Ноября 2009 года.

Положение Каме становилось все более нестабильным. После того, как Ито узнал о дочери, Каме чувствовал себя под наблюдением, словно подозрительный взгляд отца Мисаки постоянно следил за ним. Сама Мисаки замкнулась в себе и избегала Каме. Когда он приходил в больницу, чтобы навестить ее, она притворялась спящей, а порой просто говорила медсестрам, что никого не хочет видеть. Каме не знал, о чем она думает, в чем и кого обвиняет, и это беспокоило его. Он продолжал приходить к ней каждый день и передавал через медсестер цветы.
Мисаки избегала его и дома, день ее выписки проходил в полном молчании, и даже когда Каме пытался заговорить, она уходила от разговора или просто запиралась в ванне.
На работе Ито недвусмысленно дал понять Каме, что его роль в бизнесе семьи Ито может закончиться так же быстро, как и началась. Но работа – единственное, что было у Каменаши, за что он упорно продолжал цепляться, чтобы самому не скатиться на дно отчаяния.
И его упрямое стремление выслужиться сыграло ему на руку. Он раскопал нечто интересное, нашел дела, доход от которых уходил в черную бухгалтерию Ито. Конечно, Каме всегда догадывался об этом – в такой крупной корпорации не могло быть иначе. Но он не ожидал получить столь удачно попавшие в его руки доказательства. И с этого момента в голове у него появилась неожиданная мысль.
Он стал намеренно собирать информацию на Ито, на все его сделки, прослеживать махинации на бирже. Работая не на самом низком посту и уже кое-как влившись в команду тех, кто имел полный доступ к рабочей документации, он мог себе позволить собирать нужные бумаги без риска быть пойманным.
Пока еще неясный план действий вертелся у Каме в голове, хотя он продолжал надеяться, что этот план ему не понадобится…. что все наладится и будет, как раньше.
Вот только Мисаки… каждый раз, когда он возвращался домой, он видел ее, словно статую, которая постоянно смотрит в одну точку. Каме с ужасом ждал их разговора. Он и хотел этого и боялся, вспоминая, что она видела перед больницей.
Но оттягивать момент было уже невыносимо для обоих, их совместная жизнь медленно превращалась в ад – теперь каждый был сам по себе, ранил другого одним своим присутствием.
- Мисаки, нам нужно поговорить, – однажды сказал Каме.
Она встала, чтобы уйти в ванну, как делала это всегда, стоило Каме назвать ее имя, но на этот раз он не дал ей уйти, удержав за руку.
- Не о чем нам говорить… – она даже не смотрела на него.
Может быть… она не могла смотреть на него без того, чтобы не вспомнить то видео.
- Нет, нужно. Рано или поздно…
- Я сказала отцу… Завтра я уеду…
- Куда?
- Неважно.
- Что происходит, Мисаки? Скажи, мне нужно знать…
- Ты не понимаешь? Неужели ты ничего не понимаешь?
Она села, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом, уже не собираясь убегать в ванну.
- Я понимаю, что это сложно. То, что ты пережила и… все эти события. Но мы могли бы справиться с этим. Если бы мы были вместе, то…
Она подняла голову и пристально посмотрела на него, впервые за все эти дни не отводя взгляда.
- А мы были вместе? – спросила она.
Между ними повисло молчание, напряжение стало таким ощутимым, что, казалось, пульсировало в воздухе.
- С чем мы должны справляться? С тем, что я видела или с тем, что ты и этот Аканиши… - продолжила Мисаки.
- Все было не так, – Каме с трудом подавил желание закричать, чтобы она замолчала.
- Я не хочу знать, как все было, – на этот раз Каме не стал прерывать ее. – Ты совсем не тот человек, которого я знала, Казуя. Я думала, что знаю тебя, но теперь не уверена. Дело не только в том, что Аканиши и ты… То, что ты говорил, как ты говорил, твое лицо в тот момент – тогда я поняла, что не знаю, кто ты такой, Каменаши Казуя…
- Я не знаю, что на меня нашло… - обреченно признал Каме.
- Ты знаешь… - убежденно ответила Мисаки, по ее щекам катились слезы. – Это то, что ты не рассказывал мне и, наверное, уже никогда не расскажешь.
- Я не хотел, чтобы ты видела… чтобы ты знала об этом…
- Ты и сейчас не расскажешь мне?
Он молчал, просто не мог рассказать ей, но его неуверенный виноватый взгляд уже послужил для нее ответом.
- Помнишь день нашего знакомства? – спросила она сквозь слезы, отвернувшись к окну. – В тот день я была очень расстроена, поэтому зашла в первый попавшийся бар. Казалось, у тебя тоже был какой-то камень на душе, и, видимо, именно это нас сблизило. Так вот, в тот день я узнала, что из-за проблем со здоровьем вероятность того, что у меня будут дети, очень мала.
Она сидела, обхватив колени руками, тихонько покачиваясь, и, казалось, говорила сама с собой, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Я никому не говорила об этом. Думала, если не буду говорить вслух, то и проблемы не будет. Но когда я узнала о том, что беременна, была так счастлива. Посчитала, что случилось чудо. Только никакое это было не чудо, а еще одно испытание. Судьба дала мне прикоснуться к этому чувству, ощутить его во всей полноте, чтобы отнять. Теперь, у меня нет даже надежды… не осталось ни одного шанса. Разве это справедливо? – Мисаки почти что кричала, дрожа всем телом. Истерика, до этого никак не проявлявшаяся, сейчас выплеснулась наружу.
Каме попробовал было дотронуться до Мисаки, но она оттолкнула его руку, продолжая рыдать. Словно только сейчас Мисаки по-настоящему осознала произошедшее, и никакое сочувствие не смогло бы уменьшить всю её боль.
Каме больше не пытался прикоснуться к ней и молчал, сейчас слова не имели значения. Да и какие слова он мог сказать ей... Он был ошарашен такой откровенностью и такой новостью, был раздавлен тяжестью собственной вины перед Мисаки и перед самим собой.
В этот момент он ясно понял, что между ними все кончено, уже ничего не будет как раньше, и все их радужные надежды сгорели, оставив после себя лишь пепел. И они снова вернулись к той черте, с которой все и началось – с горечью в душе и разбитыми мечтами, одинокие и несчастные. И совершенно друг другу ненужные. То, что их связало в минуты знакомства, больше не имело смысла. Трещина между ними все увеличивалась, образуя пропасть, которую уже нельзя перешагнуть, просто умолчав о ней.
На следующий день, рано утром, Мисаки уехала. Она забрала свои вещи и исчезла, ничего не оставив на прощанье.
Вечером Каме сидел у окна, курил и пил неразбавленный виски. С каждым выпитым глотком горечь потери становилась все меньше. И ее место занимало облегчение.
Может, он просто был проклят, приносил несчастья всем, кому не повезло оказаться рядом?..
Ему лучше оставаться одному. Так будет лучше для всех.

Дата добавления: 2015-11-16