ГЛАВА 14

– Мой ответ последовал через мгновение, – ска­зал Мемнох. Взглянув на меня, он слегка приподнял брови. – Я сказал: «Нет, Господи, Ты ни с кем так не поступишь. Мы все твои дети. Это чересчур жестоко по отношению к кому-то или чему-то, умышленно со­зданному. Нет, Господь мой. Когда мужчины и жен­щины земли поведали мне, что им представлялись подобные мучения для грешников и эта мысль до­ставляла им боль и страдание, я уверил их, что такого места не существует и никогда не будет существо­вать».

По небесам прокатился смех. От одного края не­бес до другого. Каждый ангел смеялся, и, разумеется, этот смех был мелодичен и, как всегда, наполнен вос­торгом и удивлением, но то был смех, а не песня.

Не смеялось лишь одно существо. Я. Мемнох. Я сто­ял там, с полной серьезностью и неподдельным изум­лением спрашивая, над чем они смеются.

И тут случилась престранная вещь. Бог тоже сме­ялся – негромко, в унисон с прочими или, скорее, за­давая ритм, и только когда Его смех постепенно за­мер, умолкли и остальные.

«Итак, ты сказал им такое, Мемнох. Что никогда не будет ада, вечного наказания грешникам. Никогда, и что такое место не может существовать».

«Да, Господи, – отвечал я. – Я не мог себе предста­вить, почему они придумали это. Если только в злости на врагов…»

Смех раздался вновь, но Бог остановил его. Господь молвил:

«Мемнох, всю ли бренную плоть оставил ты на земле? Владеешь ли ты всеми способностями ангела? Не по привычке ли разыгрываешь простака?»

Я заговорил громко, перекрывая несмолкающий смех:

«Нет, Господи, я мечтал об этом мгновении. Разлу­ка с Тобой была подобно агонии. Я делал то, что делал, во имя любви, не так ли? Ты конечно же знаешь это лучше моего».

«Боюсь, так и было, – отвечал Он. – Это была лю­бовь, да, верно».

«Господи, я мечтал, что Ты позволишь мне пред­стать перед Тобой и все объяснить, изложить доводы, пришедшие мне в голову, когда я впервые увидел дщерь человеческую и пошел за ней. Будет ли мне это дозволено?»

Молчание.

Бог и Его окружение не проронили в ответ ни сло­ва, но я вдруг почувствовал, что некоторые из воинов небесных придвинулись ко мне ближе. Сначала я по­думал: они просто расправляют на свету крылья, – а затем понял, что сразу за мной стоит небольшая груп­па ангелов, и что они все время находились с краю тол­пы, и вот их подталкивают в мою сторону.

Разумеется, я знал этих ангелов – кого-то больше, других – нет. Они принадлежали к разным чинам.

Я в смущении взглянул на них, а потом на Престол Господень.

«Мемнох, – заговорил вдруг Господь. – Те, что по­зади тебя, – это твои соратники, они тоже просят, чтобы было исполнено твое желание доказать свою правоту, в надежде, что и им будет сие дозволено».

«Не понимаю, Господи», – ответил я, хотя понял сразу же, ибо я прочитал на их лицах скорбь и увидел, как они льнут ко мне, словно ища защиты. Я мгновен­но догадался, в чем дело: в своих странствиях по земле эти ангелы совершили то же самое, что и я.

«Без подобного размаха или изобретательности, как у тебя, – молвил Господь Бог, – но они тоже при­метили жар и тайну в отношениях мужчин и жен­щин, и они тоже нашли прекрасных дщерей челове­ческих и взяли их в жены».

Снова послышался великий гомон. Некоторые смеялись все тем же легким смехом, словно происхо­дящее было новым великолепным развлечением, а другие были озадачены; стоящие около меня ангелы-хранители, являющие небольшую группу по сравне­нию с прочим небесным воинством, в отчаянии смот­рели на меня, некоторые даже с упреком, и вот из их толпы прозвучал шепот:

«Мемнох, мы видели, как ты делал это».

Смеялся ли в это время Господь? Мне не было слышно. Свет лился мощным потоком из-за плеч и го­лов, из-за мутных фигур серафимов и херувимов, и со­кровища любви представлялись вечными и незыбле­мыми, как и всегда.

«Не затем спустились с небес Мои сыновья, и не затем они побывали в рассеянных по земле племенах, чтобы познать плоть, но все же они сделали это. Ко­нечно, как Я уже говорил, с гораздо меньшим желанием возмутить мировые устои и намеренно разру­шить Мой замысел, как это было у тебя, Мемнох».

«Господи-Владыка, прости меня», – прошептал я. И из стана моих соратников раздался такой же при­глушенный и почтительный хор голосов.

«Но ответьте мне, вы, стоящие позади Мемноха: что вы можете сказать в свое оправдание? Почему со­вершили такое, и что нового открыли, и какие доводы представите перед Судом Небесным?»

Ответом было молчание. Все эти ангелы распро­стерлись перед Господом ниц, с такой самоотрешен­ностью моля о прощении, что красноречие было бы излишним. Я стоял в одиночестве.

«Ах, – сказал я, – похоже, Господи, я остался один».

«А разве не всегда так было? Мой сын небес, мой ангел, не доверяющий Богу».

«Господи, я доверяю Тебе! – немедленно ответил я, вдруг разгневавшись. – Доверяю! Но я не понимаю этих вещей и не в силах утихомирить свой рассудок или свою природу, это для меня невозможно. Нет, не то чтобы невозможно, но кажется… не совсем пра­вильно хранить об этом молчание Правильным мне представляется доказывать свою правоту. Мне ка­жется, что величайшее дело, которое я могу сделать, – это доказать свою правоту и тем самым ублаготворить Господа».

Среди прочих, казалось, царили серьезные разно­гласия – не среди хранителей, у которых не хватало смелости встать во весь рост и крылья которых были сложены за спиной, как у испуганных птиц в гнезде, но в самом Суде Небесном. Оттуда слышались бормо­тание, какие-то песенки, обрывки мелодий и смеха, глубокомысленные вопросы, произнесенные тихим голосом. Ко мне повернулись лица многих с нахмуренными бровями, выражающие любопытство с при­месью гнева.

«Доказать свою правоту! – молвил Господь. – Но прежде чем начнешь, вспомни, ради Меня и всех при­сутствующих, что Мне ведомо все. Я знаю человече­ство так, как тебе никогда его не узнать. Я видел его окровавленные алтари, и его ритуальные пляски, и его дымящиеся жертвы, я слышал вопли раненых, страждущих, медленно умерщвляемых. Я зрю приро­ду в человечестве так же, как вижу ее в дикости морей и лесов. Не отнимай у меня время, Мемнох. Или, ины­ми словами, чтобы тебе было понятней, – не отнимай время, которое проводишь со Мной».

Итак, этот момент настал. Я стоял, спокойно под­готавливая себя. Никогда за время своего существова­ния не ощущал я важности события, как это было в тот момент. Это можно было назвать волнением или, быть может, возбуждением. У меня были слушатели. И я не испытывал никаких колебаний! Но я был раз­гневан на всю эту толпу, лежащую ниц позади меня и безмолвствующую! И неожиданно в своем гневе я по­нял, что, пока они там лежат, оставляя меня один на один с Богом и Его Судом, я не вымолвлю ни слова. Я сложил на груди руки и остался стоять.

Господь рассмеялся неспешным ласковым смехом с восходящей интонацией, и тогда все обитатели не­бес засмеялись тоже. И Бог обратился к распростер­тым ниц:

«Встаньте, сыны Мои, или мы здесь останемся до скончания времен».

«Это насмешка, Господи, но я ее заслужил, – сказал я. – Благодарю Тебя».

Я слышал, как, шумно шелестя крыльями и хито­нами, они поднимаются позади меня, чтобы стать по меньшей мере такими же высокими и прямыми, какими могли быть храбрые люди, живущие на земле под ними.

«Господи, мои доводы просты, – вымолвил я, – но ты конечно же не сможешь от них отмахнуться. Я из­ложу их как можно доходчивее и точнее. До какого-то момента своего развития приматы там, внизу, бы­ли частью природы и подчинялись ее законам. По мере усовершенствования их мозга они делались все более изобретательными, и их сражения с другими животными становились самыми свирепыми и кро­вавыми из того, что довелось видеть Суду Небесному. Все это правда. И весь их интеллект привел к умно­жению средств, которыми человечество навлекало на себя великие страдания.

Но ничто из увиденного мною на войне, и на каз­нях, и даже при опустошении целых поселений и де­ревень не превосходило по дикости сцены, происхо­дящие среди насекомых, или рептилий, или низших млекопитающих, которые слепо и бессмысленно бо­рются за две вещи: чтобы выжить и чтобы произвести как можно больше потомства».

Я остановился – из вежливости и чтобы произве­сти эффект. Господь ничего не сказал. Я продолжал:

«Затем наступил момент, когда эти приматы до­вольно сильно приблизились к Твоему образу, каким мы воспринимаем его в себе самих и который в оп­ределенном смысле отличается от прочей природы. И когда им стала очевидна логика жизни и смерти, это не означало лишь проявления самосознания. Не настолько это было просто. Напротив, самосознание выросло из новой и совершенно неестественной спо­собности любить.

И именно в те времена человечество стало разде­ляться на семьи, кланы и племена, объединенные внутри себя сокровенными знаниями о личности друг друга, а не общностью вида, и они вместе переживали страдания и счастье, связанные узами любви. Госпо­ди, род человеческий – вне природы. Если бы Ты сни­зошел и…»

«Мемнох, берегись!» – прошептал Бог.

«Прости, Отче, – ответил я, кивая и сжимая за спиной руки, чтобы не начать ими яростно жестику­лировать. – Я хотел сказать вот что: спустившись вниз и заглянув в семьи, здесь и там по всему миру, Тобой созданному, я воспринял семью как новый неподра­жаемый цветок, соцветие чувств и интеллекта, из-за своей хрупкости оторвавшееся от природных стеблей, от которых питалось, и теперь оказавшееся во власти стихии. Любовь, Господи, – я наблюдал ее, я чувство­вал любовь мужчин и женщин друг к другу и к их де­тям, и желание жертвовать друг ради друга, и скорбь по умершим, и желание отыскать души этих умерших в грядущей жизни, и думать о грядущем, где они смо­гут вновь соединиться с этими душами.

Именно благодаря этой любви и семейным узам, благодаря этому редкому и неподражаемому соцве­тию – такому созидательному, Господь мой, что оно казалось подобием Твоих созданий, – души этих су­ществ оставались живыми и после смерти! Что другое в природе могло бы совершить это, Господи? Все, что было взято, отдается земле. Твоя мудрость проявляет­ся повсюду; и всех тех, кто страдает и умирает под сво­дом Твоих небес, милосердно погружают в жесто­кое неведение относительно порядка вещей, который в конечном итоге подразумевает их собственную смерть.

Но не мужчин и не женщин! В сердце своем, любя друг друга – супруг супругу, одна семья другую се­мью, – они вообразили себе Небеса, Господь мой. Они вообразили то время, когда воссоединятся души и восстановится человеческий род, и все запоют в бла­женстве! Они придумали себе вечность, потому что этого требует их любовь, Господи. Они зачали эти идеи, как зачинают детей из плоти! Я, ангел-хранитель, и я это видел».

И снова настала тишина. Небеса безмолвствовали, и звуки исходили лишь от лежащей внизу земли: ше­пот ветра, слабое колыхание морей и неясные, отда­ленные стенания душ – на земле и в преисподней.

«Господи, – молвил я, – они стремятся к небесам. Они воображают себе вечность или бессмертие – не знаю что именно. Они страдают от несправедливос­ти, разлук, болезней и смерти, на что никакие другие животные не способны. И души их велики. В преис­подней они становятся выше любви к себе и забот о себе во имя любви. Любовь бесконечно обращается между землей и преисподней. Господи, они создали нижний круг незримого судилища! Они пытаются умилостивить Твой гнев, ибо знают, что Ты здесь! И, Господи, они хотят знать о Тебе все. И о себе тоже. Они знают и хотят приумножать знание!»

То были главные мои доводы, и я это понимал. Но опять Господь не прервал меня и не ответил мне.

«Я воспринял людей, – продолжал я, – по мень­шей мере как Твое величайшее свершение, еще бы – создать существо, наделенное самосознанием, имею­щее представление о времени, с достаточно развитым интеллектом, способным к столь быстрому усвоению знаний, что даже не всякий ангел-хранитель способен на это.

Предложение, с которым я пришел к тебе, Госпо­ди, таково: нельзя ли подарить этим душам, пребыва­ющим ли во плоти, обитающим ли в преисподней, часть нашего света? Нельзя ли подарить им свет, по­добно тому, как животным дают воду, когда те хотят пить? И не могут ли эти души, удостоенные однажды божественного доверия, рассчитывать на то, что зай­мут какое-то, пусть малое, место на этом Суде Небес­ном, которому нет конца?»

Наступившая тишина казалась дремотной и веч­ной, словно до начала времен.

«Нельзя ли попытаться сделать это, о Господи? Ибо, если не пытаться, не будет ли участь тех невиди­мых выживших душ состоять в том, что они станут грубеть и все больше увязать во плоти и это приведет не к познанию истинной природы вещей, а к появле­нию извращенных идей, основанных на отрывочных фактах и инстинктивном страхе?»

На этот раз я не стал выдерживать вежливую па­узу и сразу продолжил:

«Господи, когда я вошел в плоть, когда я был с жен­щиной, то это произошло потому, что она была пре­красна – да! – и напоминала нас, и могла даровать тот вид плотского наслаждения, который нам неве­дом Само собой разумеется, Господи, это наслажде­ние неизмеримо мало в сравнении с Твоим величием, но говорю Тебе, Господи, в тот миг, когда я возлег с нею, а она – со мною и мы вместе познали это на­слаждение, рев того невеликого пламени все же напо­минал звуки песен обитателей горних высот!

На один миг сердца наши остановились, Господи. Мы познали вечность через плоть – мужчина во мне знал, что женщина это тоже понимает. Мы познали нечто возвышающееся надо всеми земными чаяния­ми, нечто истинно божественное».

Я умолк. Что еще мог я сказать? Не расцвечивать же свои доводы примерами для Того, Кто знал все на свете. Со сложенными на груди руками я почтитель­но посмотрел вниз, размышляя и прислушиваясь к душам в преисподней; на одно мгновение их слабые от­даленные крики отвлекли меня, оторвали от боже­ственного присутствия, дали понять, что эти души зо­вут меня, напоминают о моем обещании, надеются на мое возвращение.

«Господи милосердный, прости меня, – вымолвил я. – Твои чудеса околдовали меня. Прости, если я на­рушил Твои намерения».

И снова воцарилась грозовая тишина, абсолютно пустая. То была пустота, о которой живущие на земле не могут и помыслить. Я стоял на своем, потому что ничего нельзя было поделать с тем, что свершилось, и я чувствовал в душе, что каждое произнесенное мной слово правдиво и не заражено страхом. Я очень ясно осознал: что бы Господь ни сделал – вышвырнул бы меня с небес или подверг любому другому наказа­нию, – я и вправду того заслуживаю. Я был создан­ным Им ангелом и подчиняться мог лишь Ему одно­му. И Он вправе меня уничтожить, если пожелает. И снова в памяти моей возникли вопли из преиспод­ней, и я, подобно смертному, стал спрашивать себя, отошлет ли Он меня туда вскоре или сделает нечто ме­нее устрашающее, ибо в природе существуют бесчис­ленные примеры мучительной гибели и катастроф, а как ангела Бог мог заставить меня испытать любое страдание – я это знал.

«Я верю тебе, Господи, – вдруг сказал я, почти не задумываясь. – Иначе я упал бы ниц, как другие анге­лы. Я не имею в виду, что они не верят, я только соби­раюсь сказать, что полагаю, ты хочешь, чтобы я понял Твое великодушие, что Твоя суть – это великодушие, и ты не потерпишь, чтобы людские души стенали во мраке и забытье. Ты не потерпишь, чтобы человече­ство пребывало без всякого намека на божественное».

Наконец Он заговорил, очень тихо и как бы не­хотя:

«Мемнох, ты дал им больше, чем намек».

«Да, Господи, это так. Но, Господи, души умерших в большой степени вдохновляют людей и ободряют их, и эти души стоят вне природы и укрепляются день ото дня. Если существует некий естественный вид энергии, находящийся за пределами моего понима­ния, то это будет для меня сильным потрясением. Ибо, похоже, они сделаны из той же субстанции, что и мы, Господи, – невидимой, – и каждая из этих душ неповторима и обладает собственной волей».

Снова настала тишина. Потом Бог заговорил:

«Прекрасно. Я выслушал твои доводы. А теперь у Меня есть к тебе вопрос За все то, что ты дал челове­честву, Мемнох, чем конкретно люди воздали тебе?»

Я был застигнут этим вопросом врасплох.

«Только не говори мне о любви, Мемнох, – про­должал Он. – Об их способности любить друг друга. Суд Небесный хорошо осведомлен и находится в пол­ном согласии на сей счет. Но что они дали тебе, Мем­нох? Что ты получил в обмен на риск побывать в их царстве?»

«Самоутверждение, Господи, – торопливо произ­нес я, затрагивая глубочайшую правду и не кривя ду­шой. – Они познали ангела, увидев оного. Как раз то, чего я и ожидал».

«Ха-ха!» – От Престола Небесного покатились раскаты смеха – настолько звучные, что, без сомне­ния, достигли ушей несчастных, страждущих в преис­подней. Все небеса содрогались от хохота и пения.

Сначала я не осмеливался говорить или что-либо предпринять, потом вдруг, со злостью или, скорее, с упрямством, поднял руку.

«Но я говорил совершенно серьезно, Господи! Я не был для них неким существом, не досягаемым даже в грезах! Господи, создавая вселенную, бросал ли Ты се­мя для того, чтобы эти существа возвысили к Тебе свои голоса? Скажешь ли Ты мне об этом? Смогу я узнать, как было дело?»

Унявшиеся ангелы расположились маленькими группами, и вскоре смех совершенно замер, а вместо него раздалось тихое пение, восхваляющее Господа в его терпении, отдающее дань Его терпению в отно­шении меня.

Я не стал присоединяться к пению. Я смотрел на огромные, расходящиеся в стороны от Бога потоки света, и мысль о необъяснимости присущих мне уп­рямства, гнева и любознательности несколько смяг­чила меня, но ни на секунду не ввергла в отчаяние.

«Верую в тебя, Господи. Ты знаешь, что делаешь. Должен знать. Иначе мы… погибнем».

Я остановился, пораженный тем, что только что произнес. Это намного превосходило любой вызов, ко­торый я до сих пор бросал Богу, намного превосходи­ло любое сделанное мной предположение. И я в ужа­се воззрился на свет и подумал: «А что, если Он не ведает, что творит, и никогда не ведал!»

Я вскинул ладони к лицу, чтобы не дать губам про­изнести нечто опрометчивое и ограждая мозг от по­спешных богохульных мыслей. Я знал Бога! Бог был там. И я стоял пред Ним. Как я только осмелился по­мыслить такое, и все же это Он говорил раньше: «Ты не веришь в меня», – имея в виду именно это.

Казалось, Божественный свет становится беско­нечно ярким, он проникал повсюду, фигуры серафи­мов и херувимов стали маленькими и совершенно прозрачными, и свет наполнил меня и заполнил углуб­ления в телах всех ангелов; и я ощутил единение с ними и всю великую любовь к нам Господа, сильнее которой мы не могли себе вообразить ничего.

Тогда заговорил Господь, совершенно другими сло­вами, ибо они состязались с этой лучезарной любо­вью, переполнявшей мыслящий разум. Тем не менее я услыхал их, и они проникли в мою душу.

И все остальные тоже услышали их.

«Мемнох, отправляйся в преисподнюю, – молвил Он, – и отыщи там не более десяти достойных душ, которые могли бы примкнуть к нам на небесах, из всех обитающих там миллионов. Говори им что угод­но, но отыщи десять, которые, на твой взгляд, достой­ны жить рядом с нами. Затем приведи эти десять душ ко мне, и мы продолжим наш разговор».

Я был в восторге.

«Господи, я могу это сделать, знаю, что могу!» – воскликнул я.

И вдруг я увидел лица Михаила, и Рафаила, и Уриэля, почти ослепленных Божественным светом, кото­рый, впрочем, начинал меркнуть и стал переносимым. Казалось, Михаил боялся за меня, а Рафаил рыдал. Уриэль, похоже, бестрепетно наблюдал, не пребывая ни на моей стороне, ни на стороне душ, ни на чьей. Такое лицо, как у него, было у ангелов до начала вре­мен.

«Я могу идти? – спросил я. – И когда мне возвра­щаться?»

«Когда получится, – сказал Бог, – и когда смо­жешь».

До меня дошло. Если я не найду эти десять душ, то могу не возвращаться.

Я кивнул. Чудесная логика. Я понял. И принял ее.

«На земле проходят годы, пока мы беседуем, Мем­нох. Твое поселение и посещенные прочими места превратились в города; мир вращается в лучах небесного света. Что мне сказать тебе, возлюбленный мой, кроме того, что сейчас тебе надлежит отправиться в преисподнюю и как можно скорее вернуться с теми десятью душами».

Я уже собирался спросить: «А что будет с храните­лями, этими смиренными ангелами, моими соратни­ками, познавшими плоть?» – когда Господь ответ­ствовал:

«Они будут ожидать твоего возвращения в надле­жащем месте небес. Они не узнают ни Моего реше­ния, ни своей участи, пока ты не приведешь ко Мне эти души, Мемнох, души, которые я сочту достойны­ми обитать в Моей божественной юдоли».

«Понимаю, Господи. И с Твоего разрешения от­правляюсь!»

И не спрашивая более ни о чем, не обсуждая ника­ких правил и ограничений, я, Мемнох, архангел и об­винитель Бога, немедленно покинул небеса, спустив­шись в обширные призрачные области преисподней.

Дата добавления: 2015-09-05