Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Любовь как боль



Читайте также:
  1. I. Любовь как социально-психический фактор
  2. II. ЛЮБОВЬ К ТОМУ, ЧТО НИЖЕ ЧЕЛОВЕКА
  3. III. Любовь-товарищество
  4. IV. ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ
  5. V. ЛЮБОВЬ И ДЕМОНИЧЕСКОЕ.................................................................................................................67
  6. Абеляр и Элоиза: интеллектуалы и новая любовь
  7. АВТОХИМИЯ - ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ

 

Когда скользишь по поверхности чувств, принимать комплименты, будоражить зовущим взглядом становится частью игры, увлекательной и ни к чему не обязывающей. Но все иначе, если теплые слова достигают сердца, а взгляд не просто волнует, а переворачивает душу. Привязанность превращается в муку, нежность – в боль.

 

Догорала жизнь моего близкого друга Володи, с которым в мой дом пришла радость песен, веселья, новых друзей, любви и жажды того счастья, которого так часто не хватает на земле нам всем – жажды соединения двоих в одно.

 

Теплое общение не перешло в открытую симпатию или признание взаимности. Он не раз порывался что-то сказать ей, но откладывал. А через некоторое время его положили в больницу, из которой он уже не вернулся. После его смерти Людмила написала:

Во мне на годы поселилось уныние, которое я ощущала как небытие. Мир опустел и стал безжизненным, словно негатив вывернутого изображения: в нем больше не было любви, надежды, будущего….

Позднее Людмила встретила другого человека, пробудившего в ней стихию чувств, которым так трудно противостоять.

 

Я сильно полюбила одного человека. У нас были теплые, очень светлые отношения. Он жил далеко, изредка приезжал, но в основном мы разговаривали по телефону, писали друг другу письма. У нас было сотрудничество: он работал в газете, печатал мои материалы, ему нравился мой образ мыслей, близкий ему. У нас была такая дружба, которая очень редко встречается. Это не только сотрудничество, это родство по теплоте души, сердца, по взглядам. Эта любовь превратилась в очень страстное чувство. Я не столько страдала телесно, сколько от потребности внутреннего соединения своей женской души с душой мужчины. Вот тут меня и подкосило. Стало очень трудно жить, опустились руки. Я вообще всегда обращала внимание на свою внешность: косметикой пользовалась, прически всякие делала, кокетлива была, и молодые люди всегда были рядом, и не только молодые. Это мое «я», женское «я», тоже укреплялось: могу с ними общаться, ими «вертеть». А тут это женское «я» вдруг рухнуло. Вознеслось оно высоко на гору, а потом с этой горы очень больно, очень долго падала, к самому подножию. Такое ко мне чувство несостоятельности пришло – думаю, ну, вот и все... Как человек ты можешь и то, и это, а как женщина ты – ничто. А ведь так не бывает, чтобы как женщина и как человек внутри разделялись. Это же всегда вместе – а тут такой разрыв получился.

Мозг мой так разумен, что все время насмехается над порывами сердца, и стремится объяснить неподдающееся объяснению, и страдает от своей беспомощности.

 

Нетрудно представить, как чувствует себя девушка, будучи физически неполноценной, в любом обществе, а уж особенно – в обществе мужчин. Да еще если в кого-то из них влюблена… Лично я пыталась продемонстрировать свою независимость, как та лиса в басне Крылова, которая, глядя на виноград, который не могла достать, сама себя уверяла, что и не очень-то его хотела. Такая позиция диктовала поведение насмешливое, несколько дерзкое, горделивое, а по отношению к любимому – вызывающее, колючее… ну, а слезы потом, в подушку. И уж если отношение влюбленности открылось предмету любви, то, конечно, оно невольно становилось бременем не только для себя, но и для него, поскольку это отношение обязательно превращается в посягательство на другую жизнь. Преодолеть это бремя невозможно, по крайней мере для меня.

 

Беда

 

А в мой дом опять пришла беда, великая, которой я боялась, ожидая ее, как собственную смерть. Мои ночи часто были бессонными, и в моей аптечке скопилось много снотворных таблеток. Это меня утешало в страхе, что когда умрет моя мама – моя носительница, держательница, спасительница, пожертвовавшая мне свою жизнь, - то я уйду следом.

 

Мама умерла от инфаркта, на глазах дочери. Однако в те минуты мысли о припрятанных таблетках забылись, потому что рядом был отец, которого она старалась как-то утешить. Людмила также взяла на себя все заботы о похоронах матери и старалась помочь отцу, который убивался от горя. Словно бредя, он повторял дочке: «Я тебя никуда не отдам».

 

Что будет завтра? Как мы без мамы? Казалось бы, куда уж тяжелее: мама ушла, отец болеет, я сама только что из больницы... Это было какое-то странное ощущение неумираемости. Не знала, кто меня носить будет, кто меня мыть будет... У здорового человека не возникает таких вопросов, для меня же они всегда были основными, но теперь этих вопросов не стало: как будет, так и будет. Когда маму, еще живую, на носилках в больницу понесли, я впервые попробовала молиться, чтобы Бог ей помог... Верой это не назовешь, это какое-то чувство, что все устроится, все будет как надо. Еще не вера, а «предверие».

 

Жизнь, а точнее, тело Людмилы Георгиевны из рук матери подхватили руки подруги. Беспросветное время страданий. Георгий Константинович каждый день подолгу проводил у могилы своей жены. Чем он мог поддержать дочь, если оба они понимали безвыходность обстоятельств: Георгий Константинович был тяжело болен раком. В дом следом пришла вторая смерть.

 

Я знала, что у меня больше никогда не будет семьи – и это стало привычным состоянием не жизни, а доживания, в котором душа успокоилась и согласилась со всем, что произошло, и что в доме нашем скоро заживут другие люди без меня.

 

Смерть унесла сначала ее маму, которая дарила ей чувство безопасности и опоры, надежности и спокойствия. Неудивительно, что ее смерть Людмила Георгиевна воспринимала почти как свою. Утешало лишь сознание того, что теперь ей где-то там хорошо и благостно. Потом смерть унесла отца.

 

Разбитая несчастьями, она стала особо чуткой к осознанию того, что не успела, не сделала, не сказала – и это лишь усиливало боль потерь. Людмила Георгиевна оплакивала отца, для которого, как ей казалось, она сделала не все, что могла, поддерживая и утешая после смерти мамы.

 

Не стало рядом двоих самых близких людей. К счастью, не оставляли друзья. Кто-то продолжал ухаживать за Людмилой Георгиевной, готовил есть, стирал и убирал в доме.

В трудные дни своей жизни мы часто потому и отчаиваемся, что не предполагаем, какие неожиданные повороты нам сулит судьба, если мы претерпим то, что случилось. Все думали, что таких потрясений мне не пережить.

 


Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав






mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)