Бежецк. Садовая улица

В год гибели Гумилева (1921) на Рождество Анна Андреевна поехала в Бежецк. В рождественские дни ей всегда хотелось быть с самыми родными; когда Инна Эразмовна и младшая сестра Ия жили в Киеве, Ахматова старалась провести свой самый любимый праздник с ними, но теперь мать и сестра бедовали и голодали в Крыму, а туда в тот год и письма не доходили. В Бежецке было тихо, в Бежецке люди старались жить так, как будто ничего страшного не случилось. Анна Андреевна расспрашивала свекровь о том, о чем не успела спросить, пока Николай Степанович был жив, о его детстве, отрочестве. Анна Ивановна рассказывала скупо и строго, но легко: после отъезда, фактически бегства старшего сына Мити за границу, кроме как с Анной Андреевной, ей не с кем было выговорить боль. Анна хотела войти в ту комнату, где три года назад она и Николай Степанович радовались радостью своего гумильвенка, получившего в подарок новые игрушки. И не вошла. Не могла войти. Из всех написанных на смерть Гумилева стихов «Бежецк» – самое пронзительное.

БЕЖЕЦК

Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,

Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним алмазные русские ночи

И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.

Там вьюги сухие взлетают с заречных полей

И люди, как ангелы, Божьему Празднику рады,

Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады,

И Книга Благая лежит на дубовом столе.

Там строгая память, такая скупая теперь,

Свои терема мне открыла с глубоким поклоном;

Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь…

И город был полон веселым рождественским звоном.

26 декабря ст. ст. 1921

* * *

Пива светлого наварено,

На столе дымится гусь…

Поминать царя да барина

Станет праздничная Русь —

Крепким словом, прибауткою

За беседою хмельной;

Тот – забористою шуткою,

Этот – пьяною слезой.

И несутся речи шумные

От гульбы да от вина…

Порешили люди умные:

– Наше дело – сторона.

Декабрь 1921. Рождество, Бежецк

* * *

В тот давний год, когда зажглась любовь,

Как крест престольный, в сердце обреченном,

Ты кроткою голубкой не прильнула

К моей груди, но коршуном когтила.

Изменой первою, вином проклятья

Ты напоила друга своего.

Но час настал в зеленые глаза

бе глядеться, у жестоких губ

Молить напрасно сладостного дара

И клятв таких, каких ты не слыхала,

Каких еще никто не произнес.

Так отравивший воду родника

Для вслед за ним идущего в пустыне

Сам заблудился и, возжаждав сильно,

Источника во мраке не узнал.

Он гибель пьет, прильнув к воде прохладной,

Но гибелью ли жажду утолить?

7-8 декабря 1921, Петербург

Горе Ахматовой усугубляли муки «неукротимой» совести. Поглощенная сначала своей великой любовью к Анрепу, а потом запутанными отношениями с Шилейко, Анна Андреевна не только выпустила Гумилева из виду, а словно вычеркнула его из своей жизни. Забыла, что он не только неверный муж, но и верный друг, почти брат, больше, чем брат – отец ее единственного ребенка. Да, была слишком занята хлопотами по изданию своих сборников, словно предчувствовала, что «Подорожник» и «Anno Domini» – ее последние настоящие книги. И все-таки…

Никак не могла она простить себе и то, что сама накликала беду! Почему-то в стихах часто говорила о нем как о мертвом: «Пришли и сказали: умер твой брат…», «Мертвый муж мой приходит…». А летом 1921 года произошло совсем непонятное. 26 апреля 1925 года П. Лукницкий записал такой рассказ Анны Андреевны:

«…Николай Степанович был у нее в последний раз в 1921 году, приблизительно за два дня до вечера „Petropolis'a“. АА жила тогда на Сергеевской, во 2-м этаже. В. К. Шилейко был в Царском Селе в санатории. АА сидит у окна и вдруг слышит голос: „Аня!“…Взглянула в окно – увидела Николая Степановича и Георгия Иванова. Впустила его к себе. Николай Степанович (это была первая встреча с АА после приезда Николая Степановича из Крыма) рассказал АА о встрече с Инной Эразмовной, с сестрой АА, о смерти брата АА Андрея Андреевича…»

А когда гости стали собираться, Анна Андреевна повела их к винтовой лестнице, по которой можно было сразу попасть на улицу. Потайной ход не освещался, Николай Степанович спускался в кромешной тьме, и Анна Андреевна вдруг крикнула вдогонку: «По такой лестнице только на казнь ходить!»

Через тридцать семь лет Ахматова напишет такие стихи:

* * *

От меня, как от той графини,

Шел по лестнице винтовой,

Чтоб увидеть рассветный, синий,

Страшный час над страшной Невой.

Дата добавления: 2015-09-06