по грязи друг за другом, затем перевел взгляд на парящих над ними птиц.

– Какими мы были наивными, когда возвращались со Святой земли. Думали, здесь все будет проще. Возможно ли вообще убедить людей жить в мире?

– Я все больше склоняюсь к отрицательному ответу. Но затем вспоминаю Эврара, моего отца, Калавуна и всех остальных, которые верили в это. Верили настолько, что отдали за это все, что имели. Я надеюсь… – Уилл замолк и покачал головой. – А, ладно, сейчас не важно. Если король Филипп добьется своего, желания и надежды любого из нас не будут иметь значения. Ты говорил с Гуго?

– Нет. Он еще в Англии.

– Ты веришь, будто он имеет какое-то отношение к делу Флойрана?

– Я не могу представить, что это так, – ответил Робер.

– Но приказ заключить приора в тюрьму был скреплен печатью инспектора?

– Думаю, я доказал, что печать Гуго возможно использовать без его ведома.

– Возможно-то возможно, но рассказ Эскена поразительно повторяет описания в «Книге Грааля». Окутанное тайной посвящение, когда новообращенный пьет кровь братьев рыцарей. Плюет на крест. Там это все есть.

– Пьет кровь?

– «Книга Грааля» написана по повелению тогдашнего великого магистра Армана де Пейро, который также являлся членом и «Анима Темпли». По словам Эврара, великий магистр был одержим рассказами о Персивале и короле Артуре и намеревался ввести особый обряд посвящения в тайное братство, который будет отличаться от ритуала посвящения в Темпле. Эврар написал «Книгу Грааля» как наставление для Армана.

– Я кое-что об этом слышал, – сказал Робер.

Уилл кивнул.

– Как и в других романах о Граале, здесь тоже изобиловали необычные, даже богохульные образы, но на страницах «Книги Грааля» также излагались цели и кредо братства. Как нам известно, они весьма нетрадиционные. После смерти Армана в тюрьме у мамлюков «Книга Грааля» потеряла значение, но продолжала таить в себе опасность. Конечно, Эврар использовал только аллегории, обозначил символ братства. Он и не предполагал, что кто-то будет пить чью-то кровь. Опасность «Книги Грааля», помимо ее еретического содержания, состояла также и в том, что она свидетельствовала о нашем существовании. Вот почему ее похитили госпитальеры, надеясь разоблачить и разрушить Темпл. По той же причине завладеть ею пожелал и Эдуард. Он рассчитывал угрожать нам разоблачением и вымогать деньги. Эврар не переставал жалеть, что не уничтожил ее после смерти Армана.

– Но кто еще мог знать о ней? Ведь Эврар сжег «Книгу Грааля», когда ты ее возвратил. Он умер несколько десятилетий назад, и после твоего ухода в братстве почти никого не осталось.

– Кроме одного, – ответил Уилл.

Робер резко повернулся.

– Мы оба с тобой знаем Гуго с детства.

– Перед падением Акры я послал ему писания Эврара. Он мог все узнать оттуда.

– Неужели ты можешь поверить, будто он способен убить невинного человека, а другого бросить в тюрьму? – Не дождавшись ответа, Робер тяжело вздохнул. – Ты не видел Мерлан, Уилл. Гуго на такое злодейство не способен.

Замок Карлайл 11 марта 1307 года от Р.Х.

Паж ввел Гуго де Пейро в темные королевские покои. Расписанные ставни на окнах были закрыты, и инспектору потребовалось время, чтобы разглядеть Эдуарда, лежащего в огромной постели, освещенной лишь бушевавшим в камине пламенем. Король кивнул, паж попятился к двери и тихо закрыл ее за собой.

– Приветствую вас, милорд, – произнес Гуго с поклоном. Его потрясло, каким старым стал король. Старым и болезненным. За годы, прошедшие с их последней встречи, седые волосы Эдуарда сильно поредели, лицо осунулось, глаза запали еще глубже. Он выглядел много старше своих шестидесяти семи.

– Подойдите ближе, – потребовал Эдуард.

Голос звучал слабо, но по-прежнему повелительно, и Гуго поспешил приблизиться.

– Я огорчен застать вас хворающим, милорд.

– Всего лишь лихорадка, инспектор Пейро, – коротко бросил Эдуард. – Наконец-то я дождался, когда вы сподобитесь меня посетить.

Гуго замялся. Он начал потеть – от камина шел ужасный жар.

– Очень жаль, милорд, но моя поездка по владениям Темпла в Британии заняла много времени. И я рад нашей встрече, милорд, поскольку давно имел желание с вами поговорить.

Эдуард пристально посмотрел на него из-под сморщенных век.

– О чем же?

– Последние годы были тяжелыми для нас обоих, милорд. Вы сражались с мятежниками в Шотландии, я пытался найти для Темпла новые базы. Когда мы договаривались помогать друг другу в наших делах, я не думал, что пройдут годы, а проблемы останутся. Однако осмелюсь напомнить вашему величеству: свою часть соглашения я выполнил. Тамплиеры сражались в вашем войске в двух битвах, где мы потеряли наших лучших рыцарей. – Гуго напрягся. – Несмотря на мои настоятельные просьбы вернуться к насущным нуждам ордена, великий магистр Моле продолжает пребывать на Кипре и намерен там оставаться, пока не завершит свой Крестовый поход. Недавно я получил весть – папа Климент одобрил намерение госпитальеров устроить постоянную базу на острове Родос. Их великий магистр поклялся начать войну с сарацинами, как только получит остров в свое владение.

– Не вижу, какое отношение это имеет ко мне, – произнес Эдуард бесстрастным голосом.

Гуго скрипнул зубами.

– Я надеялся, милорд, вы выделите на своих землях базу для Темпла. Как предусмотрено нашим соглашением.

– Что за чушь! Я лежу тут больной, моя казна пуста, мои подданные проливают кровь в сражениях, а вы имеете наглость обращаться ко мне с такими просьбами. – Эдуард сел в постели, вперив в него свои блеклые глаза. – Вы забываетесь, де Пейро.

– Но мы заключили соглашение, милорд, – промямлил Гуго.

– Вот еще. – Эдуард откинулся на подушки и закашлялся. – Соглашение я заключил с вами до того, как мое королевство разорил сукин сын Уоллес со своими ублюдками. А теперь, когда против меня выступил Роберт Брюс, я не имею ни намерений, ни времени вам помогать. – Он прищурился, вглядываясь в огонь. – Я поставлю шотландцев на колени во что бы то ни стало. За долгие годы войны я успел потерять жену и большинство детей. Остался лишь один сын, слабый и телом, и умом. Кто после моей смерти возьмет в руки молот, выкованный мной? Мне некому его передать. Я все должен закончить сам. Иначе восемнадцать лет моего правления были потрачены напрасно.

– То есть вы отказываетесь нам помочь, милорд?

Король погрузился в молчание. В камине треснуло полено, выбросив в воздух сноп искр.

– Не отказываюсь, а не могу. Сейчас не могу. – Он помолчал. – Но если сокрушу Брюса, вы получите что хотите.

– Базу? – быстро спросил Гуго.

– Да. Я дарую Темплу небольшой участок в Шотландии, но только если война с Брюсом закончится успешно. И у меня есть еще условие. Вообще-то я пригласил вас именно из-за него.

Гуго ждал.

– Если я одержу в Шотландии победу, мне понадобится помощь не только баронов и подданных, но и Церкви, с которой я намереваюсь взимать подать. Это может оказаться трудным, поскольку Уильяма Уоллеса сильно привечал папа Бонифаций, мой неизменный хулитель. А с недавних пор так себя повел и новый папа Климент. Когда я послал его святейшеству гонцов с ответом на его послания, они обнаружили там кое-что весьма интересное. Папа, кажется, попал под влияние моего заклятого врага. Как они сдружились, мне не ведомо, да и не важно. Главное – эта дружба должна поскорее закончиться. Вот здесь мне требуется ваша помощь.

– Вы хотите, чтобы мы уничтожили вашего врага? – спросил Гуго, нахмурившись.

– Нет. Лишь схватите его и привезите ко мне.

– Милорд, неужели у вас нет возможности захватить этого человека без нашей…

– Он сейчас в Париже. То ли гостит у короля Филиппа, то ли ему служит. Не сомневаюсь, он замышляет против меня очередную пакость. Имя его – Уильям Кемпбелл. – Эдуард впился взглядом в Гуго, затем кивнул. – По вашему лицу видно, что это явилось для вас сюрпризом. А я все гадал, знаете вы или нет.

– Я думал, он давно мертв, – пробормотал Гуго.

– Много лет назад я захватил его в плен в Стирлинге, но он сбежал. Тогда Кемпбелл значил для меня немногим больше надоедливой осы: раздражал, и только, – но теперь его жало начало меня жалить. Он должен умереть. Но убью его я, вы меня поняли? – Эдуард ткнул костлявым пальцем в Гуго. – Привезите мне Кемпбелла, тамплиер, и получите свой участок земли.

Францисканский монастырь, Пуатье 8 апреля 1307 года от Р.Х.

Гийом де Ногаре задержался у зеркала, вглядываясь в свое блеклое лицо. Наконец, удовлетворившись видом, он пригладил редеющие волосы и надел ермолку. Затем накинул на плечи чистый дорожный плащ. В дверь постучали. На пороге появился церковный служка с покрытой тканью корзиной, от которой исходил крепкий запах сыра.

– Его святейшество повелел приготовить вам провизию для вашего обратного путешествия в Париж, министр. – Служка протянул корзинку.

– Отдай моему слуге. И скажи, пусть готовит и седлает коня. Мы отбываем.

Служка с поклоном удалился, а министр, закончив укладывать в кожаную сумку вещи, направился на выход. Из часовни доносились звуки молитвы. Там шла утренняя служба. Ногаре улыбнулся, осознав, что впервые молитвы его не раздражают. Впрочем, дело тут было не в молитвах братьев-монахов, а в том, что он наконец-то встал на путь к своей цели.

Однако радоваться рано. Сделан лишь первый шаг. Папа выслушал свидетельства Эскена де Флойрана с возрастающей тревогой и сразу написал послание великому магистру Темпла. Правда, здесь его пришлось убеждать. Теперь, возвратясь в Париж, надо будет обдумать следующие шаги.

Двигаясь вдоль длинной галереи, окаймляющей внутренний двор, Ногаре вдалеке увидел троих. Они шли навстречу, занятые разговором. Брат-монах в серой сутане и двое в дорожных плащах. Одного Ногаре узнал немедленно и чуть не окликнул, но вовремя спохватился и, толкнув ближайшую дверь, оказался в пустой комнате, заставленной столами для письма. Прислушавшись, он уловил лишь обрывок фразы.

–…вам дозволено подождать…

Голоса затихли, шаги удалились. Ногаре осторожно выглянул. Трое свернули за угол и скрылись из виду. В глубокой задумчивости он двинулся дальше и чуть не столкнулся со служкой, торопливо идущим навстречу.

Ногаре схватил его за руку.

– Вон там прошли люди. Один из братьев и еще двое. – Он показал пальцем в сторону, где они скрылись. – Иди и узнай, кто они и почему здесь.

– Но…

– Давай, – потребовал первый министр и сильнее сжал руку служки, заставив поморщиться. – И будь осторожен. Я не хочу, чтобы они знали, что я о них спрашивал. Ты меня понял?

Служка быстро кивнул:

– Да, министр.

– Я буду в конюшне.

Молодой человек отошел, потирая руку, а Ногаре двинулся дальше.

У конюшни его ждал слуга. Корзины с монастырскими дарами уже погрузили на коней. Приказав слуге ждать, Ногаре осмотрелся. Конюхи снимали седла с двух усталых жеребцов. Пегого он узнал. Другой конь был боевой, с дорогой сбруей. О всадниках конюхи ничего не знали.

Наконец вернулся служка.

– Ну? – спросил Ногаре.

– Я говорил с братом Аланом, министр. Он сказал, эти люди интересовались Эскеном де Флойраном, а затем испросили аудиенции у его святейшества.

– Ты узнал их имена?

– Уильям Кемпбелл и мессир Робер де Пари.

– Пари?

– Да.

Ногаре прошагал к своему коню. Махнул слуге и вскочил в седло. Затем строго посмотрел на церковного служку.

– Никому не сообщай о моих расспросах. Это повеление короля.

– Повинуюсь, министр.

Молодой человек поспешил открыть ворота. Ногаре быстро оглянулся на здания монастыря.

«Несомненно, Кемпбелл скоро обнаружит, что я побывал здесь, но это не имеет значения. Они наверняка задержатся в монастыре. Климент несколько дней никого не принимал. К тому времени, когда они покинут Пуатье, я уже буду подъезжать к Парижу».

Выехав за ворота, министр пришпорил коня, довольный, что доверился интуиции и не окликнул шотландца. Вначале он подумал, что Кемпбелла, возможно, прислал сюда король с новыми наставлениями для папы. Но его насторожил спутник Кемпбелла, незнакомый ему. Ну и, конечно, давнее недоверие к шотландцу.

Теперь, кажется, недоверие себя оправдало. Затем он вдруг вспомнил: Робер де Пари – тот самый тамплиер, который освободил Эскена де Флойрана из тюрьмы, и все встало на свои места – и то, как Кемпбелл старательно втирался в доверие короля, и неожиданное появление у Бонифация в Ананьи тамплиеров, и освобождение сына Климента, и убийство королевских гвардейцев. Вот, значит, каков на самом деле этот Кемпбелл.

Францисканский монастырь, Пуатье 23 апреля 1307 года от Р.Х.

– У вас время до вечерни.

Брат-монах закрыл дверь за Уиллом и Робером. Они приблизились к креслу у окна, где сидел изможденный человек с пепельной кожей.

Вид папы смягчил нетерпение Уилла, терзавшее его уже две недели. Климент выглядел как на пороге смерти. С бледным, почти прозрачным лицом.

– Меня глубоко огорчила весть о вашей болезни, ваше святейшество, – произнес он совершенно искренне. Ведь Климент теперь стал ему почти другом.

– Худшее миновало, – ответил папа измученным голосом. В руке он держал тряпичный мешочек, источающий терпкий аромат трав. – Слава Всевышнему. – Он пошевелился, как будто желая подняться, затем со вздохом опустился. – Хотя я еще слаб. – Климент поднес мешочек к лицу, втянул носом и поморщился. – Лекарь говорит, это облегчит хворь, но я опасаюсь, как бы не стало хуже. – Он остановил на Уилле покрасневшие глаза. – Братья известили меня о вашем прибытии. Я полагаю, причина та же самая, что и у королевского министра?

Уилл подошел ближе.

– Где Эскен де Флойран, ваше святейшество?

– Я беседовал с ним несколько недель назад, еще до того как меня свалила болезнь. Его привез Ногаре и забрал сразу, как мы закончили. Обещал поместить Флойрана в безопасное место, но не доверился мне настолько, чтобы сказать куда. Хотя я настаивал. В любом случае это недалеко отсюда, ведь он вернулся в тот же день. Вряд ли Ногаре доверил своим людям доставку на место такого важного свидетеля.

– О чем он вам рассказал?

– Что в Темпле есть еретики. Они бросили его в тюрьму, а племянника убили.

– Вы ему поверили?

– Его слова звучали убедительно. – Климент замолк. – Но все равно свидетельства одного человека недостаточно. К тому же он одержим жаждой отмщения.

– Вы приняли какое-то решение?

Климент поднялся, опираясь на кресло.

– Это серьезное обвинение. Я вынужден действовать.

– Но вы понимаете, почему его срочно доставили к вам? – Уилл бросил тревожный взгляд на Робера. – Король и его первый министр ухватились за возможность использовать лжесвидетеля, чтобы начать наступление на Темпл.

– Лжесвидетеля? – Голос Климента стал тверже. – Вы можете доказать, что слова Флойрана ложь?

– Ваше святейшество, – вмешался Робер, – лжет он или говорит правду, это должен расследовать Темпл. С момента основания ордена старейшины сами судили и наказывали рыцарей, капелланов и сержантов за проступки. Это внутреннее дело Темпла.

– Вот именно, – ответил папа. – Поэтому я направил послание на Кипр. Жак де Моле должен явиться сюда.

– Этого требовал Ногаре? – спросил Уилл.

– Так решил я сам. Что касательно ереси, окончательное решение всегда остается за мной.

По раздраженному тону папы Уилл понял – королевский министр на него сильно надавил.

– Великий магистр Моле и его старейшины помогут мне разобраться, – продолжил Климент. – Мы вместе дознаемся, где в свидетельствах Флойрана правда, а где ложь. Пусть король со своим министром видят в этом возможность начать наступление на Темпл, но я обещаю вам не допустить против ордена никаких враждебных действий, пока не сочту это необходимым. Кроме того, я давно желаю поговорить с великим магистром. Мы обсудим планы Крестового похода, а также что могу сделать я для его поддержки. – Он слабо улыбнулся. – Как видите, ничего дурного в появлении Флойрана нет. По крайней мере пока.

Уилл молчал. От речей папы его тревога только усилилась. Прежде он не обращал внимания на разговоры Климента о Крестовом походе, надеясь, что его охладят неудачи Жака на Востоке и нежелание правителей Запада, особенно Эдуарда и Филиппа, сражаться за Святую землю. Но теперь, кажется, события приняли другой оборот. Встреча папы с великим магистром может иметь трагические последствия. Он подумал о том, чтобы отправиться на Кипр и предупредить Жака, но послание папы было отправлено две недели назад, и они наверняка с Жаком разминутся. Великий магистр не станет медлить. Ведь он не может ослушаться, если его призывает понтифик.

– А теперь, Кемпбелл, скажите, удалось вам что-нибудь раскопать на Гийома де Ногаре? Появились ли какие-нибудь свидетельства его причастности к смерти Бенедикта? – Своим тоном Климент давал понять, что дальше обсуждать вопрос ереси в Темпле не намерен.

Дата добавления: 2015-11-14