Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

История всемирной литературы 74 страница

Читайте также:
  1. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 1 страница
  2. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 2 страница
  3. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 1 страница
  4. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 2 страница
  5. Acknowledgments 1 страница
  6. Acknowledgments 10 страница
  7. Acknowledgments 11 страница

В Исландии еще в течение долгого времени сохранялась и общественная и эстетическая почва для продолжения и поддержания традиции скальдов. В других странах Скандинавии поэзия скальдов, не имевшая своей почвы в народе, становилась все более формалистической. Скальды еще играли большую роль при войске короля-христианина Олафа Трюггвасона (XI в.) Но в саге о нем скальды упоминаются только как люди из дружины конунга; они не играют той яркой и самостоятельной роли, которая выпала на долю Эгиля Скаллагримссона или Гуннлауга Змеиный Язык во времена более ранние. В XI—XII вв. скальдов при дворе скандинавских государей сменили ученые хронисты вроде Саксона Грамматика; они превосходно знали скандинавскую древность и постоянно к ней обращались, как к источнику исторических сведений о своих народах.

Как явление, изживавшее себя и потерявшее свою поэтическую прелесть, поэзия скальдов сохранилась при дворах скандинавских государей до XIV в. Общехристианские идеи, сюжеты, восходящие к христианским преданиям, потерявшие свежесть вычурные метафоры, — таковы теперь черты этой поэзии.

В начале XIII столетия Снорри Стурлусон (1179—1241) — ученый исландец, который по своей полной приключений жизни и по таланту был сродни великим скальдам своего острова, посвятил поэзии скальдов трактат «Перечень стихотворных размеров», известный как четвертая часть так называемой «Младшей Эдды». Трактат Снорри излагает учение о древнескандинавской метрике и дает представление о ее богатстве и оригинальности. И этот трактат, и предшествующая ему третья часть «Младшей Эдды» — «Язык поэзии» — были для того времени обобщенным изложением опыта, завоеванного скандинавской и прежде всего исландской словесностью за века ее самостоятельного существования. На основании разделов «Младшей

490

Эдды» можно заключить, что в поэзии скальдов уже в IX—X вв. выработалось представление об известной поэтической стилевой и содержательной норме, которая была в то же время и жанровым и метрическим понятием и называлась «придворным стилем». Близкое к строфе «Старшей Эдды» восьмистишие, характерное для поэзии скальдов, становится необыкновенно разнообразным метрически: Снорри насчитывает до 102 вариантов строфы. Наряду с обычными для всей древнегерманской поэзии принципами аллитерации в поэзии скальдов появляется и развивается и весьма ухищренная рифма; она свидетельствует о большой поэтической культуре скальдов, со временем выродившейся в чисто формальное искусство сложнейшей метрики, изысканной рифмы и предельно затемненного образа — метафоры.

Прием поэтического иносказания, основанного на цепи ассоциаций и синонимов, был одним из излюбленнейших в скальдической поэзии. Назывался этот прием «хейти». Снорри приводит в своем трактате такие, например, образцы различных хейти:

Хейти неба: «твердь», «безоблачное», «ураганное», «беспредельное», «лучистое», «вьюжное», «верх», «бездонное», «высь», «молния», «покров», «широкосинее».

Хейти солнца: «светило», «круг», «всякое сияние», «пресветлое», «лик», «дивное колесо», «целительный свет», «забава Двалина», «сияние альвов», «иврёдуль», «красное».

Хейти луны: «месяц», «полумесяц», «ущербная», «счет лет», «светило», «светоч», «призрак», «спешащая», «серп», «светлая».

Это обилие метафор и сложных синонимов повлияло и на усложненность синтаксиса скальдической поэзии, изобилующей инверсиями.

При этом скальды не чуждались и старых, более простых стихотворных форм. Во все времена их существования простое восьмистишие — виса — непосредственный отклик на событие, стихотворение-эпиграмма остается важной формой их творчества. Это вполне соответствовало тому оттенку импровизированности, который постоянно подчеркивался скальдами. Они слагали стихотворные экспромты даже в весьма критические моменты своей жизни. Так, рассказывали, что скальд Торир Ёкуль сочинил следующее восьмистишие, идя на казнь:

Лезь на киль без страха!
Холодна та плаха.
Пусть метель морская
Мчит, с тобой кончая!
Не тужи от стужи,
Духом будь потуже!
Дев любил ты вволю —
Смерть лишь раз на долю.

(Перевод С. Петрова)

Книга Снорри вводит нас в самую суть поэтики скальдов. Это прежде всего поэтика метафорического творчества. В причудливом мире метафор претворена в поэзию вся жизнь, окружавшая скальда, — его враги и друзья, его возлюбленная, его оружие, родня, северная природа с ее березами и темнолесьем, и прежде всего море, для описания которого скальд обладал большим запасом сравнений и образов-загадок. И сами памятники творчества скальдов и ценнейшие теоретические трактаты «Младшей Эдды» дают основание видеть в поэзии скальдов не только драгоценное выражение самобытного таланта племен и народностей средневековой Скандинавии, но и результат сложного культурного обмена между народами Северной Европы.

 

РАЗДЕЛ X. ЛИТЕРАТУРА ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

 

491

ВВЕДЕНИЕ (Михайлов А.Д.)

В эпоху развитого феодального строя (XI—XIII вв.) закончилось формирование основных классов феодального общества. Более интенсивным стало сельское хозяйство, окрепли и добились независимости города, развились ремесла и торговля. Позади были гигантские демографические сдвиги так называемого «великого переселения народов», и повсеместно завершались этногенетические процессы.

Западноевропейское литературное развитие приобрело новые важные черты. Оно заметно усложнилось. Усложнилось прежде всего в том смысле, что в нем стало участвовать значительно большее число разнородных элементов. Причем, речь идет не о простом увеличении числа сохранившихся литературных произведений. Необычайно быстро и повсеместно возникли очень разнородные и разнохарактерные памятники литературы. Динамика литературного развития, которая сразу же бросается в глаза, находит себе, например, параллель в необыкновенной убыстренности эволюции архитектуры и скульптуры, проделавших путь от первых значительных сооружений романского стиля (первая половина XI в.) до расцвета готики (с середины XII в.). Этот параллелизм далеко не случаен: вся западноевропейская культура приходит в движение, наращивает темпы эволюции, делается необыкновенно многообразной и сложной по структуре. Культура Западной Европы, как и взрастивший ее феодальный способ производства, переживает период зрелости.

По своим формам и идеологической направленности это была культура феодально-церковная, но это не значит, что ее производителем и потребителем были лишь «церковь» и «замок». Как в общественной жизни, так и в области экономики, на сцене появляется новая сила, появляется именно тогда и преобразует всю структуру средневекового общества. Такой новой силой стал город, не старое поселение, доставшееся в наследство от античности, а новый город, возникавший в эти столетия по всей Европе. Городская культура становится важнейшим компонентом общеевропейского культурного развития.

Эпоха Зрелого Средневековья в истории западноевропейской литературы — важнейший, существеннейший этап. По сути дела как раз в это время повсеместно в Западной Европе произошло рождение письменной литературы на новых языках. Молодые европейские литературы, еще не осознающие себя литературами национальными (они и не были таковыми, оставаясь на первых порах «областными», «региональными», — скажем, бургундской, пикардийской, англо-нормандской, баварской, фламандской, австрийской и т. д.), предстали во всем ярком многообразии и своеобразии своих видов и форм — жанровых и языковых. Одним из них предстояло в будущем слиться в единую национальную литературу, другим — положить начало литературе самостоятельной (таков был, например, путь австрийской литературы).

Классово-сословная поляризация средневекового общества не могла не отозваться известной поляризацией литературных направлений. Так возникает рыцарская, или куртуазная, литература, выработавшая разветвленную систему лирических жанров, создавшая жанры стихотворных, а затем и прозаических романа и повести, а также рыцарской хроники, «ученого» трактата по вопросам придворного этикета, всевозможных наставлений по военному делу, охоте, верховой езде и т. п., несмотря на их прикладной характер, решавших и чисто художественные задачи, а потому бывших не только словесностью, но и литературой. Появляются и первые поэтики (например, Иоанна Гарландского, Матвея Вандомского, Гальфрида Винсальвского), ориентированные уже не только на античную риторику, но и применявшиеся к новым задачам.

Рядом с куртуазной появляется не менее богатая и многообразная городская литература, также, несомненно, несущая в себе местные, областнические черты, но одновременно проявляющая типологическое единство, объясняемое, очевидно, поразительной однотипностью социально-экономической структуры средневекового города разных районов Европы. У городской литературы также была своя развивающаяся система жанров, свои эстетические категории, свои излюбленные сюжеты и темы.

Но в XI—XIII вв. существовал мощный литературный пласт, который трудно отнести к какому-либо из направлений эпохи. Иногда памятники этого рода причисляют к литературе церковной, что явно сужает их значение, иногда

492

— к так называемой литературе «университетской», что также не вполне верно. Например, обширнейший стихотворный цикл «Чудес Богоматери», созданный в первые десятилетия XIII в. талантливейшим французским поэтом Готье де Куэнси (ок. 1175—1226), бесспорно преследовал прежде всего душеспасительные цели. Но сколько в этих стихах подлинной поэзии, сколько тонких психологических наблюдений и рядом с ними — правдивых примет быта, изображения не просто обыденных, но нередко нарочито сниженных, грубых и грязных сторон жизни! Так из религиозных задач вырастает бытописательство и даже сатира. Поэтому правильнее было бы говорить, что все эти увлекательные описания чудес, паломничеств и просто путешествий, «итинерарии», всевозможные «видения», открывающие затаенный смысл бытия, все эти «бестиарии», «лапидарии», «плантарии», рассказывающие о животных, камнях, растениях, находятся как бы вне направлений, принадлежа одновременно к каждому из них. Эта естественнонаучная литература, появление которой свидетельствовало о некотором росте образованности и если не о прямой тяге к знаниям, то о повысившейся любознательности, создавалась людьми, несомненно литературно одаренными, создавалась очень часто в стихах, и эти стихи ничем не уступали по литературной обработанности и блеску стихам куртуазных романов или городских фаблио. Эта своеобразная литература выдвинула значительных поэтов, например Филиппа Таонского или Гильома Норманнского, пользовалась огромной популярностью в самых разных слоях общества — и в городе, и в замке постоянно переписывалась и пересказывалась на разных языках средневековой Европы. В то же время этот жанр (или жанры) средневековой литературы находит отклик и в городской дидактике, и в куртуазном направлении: в XIII в. Ришар де Фурниваль составил прозаический «Бестиарий любви», дав в нем эротическое истолкование описываемых животных.

Важной особенностью этой естественнонаучной литературы, отразившей ведущую тенденцию эпохи, была ее многосмысленность. Действительно, скажем, в бестиариях (т. е. описаниях животных) рассказывалось и о совершенно фантастических существах — единорогах, кентаврах, сиренах, — и о животных диковинных, экзотических — слоне, крокодиле, пантере, — и о вполне знакомых — лисе, волке, еже. С одной стороны, это было освоение действительности во всем ее многообразии, что находит яркую параллель в готической пластике. Но, с другой стороны, в бестиариях описываемым животным давалось и иносказательное, аллегорическое истолкование. Наконец, в целом бестиарий давал не просто картину мира; благодаря многозначности изображаемого воссоздавались и некая модель мира, и суждение о мире (аналогию этому мы найдем и в готическом соборе). Стремление к уравновешенности, устойчивости, к гармонии, наконец к универсальности пронизывает все значительные художественные создания эпохи.

Но равновесие это было динамическим. Динамическим не только в силу необыкновенной стремительности и широты литературного развития, но и постоянно обнаруживающих себя столкновений противоборствующих тенденций, пронизывающих культуру в целом, и открытой борьбы разных направлений. Так, в рыцарской поэзии в окарикатуренном виде изображается обычно горожанин и крестьянин-виллан, в жанрах городской литературы нередки насмешки над феодалами. Пайен из Мезьера в повести «Мул без узды» создает пародию на рыцарский роман, ваганты в шутейной лирике смело травестируют жанры церковной литературы, а «Роман о Ренаре» (Лисе) выливается в гигантскую пародию на все феодальное общество с его системой ценностей, сословной иерархией, моралью и т. д.

Рассматривая западноевропейскую культуру периода Зрелого Средневековья как некое целое, нельзя не заметить в ней двух противостоящих тенденций. Одна из них вела культуру ко все большему единству, опиравшемуся уже не только на общность религии (а следовательно, и философских, этических, отчасти и эстетических идей) и на воспоминание об общем — греко-латинском — культурном истоке, но и на явления нового порядка (например, интернациональные черты в культуре рыцарства, типологическая близость различных проявлений городской культуры и т. д.). Другая тенденция отразила сепаратизм, замкнутость как местных феодальных центров (в эти столетия феодальная раздробленность заметно усилилась, если не достигла своей вершинной точки, выдвинув своих теоретиков), так и возникавших повсюду как раз в это время городов, при помощи оружия или денег добивавшихся независимости. На первый взгляд непримиримо противоположные, эти две тенденции не исключали, а дополняли и уравновешивали друг друга. Динамическая уравновешенность предполагала не сосуществование, параллелизм, отъединенность, что иногда еще подчеркивают отдельные исследователи средневековой культуры, а — как раз наоборот — сложное многообразное взаимодействие различных культурных пластов и художественных направлений. В период Зрелого Средневековья межнациональные и внутринациональные контакты заметно усиливаются.

Так, в описываемую эпоху усложнилось взаимодействие

493

 

Лист рукописи «Чудес Богоматери» Готье де Куэнси

XIV в. Париж, Национальная библиотека

между феодально-церковной культурой господствующего класса и культурой народной, в которой не были еще изжиты языческие верования и представления. В период развитого феодализма фольклор молодых западноевропейских народностей не только продолжал существовать, но и оказывал воздействие на письменные формы литературы. Это воздействие было двояким. С одной стороны, на литературу, прежде всего на лирику (например, на куртуазную поэзию трубадуров, труверов, миннезингеров), воздействовала образная стихия народной песни. С другой стороны, плебейско-бунтарские настроения масс, также нашедшие широкое отражение в фольклоре (например, в английской и шотландской народной балладе), были восприняты в городской среде и одухотворили многие памятники городской словесности (фаблио, шванки, животный эпос и т. д.).

Вместе с тем нельзя не учитывать, что в складывающейся куртуазной среде, в окружении сеньора, заметное место занимали выходцы из народа — певцы и потешники, танцоры и акробаты. Без их участия не обходилось ни одно празднество в замке или городе, ни один пышный рыцарский турнир или шумная многодневная городская ярмарка. Из народных глубин вышли песенные жанры, пользовавшиеся популярностью и в период Зрелого Средневековья, — «песни женщины, неудачно выданной замуж» (chanson de malmariée), «песни о крестовом походе» и др. Стихия народной песни не только воздействовала на письменную литературу (образным строем, метрикой), но и передала последней ряд своих ведущих жанров.

Но происходило и обратное движение: куртуазные повествования о рыцарях короля Артура, обработки в рыцарском духе сказаний о Карле Великом и его баронах, о Бернардо дель Карпио и короле Родриго становились темой многочисленных произведений народных певцов, пользовавшихся исключительной популярностью в кругах народа. Там же, у бесхитростной и простодушной народной аудитории, находили

494

живой отклик рассказы и песни о страстях Иисуса Христа, о скитаниях по загробному миру девы Марии, о хождениях по мукам христианских праведников и страстотерпцев. Перед народной аудиторией эти церковные легенды теряли свой изначальный эзотерический смысл и наполнялись бытовыми реалиями, меткими жизненными наблюдениями и — главное — идеями справедливости и альтруистического подвижничества (например, имевшие широкое хождение в народных кругах легенды о св. Николае). Это взаимодействие, таким образом, обогащало одновременно и письменную литературу, и фольклор.

В период Зрелого Средневековья к новой жизни был возрожден и дохристианский фольклор европейских аборигенов. Его воздействие на литературу (и на изобразительное искусство) стало теперь более широким и могучим. Первое место в этом пробудившемся культурном субстрате принадлежит фольклору кельтов. До XI—XII вв. кельтская культура, создавшая замечательные литературные памятники (так называемые «саги», ирландские и валлийские, представляющие собой эпические сказания в форме богатырской сказки), оставалась в известной мере национально замкнутой. Теперь кельтские мотивы становятся интернациональными, общими почти для всех складывающихся литератур Западной Европы. Достоянием этих литератур делаются как кельтские (бретонские) темы (король Артур и его рыцари, любовь Тристана и Изольды, подвиги Говена и т. д.), как кельтские мотивы, близкие сказочным мотивам других народностей (героическое сватовство, поиски приключений — «авантюр», богатырские поединки, исполнение обетов, система заклятий и т. д.), так и образная и стилистическая стихия, отозвавшаяся в рыцарском романе повышенным вниманием к миру природы, наполненному таинственностью и фантастикой.

Кельтский субстрат легко просматривается и в изобразительном искусстве эпохи, причем не только в воспроизведениях средствами пластики и живописи бретонских сюжетов (от Британских островов до Италии и от Южной Франции до берегов Рижского залива), но и в орнаментике (опять-таки и в скульптуре, и в живописи), использующей кельтские мотивы, и в повышенном интересе к загадочному, чудесному, фантастическому, нашедшему отражение и в скульптурном убранстве архитектурных сооружений, и в украшении рукописей, и в прикладном искусстве того времени.

Литературный процесс в Западной Европе в XI—XIII вв. представляет собой не смену одного литературного направления, одного литературного феномена другим, как полагают некоторые ученые, а непрерывное появление новых направлений, тут же вступающих в сложное взаимодействие со старыми. Действительно, латинская литература, существовавшая в предшествующий период, не утрачивает своего значения, продолжая выдвигать писателей общеевропейского резонанса. Здесь достаточно назвать таких самобытных поэтов, как Адам Сен-Викторский (ум. 1192) или Алан Лилльский (ок. 1128—1202), таких хронистов, как Гальфрид Монмутский (ок. 1100—1155) или Гийом Тирский (ок. 1130—1186), таких религиозных писателей, как Бернард Клервоский (ок. 1090—1153) или Франциск Ассизский (1182—1226), не говоря о многих других писателях и поэтах, о «столпах схоластики» XIII в., о таком важном и своеобразном направлении средневековой латинской литературы, каким была лирика вагантов. Таким образом, латинская литература в период Зрелого Средневековья не только существовала, но и эволюционировала, создавая выдающиеся литературные памятники и выдвигая первоклассных и влиятельных своих представителей. Изменяется лишь ее удельный вес в литературном процессе. К периоду развитого феодализма одна из задач латинской литературы — обеспечить литературную преемственность — оказалась выполненной. Поэтому теперь латинская литература продолжает существовать уже рядом с литературами на новых языках. Между литературой на латыни и молодыми, новыми литературами происходит не только интенсивный взаимообмен, но и напряженная борьба. Исход этого противоборства был предрешен и завершился полным торжеством новых литератур, но закончилась эта многовековая борьба лишь в XVII столетии, т. е. уже за пределами средневекового периода. В эпоху же развитого феодализма латинская литература постепенно утрачивает ведущее положение все в большем и большем числе литературных жанров — сначала в собственно беллетристике (в лирике и романе), затем в театре, дидактике, историографии и т. д. К исходу Средневековья, когда приходит в упадок латинская лирика вагантов, сферой литературы на латыни остается по сути дела почти одна теология (и наука, которая была с ней неразрывно связана). Гуманистическая латынь эпохи Возрождения отбросила средневековый опыт и целиком ориентировалась на традиции античности.

В XI—XIII вв. памятники народно-героического эпоса не являются единственными представителями словесности на новых языках. С одной стороны, они оказывают воздействие на формирующиеся более молодые жанры (в частности, жанр романа), передавая им свой героический пафос, суровую образность, лаконизм, приемы

495

эпических описаний, повторов и т. д. Но, с другой стороны, эпос испытывает сильнейшее воздействие молодых жанров. Дело в том, что как раз в это время происходит запись основных эпических памятников, продолжают создаваться новые. Эти записи выходили порой из тех же самых скрипториев, где переписывались и рыцарские романы, поэтому поэтика последних не могла не отразиться на книжных обработках эпических поэм (например, на «Песни о Нибелунгах», «Песни об Ожье Датчанине» и др.).

Говоря о литературе периода развитого феодализма, нельзя не отметить в ней борьбу еще двух тенденций, борьбу, исход которой был также предрешен, но наступил уже в следующий историко-литературный период. Речь идет о борьбе-взаимодействии секуляризирующей тенденции и тенденции христианско-религиозной. Эти тенденции также уравновешивают друг друга. Так, светские темы завоевывают все большие области литературы (лирика, роман, городская сатира и т. д.), проникают в исконную вотчину литературы церковной — агиографию. Но одновременно религиозное мироощущение пронизывает произведения на светские темы (культ Богородицы в любовной лирике Прованса и т. п.). Более того, при установке на многозначность, отчетливо проявившейся в литературе и искусстве эпохи, любая светская тема, не теряя своего первоначального смысла, получала еще и религиозное толкование. Видеть сокровенное, трансцендентное в любом явлении бытия и, наоборот, давать всему иррациональному житейски понятное истолкование — эти две тенденции в одинаковой степени присущи культуре эпохи Зрелого Средневековья. В период развитого феодализма духовная диктатура церкви не была сломлена. Вряд ли она была даже существенным образом поколеблена. Церковь сохраняла монополию на образованность, она оставалась крупнейшим феодалом. Но рядом с ней, однако еще не в борьбе с ней, вырастали многочисленные очаги светской культуры — в замках и городах. В этой культуре еще не было неверия, антирелигиозности, но в ней уже была нецерковность.

Применительно к XII в. иногда говорят о некоем средневековом «гуманизме». Его надо понимать в двояком смысле — как рост интереса к земным делам человека и как повысившееся внимание к античному наследию. И тот и иной аспект присутствовал в культуре эпохи, но он не вел еще к разрушению феодально-церковного миросозерцания; и изучение античности (как правило, выразившееся в умножившемся переписывании рукописей и в отдельных переводах), и познание человека, отразившееся в бытовой тематике произведений городской литературы или в напряженном натурализме деталей в готической пластике (как, например, в знаменитой сцене Страшного суда западного портала собора в Отене), проходили в типично средневековых формах и рамках. Однако этот средневековый «гуманизм» стал важным фактором развития культуры, существенно повлияв и на наивные еще попытки психологизировать мотивы поведения героев, и на многочисленные обработки, пересказы и переосмысления античного наследия, хотя последнему нередко приписывалась совершенно чуждая ему религиозно-нравственная проблематика (французский «Морализированный Овидий» и т. п.).

Иллюстрация: Страшный суд

Фрагмент западного портала собора в Отене.
Франция. XII в.

Это не значит, что церковное здание оставалось незыблемым и монолитным. Оно подвергалось ощутимым ударам. Описываемый период был временем широких еретических движений. Ереси, отражая устремления и чаяния угнетенных народных масс, не выходили за пределы религиозной идеологии, но под религиозной оболочкой, под спорами по вопросам догматики и культа скрывали социальную оппозицию общественному строю, поддерживаемому и оправдываемому ортодоксальной церковью. Некоторые ереси приобрели очень широкий размах, например

496

движение катаров и вальденсов, вобравшее в себя не только эгалитарные устремления крестьянства, но и антифеодальные настроения складывающейся в это время молодой городской буржуазии. Эта ересь, выросшая во многом на городской почве, была, по определению Ф. Энгельса, «официальной ересью средневековья» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 361); она получила чрезвычайно большое распространение (прежде всего в Провансе), поэтому была особенно опасна для церкви, организовавшей опустошительный крестовый поход на юг (1209), в ходе которого понесла непоправимый урон светская провансальская культура.

Католическая церковь испытывала в изучаемый период все более усиливающийся нажим со стороны королевской власти и империи (спор об «инвеституре»). Эта напряженная борьба приведет к ощутимым результатам, к отпадению от власти Рима целых государств значительно позже; а в XII и XIII вв. все заканчивалось очередным компромиссом (например, Вормский конкордат 1122 г.). Однако нельзя не учитывать секуляристские тенденции, обнаруживаемые в деятельности светских государей.

Значительно более серьезными были споры, сотрясавшие католическую церковь изнутри. К XII в. относятся первые ростки свободомыслия, уничтоженные в следующем веке благодаря деятельности «столпов схоластики», но оказавшие (как и ряд современных им еретических движений) некоторое воздействие на литературу. Речь идет в первую очередь о научной и преподавательской деятельности и о сочинениях замечательного французского мыслителя и писателя Петра Абеляра (1079—1142). Он не выходил за пределы веры и схоластики, но он стремился рационализировать веру и противопоставлял церковным догматам свободный разум и совесть. В охватившем схоластику споре об «универсалиях», т. е. общих понятиях, Абеляр занял сторону номиналистов, утверждавших, что первичны лишь конкретные предметы, «универсалии» же не более чем слова, имена. Тем самым Абеляр, как и другие номиналисты, придерживался стихийно материалистической точки зрения (в ее средневековом преломлении), тогда как его противники, так называемые «реалисты», отстаивали первичность идей и вторичность материи.

С осуждением Абеляра католической церкви не удалось разделаться с номинализмом. В следующем веке, веке пышного расцвета богословия и схоластики, его пылким сторонником заявил себя шотландский монах Дунс Скот (ок. 1265—1308). Вообще в XIII в. вольнодумные тенденции в западноевропейской духовной жизни, несмотря на активизацию католической ортодоксии, были довольно сильны, выдвинув такого замечательного мыслителя, как Сигер Брабантский (ум. 1282).

Абеляр не дожил до этих споров. Он — представитель более ранней эпохи, когда философская мысль не достигла еще высот, заставлявших предчувствовать близость Возрождения. Но для своего времени он остается наиболее оригинальным и глубоким мыслителем.

Учение Абеляра, пользовавшееся огромной популярностью в среде учашейся молодежи и заставившее обрушить на автора не только полемические аргументы столпа ортодоксальной догматики Бернарда Клервоского, но и прямые санкции папского Рима, смогло возникнуть именно в XII столетии, когда все более ощутимо складывалась новая и несравненно более свободная человеческая атмосфера, благоприятная и для серьезных ученых занятий, и для глубоких философских раздумий. Эта атмосфера знания и мысли распространялась в больших городах, на протяжении XII в. основывавших свои университеты — новые учебные заведения, в программах которых заметное место занимали светские науки (циклы «тривиума» и «квадривиума»). Их преподавали, правда, еще по старинке, прежде всего опираясь на теологию и схоластику. Но эти светские (или полусветские) школы противостояли школам соборным и монастырским. Тем самым образованность, оставаясь в идеологическом подчинении церкви, во многом избавлялась от ее опеки организационно.

В период раннего феодализма монополия на изготовление рукописных кодексов как духовного, так и светского содержания принадлежала исключительно монастырям. В эпоху развитого феодального строя, отвечая растущим запросам общества, где число образованных людей заметно росло, монастырские скриптории на первых порах было расширились. Но возникли и новые мастерские по изготовлению рукописных книг. Иногда они создавались при дворцах крупных феодалов, но крайне редко: значительно чаще — при университетах и вообще в городах, где переписчики, миниатюристы, переплетчики в конце концов объединялись в цехи. Очень рано в деле производства книги наметилась специализация: в одних мастерских изготавливался пергамент, в других — кожа для переплетов, в третьих — металлические застежки и т. д. Изготовление книги становилось промышленностью, и с ней уже не могли конкурировать старые монастырские скриптории, которые после некоторого оживления вскоре стали приходить в упадок.


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 63 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 63 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 64 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 65 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 66 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 67 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 68 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 69 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 70 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 71 страница | ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 72 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 73 страница| ИСТОРИЯ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 75 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)