Глава 20. – Папа победил?

– Папа победил? – Рейчел ворвалась в гостиную в развевающейся розовой ночной сорочке, шлепая босыми ножками по выложенному черными и белыми мраморными плитками полу.

Лили неохотно оторвалась от экрана телевизора в сером, облицованном галькой корпусе. Она только что закончила заново украшать свой дом в каньоне Колдуотер, который когда-то принадлежал им с Эриком. И сейчас двери обрамляли ионические колонны, увенчанные изломанными фронтонами, а неороманская мебель была задрапирована белой парусиной-Светло-серые стены служили фоном для мраморных, скульптур первого века, французских торшеров и сюрреалистического полотна размером во всю стену, изображающего сверхзвуковой истребитель, пролетающий сквозь сердцевину громадного румяного яблока. Вначале она просто обожала новый декор, но сейчас стала подумывать, что от избытка неоклассицизма слишком сильно веет холодом.

– Рейчел, перестань бегать, – одернула она дочку. – Ты почему не спишь? Надеюсь, ты не разбудила Беккн.

– Мне хочется посмотреть, завоюет ли папа своего «Оскара». И к тому же я боюсь грозы.

Посмотрев за окно, Лили увидела сгибающиеся под порывами ветра деревья. Южная Калифорния переживала период сильнейшей засухи, и Лили подумала, что эта гроза, как и все предыдущие, пройдет стороной, не уронив ни единой капли дождя, но она также знала, что убедить в этом упрямую дочь будет довольно трудно.

– Рейчел, дождя не будет. Это просто налетел ветер.

Рейчел посмотрела на нее тем бунтарским взглядом, который, казалось, навсегда запечатлелся на ее личике.

– Я не люблю грозу.

На экране телевизора трансляция вручения наград академии сменилась рекламой.

– Грозы не будет.

– Нет, будет!

– Нет, не будет. У нас сейчас засуха, ну как ты не можешь понять!

– Нет, будет!

– Черт побери, Рейчел, прекрати!

Рейчел посмотрела на нее и переступила с ноги на ногу.

– Ненавижу тебя!

Лили крепко зажмурилась, мечтая, чтобы Рейчел поскорее исчезла. Ей не удавалось справляться с нею так, как Эрику. Вчера, когда она собралась отвезти девочек в дом отца, Рейчел вышла на улицу в одних носках. Когда Эрик приказал ей обуться, она закричала, что ненавидит его, но его это, казалось, нисколько не тронуло. Он посмотрел на нее и сказал: «Значит, мне не повезло, малышка. Но надеть башмаки тебе все равно придется».

Лили знала, что, оказавшись на его месте, непременно уступила бы. Нельзя сказать, что она не любит дочь. Ночью, когда Рейчел спала, Лили могла часами стоять у ее кроватки, просто глядя на нее. Но днем она чувствовала себя такой беспомощной. Точь-в-точь как ее мать – женщина, напрочь лишенная родительской шишки. Мать оставила Лили на попечение отца, и она делает со своими дочерьми то же самое. Иногда это себя оправдывало.

И все-таки Лили чувствовала, что ее обижает характер взаимоотношений Эрика с девочками. Она знала, что те любят его сильнее, чем ее. Он никогда не выходил из себя, общаясь с Рейчел, да и состояние Бекки удручало его не так сильно, как ее.

На экране появилось изображение улыбающегося Эрика.

– Смотри, вон папочка! – пронзительно вскрикнула Рейчел, тут же позабыв о ссоре. – И Надя. Она на самом деле хорошая, мамочка. Совсем не такая, какой была с папой в «Макбете», – там она все время визжала. Надя подарила мне и Бекки резиновых медвежат.

Камера панорамой прошлась по передним рядам, в которых было немало знаменитых актеров и просто публики, набившейся в павильон Дороти Чандлер. Эрик пригласил на церемонию вручения премий академии Надю Эванс, также исполнявшую главную роль в «Макбете». Лили завидовала, хотя и знала, что не имеет права присутствовать там. Эрик был порядочным мужем; их брак распался именно из-за ее неверности.

Даже после того как Эрик узнал, что у нее роман с Аароном Блейком, одним из самых блестящих молодых актеров Голливуда, он не настаивал на разводе. Но для Лили была невыносима безнадежность ее собственных попыток быть женой и матерью, Невыносима неотвратимая близость супружеской постели, и она не видела смысла в откладывании неизбежного. Эрик никогда не любил ее – Лили понимала, что он не женился бы на ней, если бы не ее беременность, – но относился к ней ровно, и, пережив в детстве тяготы развода, она хотела сохранить хотя бы видимость дружеской связи.

Лили придирчиво оглядела Надю Эванс, когда камера задержалась на ней, и попыталась найти хоть какое-то утешение, оттого что почти так же красива, как и эта актриса. Сейчас она была даже стройнее, чем перед беременностью, и прямо восхищалась углубившимися впадинами на скулах. А с недавних пор начала завязывать свои серебристо-белокурые волосы низко на шее в узел – наподобие тех, что носят балерины, чтобы еще сильнее подчеркнуть выразительность скул.

Уже начали зачитывать имена победителей в номинации на лучшего актера, и обида Лили стала еще сильнее. Она была дитя Голливуда и сейчас всем своим существом стремилась быть рядом с Эриком, чтобы вместе пережить этот триумф.

– Мама, как ты думаешь, выиграет папочка?

– Посмотрим.

Рейчел, в кои-то веки утратившая подвижность, застыла в центре черно-белого мраморного пола, неотрывно глядя в телевизор.

«И „Оскар“ будет вручен…»

Лили схватила пульт дистанционного управления и прибавила громкости.

«…Эрику Диллону, фильм „Мелкие жестокости“!»

Рейчел взвизгнула и захлопала в ладоши:

– Мама, он победил! Папочка победил!

Лили опустилась на диван. Вот что осталось ей после развода! Именно она, а не Надя Эванс, должна сейчас сидеть рядом с ним. Будь они по-прежнему женаты, эта ночь стала бы и для нее ночью триумфа.

Но сейчас сожалеть было слишком поздно. Она вспомнила ледяную ярость Эрика, когда он узнал о ее романе, и ей стало любопытно, а что бы он стал делать, доведись ему узнать, что Аарон Блейк не единственный любовник, который был у нее за время их супружеской жизни. От отвращения к самой себе все внутри свело. Каждый раз, заводя очередную интрижку, она полагала, что теперь-то сможет заполнить пустоту своей жизни. Но этого так и не случилось. Единственным человеком, давшим ей длительное счастье, был ее отец.

Надя поцеловала Эрика. Он встал с кресла, соскочил в проход и пошел к сцене, то и дело останавливаясь, когда люди поднимались похлопать его по спине. Поднявшись на сцену и получив фигурку Оскара, он повернулся к публике и, широко улыбнувшись, высоко поднял золотую статуэтку.

Наконец шум в зале стих, и он заговорил:

«Хотя все это и не должно было значить так много, но тем не менее…»

Не желая больше смотреть, Лили схватила пульт и выключила телевизор.

– Я хочу увидеть папу! – запротестовала Рейчел.

– Увидишь его завтра. А теперь пора спать.

– Но я хочу видеть сейчас. Почему ты выключила телевизор?

– Голова болит.

За окном раздался раскат грома, принеся с собой лишь шум, но не дождь. Пальчик Рейчел оказался у нее во рту, что было верным признаком подавленности.

– Обними меня, мамочка.

Лили опустила взгляд на Рейчел, и сердце наполнилось любовью к этому ребенку, так редко просившему у нее хоть какого-то проявления привязанности. Они пошли по коридору вместе, временно заключив перемирие. На мгновение она задержалась у спальни Бекки, приоткрыв дверь, посмотрела на неподвижный маленький комочек, свернувшийся под одеялом.

Что, если это покалеченное дитя – наказание за ее собственные грехи? Пытаясь избежать того мучительного пути, на который всегда сворачивали ее мысли, стоило ей лишь посмотреть на Бекки, она попробовала представить, какой была бы теперь ее жизнь, не позволь она Эрику отговорить себя от аборта. Но, затворяя дверь в комнату, Лили уже знала, что независимо от того, какой бы беспомощной и злопамятной ни заставляли ее дети чувствовать себя, она не жалела, что родила их.

Они прошли мимо группы увеличенных фотографий, сделанных ею еще до замужества, после которого она бросила снимать. Ей всегда хотелось сделать портреты девочек, но до этого как-то руки не доходили. Они вошли в спальню Рейчел, украшенную розовыми и бледно-лиловыми сердечками; ангельский уют отчасти нарушало обилие афиш с портретами Халка Хогана, которые собирала Рейчел.

Рейчел забралась в кроватку, ее маленькая круглая попка некоторое время маячила в воздухе, пока не скользнула под одеяло. Лили заботливо подоткнула одеяло, и тут еще один удар грома сотряс дом.

– Мамочка!

– Все хорошо. Это только гром.

– Мама, ты поспишь со мной?

– Я еще не ложусь.

Рейчел заупрямилась:

– А папочка позволяет мне спать с ним. Папочка спит со мной и всю ночь обнимает меня.

Лили похолодела. В голове, отдаваясь болью, завыл резкий высокий звук, становясь все пронзительнее. Она едва смогла перевести дыхание, прежде чем заговорила:

– Что… что ты сказала?

– Папа… Он спит со мной, если мне страшно. Мамочка, что случилось?

Шум в голове Лили превратился в громадный водоворот, втягивающий в свое чрево. Водоворот кружил ее все быстрее, а этот звук продолжал сверлить мозг, достигнув такой силы, что, казалось, она сейчас развалится на куски. Рухнув на край кровати, Лили постаралась не потерять сознание.

Издалека донесся зовущий голос Рейчел:

– Мама! Мама!

Комната стала возвращаться в нормальное состояние, и Лили постаралась убедить себя, что в невинно сказанных словах Рейчел нет ничего, что могло бы вызвать этот глубокий, безрассудный страх, но ощущение было таким, словно неведомая опасность угрожала самим основам ее существования.

Она вцепилась в край одеяла, медленно выталкивая из себя слова:

– А папа часто спит с тобой?

От очередного раската грома вновь задребезжали стекла. Рейчел с опаской посмотрела на окно:

– Мамочка, я хочу, чтобы ты спала со мной.

Лили попыталась унять дрожь в голосе, но из-за внезапно застывших ног и рук не смогла.

– Расскажи мне о папе.

Рейчел не отрываясь смотрела на окно.

– Гром такой страшный. А папа говорит, что его не надо бояться. И волосы у него такие щекотные.

Сердце Лили бешено застучало, не давая вздохнуть.

– Что… что ты имеешь в виду – щекотные?

– Они щекочут мне нос.

– Волосы на его… голове?

– Да нет же, глупая. На животике. – Она прижала руку к середине груди: – Вот здесь.

Костяшки пальцев на руке Лили побелели, с такой силой вцепилась она в край одеяла.

– А разве папа… ну, разумеется, он… – Она попыталась изобразить на сжатых губах улыбку, но лишь прерывисто вздохнула. – Конечно же, на папе всегда пижама, когда ты залезаешь к нему в постель, правда?

Рейчел опять посмотрела в окно:

– Мама, я так боюсь грома.

– Послушай меня, Рейчел! – Голос перешел в свистящий шепот. – Папа носит пижаму, когда ты спишь с ним?

Рейчел наморщила лоб:

– Мама, папа никогда не носит пижамы.

«О Господи. Боже милостивый!» Ей захотелось выскочить из комнаты, вырваться из этого ужасного черного водоворота, увлекающего ее в нечто невыразимо страшное. Зубы застучали.

– А папа… он когда-нибудь… трогал тебя, Рейчел?

Палец Рейчел оказался во рту, и она кивнула. В ее жилах потекла уже не кровь, а острые, словно лезвия, кристаллики льда. Лили схватила дочь за плечи:

– А где он тебя трогает?

– Бекки уснула.

Ей захотелось исчезнуть, выпрыгнуть из собственной кожи и из чудовищного водоворота, который, казалось, вот-вот унесет ее, но она не могла оставить дочь.

– Подумай хорошенько, Рейчел. Папочка когда-нибудь трогал тебя… – «Нет! Не говори этого. Тебе нельзя этого говорить!» – Трогал ли папа… – Ее голос перешел в рыдание.

Глаза Рейчел широко раскрылись в тревоге.

– Мама, что случилось?

Слова вырывались из Лили с лихорадочной поспешностью:

– Он хоть когда-нибудь… трогал тебя… между ног?

Рейчел опять кивнула и отвернулась к окну.

– Мамочка, уходи.

Лили начала всхлипывать:

– Ох деточка! – Она крепко обхватила руками дочь вместе с одеялом. – Ох, моя дорогая бедная деточка.

– Мамочка, перестань! Ты меня пугаешь!

Лили еще нужно было задать последний вопрос, тот, невысказанный. «Только бы это не было правдой. Ради всего святого, пусть это окажется не так!» Лили отстранилась, чтобы видеть лицо дочери, уже не капризное, а бледное от дурного предчувствия. Слезы из глаз закапали на атласный пододеяльник.

– Папа когда-нибудь… Ох, Рейчел, сердечко мое… Тебе папа хоть когда-нибудь показывал… показывал тебе свой пенис? Испуганная, с широко раскрытыми глазами, Рейчел кивнула:

– Мамочка, мне страшно!

– Ну конечно же, страшно. Ох, бедная, бедная моя девочка. Но я не дам ему больше обижать тебя. Никогда не позволю ему обидеть тебя, ни разу.

Укачивая и баюкая ее, прижимая маленькое тельце дочки к груди, Лили поклялась во что бы то ни стало защитить ее. Пусть у нее не все получалось с Рейчел в других отношениях, но уж в этом деле она не уступит.

– Мамочка, ты пугаешь меня. Мама, а почему ты называешь меня Лили?

– Что, солнышко?

– Ты сказала: «Лили». Это же не мое имя. Ты еще сказала: «Бедная Лили».

– Ох, по-моему, я так не говорила.

– Нет, мама, ты сказала: «Бедная Лили».

– Спи, спи, радость моя. Мама здесь.

– Я хочу папочку.

– Все хорошо, солнышко. Никогда больше не дам ему обидеть тебя.

Эрик вернулся домой только под утро, в семь часов. Были интервью, фотографы, три разных приема, закончившихся банкетом. Надя в конце концов ушла в четыре, но эта ночь была самой грандиозной в его жизни, и ему не хотелось, чтобы она подходила к концу.

Эрик вышел из лимузина на мощенную булыжником Дорожку, ведущую к его дому. Ворот сорочки был расстегнут, галстук-бабочка развязался, смокинг небрежно переброшен через руку. В другой руке – золотая статуэтка Оскара, поблескивавшая в первых утренних лучах. У него было чувство, что все в его жизни сошлось так, как надо. У него есть работа, дочки, и впервые с тех пор, как ему стукнуло пятнадцать, он не ощущал ненависти к самому себе.

Автомобиль отъехал, и он увидел Лили, стоявшую у своей машины и явно поджидавшую его. Чувство блаженства мгновенно испарилось. Почему она не может позволить ему хотя бы один день насладиться своим успехом? Но когда она приблизилась, его раздражение сменилось тревогой. Лили всегда отличалась дотошностью во всем, что касалось внешнего вида, но сейчас на ней было мятое платье, узел волос растрепан.

Он поспешил к ней, на ходу отметив и съеденную губную помаду, и размазанную под глазами тушь:

– Что случилось? Что-нибудь с девочками?

Ее лицо было жестким, холодным и угрожающим.

– Еще как случилось, ты, извращенец проклятый!

– Лили…

Он потянулся было взять ее за руку, но она резко отшатнулась, оскалившись, словно загнанный в угол зверь:

– Не прикасайся ко мне! Не смей больше прикасаться ко мне!

– Не лучше ли пройти в дом? – сказал он, сделав усилие, чтобы голос звучал спокойно.

Не давая ей возможности отказаться, он подошел к входной двери и отпер ее. Лили последовала за ним в дом, прошла через прихожую, потом в гостиную налево. От негодования она не могла отдышаться.

В комнате с белыми стенами, отделанными светлым деревом, вразброс стояло несколько уютных диванов, обитых светлой буклированной тканью. Эрик положил смокинг и фигурку Оскара на стул, стоявший около грубо сработанного шкафа с выставленными в нем корзинками, мексиканской оловянной посудой и фигурками святых. Раннее утреннее солнце заглядывало в окна, отбрасывая на пол светлые прямоугольники. Он встал в одном из них:

– Покончим с этим, и я пойду спать. Что стряслось на этот раз? Опять нужны деньги, что ли?

Лили резко обернулась к нему с бледным от горя лицом и дрожащими губами. Раздражение уступило чувству вины, той вины, которую он всегда ощущал в ее присутствии: она была неплохим человеком, но он был не способен любить ее так, как ей того хотелось.

Он заговорил мягче:

– Лили, что-нибудь не так?

Ее голос дрогнул:

– Рейчел мне все рассказала. Этой ночью.

– Рассказала о чем? – На лоб набежали тревожные морщинки. – С Рейчел что-то произошло?

– Тебе это должно быть известно лучше, чем кому-то другому. С Бекки ты это тоже вытворял? да? – Глаза Лили наполнились слезами. Она тяжело опустилась на диван и крепко сжала в кулаки лежащие на коленях руки. – Боже мой, просто невыносимо думать, что ты трогал еще и Бекки. Как ты мог, Эрик? Как ты мог так низко упасть?

Ему по-настоящему стало страшно.

– Да что случилось? Скажи ты наконец, Христа ради!

– Твоя маленькая грязная тайна раскрыта, – горько сказала Лили. – Рейчел все мне рассказала. Эрик, ты ей угрожал? Ты грозил ей сделать что-то ужасное, если она расскажет мне?

– Да что рассказывать-то? Ради всего святого, о чем ты говоришь?

– О том, что ты ей делал. Она сказала мне… Она сказала, что ты приставал к ней с сексуальными намерениями.

– Что?

Над ними нависла мертвая тишина. Наконец он заговорил охрипшим голосом:

– Лучше объясни, в чем дело. И начни с самого начала. Я хотел бы услышать все.

Глаза Лили сузились от ненависти. Речь стала торопливой и сбивчивой:

– Прошлой ночью я укладывала Рейчел в кровать. Была небольшая гроза, и она попросила меня прилечь с ней. Когда я отказалась, она сказала, что ты иногда берешь ее в свою постель.

– Разумеется, разрешаю, когда она боится чего-нибудь. И что в этом плохого?

– Она сказала, что на тебе не было пижамы.

– Но я же никогда ее не надеваю. И тебе это прекрасно известно. А когда девочки поблизости, я сплю в трусах.

– Но это же гнусно, Эрик! Пускать ее в свою постель.

Его тревога сменилась гневом:

– Ничего гнусного в этом нет. Черт побери, что с тобой происходит?

– Сколько праведного негодования! – фыркнула она. – Ну ладно, можешь не кипятиться, потому что она

все мне выложила, подонок ты этакий! – Лицо Лили исказила гримаса ненависти. – Она сказала, что видела твой член.

– Возможно, и видела. Господи, Лили. Иногда они заявляются ко мне, когда я одеваюсь. Я не дохожу до того, чтобы выставлять его напоказ перед девочками, но и особой тайны из этого тоже не делаю.

– Ты, подонок! Думаешь, у тебя на все найдется ответ? Ну так знай, что это еще не все, что она сказала. Она еще говорила, что ты трогал ее между ног.

– Ты лжешь! Она не могла сказать такое. Никогда в жизни я не трогал ее… – Но он трогал. Конечно же, трогал. Обычно девочек купает Кармен, но иногда это делал и он. – Послушай, Лили. Ты как-то совершенно неправильно толкуешь самые естественные вещи. Мне приходилось купать девочек по-всякому еще с тех пор, как они были совсем крошками. Вот об этом и говорила Рейчел. Спроси у нее. Нет, давай лучше вместе спросим.

Он было двинулся к ней, намереваясь, если понадобится, силком оттащить Лили к девочкам, но она отпрянула от дивана с таким страхом на лице, что он поневоле застыл.

Зубы ее оскалились, осунувшееся, посеревшее лицо дышало яростью.

– Не вздумай подходить к ней ближе чем на милю. Предупреждаю тебя, Эрик! Держись от девочек подальше, или я живо упеку тебя в тюрьму, так что ты и глазом моргнуть не успеешь. Может, я и никудышная мать, но сделаю все необходимое, чтобы они были в безопасности. И если мне покажется, что ты представляешь для них хоть малейшую угрозу, я тотчас же обращусь к властям. Я сделаю это. Предупреждаю серьезно. Я буду молчать, пока ты будешь держаться подальше, но попробуй только приблизиться к девочкам, сразу же обнаружишь, что о твоем грязном извращенчестве раструбили все газеты страны.

И выскочила из комнаты.

– Лили! – Он рванулся за ней, но потом заставил себя остановиться. Сейчас следовало взять себя в руки и хорошенько все обдумать.

Сигаретная пачка оказалась пустой. Смяв обертку в кулаке, он швырнул ее через всю комнату к камину. Сверкавшая в глазах Лили убежденность в его вине заставила его похолодеть. Ведь она искренне верила в то, что говорила! Но как она могла поверить, что он способен на столь омерзительные вещи, если он в этих девчонках просто души не чает? Эрик начал мерить комнату шагами, силясь вспомнить все, что когда-либо делал с дочерьми, но то, о чем говорила Лили, было невозможно, да и нелепо.

Эрик постепенно успокоился. Не надо давать волю чувствам, лучше поразмышлять отстранение. Он сумеет доказать без особого труда, что это просто очередной закидон Лили. Все дело не стоит и выеденного яйца. Отцы по всей стране купают своих детей и берут их в постель, когда те напуганы. Его адвокат мгновенно рассеет это недоразумение.

– Со времени твоего звонка, Эрик, я проштудировал всю литературу по теме сексуальных домогательств в отношении детей, а также инцеста и боюсь, что дело может оказаться весьма непростым.

Майк Лонгакр склонился над столом. Ему было под сорок, но редеющие волосы и склонность к полноте при невысоком росте делали его старше своих лет. Он был адвокатом Эрика на бракоразводном процессе, и с тех пор между мужчинами завязалось нечто вроде дружбы. Они несколько раз вместе выбирались далеко в море порыбачить, играли в теннис, но помимо этого их мало что объединяло.

Резко вскочив со стула, Эрик прошелся пятерней по волосам. Он совсем не спал и держался лишь на сигаретах и адреналине.

– Что ты имеешь в виду, говоря о трудностях в этом деле? Это же совершенно невероятно! Да я скорее отхвачу себе руку, чем обижу своих дочерей. И паранойя Лили опаснее для них, а не для меня.

– Сексуальное домогательство в отношении детей – область чрезвычайно сложная.

– Ты всерьез думаешь, что Лили сможет повесить на меня это обвинение? Ведь я рассказал тебе все, что она мне наговорила. Она явно вывернула какие-то безобидные замечания Рейчел. И больше ничего.

– Это я понимаю. Просто хочу тебе посоветовать ходить по этой территории Осторожнее. Сексуальное домогательство в отношении детей – это та область юриспруденции, где обвиняемый не имеет никаких прав. Ты изначально считаешься виноватым до тех пор, пока не будет доказано, что ты невиновен. И помни, что в подавляющем числе случаев такие обвинения оказываются справедливыми, поэтому главной задачей суда является защита интересов детей. Бессчетное количество отцов ежедневно пристают к своим дочкам.

– Но я не вхожу в их число! Бог ты мой, да моих детей не надо защищать от меня. Черт побери, Майк, я хочу остановить этот бред, пока Лили не зашла слишком далеко.

Адвокат вертел в руках ручку с золотым пером.

– Позволь, я скажу тебе, что здесь может случиться. Принято считать, что дети никогда не станут врать в отношении сексуальных домогательств, но оказывается, их вполне можно натаскать. Скажем, мать не устраивает решение о разводе. Ее муж раскатывает на «БМВ», а она не в состоянии оплатить счет из бакалейной лавки. Или если он решает нарушить соглашение о попечительстве и не желает платить алиментов на ребенка.

– Но это же совершенно не подходи? к случаю с Лили! Я отдал ей все, чего она пожелала.

Майк поднял руку.

– По той или иной причине женщины нередко чувствуют себя беспомощными в бракоразводных процессах. Тогда они решают обратиться к ребенку в надежде услышать что-нибудь новенькое. Мать начинает задавать вопросы. «Папочка трогал тебя здесь, правда?» Она вкладывает в рот младенцу леденец, и когда тот говорит «нет», достает вторую конфетку. «Ты уверен? Подумай хорошенько». Ребенок, осчастливленный таким чрезмерным проявлением внимания, начинает фантазировать, лишь бы мамочка была довольна. Бывали случаи, когда мать грозила покончить с собой, если дети не скажут то, что она им велит.

– Лили так не поступила бы. Она же не чудовище, наконец. Господи, да она любит наших девчонок.

На мгновение в офисе воцарилась тишина.

– В таком случае что происходит, Эрик?

Эрик, судорожно сглотнув, уставился в потолок.

– Представления не имею. Бог свидетель, не могу понять, в чем дело.

Потом повернулся к адвокату, осененный новой мыслью.

– Рейчел – упрямая девочка. И хотя ей только-только исполнилось пять лет, я не представляю, что на нее можно сильно повлиять. Мы найдем лучших психиатров, специалистов в этой области. И пусть они поговорят с ней.

– Умозрительно идея неплоха, но на практике нередко дает обратный результат.

– Не вижу, каким образом. Рейчел понятлива. Она четко излагает свои мысли. Она…

– Она ко всему прочему еще и ребенок. Эрик, выслушай меня! Мы имеем дело отнюдь не с точной наукой. Большинство профессионалов, специализирующихся на случаях сексуальных домогательств в отношении детей, хорошо натренированы и компетентны, но эта дисциплина пока еще относительно нова. Даже самые опытные специалисты допускают в своих суждениях ошибки. Есть масса просто жутких случаев. К примеру, маленькой девочке дарят анатомически точную мужскую куклу. Раньше ей не приходилось видеть ничего подобного, и она начинает тягать куклу за пенис. И какой-нибудь чересчур ретивый эксперт усматривает в этом признак домогательства. Я нисколько не преувеличиваю. Такие вещи случаются сплошь и рядом, и никто от этого не застрахован. Уж извини. И рад бы заверить тебя, что проверка Рейчел у психиатра непременно приведет к твоему оправданию, да не могу. По правде говоря, если ты настоишь на таком варианте, то тебе придется играть в русскую рулетку. Майк медленно поднял на него твердый взгляд.

– Еще тебе следует помнить, что Ребекку тоже будут допрашивать. Насколько мне представляется, повлиять на нее не составит особого труда.

Эрик крепко зажмурился, видя, как угасает огонек его надежды. Его славная маленькая Бекки сделает и скажет что угодно, если решит, что этим доставит удовольствие.

Майк пошевелился, и стул под ним жалобно скрипнул.

– Прежде чем намереваться бросить вызов Лили, ты должен представить все последствия этого шага. Как только она публично выдвинет обвинения, все закрутится очень быстро, причем далеко не лучшим образом. Девочек у тебя отберут на все время, пока будет продолжаться расследование.

– Неужто такое возможно? Ведь мы же в Америке! Неужели я так бесправен?

– Я повторяю. В случаях сексуальных домогательств в отношении детей ты виновен, пока не будет доказано обратное. Система просто обязана работать таким образом, чтобы обеспечить надлежащую защиту, и лучшее, на что ты можешь рассчитывать, пока идет следствие, – это посещения в присутствии надзирателя. Предполагается, что само следствие должно вестись сугубо конфиденциальным образом, но ведь допрашивать будут учителей девочек, их подруг, соседей, всю прислугу. И любой не полный идиот сразу сообразит, что к чему, а поскольку дело касается тебя, то уверяю, дело попадет в газеты задолго до того, как будет принято к рассмотрению судом. Нетрудно догадаться, как скажется обвинение в сексуальном домогательстве по отношению к детям на твоей карьере ведущего актера. Публика, конечно, на многое закрывает глаза, но…

– Да мне плевать на карьеру!

– Ну, это несерьезно. – Майк поднял руку и продолжил. – Девочек подвергнут медицинскому освидетельствованию. И даже не одному, если следствие затянется.

Эрик почувствовал тошноту. Ну разве можно обречь своих крошек на что-нибудь подобное? Разве можно причинить им такую боль? Ведь они ни в чем не виноваты. Когда они появились на свет, он решил, что разорвал наконец тот заколдованный круг, и вот поди ж ты, опять очутился в нем! Ну почему он обречен вечно причинять боль невинным?

– Медицинские освидетельствования покажут, что на них никто не посягал, – сказал он.

– Возможно, так оно и бывает в идеальном мире. Но правда состоит в том, что в подавляющей массе случаев никаких физических доказательств просто не существует. В большинстве своем сексуальные домогательства ограничиваются либо ласками, либо оральным совокуплением. Отсутствие разрывов девственной плевы еще не доказательство, что ребенок не подвергался насилию.

Эрику показалось, что стены офиса душат его. Он не верил – он даже и в мыслях не допускал возможности потерять дочек. Он вот-вот проснется, и все это окажется не более чем ночным кошмаром!

Адвокат покачал головой:

– С той минуты, когда обвинения будут публично предъявлены, считай, что к твоей голове приставили заряженный пистолет. А для знаменитости все обстоит и того хуже. С другой стороны, есть тут и положительный момент: знавал я нескольких отцов, которые стали банкротами, защищая себя в подобных случаях, а тебе на этот счет беспокоиться не о чем.

От боли и отчаяния голос Эрика стал хриплым:

– И это лучшее, на что ты мне советуешь надеяться? На то, что у меня достанет средств на свою защиту? Что это за гнусный вид утешения?

Лонгакр чопорно возразил:

– Ну, прежде всего с твоей стороны, возможно, было не очень разумно брать дочек в постель.

Эрик взорвался. Перегнувшись через стол, он схватил адвоката за грудки:

– Ну ты, сукин…

– Эрик!

Тот уже занес было кулак, но, увидев панику в глазах Лонгакра, взял себя в руки. Майк перевел дух.

– Ты болван.

Повернувшись, чтобы уйти, Эрик почувствовал, что его пробирает крупная дрожь.

– Извини. Я…

Не в силах ничего добавить, он выскочил из офиса и яростно погнал машину к дому Лили. Ему надо добраться до своих детей. Но, подъехав к дому, обнаружил лишь запертую дверь и опущенные шторы.

Он нашел садовника, работавшего около пруда в глубине сада. Тот сообщил, что Лили уехала из страны. И забрала с собой девочек.

Три недели спустя Эрик прилетел в Париж, где нанятая им группа частных детективов обнаружила Лили с детьми. Уставившись невидящим взором в окно такси, пробивавшегося сквозь поток машин на набережной де ля Турнель, он подумал, что эти последние недели были самыми длинными в его жизни. Он слишком много курил, слишком много пил и в предвкушении завоевания «Оскара» был не в состоянии сосредоточиться на работе.

Когда такси проезжало по мосту де ля Турнель, протянувшемуся к крошечному островку Сен-Луи, расположенному посередине Сены, водитель заулыбался Эрику в зеркало заднего вида. Эрик давно смирился с тем, что в мире осталось не много мест, где его лицо могло еще оставаться неузнанным. Он бросил взгляд через левое окошко на достопримечательности соседнего острова Сите. Но стройный шпиль собора Нотр-Дам с его летящими контрфорсами едва запечатлелся в его мозгу.

Островок Сен-Луи лежал между правым и левым берегами Парижа, образуя точку восклицательного знака, который он составлял с островом Ситс. Этот остров входил в число самых фешенебельных и дорогих кварталов Парижа, на нем за многие годы успели пожить немало знаменитостей, в том числе Шагал и Джеймс Джойс, а из современников – барон Гай де Ротшильд и мадам Жорж Помпиду.

Такси высадило Эрика перед домом, адрес которого дали сыщики; это было городское здание постройки семнадцатого века, расположенное на фешенебельной набережной Орлеане. За водами Сены левый берег тускло мерцал в позднем утреннем свете. Расплатившись, Эрик поднял взгляд на окна второго этажа и увидел в одном движение портьеры. За ним следила Лили.

Отчаянно стремясь увидеть дочерей, он тем не менее понимал, что положение слишком взрывоопасно для него, чтобы, поддавшись искушению, прибыть неожиданно, поэтому рано утром позвонил Лили. Вначале она наотрез отказалась встречаться с ним, но когда поняла, что он приедет, несмотря ни на что, согласилась встретиться с ним в одиннадцать, когда девочек не будет дома.

В дом, построенный из известняка, вела высокая деревянная дверь с замысловатым резным узором, покрытым эмалью глубокого синего цвета. Высокие стрельчатые окна украшали белые ставни с открытыми верхними половинками, позволявшими видеть горшочки с розовой ползучей плющевой геранью. Эрик уже взялся за ручку дверного молотка, когда дверь распахнулась и на пороге показалась Лили.

Она выглядела усталой, напряженной и еще более похудевшей, чем ему помнилось, с бледно-фиолетовыми кругами под впалыми глазами.

– Я просила тебя держаться от нас подальше, – сказала она, зябко поежившись, хотя утро выдалось теплым.

– Нам нужно поговорить.

Эрик увидел группу туристов, приближавшихся к ним, и отвернулся. Не хватало только совмещать попытки вернуть прежнюю жизнь с раздачей автографов. Достав из кармана белой полотняной рубахи солнцезащитные очки, он надел их.

– Тут слишком много посторонних. Может, зайдем внутрь?

– Не хочу, чтобы ты даже приближался к их вещам.

Жестокость ответа Лили наполнила его такой бессильной яростью, что захотелось ударить ее. Вместо этого он крепко ухватил ее за предплечье, заставив поморщиться от боли, и стал подталкивать вдоль трехполосной набережной к скамье, обращенной в сторону реки.

Место было идиллическим. Три высоких платана отбрасывали на дорожку пятнистые тени. На отмели рядом с железным фонарным столбом ажурной конструкции стоял рыболов. Тесно переплетясь телами, так что было не понять, где кто, мимо прошла влюбленная парочка.

Присев на чугунную скамью, Лили начала механически сжимать и разжимать руки. Он остался стоять, слепо глядя на воду. Ему до конца дней будет ненавистен этот прекрасный город.

– Больше я не намерен поддаваться твоим угрозам, Лили. Я собираюсь предать дело огласке. Решил испытать свои шансы в суде.

– Ты не можешь сделать этого! – выкрикнула она.

– Тогда послушай меня.

Он окинул ее внимательным взглядом. Ногти рук были обкусаны до крови.

Она не могла отдышаться, словно от быстрого бега.

– Огласка разрушит твою карьеру.

– Теперь мне все равно! – воскликнул он. – Без моих детей карьера для меня ничто.

– А в чем дело? – фыркнула она. – Или не можешь найти никого другого, кто смог бы тебя сексуально возбуждать?

Он сгреб ее в охапку. Задыхаясь, она попыталась вырваться, вжимаясь в скамью. Он побелел от ярости и понял, что если не отпустит ее, то может ранить.

Грязно выругавшись, Эрик выпустил руку Лили и сдернул солнцезащитные очки. Они хрустнули в его руке, и он швырнул их в Сену.

– Черт бы тебя побрал!

– Я не позволю тебе даже приблизиться к ним! – выкрикнула она, вскочив со скамьи. – Я ни перед чем не остановлюсь. А если ты обратишься в суд или попытаешься еще как-то отобрать их, я пошлю их в подполье.

Эрик непонимающе уставился на нее:

– Что ты сделаешь?

У нее на виске бешено пульсировала тонкая голубая жилка.

– Существует подпольная организация, защищающая детей в случаях, когда закон не способен обеспечить им защиту. Она нелегальна, но имеет большую силу. – Ее серые глаза потемнели от горечи. – Я знала, что ты не оставишь попыток добраться до них, поэтому за прошедшие недели все хорошенько взвесила. И теперь, Эрик, мне достаточно просто сказать одно словечко, и девочки исчезнут. И тогда уж их не получит никто – ни ты, ни я.

– Ты не сделаешь этого! Не пошлешь же ты их в бега с незнакомыми людьми!

– Эти незнакомые люди возьмут их под свою защиту, и я сделаю все возможное, чтобы они были в безопасности.

Лицо у нее перекосилось. Эрик видел, какой измотанной она выглядит, но жалости у него не появилось.

– Пожалуйста, – прошептала она, – не вынуждай меня отсылать их. Они уже и так потеряли отца. Не делай так, чтобы они потеряли еще и мать!

Разглядев за измученным видом Лили непреклонную решимость, он с обескураживающей определенностью понял, что ее слова вовсе не пустые угрозы. Она фанатично убеждена в его виновности.

Внутри закружил сгусток боли, стремительно нараставший.

– Неужто ты веришь, что я могу обидеть своих дочерей? – хрипло спросил он, сознавая всю тщетность своего вопроса. – Что я такого сделал, что заставило тебя поверить, будто я способен на подобное? Господи, Лили, ведь ты знаешь, как я их люблю!

По ее щекам покатились слезы.

– Единственное, что я знаю, мой долг – защитить их. И я сделаю все, даже если для этого придется отдать их в чужие руки. Не приведи Господь никому пережить тот ужас, что пережили мои дети.

Она повернулась, чтобы уйти.

Быстро шагнув вслед, Эрик заговорил полным отчаяния голосом:

– Скажи хотя бы, как они живут. Ну пожалуйста, Лили! Сделай для меня хотя бы это.

Отрицательно покачав головой, она ушла, оставив его в таком невыносимом одиночестве, которого он никогда еще не испытывал.

Дата добавления: 2015-09-05