Бытие быта

Слепой бывает страсть, ревность, но никак не любовь. Она всегда зряча. Она способна видеть то, что невидимо другим. Именно любовь дарит прозрение – возможность увидеть сокрытое: за внешностью – красоту внутреннюю, за бременем проблем – радость их решения, за отказом – робкое согласие…

В душе столько всего, что если б не мучил меня мой колит (хотя теперь у меня нет диких болевых приступов – наверное, это Колино влияние), часто напоминающий о себе то вялостью-слабостью, то тошнотой, то еще чем-нибудь, наверное, я многое могла бы еще сделать. Об одном лишь теперь молю судьбу: дать хоть немного физических сил, а уж с психологическими, духовными проблемами я постараюсь справиться сама. А их тоже много: не так просто в 40-летнем возрасте начинать жить вдвоем, адаптироваться в новых условиях, привыкать к новому режиму, ритму, к новым заботам. Опять же возрастная разница – тоже не пустяк. Но ни на минуту не жалею о случившемся и с ужасом думаю, что могло ничего не быть, если бы я была тверда, когда отказала Коле на предложение стать его женой.

Дом мой сейчас полон цветов, песен, юмора, смеха и огромной нежности. Все, кто попадают в нашу орбиту, с трудом из нее выходят, уезжают от нас, и по-хорошему, и по-всякому завидуют нам. А мы бы и рады поделиться с другими опытом счастливого сожития, да не знаем как. Очень грустно, что меня сейчас не видят отец и мать (а может, видят?). Какая была бы им радость, какое утешение – знать, что я не одна, что меня кто-то любит, а не просто ухаживает за моим телом.

Над городом паутина слухов, домыслов, вымыслов. На Колю обрушилась черная лавина подозрений в корысти, выгоде и еще чего-то такого нехорошего. Все «умы» заняты вопросами мучительного характера: как мы с ним справляемся в интимной жизни? Ситуация наша высветила еще раз всю пошлость, всю ограниченность представлений человеческих об отношениях двоих, а я еще раз почувствовала, как тяжело жить среди этих представлений, если к ним относиться всерьез. Но мы с Колей оказались хорошо защищенными психологически от этих напастей и стойко, с юмором сносили их.

Радость их встречи, взаимопонимания перешла в супружеские отношения. Первое время по дому помогала подруга Людмилы, потом они с мужем остались вдвоем, и вся тяжесть домашних забот легла на его плечи. По его словам, быт для творческого человека – бытие, которое само по себе наполнено значимостью и радостью. Нет мелочей, важно все – и обед приготовить вкусный, и подать его красиво. Николай научился накручивать жене бигуди, печь пироги, делая все это с таким же умением, как он вырезал по дереву или писал картины. Его руки создавали уютный дом.

Мы жили в радовании тому новому, чему не знали названия, но чувствовали как вдохновение, сошедшее с небес, полагая, что оно дается нам для воплощения в искусстве, - мы еще не понимали, для чего мы вместе. <…> Мы остались вдвоем и у меня опять появилась семья. «Семь я» заключались в нем одном: он и мать, и отец, и друг, и «медбрат», и прачка, и кухарка, и руки мои, и ноги… Мы стали жить не для искусства, а друг для друга, не вдвоем, а вместе.

После нескольких лет, прожитых вместе, на день свадьбы Николая Сергеевича «кто-то из гостей спросил:«Если бы ты знал, как трудно тебе будет в этом браке, ты решился бы на это теперь?», на что он ответил: «Как хорошо, что покрывается наше будущее, иначе никто не смог бы совершить того, что совершает по неведению: ни подвига, ни жертвы, не узнав ни любви, ни сил своих…».

В своем стихотворении с легкой иронией он говорит:

И так уж суждено случиться,

Под общее: «Не может быть!»,

Мне так смертельно полюбить,

И так упрямо не лечиться.

Николай Сергеевич рассказывает:

В детстве и юности из мировой литературы я любил читать приключенческие романы. Их персонажи честные, сильные, и необыкновенно практичные люди восхищали меня. Герои моих любимых книг научили главному – вниманию ко всему, что происходит на твоих глазах. Длинное предисловие к тому, чтобы подойти к главному событию моей жизни – я попал-таки на «необитаемый остров». По данным мне обстоятельствам я оказался рядом с человеком, чья жизнь ограничивалась стенами квартиры и потолком. Моя жизнь ограничилась этим же пространством. Все знают, откуда эти строки: «Но, Боже мой, какая скука с больным сидеть и день, и ночь, не отходя ни шагу прочь». Кто-то другой, может, вскоре и посочувствовал пушкинскому герою и пришел бы к унынию, но мне не довелось по большему счету испытать эти чувства. Не было на то времени, ведь надо было обстоятельно обживать «свой остров – наш остров».

Когда у тебя на руках дитя, которое никогда не встанет на ноги, никогда не сможет самостоятельно одеваться и обуваться, никогда без посторонней помощи не сможет перевернуться во сне с боку на бок, тогда понимаешь, что для больших жизненных планов на личную творческую жизнь времени у тебя никогда уже не будет. В то время ко мне пришло не только понимание, но и живое ощущение, что жизнь в переплетении с любыми бытовыми занятиями, если смотреть на нее глазами художника, есть не что иное, как неиспиваемая чаша творчества. Я хмелел от содержимого чаши и радовался обретению все новых и новых возможностей видеть, слышать и осязать.

Из июньского разноцветья я возвращался с венком на голове и с букетом пионов в руке, из августовского полнокровия - со снопом колосовых высоких трав и корзиной яблок. Удивлять любимого человека стало частью каждого дня, и это сделало ее свободной от болезни.

В напряжении и терпении проходили годы, но ощущение свободы было таким, будто ты ангел, для которого открыты все двери мироздания, в котором присутствие любви может сотворить любое чудо.

На вопрос о сложности брака Людмила Георгиевна отвечает:

Для меня сложность брака – это сохранить его. Не в натянутом виде, как красивую вышивку на пяльцах, а с внутренним чувством отношений друг к другу, отношений доверительных и верных. А самое большое его преимущество – не быть одиноким вдвоем. Конечно, фасад всегда красив, и только задворки – настоящая жизнь. Меня многие видят мужественной, но мое мужество – это мужество, прежде всего, моих родителей, это мужество Николая… Только я вижу его скрюченную фигуру от боли в позвоночнике, который носил меня с третьего этажа туда-сюда-обратно.

Любовь всегда тяготеет к физическим отношениям, какой бы платонической она ни была по положению влюбленного, хотя я лично переживала сексуальные «картинки» в своем воображении, но в реальности влюблялась платонически, с огромным желанием обладать этим человеком не столько его телом, а его душой, чтобы его жизнь, его желания, его чувство тесно переплетались с моими, и чтобы во всем этом был унисон. В моем желании любви было больше романтики, чем физического влечения. Я очень остро чувствовала в мужчине мужчину – его взгляд, его голос, его интонацию, его шепот, - но мне не обязательно были нужны его руки, раздевающие меня.

Как-то я спросила мужа: «Неужели тебе не неприятно уродство моего тела?» Он ответил: «А с чего ты взяла, что оно уродливо? Оно у тебя красивое…». С тех пор я ему не задавала глупых вопросов на тему своих физических недостатков, потому что поняла самое главное: когда человек любит, ему все хорошо в любимом, а если не любит, то и в здоровой красивой женщине видит какие-то изъяны. Любовь все покрывает.

Когда мы поженились, то к мужу пристали его коллеги по работе с вопросом: «А как ты ее…?» (в основном это были мужики, и они над ним посмеивались). На что он ответил: «Да так же, как и вы жен». На этом их вопросы закончились.

Дата добавления: 2015-07-10