Веселье

Блевотина войны – октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,

Каким кошмарным обуянный сном,

Народ, безумствуя, убил свою свободу,

И даже не убил – засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,

Смеются пушки, разевая рты...

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь!

Власть большевиков Гиппиус воспринимает как новое рабство для страны, худшее, чем самодержавие, как жестокое кровопролитие, как разрушение христианского духа и культуры.

К концу 1919 г. Мережковским совместно с Философовым удалось бежать из Советской России. Это было именно бегство, с незаконным, опасным прохождением через границу. Они добрались до Варшавы, где встретились с Савинковым. Жили в Польше, сотрудничая в антибольшевистских органах печати. Потом Мережковский и Гиппиус эмигрировали в Париж, а Философов остался в Польше, видя для себя именно там возможность действия против большевиков. Гиппиус тяжело перенесла эту разлуку, все оставшиеся годы продолжала помнить о нем. В Париже они продолжали борьбу, опубликовали там книгу «Власть Антихриста» – по словам Мирского, «одну из самых непримиримых (и истеричных) книг, направленных против большевизма».

В эмиграции Мережковский и Гиппиус продолжали писать и размышлять о тех проблемах, которые волновали их всю жизнь. Продолжали собирать вокруг себя людей – осиротевших русских писателей, что в условиях одиночества литераторов, отсутствия широкого русского читателя было особенно важно. В их квартире проходили «воскресения» для узкого писательского круга. Не только для писателей, но и для читателей они организовали собрания под названием «Зеленая лампа»: читались доклады, художественные произведения, проходили обсуждения. Георгий Адамович пишет о Гиппиус эмигрантского периода: «Гиппиус была <…> не только писательницей, а еще какой-то вдохновительницей, подстрекательницей, советчицей, исправительницей, сотрудницей чужих писаний, центром преломления и скрещивания разнородных лучей, и эта ее роль, пожалуй, важнее ее литературных заслуг».

Когда началась Вторая мировая война, Мережковские бедствовали, как и все, но прошел слух, что Мережковский принял власть Гитлера (к Гиппиус это не относили). О том, как это было на самом деле, пишет Надежда Тэффи.

Несколько слов о Тэффи, т.к. у нас не будет возможности познакомиться с ней отдельно (как и со многими другими фигурами Серебряного века). Надежда Александровна Лóхвицкая (Тэффи – это псевдоним) – родная сестра поэтессы Мирры Лохвицкой (Марии Александровны Лохвицкой), предвестницы символизма. Но Тэффи была совсем в другом вкусе: она была блестящая юмористка, чрезвычайно популярная в свое время. Советую почитать ее произведения, в том числе, ее смешные и трагичные «Воспоминания».

Так вот что пишет Тэффи в очерке «Зинаида Гиппиус»: «Снисходительность Мережковского к немцам можно было бы объяснить только одним – “Хоть с чертом, но против большевиков”. Прозрение в Гитлере Наполеона затуманило Мережковского еще до расправы с евреями. Юдофобом Мережковский никогда не был. Я помню, как-то сидел у него старый приятель и очень снисходительно отзывался о гитлеровских зверствах. Мережковский возмутился:

– Вы дружите с Ф. Вы, значит, были бы довольны, если бы его как еврея арестовали и сослали в лагерь?

– Если признают необходимым, то я протестовать не стану.

Мережковский молча встал и вышел из комнаты. Когда его пошли звать к чаю, он ответил:

– Пока этот мерзавец сидит в столовой, я туда не пойду».

Еще одно свидетельство Тэффи:

«На огромной террасе нашего отеля под председательством графини Г. собрали публику, среди которой мелькали и немецкие мундиры. Мережковский сказал длинную речь, немало смутившую русских клиентов отеля. Речь была направлена против большевиков и против немцев. Он уповал, что кончится кошмар, погибнут антихристы, терзающие Россию, и антихристы, которые сейчас душат Францию, и Россия Достоевского подаст руку Франции Паскаля и Жанны д'Арк.
– Ну, теперь выгонят нас немцы из отеля, – шептали перепуганные русские.

Но присутствовавшие немцы будто и не поняли этого пророчества и мирно аплодировали вместе с другими».

Текст этой речи не сохранился, но именно она и стала источником для «мифа о радиообращении» Мережковского с приветствием Гитлеру.

Что реально стояло за слухом, точно не известно. Владимир Злобин – поэт, секретарь Мережковских с 1916 г., который эмигрировал вместе с ними, пишет в своих воспоминаниях, что слух этот распустили коммунисты, чтобы дискредитировать борьбу Мережковского с советской властью. Книги Мережковского были запрещены в Германии и во всех захваченных ею странах. Тем не менее, многие русские эмигранты в результате слухов отвернулись от Мережковских.

В 1941 г. Мережковский умер. Последние слова его, сказанные накануне смерти, сохранила Гиппиус: «Я, как Блок… “Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне”. Ты этого не понимаешь. Но это – ничего…»

Смерть Мережковского Гиппиус переживала все немногие оставшиеся годы. Писала воспоминания о нем, которые не успела окончить. Одиночество скрашивали немногочисленные друзья и постоянно находившийся рядом Владимир Злобин.

Закончить я хочу одним из поздних (1933) стихотворений Гиппиус. Стихотворение посвящено Мережковскому и основано на евангельских рассказах о Воскресении Христовом. В Евангелии от Иоанна рассказывается, как Мария Магдалина увидела Христа Воскресшего, но не узнала его, Он обратился к ней – тогда узнала, а он сказал: «не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему». Затем Христос явился ученикам своим. А Фомы среди них в тот момент не было. И когда ему рассказали, он ответил: «если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в ребра Его, не поверю». При следующей встрече с учениками Воскресший обратился к Фоме: «подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие».

Дата добавления: 2015-10-21