Пасха Господня

Незадолго до Пасхи Трофим повстречал старушку, проживавшую в то время на территории монастыря.

– Чего это ты, матушка, такая грустная? – ласково спросил он.

– Да вот, сынок, Пасха подходит, а у меня забор совсем завалился.

– Не печалься, матушка, что-нибудь придумаем, – успокоил ее Трофимушка, и к празднику Пасхи построил ей новый заборчик. Старушка была рада-радешенька. Стала благодарить Трофима, а он ей и говорит:

– Что ты меня-то благодаришь, убогого инока? Ты, матушка, лучше Бога благодари. Я-то что? – Прах. И землей скоро стану...

... Вечером на службе, во время чтения трипеснца, Трофим вышел из алтаря и подошел к правому клиросу. Никогда раньше не устававший, он вдруг присел на ступеньку. В это время читали тропарь: «Готови сама себе, о, душе моя, ко исходу. Пришествие приближается неумолимаго Судии». Трофим опустил голову и тихо проговорил: «Я готов, Господи!»

Некоторые из братий, слышавшие это, удивились: что это он так говорит: «Я готов, Господи?», не ведая, что говорил это Трофим, предчувствуя свое близкое отшествие из мира сего.

Это было в Великий Понедельник, а в Страстную Пятницу, во время выноса плащаницы, иноки Трофим и Ферапонт вместо погребального звона неожиданно прозвонили Пасхальный перезвон. За такую ошибку с Трофима, как со старшего звонаря, потребовали объяснение. Но он ничего не смог объяснить, только сказал: «Простите». Никто так и не понял, почему произошла ошибка. Ведь перепутать было трудно.

Но у Бога не бывает случайностей. Этот звон был предзнаменованием их мученической кончины.

...Перед самой Пасхой Ферапонт стал раздавать свои вещи. Удивительно было, что он отдал и свои инструменты, которыми вырезал кресты. А одному брату он сказал:

– Как хорошо здесь, на этой святой Оптинской земле! Мне почему-то хочется, чтобы эта Пасха была вечной и не кончалась никогда, чтобы радость ее непрестанно пребывала в сердце.

Ферапонт вздохнул, посмотрел на небо, и, слегка улыбнувшись, сказал:

– Христос Воскресе!

«И от его слов стало так легко и радостно на сердце, – вспоминал брат, – будто это были слова не человека, а Ангела».

На Пасхальной службе Ферапонт стоял у поминального канона, склонив голову. Кто-то передал ему свечку. Он зажег ее, но почему-то сразу не поставил, а некоторое время продолжал держать в руке. Поставив свечу, он перекрестился и пошел на исповедь.

«Плотию уснув...», – пел братский хор. Закончился канон утрени, и священники в ярко-красных облачениях неспешно стали входить в алтарь. Казалось, что это усталые воины возвращаются домой после тяжелого сражения. Они несут с собою радостную весть о победе, а вместе с ней и память о тех, кто не вернулся с поля битвы.

Многие вспоминают, что эта Пасхальная служба была какой-то необыкновенной. Возникало чувство, что должно произойти что-то очень важное.

Ферапонт причастился, но в алтарь не пошел, а смиренно направился в конец храма, где взял у дежурного антидор и запивку. Потом встал у иконы Оптинских старцев, склонил голову и погрузился в молитву.

«Лицо его было исполнено умиления, – вспоминала одна пожилая монахиня, – и вид у него был такой благодатный-благодатный!»

Пасхальная служба окончилась. Все направились в трапезную разговляться, а Ферапонт задержался. Ему хотелось побыть здесь подольше, чтобы продлить это удивительное, ни с чем не сравнимое торжество, эту неописуемую Пасхальную радость души.

Вдруг в храм вошел Трофим. Он сделал знак, и Ферапонт поспешил вслед за ним на колокольню.

...Первые лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь макушки вековых сосен, рассеяли ночную тьму, нависавшую над землей. Дивные переливы птичьих голосов напоминали о райских обителях, где непрестанно воспевается Ангельское славословие Богу.

Колокольный звон разбудил предрассветную тишину. Это иноки Ферапонт и Трофим возвещали миру великую радость: Христос Воскресе из мертвых!

«Инок Ферапонт был виртуозным звонарем, – вспоминают братия. – Он очень чутко чувствовал ритм и звонил легко, без какого-либо напряжения».

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных, – взывал он умиленным сердцем под Пасхальный перезвон.

В этот момент меч сатаниста длиною в шестьдесят сантиметров с выгравированным на нем числом 666 пронзил сердце благоговейного инока.

Ферапонт упал. Лицо его, обращенное на восток, застыло в безмолвном спокойствии. – Он всегда стремился к тому, чтобы хранить в душе своей мир, который приял от Сладчайшего Иисуса, с ним и вошел он в вечную радость Воскресшего Христа. Перед Пасхой Ферапонт раздал все, что имел. Теперь он с радостью отдал и последнее, что у него было – свою временную земную жизнь.

Вслед за Ферапонтом был убит инок Трофим, а недалеко от скитской башни – иеромонах Василий.

Многая скорбь объяла сердца верующих. И как тут не восплакать, понеже дети Христовы ныне приобщишася крови (Евр. 2, 14). Но Воскресение Христово есть свидетельство того, что братья не умерли. Они лишь призваны Христом к другому служению – Небесному.

Их земная жизнь, исполненная подвига любви, окончилась и стала проповедью Воскресения Христова.

... В день погребения вдруг пошел мокрый снег. Белые хлопья падали на землю и тут же таяли. Людей было много, как на Пасху. Отпевание, совершавшееся по Пасхальному чину, подошло к концу. Когда гробы мучеников понесли на монастырское кладбище, из-за туч неожиданно показалось яркое весеннее солнце и своими животворными лучами осветило землю, как бы напоминая, что кровь, пролитая Оптинскими мучениками, не простая, что это кровь, достойная Небес, кровь святая, напояющая землю душ людских верою и любовию ко Христу. И порождает она в сердцах верных не страх мученической смерти, но сожаление о том, что не удостоил и нас Господь такой драгоценной награды.

Нет ничего сильнее любви к Богу. Кто обрел ее, тот не боится уже ни лишений, ни истязаний, ни самой лютой смерти, но, погрузившись в любовь Христову, не замечает уже ничего из видимого, ибо, переселившись душой на небо, уподобляется Ангелам.

В Страстную Субботу инок Трофим пономарил. Ночью, когда Введенский храм наполнился множеством молящихся, он вдруг приметил мальчонку, который странно вел себя перед алтарем: то поднимался на ступеньку, то снова спускался вниз, держась за ограду солеи.

– Что ты здесь вертишься? – спросил его Трофим.

– Думаю зайти в алтарь, да не решаюсь, – ответил тот.

– Ты что?! – удивился Трофим, – ты разве не знаешь, что в алтарь без благословения входить не положено? Давай, давай, ступай отсюда.

Но через несколько минут он стал высматривать этого паренька, который к тому времени удалился вглубь храма. Найдя мальчишку, Трофим подошел к нему и, взяв за руку, тихо сказал:

– Ты прости меня, брат, что строго с тобой поговорил, прости Христа ради. – И, немного помолчав, добавил: – Может, в последний раз видимся здесь, на земле.

Праздничная Божественная Литургия подходила к концу. В храме все пели: «Христос Воскресе!» Выходя из алтаря, чтобы подготовить запивку для причастников, Трофим увидел знакомых паломников, приехавших на праздник из Москвы. Они были сильно уставшими и почти спящими. Желая их ободрить, он как-то по-особенному смешно пошевелил верхней губой. Паломники и их дети заулыбались и оживились.

И никто не знал тогда, что уже пришел час, и эти исполненные Пасхальной радости братья – иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт – скоро будут убиты.

Служитель диавола уже поджидал их за грудами кирпича восстанавливающегося Казанского храма. Остро заточенный 60-сантиметровый ритуальный меч с выгравированным числом «666» и надписью «сатана» уже прятался под полой его шинели. Убийца нервничал и хотел поскорее исполнить волю преследовавшего его голоса сатаны, который внушал поскорее убить монахов, так ненавистных ему.

Причастившись Святых Христовых Тайн, Трофим вместе с другими монахами отправился разговляться.

– Хочешь, чудо покажу? – спросил он сидевшего с ним за одним столом брата.

– Хочу, – с интересом ответил тот.

Трофим достал из кармана яйцо.

– Вот видишь, с прошлого года яичко, – сказал он, – целый год пролежало у меня в келии. Простое давно бы протухло, а это освященное, пасхальное – свежее.

Трофим разбил скорлупу и дал понюхать соседу. Яйцо действительно оказалось свежим. Трофим перекрестился и съел половинку, а вторую отдал брату.

Сразу же после трапезы, в начале шестого утра, вся монастырская братия отправилась отдыхать. Инок Трофим забежал в храм, нашел там Ферапонта. Тот уже поджидал его. Они переглянулись и, без слов поняв друг друга, поспешили на колокольню. Грянул Пасхальный звон. По всей Оптинской земле были слышны его праздничные переливы.

Инок Трофим стоял спиной к Ферапонту и не видел его, а лишь слышал ритмичный звон колоколов. Во время звона души их всегда сливались как бы воедино. Вдруг он почувствовал, что Ферапонта нет рядом, и в то же самое мгновение ощутил сильный удар острого предмета в спину.

– Боже наш, помилуй нас! – воскликул Трофим и, из последних сил ударив еще несколько раз в большой кампан, бездыханным упал на деревянный помост.

Колокол долго и протяжно гудел и, наконец, как бы застыв от ужаса, затих, как затихли два смиренных инока, проливших мученическую кровь. Вслед за ними этим же мечом недалеко от скитской башни был убит и иеромонах Василий.

Все застыло в страшном безмолвии. Казалось, что земля потряслась и камни расселись. И сам убийца устрашился. На допросе он сказал: «Я знаю, что они в раю...»

Угасли три свечи, три еще не убелившихся сединою старости монаха, но не угасла Пасхальная радость, возвещающая победу Христа. Не прекратился колокольный звон, снова крестообразно прорезавший Оптинскую тишину в то Пасхальное утро, утверждавший: «Христос Воскресе!» И все Небесные силы, Архангелы и Ангелы, мученики и преподобные и все святые, с радостью встречая Оптинских новомучеников во обителях Царя Славы, воскликнули: «Воистину Воскресе!»

Дата добавления: 2015-09-06