Самосознание – это самое большое препятствие для правильного выполнения любого физического действия». – Брюс Ли.

При динамическом чтении вы работаете с высшими мозговыми центрами. Эти высшие центры запросто позволяют человеку делать удивительные вещи. Я был свидетелем, как другие люди совершают чудеса ловкости, которые могут быть возможны только при обращении к своему высшему разуму. Наверняка, что-то такое вы тоже видели.

- Я впервые видел, как молодая гимнастка на Олимпиаде работает на бревне, причем не просто балансирует, а делает обратное сальто без помощи рук. А следующая участница поразила меня еще больше. Она оказалась на бревне, вспрыгнув с трамплина, сделав при этом сальто вперед и приземлившись точно на бревно. Как можно до такой степени верить в себя, чтобы совершить действие, которое выглядит столь опасным? Это было просто ошеломляющим.

- Я видел еще более поразительные чудеса веры в себя. Несколько лет назад в Сан-Франциско приехал Русский цирк. Выступления на канате – обычное дело для любого цирка. Но в этом цирке я видел артиста, который поднимался по наклонной оттяжке, которая поддерживала канат с земли. Можете представить, как это трудно? А потом он совершил совершенно «невозможное». На этой оттяжке он сделал обратное сальто. Я до сих пор не представляю, как кто-то мог сделать обратное сальто на наклонной проволоке. А он это делал шесть раз в неделю!

- Вы когда-нибудь наблюдали выступления Голубых Ангелов – безбашенной группы воздушной акробатики, которая показывает свои воздушные шоу по всему миру? В некоторых номерах два самолета летят навстречу друг другу со скоростями выше 350 миль в час. Они проскакивают в дюймах друг от друга с суммарной скоростью более 700 миль в час. Вот оно, доверие.

- А что вы скажете о пианисте, выступающем с симфоническим оркестром и исполняющем Голубую Рапсодию Гершвина, даже не глядя на страницы с нотами. Он помнит музыку, аппликатуру, всё. Он просто верит, что его память и тело всё сделают, и пока он играет, музыка в его сознании раскручивается автоматически, как рулон перфоленты, который управляет его роялем.

- То же самое и с актером, который растворяется в роли Гамлета. Прекрасные фразы на английском эпохи Елизаветы слетают с его языка, и он просто верит, что они получатся надлежащим образом и в нужном порядке.

- Практикующие айкидо должны перестроиться, чтобы иначе реагировать, когда они подвергаются атаке. Вместо защитных действий против атакующего они делают так, что их тело работает в унисон с телом противника, чтоб затем повергнуть его на землю. Поначалу такая реакция нелогична. Человек, естественно, хочет принять оборонительную стойку, выставить руку, чтобы заблокировать удар, либо прямо противостоять атакующему. Обучаемый должен верить, что проверенные техники айкидо будут работать более эффективно, и добиться такой уверенности потребует времени и месяцев практики.

- Любой пилот при обучении будет рассказывать вам о том, как он или она в первый раз самостоятельно выполнили посадку. Это все об уверенности в себе.

- Можно сказать и об участнике теннисного чемпионата, который, в шаге от поражения, находясь на грани, полагается на высшие силы, ставит ва-банк на один форхенд. Он полностью отдается моменту, возвращает свою игру и, в итоге, выигрывает турнир.

- Есть такой Дзен-лучник, который, почти не целясь, посылает стрелу в яблочко… а потом расщепляет первую стрелу второй.

Суровые тренировки лучника Дзен описаны в эпохальном труде «Дзен в искусстве стрельбы из лука» (Zen in the Art of Archery), написанном в начале 50-х годов Эугеном Херригелом (Eugen Herrigel). Что меня поразило, когда я читал автобиографические истоки книги, это та степень, с которой ученик должен был посвящать себя дисциплине. Способ, которым это практиковалось, для меня выглядит совершенно чуждым:

- Он должен выпустить тысячи стрел, которые пройдут совершенно мимо цели, и быть не обескуражен своими неудачами.

- Он должен обучить свои инстинкты, а не пытаться действовать сознательно.

- У него не должно быть временнЫх ограничений на достижение успеха, а должна быть просто установка, что это займет ровно столько времени, сколько будет нужно.

- Он должен забыть о своем Эго и полностью посвятить себя опыту: то есть, никакой связи своего «я» с успехами или с неудачами.

- Он должен руководствоваться и быть ведомым только своим намерением.

Что же это такое, что вдохновляет некоторых на риск в ситуации, когда для достижения успеха они должны довериться высшей силе, которую они не могут сознательно контролировать?

Почему кто-то пользуется этой возможностью, а другие действовать боятся? И что заставляет быть готовыми на риск? Что придает мужества, чтобы действовать?

Частично это доверие. Вы должны отпускать себя и верить.

Это первое требование свободы. Второе требование это убежденность и четкое намерение.

Следующая история поможет пролить свет на этот вопрос.

2600 ФУТОВ НАД КАЛИСТОГОЙ

Мои ноги подкашивались, в животе было нехорошо, когда я смотрел вниз на улицу с восемьдесят шестого этажа. Мне было 10 лет, и я пошел с родителями посетить Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке. Мы были на внешней смотровой площадке восемьдесят шестого этажа над улицами Манхэттена.

Сегодня вы не сможете взглянуть прямо вниз из-за проволочного ограждения. Его установили в начале 50-х, чтобы предотвратить самоубийства после того, как оттуда выбросилось несколько охваченных депрессией душ. Но если вернуться к моему посещению Эмпайр Стейт Билдинг, то вы могли свеситься вниз, смотреть прямо с 86 этажа и чувствовать дрожь в коленках. Я был под впечатлением этого события. А еще я ненавидел его. Я боялся упасть.

И вот 17 лет спустя я стоял на металлической планке за дверью маленького самолета над Калистогой, штат Калифорния. Ветер толкал меня на скорости 80 миль в час, заставляя сжимать ручку на второй планке, к которой я был привязан для страховки.

Я собирался впервые прыгнуть с парашютом.

«Так, - размышляете вы, - если Джон не любит высоты и боится падения, что же он делает привязанным к самолету на высоте 2600 футов?».

Позвольте мне все объяснить. Вернемся в Нью-Йорк в конце 50-х. Я как-то читал номер Эскуайр и наткнулся там на статью о спорте, называемом скайдайвинг. Несколько отважных парили в свободном падении с самолета над маленьким городком Орандж, Нью-Джерси. Представьте. Люди намеренно выпрыгивали из самолетов. И как ни сложно мне было с высотой, я начал подумывать, что именно это я просто обязан сделать.

Я всегда думал, что за моим страхом высоты стоит тайное желание прыгнуть. Просто вдруг броситься вниз. Почему? Может, я буду прав только отчасти. Я слышал, что страх падения аналогичен страху сорваться. Может и так. Я точно знал, что не доверяю высоте, и что когда-нибудь я должен встретиться с этим страхом, прыгнув с самолета.

Через год после того, как я прибыл в Калифорнию, я встретил молодого парня, Джерри, на встрече армейского резерва. Он регулярно прыгал в аэропорту Калистога, примерно в часе о Сан-Франциско. Он почувствовал мой интерес и пригласил меня прокатиться с ним посмотреть в эти выходные. Я так и сделал, и это еще больше подогрело мой интерес. На следующей неделе я вступил в парашютный клуб Америки и договорился о наземных тренировках, которые и закончил неделей спустя.

В день своего первого прыжка я написал коротенькое завещание и положил его в ящик для носков в своем комоде. Потом я захватил Дорис, с которой у нас тогда все только начиналось, пересек мост Золотые Ворота и направился на север к Калистоге.

Калистога это спокойный маленький городок в местности, где делают вино, примерно в 60 милях к северо-востоку от Сан-Франциско. Он известен своими минеральными водами, а также своими горячими источниками, где вы можете принять грязевую ванну, а потом почувствовать прелести жизни после расслабляющего массажа. Есть там также большой бассейн с природным подогревом, где семьи плещутся и развлекаются в летние месяцы. Вдобавок ко всему, у них есть маленький аэродром, где в наше время затаскивают планеристов на 5000 футов, потом отпускают, и они долго парят в горячих потоках, кому как повезет. В 1962 году никаких планеров не было, были только парашютисты. В больших количествах.

Когда я добрался до аэродрома, Джерри был уже там.

«Привет, - сказал он. - Опаздываешь, а еще надо упаковать парашют».

Вот новость! «Я думал, что получу упакованный парашют, - ответил я. - Я не представляю как упаковывается этот чертов парашют».

«Это просто. Я покажу, - сказал Джерри. – Мы всегда свои пакуем».

Я живо вообразил, как тяну за вытяжной тросик, а надо мной ничего, кроме перепутанных стропов и шелка, римская свеча (это когда парашют не раскрылся).

Мы вошли в ангар. Джерри подошел к углу и взял груду, похожую на большую кучу белья. «Вот парашют, - сказал он. – Показываю как это делается».

Он вытянул парашют в длину, затем стал собирать в сборки и складывать купол. Всякий раз, как у него набиралось достаточно, он оборачивал это резинкой, чтоб это держалось вместе.

«Вот так это делается. И все».

Я встал на колени и попробовал повторить то, что делал Джерри. Не считая того, что он собирал и связывал собранное каждые 15 секунд, а у меня на это уходила целая минута. Я пытался сделать, чтоб каждая моя связка была одинаковой длины.

«Ради Бога, - сказал Джерри нетерпеливо. – Это не операция на головном мозге. Тебе нужно просто собрать это в пакет, и все будет нормально».

Меня это не убедило.

Я торопился, как только мог. Когда это было сделано, Джерри подогнал и закрепил на мне амуницию. Мы постояли так несколько минут, пока не пришло время идти, потом пошли к самолету. Это был Пайпер Клаб, у которого дверь была удалена со стороны пассажира. Прямо у входа к корпусу были приварены две металлических планки. Одна была опорой для ног, когда вы выходили из люка, а вторая в качестве поручня.

Мы сели в самолет, я оказался вторым от люка. Самолет взлетел и неспеша поднимался ленивыми кругами. Я отметил про себя, что самолет, по альтиметру, достиг 1500 футов, думая при этом «Боже мой, я действительно собираюсь это сделать».

Сегодня, если вам нужно свободное падение, вы можете сделать прыжок тандемом с 12000 футов или более, в одной связке с инструктором. Но в начале 60-х тандемом не прыгали, и новичкам свободное падение не дозволялось, пока не совершены первые пять прыжков со статической веревки. Это контролируемые прыжки, когда вытяжной трос прикрепляется к самолету, так что парашют открывается автоматически, когда парашютист прыгает. Такой прыжок мы и делали.

Когда мы достигли прыжковой высоты в 2600 футов и были прямо над полем приземления, инструктор сбросил индикатор бокового ветра. Это грузик с небольшим парашютиком, который имитирует смещение и скорость снижения парашютиста с полностью раскрывшимся парашютом. То, насколько далеко от зоны приземления падает индикатор, говорит инструктору, в какой момент нужно выпускать парашютиста с другой стороны от зоны, чтобы тот продрейфовал и приземлился примерно в центр площадки.

Через несколько минут первый парашютист осторожно встал за дверью на 80-мильном ветру. Он стоял там на расстоянии вытянутой руки от меня … и вдруг он исчез!

Потом я получил знак, что теперь моя очередь, и выбрался из проема. Меня удивила сила ветра. А пока я крепко держался за металлический поручень, не спуская глаз с инструктора, который внимательно смотрел на землю внизу. Вдруг он сказал: «Пошел!» Я отпустил руки и оттолкнулся.

Я и хотел бы рассказать вам о тех первых двух секундах до раскрытия парашюта, но, по правде говоря, волнений было столько, что ничего об этом не помню. Я помню только, что когда парашют раскрылся, самолет преспокойно летел своим курсом, оставив меня болтаться в небесах.

Это было круто. Я потянул за управление и повернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Все нормально! Потом начал осматриваться. Видимость была отличной. Центр Калистоги был подо мной с виноградниками и домами, простиравшимися, насколько мог видеть глаз. Все было настолько ново и захватывало, что о страхах я и не вспоминал: водонапорные башни, телефонные линии, общественный бассейн, виноградник с сотнями деревянных кольев, грозно торчащих в мою сторону. Поле пересекал забор, все было очень маленьким, а что-то я так и не мог узнать. Но это все не имело значения. Я чувствовал себя на вершине мира (я сам был этой самой вершиной!)

При приземлении я был сосредоточен на том, чтоб держать себя на ветер. В какой-то момент показалось, что я могу опуститься на большую белую лошадь, которая паслась на поле. Но в последний момент я пролетел мимо испуганной лошади, почувствовал касание с землей и сделал то, что делают парашютисты при приземлении: обычный кувырок, которому меня научили в парашютной школе. Дорис и Джерри бежали ко мне, а я чувствовал себя так, будто только что прогулялся по Луне.

В течение следующей недели я грелся в лучах собственной сумасшедшей храбрости. Я казался себе крутейшим перцем. Ну, может, и не совсем, конечно. Некоторые новички старались как можно быстрее отпрыгать требуемые пять статических прыжков, некоторые делали по два прыжка в день. Это давало им возможность завершить статику на третий уик-энд, а кто-то уже и прыгнул свободно. В отличие от этого, я растянул свои пять прыжков на шесть недель.

Потом был короткий период непогоды. Я ездил в Калистогу несколько раз, но ветер был слишком сильным для новичков, и дело кончалось тем, что я сидел у аэродрома и смотрел, как более опытные ребята совершают свои свободные падения. Вот тогда моих нервов и стало не хватать. Может быть, у меня было слишком много времени, чтобы думать об этом. Может быть, любопытство уже было удовлетворено, и новизна уже приелась. А может, сидение на аэродроме в разговорах с другими парашютистами было не для меня.

Как бы то ни было, но свободное падение начало для меня терять свою привлекательность, мое намерение ослабло, мой ум переключился на опасности. Поскольку интерес к свободному падению понемногу начал уходить, у меня стали возникать образы приземления в винограднике, либо потери курса и попадания в водонапорную башню, и даже появления новостей в местных газетах о том, что я поджарил себя на линии электропередачи, либо покалечил кого-то, приземлившись в плавательный бассейн. Предположим, что основной парашют не раскрылся. Хватит ли у меня присутствия духа, чтоб открыть запасной?

Чем больше я думал об опасностях, тем больше понимал, что не хочу рисковать. Если бы я пострадал от того, о чем не позаботился в достаточной мере, никогда бы не простил себя за это. И вот однажды, чувствуя себя совершенно неполноценным, я отказался от своей мечты о свободном падении.

ЧТО Я УЗНАЛ

Со временем мое разочарование прошло, но только много лет спустя я понял значение этих событий в отношении заикания. У меня возникала уверенность, когда я делал что-то, что я по-настоящему хотел сделать, и этой уверенности не ощущалось, когда был недостаток желания. Неуверенный, я начинал беспокоиться об опасностях. При серьезных намерениях я концентрировался только на цели.

В школе, из-за того, что мои собственные чувства редко были для меня понятны, я всегда сдерживал себя при выступлениях в классе, при обращении к незнакомым или к значимым для меня людям. Из-за того, что я никогда не основывался на том, что я хотел, я всегда принимал во внимание то, что, как мне казалось, хотел бы услышать другой человек, и мне было боязно высказать собственное мнение. Я боялся, что не имею на это права. Это, в свою очередь, подрывало мою самооценку.

Если вы знаете, что вам нравится и что вам хочется, то вы имеете опору для действия, особенно, если действие сопряжено с риском. В Калистоге потеря присутствия духа началась с потери энтузиазма прыгнуть.

То же самое случилось и с моей речью.

РАСКРЫТИЕ СЕКРЕТА

Как вы можете изменить свою способность к доверию? Для начала, вам надо понять, что вообще происходит. Личностные изменения требуют самонаблюдения, поскольку без этого вы находитесь в полном тумане.

Одно из самых первых наблюдений, которое у меня появилось относительно стойкости, намерений и готовности к риску, относится к моему тринадцатому дню рождения. Мои родители посещали храм Еврейской Реформации (Reform Jewish temple). В начале того года я решил, что хотел бы стать бар-мицва. Откровенно говоря, я не был настолько религиозен, но другие в классе праздновали свою бар-мицву, и мне показалось, что неплохо бы оказаться в их компании.

Службы в нашем храме были довольно светскими в сравнении с близлежащим храмом Консервативного Еврейства, и вместо того, чтобы изучать иврит и читать Тору, как делали мои друзья, посещавшие другую синагогу, все, что я должен был делать, это читать один параграф транслитерации Иврита.

Ах да, и еще одно требование. По традиции, согласно которой мальчик бар-мицва участвует в пятничной вечерней службе, там же накануне вечером в конце службы он подходит к кафедре и зачитывает объявления. Вот и получилось, что я стою и читаю объявления с листа, который мне передали только что.

«Сссс… ссссобрание….ммужского……..клуба…. будет….. в ….хххх ….ххххраме …..в… сссс…… ссследующий…… вторник…. вечером……. в… сссс…. ссссссссемь……. часов».

И так продолжалось, одну мучительную минуту за другой, пока я не закончил все объявления. Тот стыд и унижение, которые я чувствовал, пока шел с красным лицом от кафедры, еще жгут мою память, полвека спустя.

А на следующий день произошедшее со мной было на удивление другим. Хотя я и беспокоился о том, как все пройдет с моим коротким выступлением на иврите, все прошло без сучка и задоринки. Проблем не было вообще.

Я отметил этот день, когда произошло то, что позже родилось в моих наблюдениях. Я отметил, что если у меня есть нечто компактное, что я могу запомнить, как заметку, и если я могу пробежать ее много-много раз, если я могу сделать ее как бы частью меня, чтоб я прочувствовал ее, чтоб это было моей «собственностью», а я хочу с этим поделиться, то вероятность ступор значительно снижается. В то время это меня озадачило. Позже я начал понимать, почему это было так.

Когда я повторял что-то снова и снова, пока это не становилось для меня родным и близким, я делал это частью себя, и чувствовал себя совершенно уверенно. Я знал и верил в то, что я должен сказать. Я мог чувствовать собственную связь с этими словами. Не было никакой двусмысленности, никакой неоднозначности.

Спустя 20 лет я поставил себе другой вопрос: «Отчего я не чувствую той же уверенности и основательности, когда я говорю спонтанно?»

В конце концов, я ответил на него. Спонтанная речь включает в себя сомнения и неопределенность, и мне было трудно говорить с полной убежденностью, поскольку я никогда не знал, доверяю ли я этому, и правда это или нет. При повторении материала чувство уверенности приходило с повторами. Я мог быть спонтанным в своем выступлении, потому что все слова были уже проверены, обезврежены, доказаны. Я становился привязанным к этим словам. Я утверждал их как свои собственные. У меня не было оснований беспокоиться об их правильности. Это было дело верное. Это одна из причин, отчего люди не заикаются, когда поют. Там всё – слова, цели, эмоции – всё продумано заранее.

Я знаю, что эта тема очень распространена в среде заикающихся. Заикающиеся говорят о страхе быть отвергнутыми. Мы настолько зависим от личностных оценок, что несоответствие им становится вопросом выживания. На кону стоит риск оказаться отверженным и духовная смерть.

Доверить себе говорить спонтанно и отпустить себя было сродни прыжку с самолета в отсутствии уверенности, что парашют раскроется. Без уверенности, что я делаю свое дело и делаю его правильно, я просто не мог рисковать.

ЛУЧШИЕ ИСПОЛНИТЕЛИ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ СОЗНАТЕЛЬНОГО КОНТРОЛЯ

Подходим к сути этого эссе - фактору, который вплетен во все, о чем мы говорили.

Это фактор доверия.

Чтобы делать что-то свободно, вы должны отказаться от сознательного контроля и просто довериться. Отпустить и довериться.

Ученик лучника-Дзен должен посылать в цель стрелу за стрелой, веря, что если он следует наставлениям мастера, делает все правильно и применяет правильную технику, то стрелы в конце концов будут ложиться одна в одну. Он должен делать это без раздумий и без попыток какого-либо сознательного контроля того, что он делает. Он должен выпустить в цель тысячи и тысячи стрел, пока его внутренний управляющий, таинственное «оно» не возьмет на себя и не начнет направлять его усилия.

Каждый, кто достигает высокого уровня свободы, будь то

- канатоходец

- гимнаст на Олимпийских играх

- цирковой артист на трапеции

- горнолыжник на скоростном спуске

- концертирующий пианист

- прима-балерина

- жонглер

- актер

- каллиграф

- автогонщик

- мастер айкидо

- оратор-мотиватор

- изучающий Динамическое Чтение

должны принять отношения доверия. Они делают все, что может поднять уровень их мастерства, и в какой-то момент должны отказаться от сознательного контроля и просто доверять. Они должны доверять, потому сложность того, что они стараются сделать, и тот уровень, на который они должны выйти, превышают их возможности контролировать это сознательно.

На самом деле, если канатоходец начнет думать о своих ногах, он рискует потерять равновесие.

Концертирующий пианист, который одержим контролем над своими пальцами, может закончить ошибками исполнения.

Мастер айкидо, который думает о том, что делать, когда противник наносит удар, может потерять концентрацию и проиграть схватку.

Профессиональный актер, который беспокоится о том, помнит ли он свои реплики, вероятно выдаст деревянное исполнение. Его фокус будет смещен с «Как я хочу» на «Могу ли я?»

Чтобы выполнить все эти задачи успешно, практикующий передает контроль над этим высшей силе. Он сам более не контролирует то, что делает. Выполняемое контролируется его намерением. Для свободного применения всех этим навыков он должен довериться собственной спонтанности, устранив самого себя, чтобы сделать требуемое.

ОБНАРУЖЕНИЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ СОЗНАНИЯ

Было это в октябре 1968 года. Я сидел в парикмахерском кресле в клубе Амбассадор Хелс Клаб на Сатер Стрит в Сан-Франциско, листая последний выпуск Sports Illustrated. Неожиданно я наткнулся на статью, привлекшую мое внимание. Статья называлась «Инстинктивная Стрельба» и рассказывала об Лаки МакДэниеле (Lucky McDaniel), молодом 33-летнем инструкторе из Апсон Каунти (Upson County), штат Джорджия, который мог кого угодно обучить стрельбе немногим более, чем за час. Мартин Кейн (Martin Kane), автор статьи, начал с описания типичного подхода к искусству стрельбы.

Большинство навыков позволяют вам достичь определенного уровня мастерства посредством сознательного контроля. Хороший пример – стрельба по мишени. Вы тщательно прицеливаетесь. Вы четко контролируете свое дыхание. Вы наблюдаете через прицел, как мишень движется взад и вперед. Вы знаете, что эти колебания невозможно контролировать, но надеетесь, что найдете их ритм, что позволит вам выпустить пулю в нужный момент. Поэтому вы стараетесь рассчитать по времени колебания прицела, удары сердца, возмущения от вашего самого спокойного дыхания. Пока вы считаете, что еще не нашли этот ритм, вы не нажимаете на курок. Вы нажмете его как можно более плавно, будучи уверенным, что при этом сдерживаете дыхание. Вы стараетесь рассчитать момент нажатия так, чтобы пуля была выпущена между ударами сердца.

Выглядит очень похожим на то, как я обычно готовился сказать что-то. Но у Лаки МакДэниела был другой подход. Он назвал его «инстинктивная стрельба», и его способ приносит удивительные результаты. В этой статье Кейн рассказал следующее…

Чуть больше, чем за час, он научил меня стрелять с такой фантастической точностью, что вскоре я сбивал ползающих жуков из пневматики, причем редко промахивался. Впервые с того дня, как я взял пистолет, я могу выхватывать его и расстреливать сосновые шишки на дороге примерно с 20 футов, шесть попаданий из шести, стреляя от бедра.

Для человека как я, полностью контролирующего себя, это было ересью. Как кто-то мог этому научиться? Читаю далее…

Обучающийся методу Лаки МакДэниела («Система мышечной координации и синхронизации глаза и руки Лаки МакДэниела») не тратится по мелочам. Настоящий последователь Лаки МакДэниела заходит так далеко, что убирает прицел со своего оружия, потому что тот ему мешает. Для него навести винтовку или пистолет так же естественно, как указать пальцем. Многие из хороших стрелков вообще поступают так: взгляд на цель и, не заботясь о положении оружия и своем дыхании, нажатие на спусковой крючок. Они даже не нажимают на крючок. Они могут просто хлопнуть по нему, как иногда и делают. И всё. И попадают в цель, которая может быть летящим десятицентовиком или таблеткой Алко-Зельцера, которую подбросил Лаки.

К этому времени я перелистывал страницы в совершенном недоверии. Для того, кто обнаружил, как трудно отпустить себя и говорить, идея такой импульсивной стрельбы с такими результатами в реальный опыт никак не вписывается. Немного далее в статье Кейн описал метод обучения МакДэниела.

Метод обучения Лаки – чудо простоты. Инструктаж Лаки, на самом деле, очень невелик, поскольку Лаки не хочет загромождать сознание ученика запретами.

Ученик получает пневматическое оружие и указание выстрелить из него пару раз просто так. После этого ему задается вопрос, видел ли он, как пуля вылетает из ствола. Когда он убеждает Лаки, что он это действительно видел, ученику дозволяется стрелять по объектам, подброшенным в воздух Лаки, который стоит справа и на полшага сзади. Практически единственный совет, который получает ученик, это слегка приложить оружие к щеке и смотреть на объект без прицеливания вдоль ствола.

«Приложи и стреляй»,- говорит Лаки ученику при подбрасывании первой цели, довольно большой металлической шайбы, немногим больше серебряного доллара.

Ученик обычно промахивается.

«Куда ушла пуля?» - спрашивает Лаки.

Ученик отвечает, что видел, как пуля прошла под целью.

«Правильно, - говорит Лаки и снова подбрасывает шайбу. – Приложи и стреляй». Ученик промахивается снова, снова его спрашивают где прошла пуля, и снова он отвечает, что под целью. Лаки согласен, что именно так. Но на четвертом или пятом промахе ученик может сказать, что видел, как пуля прошла над целью.

«Нет, - настаивает Лаки, - она никогда не проходит выше. Ты никогда не промахнешься, стреляя над целью. Сейчас старайся выстрелить над ней и ты попадешь».

Ученик старается выстрелить над шайбой. Он попадает в нее. С этого момента он становится стрелком, бьющим влет. Все меньшие и меньшие шайбы подбрасываются в воздух, а промахи становятся очень редкими. В конце концов, ученик поражает шайбы размером с пенни и может делать это высоко или низко, как скажет Лаки.

Это происходит в течении нескольких невероятных минут, обычно через полчаса занятий. В течение этого времени стрелок очень занят. Лаки не дает ему времени на размышления о том, что же он делает, никакого времени на теоретизирование, никакого времени, чтобы напрячься. Мишени взлетают одна за другой очень быстро, в то время как Лаки непрерывно тараторит фразы, довольно отчетливо подразумевающие то, что у него просто замечательный ученик, каких он, может, и не встречал прежде. Ученик склонен думать примерно так же.

После того, как он стал экспертом в стрельбе из пневматического пистолета, стрелок переходит на винтовку калибра 0.22. Процедура здесь во многом та же самая, за исключением того, что мишени могут быть любыми от глиняных тарелочек до брикетов древесного угля, каждая из которых замечательно рассыпается в пыль при попадании в нее пули. Каких-либо сложностей при переходе на 0.22 почти не бывает. У стрелка уже укрепилась способность противостоять искушению целиться. Он просто смотрит на цель и нажимает на спусковой крючок, когда каким-то образом ощущает, что момент выбран правильно. Это чувство очень определенное, хотя его и трудно описать. Это чувство общности с целью. Выработка этого «чувства» и есть фундамент, на котором построено обучение у Лаки.

Мне кажется, что то же самое происходит и с детьми, когда они учатся говорить. Если нет страха споткнуться или сделать ошибку, если они не приобретают случайно неправильных речевых навыков, то они движутся путем бессмысленных стараний, неудач, попыток снова и снова до тех пор, пока контроль не берет на себя некий внутренний механизм. И тогда, о чудо, у них начинают получаться слова. Кейн продолжает:

В качестве одной из причин того, чтобы видеть, как пуля вылетает из ружья, Лаки называет ту, что он хочет, чтобы ученик «научился концентрироваться на единственном объекте, не обращая внимания на то, что происходит вокруг».

«Я говорю ему держать ружье у щеки свободно, а не вдавливать его в щеку, как обычно, - объясняет он. – Как только он начинает стрелять, я знаю, что он делает неправильно. Есть тысячи вещей, которые он может делать неправильно. Но я не дергаю его. Вы должны давать ему уверенность, либо он будет закрепощен. Я говорю ему, что нужно попасть в цель, и, в основном, хвалю его. Когда он попадает выше, я не просто говорю куда нужно стрелять. Я подбрасываю объекты и, пока бросаю, даю указания. Я делаю это непрерывно, поэтому он будет как бы входить в такое состояние. Еще я постоянно смещаю цели, будто перехожу с места на место на земле, поэтому мы не зациклены на одной мишени.

Это инстинктивная стрельба, и это должно происходить легко».

Сравните этот способ стрельбы с первым, который был описан в этом разделе, когда стрелок мучительно и продуманно пытается проконтролировать каждый фактор. По мне, прежний способ напоминает метод точного формирования свободной речи, когда человек пытается сознательно проконтролировать каждый аспект своей речи. Разница между двумя способами в том, что второй – свободный: все происходит естественно. Первый – не свободный, несмотря на то, что речевые ступоры при его использовании могут и отсутствовать. Свобода не означает отсутствия ступоров. Она в наличии потока.

Чтобы создать поток, и спонтанный стрелок, и человек, говорящий спонтанно, должны обладать одним – доверием.

Вы должны доверять тому, что вы не в состоянии почувствовать, дотронуться или сознательно проконтролировать. Именно в этом у нас, как у людей заикающихся и ступорящих, и есть проблема.

В то время как обучиться стрельбе из винтовки вы можете «традиционным способом», осуществляя сознательный контроль и получая сносные результаты, свободная выразительная речь является сложным процессом, который требует от вас работы на интуитивном уровне.

Проще и понятнее: вы не можете тщательно контролировать свою речь и испытывать при этом чувство свободы. Дело в том, что наличествует слишком много процессов, которые нужно координировать одновременно. Чтобы достичь легкости речевого потока, он должен контролироваться вашим намерением, вашим подсознанием, или тем, что мастер Дзен назвал бы «оно». Вот что всем управляет.

Когда вы стараетесь намеренно контролировать свою речь, вы заканчиваете вмешательством в спонтанный акт. На этом свобода прекращается. Вы можете быть в состоянии говорить без заикания, но многие люди, встреченные мною за многие годы, люди, которые старались контролировать речь, прекратили использование техники свободной речи, которую они недавно освоили. Причина отказа у них та же самая.

«Конечно, я могу так говорить, - по их словам, - но когда я так делаю, я не чувствую себя самим собой».

И это не удивительно. Самовыражение это спонтанный акт. Он включает в себя тонкие вариации темпа, громкости, тональности и прочего. Вы не можете сознательно контролировать все это и чувствовать при этом свободу полного выражения себя.

Если вы не доверяете себе быть спонтанными… если вы не можете отдаться моменту… если вы в конфликте со своими намерениями… если вы не можете практиковать навык, а потом забыть о практике и просто проявить этот навык… вмешательство, скорее всего, поменяет ваше самосознание. И вы начнете отступление.

Чтобы быть по-настоящему свободной, речь должна происходить спонтанно, так же, как динамическое чтение должно осуществляться интуитивно. И гимнастика. И ходьба по канату. И айкидо. И игра на музыкальном инструменте. И все другие умения, которые требуют исполнения на самом высоком уровне, чтоб все получилось так, как должно.

Я полагаю, что все это относится и к беглости речи.

КАК ПОЛУЧИТЬ НАСТОЯЩУЮ БЕГЛОСТЬ РЕЧИ?

В 1985 году, готовясь к выступлению по первой национальной конвенции на Национальной Ассоциации Заикающихся, я как-то сел посмотреть, могу ли найти такую парадигму заикания, которая охватывала бы все, что я знаю по теме, и то, как я от этого избавился.

После нескольких лет программ личностного роста я уже видел заикание не просто как речевую проблему, а как систему, включающую меня всего: интерактивную систему, содержащую, как минимум, шесть основных компонентов: поведение, эмоции, восприятие, убеждения, намерения и физиологические реакции.

Эту систему можно представить неким шестиугольником, назовем его Гексагоном Заикания, каждая точка которого влияет и подвержена влиянию всех остальных точек. Именно динамическое взаимодействие тех шести компонентов, которые поддерживают гомеостаз системы, делают изменение системы очень трудным для изменения.

Эта модель объясняет, почему вы не можете просто так пойти к логопеду, поработать с речью, и на этом все закончится. Чтобы сделать эти изменения постоянными, вам нужно поменять всю систему, это и поддержит вашу новую речь.

Короче говоря, для того, чтобы изменить вашу речь, вы должны измениться сами.

Я считаю концепцию Гексагона полезной, поскольку она позволяет ответить на вопрос о том, является ли речевой ступор эмоциональным, физическим, генетическим или возникшим от влияния окружения. В соответствии с этой парадигмой, вы можете видеть, что заикание/сдерживание это вопрос не либо/либо, а, скорее, система, которая включает постоянное взаимодействие всех факторов. Блокирование – это и эмоции, и физика, и восприятие, и генетика, и окружение. Каждая точка может оказывать либо негативное, либо позитивное воздействие на остальные.

Таким образом, в системе, где большинство пунктов не поддерживает вашу способность к доверию и проявлению себя, крайне маловероятно, что успехи в беглости и легкости самовыражения окажутся продолжительными. С другой стороны, если сделанное вами охватывает весь Гексагон, то это будет еще более поддерживать слитность речи, поскольку вы не просто изменили свою речь, вы поменяли ту систему, которая побуждала вас сдерживаться.

ГЕКСАГОН ЗАИКАНИЯ

Физиологические Поведение

реакции

Намерения Эмоции

Убеждения Восприятие

Только переменами во всей системе вы можете создать спонтанную, без тормозов и посторонних мыслей, настоящую беглость речи.

К сожалению, многие терапевтические программы применяют стратегию, в которой весь фокус почти полностью сосредоточен на создании намеренной, физической плавности речи. Это может привести к контролируемой плавности, но в действительности создает паттерн, который работает против спонтанности. Это помешает вам когда-либо испытать чувство свободы, которое бездумно, спонтанно и выразительно.

Итак, что же мне делать, чтобы добиться спонтанной беглости речи?

Я не мог изменить свою физиологию. Это была данность. Это было закодировано в генах. Как я реагировал на стресс и как быстро переключался на борьбу или бегство, это было жестко предопределено.

Не предопределено то, как я интерпретирую свой получаемый опыт.

Если бы я не представлял ситуацию как кризисную, я не «придумал» бы и стратегию выхода из нее (ступоры).

Я поменял свои убеждения. Не только относительно моей речи, но и относительно себя и других людей. Это, в свою очередь, изменило то, как я воспринимаю свой опыт, шаг за шагом.

Я разрешил конфликты в своих намерениях: конфликты, которые подпитывали мое желание говорить и удерживали меня в то же самое время.

Я научился более комфортно сосуществовать со своими эмоциями.

Я лучше понял, что я делаю физически, когда возникает ступор, и научился расслаблять мышцы, которые его вызывали.

Со временем у меня произошло много изменений. Я тренировал публичные выступления. Я научился быть напористым. Мне стало удобно выражать то, что я чувствую. Я изменил восприятие своего опыта. В конце концов, я развеял всю свою систему заикания и перестал думать о заикании вообще.

Мало-помалу, я завершил построение системы, в которой спонтанная беглость речи и самовыражение стали синонимами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хотя вы можете это и не осознавать, но вся ваша жизнь протекает в интуитивном режиме.

Когда вы только учились ходить, вы концентрировались на том, как ставить ноги одну за другой. Потом, в один прекрасный день, вы стали делать это инстинктивно.

Подобным же образом, когда вы делали свои первые попытки езды на велосипеде, вы испытывали трудности с равновесием. Вы сдерживали себя, опирались на вспомогательные колеса и пользовались тормозом при каждой возможности. И вдруг, это как-то все пришло разом. Возникло равновесие, и выстроилась уверенность: можно успокоиться и катиться, получать удовольствие от свободной езды.

При обучении вождению автомобиля вы поначалу упорно сосредотачивались на педалях, вашем положении на дороге, других автомобилях. Вы чрезмерно отвлекались на пешеходов на пешеходных переходах. Через некоторое время вы расслабились, вождение стало автоматическим… и свободным.

В программе Динамическое Чтение, у Лаки МакДэниела, прыжках с парашютом и истории с бар-мицва мы увидели, что развитие беглости в сложных навыках идет через:

- наличие четкого намерения;

- бездумное повторение, без заботы о последствиях;

- развитие доверия к себе и к процессу.

И, тем не менее, когда дело дошло до овладения речью, что-то пошло не так. Мы перестали доверять себе. Мы начали себя тормозить.

За дни, недели и месяцы, это удерживание себя, которое за день случалось у нас много-много раз, имело свои последствия. Мы запинались. Мы сражались. Мы «изобретали» модели бессознательного избегания. Это привело к ощущению беспомощности, а также к потоку негативных убеждений и поведения. В конечном итоге, мы перестали верить в то, что можно доверять своей речи, другим людям, и даже самим себе.

В заключение такая вам мысль. Хорошо потрудиться, чтобы избавиться от выматывающих ступоров, - это великолепно. Но просто отсутствие ступоров (т.е. слитность речи любой ценой) может оказаться не тем, что вы искали на самом деле. Вероятно, конечная цель для большинства из нас – возможность быть самими собой и выразить себя. Чтобы получить ощущение истинной свободы речи, мы должны сначала вернуть доверие к себе.

ССЫЛКИ

Gallwey, T. (1979) The inner game of tennis. New York: Bantam Books

Green, B. & Gallwey, T. (1987) The inner game of music. New York: Pan Books

Herrigel, E. (1989) Zen in the art of archery. New York: Vintage Books

Sightless in Georgia: Lucky McDaniel teaches instinct shooting, Sports

Illustrated, 26:5, January 9, 1967

Дата добавления: 2015-11-16