Вопрос №4 внешнеполитический курс Ф. Д. Рузвельта 1933 – 1939 гг.

ПОЛИТИКА «ДОБРОГО СОСЕДА»

Внешняя политика США в 30-е годы осуществлялась под воздействием, с одной стороны, самого глубокого за время существования капитализма мирового экономического кризиса 1929—1933 гг., а с другой —постоянного возрастания опасности новой мировой войны, исходившей главным образом от фашистской Германии и милитаристской Японии.

Если кризис, расстроивший мировые торгово-экономические связи, толкал США к изоляционизму, то опасность войны, наоборот, подчеркивала потребность в международном сотрудничестве для поддержания всеобщего мира. Однако альтернативы эти — изоляционизм или интернационализм — в политике США не были четко выражены. Решающее значение для определения как целей, так и методов американской внешней политики имели внутренние факторы: экономический, социально-политический, идеологический, действие которых в годы «великой депрессии» сказывалось с особой силой. Внешняя политика должна была не отвлекать внимание от борьбы с кризисом, а, напротив, способствовать выходу из полосы невиданного экономического спада. Такой подход доминировал в правительственных расчетах длительное время.

Администрация Ф. Рузвельта унаследовала внешнюю политику с ее традиционными основными направлениями и соответствующими им доктринами: Монро в Латинской Америке, «открытых дверей» в Азии и изоляционизма в отношении Европы. Особенно велико было значение изоляционизма, который, возникнув преимущественно как политико-дипломатический принцип, со временем перерос в специфически американский подход к остальному, «неамериканскому» миру. Практический смысл этой политики Соединенные Штаты усматривали в том, чтобы с выгодой для себя использовать противоречия и войны между европейскими странами, провозглашая нейтралитет, от которого они, однако, отступали в крупнейших конфликтах, развертывавшихся на Европейском континенте. В этом качестве изоляционизм сохранял свое значение для американской дипломатии вплоть до второй мировой войны.

Преобладающим же началом была идея «невовлечения» США, во-первых, в политические союзы и, во-вторых, в войны между другими странами.

Кризис усилил проявления так называемого «экономического национализма», который в первые годы президентства Рузвельта стал официальной политикой. Его объективной основой были емкий внутренний американский рынок, охраняемый высокими импортными тарифами, и низкие экспортные квоты. Активным проводником идей «экономического национализма» был профессор Р. Моли, возглавлявший до своего разрыва с Рузвельтом его «мозговой трест». Летом 1933 г. Рузвельт «торпедировал» Мировую экономическую конференцию в Лондоне, созванную с целью найти для стран капитализма совместный согласованный выход из кризиса. На ней было зачитано послание американского президента с предложением участникам конференции прекратить бесполезную работу и заняться созданием «здоровой внутренней экономической системы стран». Так США высказали недовольство тем, что их европейские должники, ссылаясь на кризис, отказывались выплачивать свои долги. К этому конгресс добавил закон Джонсона 1934 г., запретивший займы и кредиты странам-должникам.

Вступая в должность президента, Рузвельт провозгласил приверженность «политике доброго соседа», которая предусматривала более гибкие методы экспансии США в Западном полушарии. По его собственному свидетельству, обращение к принципу добрососедства во внешней политике США было навеяно их отношениями со странами Латинской Америки, а именно желанием продемонстрировать разрыв с практикой откровенного империалистического диктата, обычными средствами которого были «большая дубинка» и «дипломатия доллара». Это была, в сущности, вынужденная мера в условиях роста национально-освободительного движения против североамериканского империализма, когда, по признанию Рузвельта, «латиноамериканское общественное мнение было едва ли не неистово настроено против нас». В то же время новая политика отразила либерально-реформистский подход правительства, провозгласившего «новый курс» и пытавшегося учесть требования растущего общедемократического движения в собственной стране.

Политика «доброго соседа» должна была строиться на следующих принципах: невмешательство во внутренние дела стран Латинской Америки, заключение торговых договоров на основе взаимности, осуществление равенства наций и предоставление технической помощи. Но это не означало отказа американского империализма от стремления к достижению господства над этим обширным регионом. Используя политику «доброго соседа», США добивались упрочения под своей эгидой «межамериканской системы». Одной из их целей было противодействие активным усилиям гитлеровской Германии и в меньшей степени Японии и Италии внедриться в Латинскую Америку. За 1929—1936 гг. латиноамериканский импорт из этих стран возрос с 17 до 28%. Тревогу внушали и попытки нацистов опереться на более чем миллионную группу этнических немцев в регионе, равно как темпы и масштабы проникновения туда нацистской пропаганды. Так как экспансия Германии преследовала далеко идущие политические и военно-стратегические цели, США и Англия, до этого главные торгово-экономические конкуренты в Латинской Америке, во многих случаях стали действовать сообща.

Новая политика призвана была защищать также экономические интересы США, чья торговля с Латинской Америкой за 1929—1932 гг. упала на 70% и где их капиталовложениям угрожал рост антиамериканских настроений.

В инструкции госдепартамента делегации США на VII Панамериканской конференции в Монтевидео (Уругвай) в декабре 1933 г., начиная с которой политика «доброго соседа» стала принимать конкретные очертания, особо оговаривалось значение латиноамериканского аспекта их политики. Делегацию США на межамериканских конференциях неизменно возглавлял государственный секретарь К. Хэлл. Самое активное участие в проведении латиноамериканской политики принимали президент Рузвельт и помощник, затем заместитель государственного секретаря С. Уэллес. После острой борьбы конференция в Монтевидео приняла декларацию, заявлявшую, что никакая страна не имеет права на вмешательство во внутренние и внешние дела другой страны (ст. 8). Принятие этой декларации, по которой США вынуждены были пойти на уступку, отказавшись от «права» на интервенцию, как и решений, осуждавших агрессивные войны («пакт Ламаса», антивоенный пакт), свидетельствовало об изменении тактики США в отношении Латинской Америки.

Вслед за этим по договору с Кубой, заключенному в 1934 г., США отказались от колониалистской «поправки Платта», сохранив, однако, на неопределенный срок военную базу в Гуантанамо. Американская морская пехота после 19-летней оккупации покинула Гаити. По договору 1936 г. между США и Панамой был частично пересмотрен кабальный договор 1903 г., но зона Панамского канала осталась под американской юрисдикцией. США начали практиковать торговые договоры на началах взаимности: большинство соглашений, заключенных на основе закона о взаимном снижении тарифов, приходилось на латиноамериканские страны. С 1934 по 1945 г. Экспортно-импортный банк США предоставил займы 18 латиноамериканским странам на сумму 500 млн. долл.

Особое место в политике «доброго соседа» заняла Межамериканская конференция по сохранению мира, созванная по инициативе Рузвельта в Буэнос-Айресе (Аргентина) 1—23 декабря 1936 г. США ставили целью закрепить принцип добрососедства в межамериканских отношениях и выработать механизм проведения общей политики странами Западного полушария на случай возникновения войны в Европе. Рузвельт лично прибыл на конференцию, что явилось беспрецедентным актом для президента США. Конференция приняла Протокол о невмешательстве, который подтвердил и даже усилил декларацию 1933 г. Утвержденный затем сенатом США, он запретил их интервенцию «в прямой и косвенной форме и по каким бы то ни было соображениям».

Другим важным решением конференции было одобрение конвенции, одна из статей которой гласила: «В случае международной войны вне Америки, которая может угрожать миру американских республик, будут проведены консультации для определения срока и формы сотрудничества подписавшихся стран, если они этого пожелают, в деле сохранения мира на Американском континенте». Этим было положено начало складыванию в Западном полушарии под главенством США политического блока, направленного против экспансии государств фашистско блока.

Серьезным испытанием для политики «доброго соседа» стала осуществленная в 1938 г. правительством Мексики экспроприация крупных земельных площадей, принадлежавших гражданам США, для проведения аграрной реформы. В том же году Мексика одной из первых капиталистических стран национализировала нефтяную промышленность. Правительство США прибегло к усиленному дипломатическому нажиму, требуя выплаты компенсации. В качестве ответной меры оно аннулировало соглашение о покупке мексиканского серебра, что привело к падению цен на этот металл. Все же правительство Рузвельта в резком контрасте с прежней политикой воздержалось от применения против Мексики насильственных методов «защиты» американских интересов. В свою очередь, Мексика выплатила нефтяным компаниям США значительную сумму.

Такая политика США дала свои плоды на VIII Панамериканской конференции в Лиме (Перу) 9—27 декабря 1938 г., принявшей Декларацию принципов американской солидарности (Лимскую декларацию). В ней правительства американских государств заявляли о континентальной солидарности, о решимости защищаться от иностранного вмешательства и о координации с этой целью национальных усилий посредством системы консультаций и используя меры, диктуемые обстоятельствами.

Всего на конференции было принято свыше 100 резолюций. Германский посланник в Перу сообщал в Берлин, что «большинство резолюций конференции направлено против нас...». Лимская конференция продемонстрировала дальнейший сдвиг политики латиноамериканских стран в сторону США. Доктрина Монро оказалась приспособленной к новым историческим условиям, приобретая более широкий смысл. Панамериканизм, воплотивший идею «единства» Западного полушария, получил в этот период наибольшее распространение.

ЗАКОН О НЕЙТРАЛИТЕТЕ

Принятию законодательства о нейтралитете США, действовавшего в 1935—1941 гг., предшествовала длительная идейная борьба. Этому немало способствовала историко-публицистическая литература, получившая распространение на почве всеобщего разочарования итогами первой мировой войны. В так называемой ревизионистской литературе опровергались официозные версии причин вступления США в мировую войну, причем больше всего сторонников нашел тезис авторов-ревизионистов (историки С. Фей и Б. Шмит, социолог Г. Варне, журналист У. Миллис и др.) об ответственности за вовлечение страны в войну торгово-финансовых кругов, преследовавших корыстные цели.

В борьбе мнений принял участие Ч. Бирд — наиболее известный американский историк первой половины XX в., который в двух работах, опубликованных в 1934 г., изложил свою концепцию национального интереса США. Итогом исследования явилась его рекомендация о том, как уберечься от войны. Считая причинами вовлечения США в первую мировую войну то, что они настаивали на правах нейтрала и на праве продажи сырья и вооружения воюющим странам, Бирд предлагал «установить позитивные ограничения на эти права посредством законодательства». Заранее и определенным образом ограничив частные интересы, страна, по Бирду, получила бы возможность решать вопрос о войне и мире исходя из общественных интересов. Книги Бирда получили широкий отклик, а президент Рузвельт, по сведениям, ставшим достоянием гласности, решил руководствоваться рекомендациями автора.

Принятие законодательства о нейтралитете, как первоначально полагали многие демократические и либеральные элементы, должно было уменьшить вероятность вовлечения в войну, не затрагивающую интересы нации в целом. В этом смысле упор на приоритет национальных интересов имел, конечно, положительное значение. Однако в условиях, когда в Европе и на Дальнем Востоке уже существовали очаги новой мировой войны и началось наступление фашизма, становилось все очевиднее, что именно национальные интересы США требовали их участия в создании системы коллективной безопасности, как это и предлагал Советский Союз. Уберечься от войны можно было только в том случае, если бы удалось помешать ее возникновению где-либо в мире. Нейтралитет же вел к обособлению США, тогда как для предотвращения войны как раз требовались общие, коллективные усилия.

В условиях нарастания международной напряженности широкая общественность проявляла усиливающийся интерес к вопросам нейтралитета. Формула нейтралитета казалась американцам отвечающей традициям изоляционизма: «Мы не вмешиваемся в дела Европы, а европейцы — в наши». Многие полагали, что своим нейтралитетом США будут содействовать локализации назревавших конфликтов. Были и такие, кто надеялся просто отгородиться от внешнего мира. Большинство сходилось на том, что американский нейтралитет явится позитивным фактором в международных отношениях. К лету 1935 г., после введения в гитлеровской Германии в нарушение Версальского договора всеобщей воинской повинности и открытой подготовки фашистской Италии к нападению на Эфиопию, дискуссия вокруг нейтралитета усилилась. В конгресс было внесено до двух десятков законопроектов о нейтралитете, которые предусматривали то или иное ограничение экспорта американского оружия в воюющие страны.

Как при принятии закона о нейтралитете в 1935 г., так и в последующем конгрессмены — члены палаты представителей и особенно сенаторы были склонны противодействовать правительству в рамках традиционного для американской политической системы соперничества между исполнительной и законодательной органами власти за контроль над внешней политикой. В годы президентства Рузвельта это соперничество получило выражение в борьбе между интернационалистским правительством и изоляционистским конгрессом, прежде всего сенатом, в котором для одобрения международных договоров требуется большинство в 2/3 голосов. Следует подчеркнуть, что борьба в правящих кругах не затрагивала стратегических, долгосрочных целей внешней политики США, заключавшихся в стремлении обеспечить собственное возвышение в мире.

В этом плане и следует рассматривать различные проявления «двухпартийной» внешней политики, т. е. практики сотрудничества преимущественно изоляционистской республиканской партии с преимущественно интернационалистской демократической партией.

Еще одной причиной, побуждавшей правительство и конгресс действовать сообща, были серьезнейшие внутренние социально-экономические потрясения. Их сотрудничество, четко прослеживаемое в 1933—1934 гг., ослабело с некоторым полевением «нового курса» с 1935 г., но стало укрепляться по мере роста угрозы интересам США со стороны Германии и Японии, соединившихся в агрессивном фашистско-милитаристском блоке.

Первая сессия 74-го конгресса, принявшая к концу своей работы законопроект о нейтралитете, была весьма напряженной. Именно этот состав конгресса одобрил такие важнейшие законы «нового курса», как закон Вагнера, закон о социального обеспечении и другие, принятые под давлением снизу. Нерешенность все еще острых внутренних проблем страны укрепляла президента во мнении, что поиски путей их решения должны оставаться на первом месте. Сторонники принятия законодательства о нейтралитете в конгрессе стали проявлять активность начиная с весны 1935 г. Госдепартамент готовил свой законопроект о нейтралитете, основанный на идеях бывшего помощника министра юстиции США Ч. Уоррена, в обязанности которого в годы первой мировой войны входило наблюдение за выполнением американских законов о нейтралитете. Ссылаясь на неотвратимость нарушений нейтральных прав США в случае войны между другими странами, Уоррен, подобно изоляционистам, предлагал свести до минимума внешнеэкономические связи.

До летних каникул конгресса оставалось всего несколько дней, когда Най и члены его комиссии, используя тревожные сообщения о близости итало-эфиопской войны, потребовали срочного принятия законодательства о нейтралитете. В случае отказа они угрожали, что своим флибустьерством (обструкцией) затянут сессию конгресса. Демократы, располагавшие большинством в обеих палатах, и не думали сопротивляться. Их уступчивость объяснялась тем, что правительство, в котором не было единства в подходе к законодательству о нейтралитете, добровольно отдало инициативу изоляционистам. Президент Рузвельт и государственный секретарь Хэлл, предпочитавшие дискреционное законодательство, т. е. такое, которое можно было применить против одной из воюющих сторон, не проявили никакой активности, чтобы добиться этого. В частности, они отвергли предложение специально прибывших в Вашингтон представителей антивоенного движения открыто заявить о готовности применить эмбарго против агрессора.

Доводы изоляционистов находили отклик в стране. Требование устранить причины, по которым монополии оказались заинтересованными в торговле с воюющими странами в первой мировой войне, пользовалось широкой популярностью. В итоге изоляционисты не встретили сильной оппозиции, как они того опасались.

20 августа сенатор Дж. Най, а также сенаторы-республиканцы Дж. Норрис и Р. Лафоллетт выступили в конгрессе с длинными речами о близости войны в Европе и необходимости американского нейтралитета. Изоляционисты добивались, чтобы резолюция сената о нейтралитете предусматривала применение в случае войны мандатного (обязательного) эмбарго на экспорт оружия из США, а также запрещения плавания американцев на судах воюющих стран.

На следующий день резолюция была принята сенатом почти без дебатов и без всяких возражений. К упомянутым двум положениям было добавлено третье — об учреждении особого органа для надзора над экспортом оружия из США. Основным в принятой сенатом резолюции было отстаиваемое изоляционистами положение о «мандатном» эмбарго, которое не проводило различия между воюющими сторонами, что могло привести к ситуации, когда его применение оказалось бы в противоречии с интересами самих США. Поэтому правительство Ф. Рузвельта не хотело бы ограничивать себя специальным законодательством, но не было готово бороться за дискреционное эмбарго. И Рузвельт, и Хэлл склонялись к отсрочке принятия какого-либо решения до начала следующей сессии конгресса в январе 1936 г.

Неожиданное для правительства принятие сенатом изоляционистской резолюции о нейтралитете изменило положение. Интернационалисты в правительстве и конгрессе оказались перед выбором: либо выступить открыто за дискреционное эмбарго, чего они избегали до этого, либо искать компромисса с изоляционистами. Они избрали второе. Рузвельт согласился с сенатской резолюцией при условии ограничения действия положения об эмбарго шестью месяцами. С этой поправкой резолюция была принята палатой представителей 23 августа при полном единодушии конгрессменов. На следующий день измененную резолюцию одобрил и сенат (при двух против). Хотя интернационалисты и добились ограничения срока действия положения об эмбарго, его принятием был установлен прецедент, что имело гораздо большее значение.

Пороки законодательства о нейтралитете, ставящего в неравное положение жертву агрессии, были очевидны даже для принимавших его законодателей. Член палаты представителей республиканец Дж. Уодсворт охарактеризовал принятие законопроекта как «явное приглашение великой и могущественной державы напасть на слабую...». Сенатор-республиканец X. Джонсон признал, что нейтралитет не является гарантией неучастия США в войне, назвав его принятие конгрессом «триумфом для так называемых изоляционистов» и «ниспровержением интернационалистов». Сенатор-демократ Т. Коннэлли заявил, что отныне «провозглашается, что Соединенные Штаты будут на стороне сильного и могущественного против слабого, неподготовленного и беззащитного».

Тем более понятна тревога, охватившая передовую часть общественности. 27 августа лидеры основных антивоенных организаций направили Рузвельту телеграмму, призывая того заявить, что законодательство о нейтралитете не отразится на американской решимости защитить Пакт против войны 1928 г. Это обращение отражало понимание, что подлинный путь к миру лежит через его активную защиту, через участие США в системе коллективной безопасности.

31 августа 1935 г. Рузвельт подписал закон о нейтралитете, признав, что его «негибкие положения могут вовлечь нас в войну, вместо того чтобы удержать от нее». Однако сомнения президента не означали, что он не одобрял «общую цель» нового законодательства. По крайней мере до середины 1937 г. Рузвельт считал его вполне приемлемым.

Главной в законе была статья 1. Она предусматривала, что «с началом войны между двумя или более государствами или в ходе ее президент объявляет об этом факте, после чего запрещается экспорт оружия, боеприпасов или военного снаряжения из любого пункта в Соединенных Штатах или их владений в любой порт воюющих государств или в любой нейтральный порт для транспортировки в воюющее государство или для его использования». За нарушение эмбарго на экспорт американского вооружения в воюющие страны предусматривался штраф до 10 тыс.долл. или тюремное заключение до пяти лет, или и то и другое одновременно.

Другие статьи закона запрещали перевозку оружия для воюющих стран на американских судах, предусматривали учреждение Национального совета по контролю над производством и торговлей оружием (с системой регистрации и лицензирования). Американские граждане могли плавать на судах воюющих стран только на собственный страх и риск.

За президентом было оставлено право вводить в силу закон о нейтралитете. Кроме того, ограничение действия статьи об эмбарго на экспорт оружия шестью месяцами придавало всему законодательству временный характер, оставляя правительству возможности для маневрирования.

Однако в последующем закон о нейтралитете был продлен, затем расширен, а еще позже превращен в постоянный. Это говорит о том, что предвоенный американский нейтралитет вполне отвечал двум давним взаимосвязанным целям империалистической внешней политики США: сохранить за собой «свободу рук» при принятии окончательных решений и способствовать созданию таких условий, при которых им был бы обеспечен решающий голос при любом «урегулировании».

Нейтралитет, публично провозглашенный в момент, когда существовала реальная возможность общими усилиями государств остановить начавшееся широкое наступление агрессоров, означал отказ правящих кругов США от международного сотрудничества во имя мира. Более того, законы о нейтралитете, признается в американской историографии, «способствовали тому, чтобы сделать войну еще более неизбежной. Руководители стран «оси», люди, не отличавшиеся осторожностью и благоразумием, без труда убедили себя, что Соединенные Штаты останутся в стороне в то время, как они будут перекраивать карты Европы и Азии». Таким образом, американский нейтралитет прямо содействовал развязыванию мировой войны фашизмом.

Империалистическая сущность политики нейтралитета США со всей очевидностью проявилась во время итало-эфиопской войны. Итальянский агрессор, напавший 3 октября 1935 г. на беззащитную африканскую страну, войны не объявлял. Но уже через два дня США ввели в действие закон о нейтралитете. Два года спустя, во время японо-китайской войны, которая тоже не была официально объявлена, США, используя этот формально-юридический момент, отказались от применения этого закона. Отсюда видно, что законодательство о нейтралитете применялось как средство для достижения собственных, корыстных целей США.

Однако Англия и Франция, которых, казалось бы, итальянская экспансия в Африке особенно задевала, предпочли прибегнуть к «умиротворению» Италии (соглашение Хора—Лаваля от 8 декабря 1935 г.), чем надеялись не только отвести от себя угрозу войны, удовлетворив притязания агрессора за счет Эфиопии, но и спасти режим Муссолини, который мог пасть в случае итальянского поражения. Подрыв неустойчивого европейского равновесия повышал вес и значение позиции США, чье влияние могло побудить к действиям французских и английских руководителей.

Но провозглашением нейтралитета США «умыли руки» в самый ответственный момент, и это было к очевидной выгоде агрессора. Американский нейтралитет укрепил позицию Италии и ослабил ее противников, а также Лигу наций. Еще одним следствием политики США было то, что они на весь предвоенный период связали свой «нейтралитет» с англо-французским «невмешательством». Этот общий курс трех крупнейших западных держав, вошедший в историю как «мюнхенский», во многом предопределил провал попыток остановить агрессоров.

После итальянского нападения на Эфиопию члены Лиги наций постановили ввести против Италии экономические санкции в соответствии со статьей XVI Устава этой организации. Однако перечень товаров, запрещенных для продажи Италии, не включал нефти — основного стратегического материала, в котором больше всего нуждался агрессор. Судьба санкций во многом зависела от позиции США — в то время главного в мире поставщика нефти. Между тем продажа Италии американской нефти и других стратегических материалов (меди, железного лома, грузовиков, тракторов) не только не уменьшилась, но даже возросла. Только за

11 месяцев 1935 г. экспорт американской нефти в африканские колонии Италии увеличился в стоимостном выражении с 4,5 тыс. до 672 тыс. долл. Поставки продолжались, несмотря на «моральное эмбарго» правительства, призвавшего предпринимателей не расширять торговлю с воюющими сторонами.

Позиция западных держав во главе с Великобританией и Францией предопределила конечную неудачу санкций Лиги наций. Как и во время захвата Японией Маньчжурии, была упущена возможность коллективных действий против агрессора. Крайне отрицательную роль в этом сыграла и политика нейтралитета США, означавшая фактическое содействие итальянской агрессии. Все это свидетельствовало о том, что в середине 30-х годов идея коллективной безопасности не имела необходимой поддержки со стороны правящих кругов США.

Продолжавшаяся в правящих кругах борьба между интернационалистами и изоляционистами за определение внешнеполитического курса, главной ареной которой был конгресс, свидетельствовала, что и те и другие преследовали общую цель — обеспечение наилучших условий для расширения американских позиций в мире. Расходились же они в способах и методах достижения этой цели. Интернационалистами, помимо Рузвельта, были члены его кабинета Г. Моргентау и Г. Икес, чиновники госдепартамента Дж. Мессерсмит, Н. Дэвис, Г. Фейс, послы Дж. Дэвис, У. Додд, К. Бауэрc, бывший госсекретарь республиканец Г. Стимсон и др. Государственный секретарь Хэлл, также считавшийся интернационалистом, проявлял частые колебания. Среди конгрессменов-интернационалистов не было ярких фигур. В сенате их номинально возглавлял председатель комиссии сената по внешним сношениям в 1933—1940 гг. К. Питтмэн (демократ, штат Невада), политик, «предпочитавший маневрирование и манипуляции фронтальным атакам». Интернационалистами были члены комитета по внешним сношениям сенаторы-демократы Дж. Робинсон, Т. Коннэлли, Р. Вагнер. В палате представителей роль лидера интернационалистов принадлежала председателю комитета по иностранным делам демократу С. Макрейнолдсу.

Изоляционисты, занимавшие сильные позиции в госдепартаменте (Р. Мур, Дж. Моффат и др.), наибольшую активность проявляли в конгрессе. Из двух изоляционистских группировок в сенате одну возглавляли У. Бора и X. Джонсон, старейшие и влиятельные сенаторы, принадлежавшие к левому крылу республиканской партии. Группа Бора—Джонсона, считавшая Европу неизлечимо больной, призывала сконцентрировать внимание на внутренних американских проблемах. Она не отказывалась от защиты международных позиций США, но считала необходимым использовать для этого статус нейтрального государства, чтобы избежать вовлечения в войну. Другую группу возглавляли сенаторы-республиканцы Дж. Най, А. Ванденберг и сенатор-демократ Б. Кларк, которые разделяли мнение о нецелесообразности активного участия в европейских делах и о невовлечении в войну. Но если первая группа настаивала на сохранении за США всех прав нейтрала в случае войны между другими странами, в особенности в вопросе внешней торговли, то вторая готова была отказаться от этих прав. В палате представителей изоляционистами были демократ М. Маверик, республиканец Г. Фиш и некоторые другие.

В лагери изоляционистов и их противников — интернационалистов вне стен конгресса входили разнородные силы. К изоляционистам относились «экономические националисты» (Р. Моли), «континенталисты» (историк Ч. Бирд, публицист X. Грэттен, экономист С. Чейз), антиимпериалисты (писатель Т. Драйзер, социалист Н. Томас), пацифисты (А. Дж. Маcт, Ф. Либби), нейтралисты (юрист Дж. Мур, часть профсоюзных деятелей, редакторы либерального журнала «Нью рипаблик»), консерваторы (бывший президент США Г. Гувер, полковник Ч. Линдберг, газетный магнат У. Р. Херст). Понятно, что столь разные социальные элементы не могли быть едины ни в организационном, ни в идейно-политическом плане. Даже в общие для них исходные изоляционистские постулаты — «невовлечение» в дела Европы и неучастие в «иностранных» войнах — они вкладывали неодинаковое содержание. Для искренних изоляционистов, таких, как писатель Т. Драйзер, это были принципы, которые следовало положить в основу американской внешней политики. Для реакционеров (Г. Гувер, У. Херст) изоляционизм был средством поощрения агрессии фашизма и подготовки наилучших условий для американского вмешательства в «решающий момент».

Лагерь интернационалистов был не менее пестрым. Действительно, что могло быть общего между коммунистами, интернационалистами в прямом смысле этого слова, которые призывали к участию США в коллективном отпоре фашизму, и «интернационалистами» типа из дателя миллионера Г. Люса, считавшего активное участие США в международных делах, включая европейские, залогом успешной защиты интересов монополий? В лучшем случае — одобрение тех антияпонских или антигерманских акций правительства Рузвельта, которые были неизбежны в условиях нарастания противоречий США с державами «оси». Такими акциями можно считать дипломатическое признание СССР, публичное осуждение фашизма Рузвельтом и либеральными членами его кабинета, линию на ограничение торговли с гитлеровской Германией и т. п. Помимо большей части антивоенного движения, за противодействие агрессорам стояли многие представители профсоюзов, интеллигенции, часть деловых кругов.

Однако правительство и не стремилось к проведению подлинно интернационалистской политики. Согласно программному заявлению Хэлла, относящемуся к более позднему периоду, правительство желало «избежать крайностей как интернационализма, так и изоляционизма... чтобы служить нашим национальным интересам». США так и не смогли удовлетворительно разрешить дилемму 30-х годов: отстаивать свои интересы посредством международного сотрудничества или придерживаться изоляции. Американский нейтралитет можно охарактеризовать как стратегию выжидания, способствовавшую развязыванию второй мировой войны и не отвечавшую подлинным национальным интересам США.

«УМИРОТВОРЕНИЕ» АГРЕССОРОВ

В феврале 1936 г., когда итальянская агрессия против Эфиопии еще продолжалась, конгресс вновь рассматривал вопрос о нейтралитете. Это было вызвано истечением 6-месячного срока действия эмбарго на экспорт оружия. Правительство не проявило никакого стремления к отмене или принципиальному изменению закона о нейтралитете, как того требовала значительная часть общественности. Председатели комитетов по иностранным делам палат конгресса К. Питтмэн и С. Макрейыолдс, через которых оно действовало, внесли соответственно в сенат и палату представителей идентичные резолюции с проектом нового закона. Такой билль, писал К. Хэлл в мемуарах, «был основан на варианте, подготовленном в государственном департаменте. В нем не делалось никакой попытки расширить дискреционную власть президента в применении эмбарго на оружие». Единственное, что предлагало правительство,— это сохранение поставок стратегического сырья в воюющие страны на уровне, достигнутом перед войной. Такая позиция была на руку изоляционистам.

После непродолжительной борьбы в конгрессе было решено продлить действие статьи об эмбарго до 1 мая 1937 г. и внести в закон три поправки: о запрещении займов и кредитов воюющим странам; об обязательном распространении эмбарго на страны, оказавшиеся вовлеченными в уже ведущуюся войну; об изъятии из-под действия закона латиноамериканских стран в случае нападения на них неамериканского государства.

Закон о нейтралитете был таким образом продлен, несмотря на тог что его применение в итало-эфиопской войне способствовало развенчанию нейтралитета как пути к миру. Плодами нейтралитета США воспользовалась не только фашистская Италия. Нацистская Германия и милитаристская Япония, планируя свою агрессию, могли не опасаться активного противодействия с их стороны. Вопреки надеждам демократически настроенной общественности нейтралитет не препятствовал, а способствовал войнам за пределами Америки.

Однако американская внешняя политика продолжалась в уже очерченных рамках. Тем более что с вступлением США летом того же года в период президентской избирательной кампании внутренние проблемы отодвинули назад международные вопросы. Внешнеполитический раздел предвыборной платформы демократической партии, повторно выдвинувшей кандидатуру Рузвельта, апеллировал к антивоенным и антиимпериалистическим настроениям масс. В нем содержалось обещание расширить политику «доброго соседа», подтверждалась приверженность Пакту против войны 1928 г.

Намерение расширить внешнюю торговлю путем снижения торговых барьеров сопровождалось обязательством защитить внутренний рынок от «нечестной конкуренции» и демпинга иностранных товаров. По признанию Хэлла, ссылка на нейтралитет была в «прямом противоречии» с интересами содействия сохранению международного мира.

Избирательная платформа республиканской партии делала больший упор на «традиционную внешнюю политику Америки», выступая против членства в Лиге наций и вообще против любых союзов, могущих вовлечь в «иностранные дела». Еще более изоляционистской позиции придерживалась «Союзная партия», которая вообще была против «вовлечения в иностранные дела» в любой форме.

Рузвельт следовал гибкой линии. Он заверял американцев, что сделает все, чтобы уберечь страну от войны, и одновременно осуждал тех, кто, попирая «простые принципы чести», нарушает не только дух, но и букву международных соглашений, подписанных Соединенными Штатами: «Мы не являемся изоляционистами, исключая того, что мы стремимся полностью изолировать себя от войны». Он также обещал, что «ни одна акция Соединенных Штатов не будет содействовать возникновению или продолжению войны». Но именно этому обещанию, как показала итало-эфиопская война, не отвечал американский нейтралитет. Тем не менее провозглашение стремления к миру наряду с осуждением агрессии фашизма способствовало убедительной победе Рузвельта 3 ноября 1936 г.

Итоги выборов встретили положительный отклик в Англии и Франции, тогда как руководители нацистской Германии и фашистской Италии, опасавшиеся того, что «президент может сплотить все американские государства и противопоставить их фашистской Европе», были разочарованы.

Еще до переизбрания Рузвельта в Испании против правительства Народного фронта вспыхнул военно-фашистский мятеж, тут же поддержанный фашистскими диктаторами в Берлине и Риме. Официальная линия США в испанских событиях 1936—1939 гг. вырабатывалась с учетом позиции Великобритании и Франции, по инициативе которых 27 европейских стран заключили Соглашение о невмешательстве. 11 августа 1936 г. госдепартамент опубликовал циркуляр, в котором со ссылкой на закон о нейтралитете заявлялось о решении правительства «строго воздерживаться от вмешательства в злополучную испанскую ситуацию» и содержался призыв к американским гражданам «соблюдать» эту политику.

Провозглашенное без санкции распущенного на каникулы конгресса фактическое эмбарго на экспорт оружия в Испанию подтвердило поддержку правительством основных принципов законодательства о нейтралитете. Американские экспортеры оружия охотно последовали этому призыву правительства. Однако воспользовавшись обращением одной из компаний за лицензиями на экспорт авиационных товаров в Испанию, отказать которой у госдепартамента не было юридических оснований, правительство решило формально распространить закон о нейтралитете на испанскую войну. Такое предложение содержалось в традиционном президентском послании о положении страны, зачитанном Рузвельтом на совместном заседании палат конгресса 6 января 1937 г.

Принятие резолюции, объявившей «незаконным экспорт оружия, боеприпасов и средств войны из любого места Соединенных Штатов и их владений в Испанию», стало первым законодательным актом 75-го конгресса. В сенате за резолюцию голосовали все присутствовавшие его члены, в палате представителей против голосовал лишь член Фермерскорабочей партии Миннесоты Дж. Бернард. 8 января с подписанием резолюции президентом она приобрела силу закона.

Своим эмбарго на экспорт оружия в Испанию США пошли на прямое нарушение международного права, лишив законное правительство оружия для самозащиты. Вот почему эмбарго было встречено с нескрываемым удовлетворением как испанскими мятежниками, так и их фашистскими покровителями. Эту политику тогдашний американский посол в республиканской Испании К. Бауэре назвал «сотрудничеством с державами,,оси" в войне за уничтожение демократии в Испании».

Вопреки официальному нейтралитету в стране развернулось и быстро набрало силу массовое движение солидарности с испанской демократией. Был создан ряд организаций помощи испанским республиканцам, крупнейшей из которых являлся Североамериканский комитет помощи испанской демократии. Только через этот комитет с сентября 1936 г. по январь 1937 г. было собрано различных пожертвований на сумму 1305 тыс. долл.

Наиболее ярким выражением антифашистской солидарности явилось вступление американских граждан-добровольцев в республиканскую армию. Инициатором и организатором отправки добровольцев была Коммунистическая партия США. Всего в Испании было до 3800 американских добровольцев, представлявших различные социальные слои; половина из них отдали свою жизнь за дело свободы и демократии. С распространением действия закона о нейтралитете на Испанию власти усилили меры против отправки добровольцев. Уже 11 января 1937 г. госдепартамент объявил все паспорта «недействительными для Испании». Делами добровольцев занялось ФБР. Американцы, находившиеся в Испании, были лишены гражданства США. Однако попытки властей парализовать движение помощи испанскому народу не увенчались успехом. Под давлением общественности в марте 1937 г. госдепартамент вынужден был разрешить выдачу паспортов лицам, направлявшимся в Испанию для оказания медицинской помощи. Изменена была также внесенная в конгресс резолюция Макрейнолдса с тем, чтобы разрешить сбор средств для оказания гуманитарной помощи Испании.

Война в Испании п вызванные ею международные осложнения способствовали раскрытию негативных последствий американского нейтралитета для всеобщего мира. Хотя и выяснилось, что США не в состоянии относиться безучастно к событиям за рубежом и что нейтралитет может лишь увеличить опасность вовлечения в войну, они так и не отказались от своей политики фактического поощрения итало-германской интервенции. В конечном счете правящие круги США руководствовались классовыми мотивами, опасаясь более всего сохранения и упрочения строя Народного фронта в Испании.

Весной 1937 г. истекал срок действия закона о нейтралитете, впервые принятого в августе 1935 г. и продленного в феврале 1936 г. В конгресс были внесены новые законопроекты о нейтралитете, в том числе одобренные госдепартаментом резолюции Питтмэна (в сенат) и Макрейнолдса (в палату представителей). Они мало отличались от действовавшего закона. Но поскольку сама проблема нейтралитета обострилась, вокруг них развернулись, особенно вне правительства и конгресса, споры и полемика. Резче звучала критика политики нейтралитета, о чем свидетельствовали публичные слушания в комитете по иностранным делам палаты представителей во 2-ой половине февраля 1937 г.

Несмотря на растущее в стране недовольство, ни правительство, ни конгресс не проявляли стремления к пересмотру внешнеполитического курса. В начале марта сенат 63 голосами против 6 (У. Бора, X. Джонсон и др.), а через две недели палата представителей 376 голосами против 13 (Дж. Бернард, Л. Ладлоу и др.) 85 приняли законопроект о нейтралитете. Это была очередная демонстрация двухпартийного характера политики нейтралитета.

Новый закон о нейтралитете, на этот раз бессрочный, вступил в силу 1 мая 1937 г. Он содержал уже имевшиеся в раннем законодательстве положения о запрещении экспорта оружия и предоставления кредитов воюющим странам. Отныне запрещалось также плавание американских граждан на судах воюющих стран даже на их собственный риск. Расширение запретов и придание им постоянного характера дали основание некоторым историкам считать этот закон «наиболее абсолютной формой нейтралитета и наиболее полной программой изоляционизма». Однако сенаторы-изоляционисты У. Бора и X. Джонсон голосовали против нового закона, как представлявшего отход США от признанных норм нейтралитета.

Основным нововведением был пункт о торговле с воюющими странами другими товарами, кроме вооружения, по принципу «кэш энд кэрри», т. е. оплаты закупаемых в США товаров наличными и вывоза их на своих судах. Идея «кэш энд кэрри», выгодная Англии и Франции в случае войны в Европе, приписывается известному финансисту Б. Баруху. Сопротивление противников экспорта стратегических материалов в воюющие страны привело к тому, что действие данного пункта было ограничено двумя годами. Его введение лучше всего демонстрировало тщетность законодательного ограничения внешнеэкономических связей США.

Как и раньше, президент определял «состояние войны» между другими странами, необходимое для введения в силу закона. Он же решал такие вопросы, как распространение действия закона на другие страны, применение закона в случае гражданской войны, расширение списка запрещенных для экспорта товаров, закрытие американских портов для судов воюющих стран. Сохранение за Рузвельтом права введения в силу закона о нейтралитете наряду с пунктом о «кэш энд кэрри» оценивается официозным историком Б. Раухом как «частичная победа» правительства.

Общая направленность нейтралитета США сохранилась. По замечанию прогрессивного американского экономиста и публициста В. Перло, закон о нейтралитете 1 мая 1937 г. послужил «дипломатическим сигналом агрессивным странам». После его принятия Германия и Италия расширили интервенцию против Испанской республики, а спустя два с половиной месяца Япония напала на Китай.

Вторжение Японии в Центральный Китай усилило американо-японские противоречия, которые вступили в новую, конфликтную фазу. Изменившаяся ситуация на Дальнем Востоке поставила перед США ряд серьезных проблем, для решения которых законодательство о нейтралитете, рассчитанное на применение прежде всего к войнам в Европе, оказалось неприемлемым. Против применения этого закона, обрекавшего США на пассивность, выступали все сторонники активной защиты американских «интересов» в Китае.

Предлогом для отказа от применения закона о нейтралитете в японо-китайской войне послужило то, что японский агрессор войны формально не объявлял. Подобной позицией США добивались одновременно нескольких целей. Хотя они и осуждали действия Японии, тем не менее старались не очень обострять отношения. Встав на путь «умиротворения» Японии, США надеялись этим ограничить ее экспансию и отсрочить вооруженный американо-японский конфликт до прояснения европейской ситуации. Неприменение нейтралитета позволило продолжать японо-американскую торговлю, в которой были заинтересованы некоторые монополии. Благодаря этому Япония еще долго импортировала из США столь нужное ей стратегическое сырье (нефть, металлолом). Американскую политику «умиротворения» Японии питали также антисоветские замыслы реакционных кругов.

Противоречивая позиция правительства в отношении японо-китайской войны углубила уже наметившийся разрыв между официальной политикой и настроениями широких народных масс. Большинство американского народа поддерживало Китай и выступало против японской агрессии. В стране развернулось движение за эмбарго на экспорт в Японию и за бойкот японских товаров на внутреннем рынке, а одновременно началась кампания по сбору средств в фонд помощи Китаю.

В этих условиях широкий резонанс внутри и за пределами США получила «карантинная» речь Рузвельта в Чикаго 5 октября 1937 г. Президент в резких выражениях говорил о «существующих режимах террора», которые грубо попирают международное право и создают угрозу основам цивилизации. Подчеркнув, что агрессия приобрела глобальный характер и угрожает всем странам без исключения, он призывал «положить конец международной агрессии». Сравнивая последнюю с эпидемией заразной болезни, он предложил сделать то, что обычно предпринимают в таких случаях,— «установить карантин». Речь Рузвельта отразила тревогу правящих кругов США перед лицом растущей угрозы их позициям со стороны Германии и Японии. Усилилась и антияпонская кампания в печати.

США послали своего представителя на Брюссельскую конференцию, созванную в ноябре 1937 г. в целях обсуждения заинтересованными государствами вопроса о восстановлении мира на Дальнем Востоке. В ней приняли участие 18 государств, в том числе СССР, который последовательно выступал в защиту независимости и территориальной целостности Китая, за создание системы коллективной безопасности против японского агрессора. Япония и Германия отклонили приглашения участвовать в конференции. Однако выяснилось, что американское правительство еще не готово отойти от позиции нейтралитета. По настоянию США, которые еще до начала конференции договорились с Великобританией, что не выступят с какой-либо инициативой, могущей «повредить» их отношениям с Японией, она ограничилась призывом к Японии найти «способ для мирного урегулирования» с Китаем. Более того, втайне рассматривались проекты «международного урегулирования» с участием агрессоров (так называемый «план Уэллеса»). Чикагская речь президента, по всей видимости, должна была подкрепить закулисные дипломатические действия.

Отсутствие подлинной готовности к противодействию агрессии сказалось в декабре 1937 г., когда японцы потопили на р. Янцзы (Китай) американскую канонерку «Пэней», что вызвало кризис в американо-японских отношениях. Хотя в правительственных кругах много говорили о том, что вооруженная схватка с Японией неизбежна, инцидент удалось разрешить благодаря все тому же американскому курсу на «умиротворение» Японии. Японо-китайская война, означавшая прямой вызов американскому нейтралитету, вынудила правительство вплотную заняться вопросом о приоритетах в своей внешней политике. Потопление «Пэнея» не было случайностью: антиамериканские акты закономерно вытекали из стратегии Японии, для которой США были главным соперником на Тихом океане. В свою очередь, и в Вашингтоне, по свидетельству близкого президенту министра финансов Г. Моргентау, были убеждены в «несовместимости японской и американской глобальных стратегий».

Хотя японская экспансия несла с собой непосредственную угрозу обширным империалистическим интересам США в Азии, они считали гитлеровскую Германию более опасным противником, а Европу — главной ареной постоянно обострявшейся межимпериалистической борьбы. Уже принятием в 1935 г. законодательства о нейтралитете, определившем международно-правовые рамки американской внешней политики на весь предвоенный период, США показали, что объектом их внимания является прежде всего Европа. Применение закона о нейтралитете в итало-эфиопской и испанской войнах лишь подчеркнуло это. При обсуждении постоянного закона о нейтралитете весной 1937 г. дискуссии в правительстве и конгрессе вновь были сосредоточены на вопросах европейской политики. Внесенное в закон основное изменение — пункт о «кэш энд кэрри» —имело в виду вероятность войны в Европе. Оно было выгодно таким европейским странам, как Великобритания и Франция, которые располагали средствами (финансами и флотом) для закупки в США стратегических материалов и их перевозки. Это было одним из многих проявлений тенденции США к сближению с Великобританией и Францией—американскими союзниками в первой мировой войне и их потенциальными союзниками в случае новой мировой войны. Однако правительство Рузвельта действовало в этом направлении осторожно из-за противодействия изоляционистов.

Именно из Европы и именно от гитлеровской Германии, занимавшей второе место в мире по объему промышленного производства, исходила угроза для США как главной страны капитализма. При этом как Германия, так и Япония все активнее добивались перераспределения мировых ресурсов и рынков. Еще в ноябре 1936 г. между Германией и Японией был заключен «Антикоминтерновский пакт», знаменовавший начало складывания военно-политического союза на базе насильственного передела мира. Этот фашистско-милитаристский блок, к которому в 1937 г. примкнула Италия, был направлен не только против СССР, но и против Великобритании, Франции, США и других государств. Образование агрессивного блока означало прямой вызов США, стремившимся играть глобальную роль, создавая — впервые в новейшей истории — угрозу их национальной безопасности. Одна из целей Германии как раз и состояла в том, чтобы, поощряя японскую экспансию, отвлечь их внимание от Европы. США, разгадавшие этот замысел, старались оттянуть прямое столкновение с Японией и в развитие этой своей стратегии приняли в начале 1941 г. (совместно с Великобританией) план АВС-1, предусматривавший сосредоточение американских усилий против Германии.

В конце 1937 г. Рузвельт характеризовал Германию, Италию и Японию как «бандитские» страны, а либеральный член кабинета, министр внутренних дел Г. Икес считал, что в мире происходит размежевание сил: «на одной стороне фашизм, на другой демократия», вооруженная схватка которых становится неизбежной.

Трудности, с которыми столкнулась американская политика нейтралитета со второй половины 1937 г., привели к обострению борьбы между интернационалистами и изоляционистами. Последние воспользовались идеей проведения национального референдума по вопросу войны и мира, заимствованной у популистов и У. Дж. Брайана. По законопроекту члена палаты представителей демократа Л. Ладлоу, впервые внесенного им в конгресс в 1935 г. в виде поправки к конституции США, предусматривалось проведение до объявления войны конгрессом всенародного опроса. Исключение делалось только для случая прямого нападения на территорию США. Однако в условиях второй половины 30-х годов, когда Германия и Италия в Европе, а Япония в Азии расширяли агрессию и, следовательно, требовались меры по противодействию им, принятие такого законопроекта послужило бы лишь поощрению агрессоров. Такой позиции придерживалась, в частности, Коммунистическая партия США.

С другой стороны, президент и государственный секретарь заявили, что принятие законопроекта нанесет вред проводимой президентом внешней политике страны. 10 января 1938 г. палата представителей 209 голосами против 188 отвергла законопроект Ладлоу.

Но правительство не собиралось отказываться от своей внешнеполитической стратегии выжидания перед лицом агрессии. Подтверждением тому явилась официальная американская реакция на развитие событий в Европе.

Захват Австрии гитлеровской Германией, осуществленный в марте 1938 г., не явился неожиданностью для американской дипломатии, которая была в курсе подготовки аншлюса. Когда германский посол Г. Дикгоф информировал Хэлла о случившемся, то не увидел даже признаков неодобрения. «По тем нескольким вопросам, которые тот задал,— доносил посол в Берлин,— было очевидно, что он вполне понимает нашу акцию». Эта позиция была тождественна курсу Англии и Франции, шедших по пути «умиротворения» агрессоров. Не случайно британский премьер-министр Н. Чемберлен отверг советское предложение о созыве конференции СССР, США, Англии и Франции для принятия мер против агрессии.

Все же правительство США, либеральные члены которого выступали с критикой фашизма, под давлением возмущенной общественности приняло ряд антигерманских решений. По распоряжению Рузвельта было отменено действие законов о пошлинах 1934 и 1937 гг. в отношении импорта из Германии. С заявлением о том, что «австрийский инцидент» является предметом «серьезной заботы для правительства», выступил Хэлл. Вскоре госдепартамент предложил создать специальный международный комитет для содействия эмиграции беженцев-антифашистов из Австрии и Германии. А. Эйнштейн оценивал эту «благотворительную помощь» как «совершенно недостаточную». Несколько месяцев между США и Германией шел обмен нотами по поводу австрийского долга Соединенным Штатам (64 млн. долл.), на возвращении которого они настаивали. Наконец, по рекомендации министра внутренних дел Икеса решено было отказать в продаже Германии гелия, который мог быть использован в военных целях.

Если дипломатия США, по существу, санкционировала аншлюс, то американская общественность, по определению газеты «Нью-Йорк тайме», «была единодушна в своем решительном осуждении захвата Австрии». По стране прокатились массовые демонстрации и митинги протеста. С осуждением гитлеровской агрессии и критикой американской дипломатии выступили конгрессмены Дж. О'Коннелл и Дж. Бернард (постоянно голосовавший против законопроектов о нейтралитете). Германский посол Дикгоф жаловался в госдепартаменте, что «общественное мнение... настолько недоброжелательно (по отношению к Германии), что хуже быть не может».

Состоявшийся в конце марта в Вашингтоне съезд Национальной конференции за мир — крупнейшей антивоенной организации — одобрил рекомендацию о сотрудничестве США с другими странами для противодействия агрессии. К этому времени относится образование Комитета за мир посредством международного сотрудничества, ставшего координирующим органом ряда антивоенных и религиозных организаций (Американской лиги за мир и демократию, Католической ассоциации за международный мир, Ассоциации содействия Лиге наций и др.). Программа комитета требовала изменения закона о нейтралитете в целях проведения различия между агрессором и его жертвой.

Захват германскими войсками Австрии, усиливший антифашистские настроения в США, обострил борьбу вокруг вопроса об эмбарго на экспорт оружия в Испанскую республику. К тому же аншлюс совпал с варварской бомбардировкой фашистскими самолетами Барселоны, взволновавшей американскую общественность так же сильно, как и разрушение Герники за год до этого. В начале мая 1938 г. сенатор-республиканец Най, один из инициаторов законодательства о нейтралитете, внес в конгресс резолюцию, которая разрешала экспорт оружия в республиканскую Испанию на основе «кэш энд кэрри». К середине июня за принятие законопроекта о мире О'Коннелла, предусматривавшего отмену эмбарго против Испанской республики и его введение против Германии и Италии, высказалась почти тысяча местных профсоюзных организаций из 46 штатов. Среди них были отделения 39 национальных профсоюзных объединений: Объединенного союза горняков, Объединенных рабочих электро-, радио- и машиностроительной промышленности, Национального союза моряков, Межнационального союза транспортных рабочих и др.

В правительственных кругах за принятие резолюции Ная стояли министр внутренних дел Икес, министр финансов Моргентау, посол в Испании Бауэрc. Оппозицию отмене испанского эмбарго возглавил государственный департамент. В результате председатель комиссии сената по внешним сношениям Питтмэн, в январе 1937 г. активно способствовавший принятию эмбарго, сумел «протолкнуть» в комиссии решение об отклонении резолюции.

Даже консервативно настроенный государственный секретарь Хэлл в очередном публичном заявлении (3 июля 1938 г.) признал, что «никогда в истории нации» не было большей необходимости в «поддержании международного права», чем в условиях, когда решается будущее человечества. Хэлл отверг «национальную изоляцию», высказавшись за сотрудничество с «одинаково мыслящими нациями», но «в ограниченных пределах нашей традиционной политики и без вовлечения в опасные союзы и отношения». Тем не менее были предприняты некоторые шаги для сближения с Англией. Были ускорены переговоры о торговом соглашении, подписанном в ноябре 1938 г. Президент Рузвельт предупредил, что США «не останутся безразличными», если Канада, в то время английский доминион, подвергнется «угрозе завоевания».

В целом же США оставались на позиции нейтралитета, объективно содействуя развертыванию агрессии. Новые тому доказательства дал Мюнхен, резко усиливший угрозу мировой войны. Формально США не участвовали в Мюнхенской конференции Великобритании, Франции, Германии и Италии, состоявшейся 29—30 сентября 1938 г. и удовлетворившей захватнические требования Гитлера за счет Чехословакии. Но правящие круги США несут свою долю ответственности за Мюнхен, и прежде всего потому, что их нейтралитет развязывал руки агрессорам.

Американская дипломатия участвовала в переговорах, приведших к заключению мюнхенского соглашения. 26 и 27 сентября Рузвельт направил главам правительств Великобритании, Франции, Германии, Италии и Чехословакии послания, в которых содержался призыв к «заинтересованным» сторонам вступить в переговоры для «мирного урегулирования». Еще до этого правительство США обязалось «идти вместе с Чемберленом, какой бы курс он ни избрал», а затем одобрило решение британского премьер-министра прибыть в Мюнхен. В момент, когда Германия требовала отторжения части территории Чехословакии, а Англия и Франция склонялись к принятию этого требования, характер предполагаемой конференции, за созыв которой выступили США, был фактически предопределен.

Учитывая сущность изоляционистской политики США, нельзя не прийти к выводу, что Мюнхен отвечал стратегическим установкам американского империализма, поощрявшего агрессию против СССР. Он также еще более обнажил объективный смысл предвоенного нейтралитета США как политики выжидания результатов столкновения их империалистических соперников. В итоге, писал, несколько преувеличивая, американский современник событий, в послемюнхенском мире США стали арбитром, держащим в руках ключ к международному равновесию.

B то же время нейтралитет, так или иначе способствовавший усилению позиций фашистской Германии и милитаристской Японии, тем самым «создавал растущую угрозу подлинным национальным интересам США. В начале 1939 г. президент Рузвельт обратился к конгрессу с посланием. Перед правительством встала задача приспособления своей политики к изменившимся международным условиям.

Следуя такому курсу, правительство по-прежнему отказывалось отменить эмбарго на экспорт оружия в Испанию, как это вновь предложил бывший государственный секретарь Г. Стимсон. Когда же в конце марта Испанская республика пала, правительство США поспешило официально признать режим Франко.

Новое в американской внешней политике послемюнхенского периода состояло в том, чтобы ускорить военную подготовку страны, а также сближение с Англией и Францией. Эта тенденция сопровождалась дальнейшим ухудшением отношений США с Германией, Японией и Италией.

Особенно обострились американо-германские отношения. Антисемитские погромы в Германии в конце 1938 г. осудили 94%, а преследование немецких католиков — 97% американцев. «Общественное мнение страны настолько возбуждено, что, если ничего не будет предпринято, последует взрыв»,— записал в дневнике глава европейского отдела госдепартамента Дж. Моффат. Именно тогда США отозвали своего посла в Германии X. Вильсона, который туда больше так и не возвращался.

Весной 1939 г. европейская ситуация стала критической: пала Испанская республика, агрессоры захватили Чехословакию и Албанию, отторгли у Литвы территорию Клайпеды. Администрация Ф. Рузвельта в очередной раз выступила с осуждением Германии и Италии, но усилившиеся и обнаглевшие фашистские диктаторы обращали все меньше внимания на такие словесные протесты. В условиях крайнего обострения межимпериалистических противоречий, в том числе американо-германских, правительство США запретило бартерные (товарообменные) сделки с германскими торговцами и повысило на 25% тарифы на немецкие товары, чем «фактически объявило Германии открытую экономическую войну». Множились требования изменить закон о нейтралитете таким образом, чтобы оказать помощь Англии и Франции военными поставками в случае их войны с Германией.

Росла тревога за позиции США и в Азии. Председатель комиссии сената по внешним сношениям Питтмэн предложил «до тех пор, пока Япония не изменит своей политики», прекратить закупки у нее шелка, являвшегося главной статьей японского импорта в США, и не продавать ей военных материалов. Группой деятелей во главе со Стимсоном был создан Американский комитет против участия в японской агрессии, который выступил за эмбарго на экспорт стратегических материалов в Японию. Захват японцами о-ва Хайнань в феврале 1939 г., означавший их проникновение в Юго-Восточную Азию, окончательно разоблачил империалистические устремления Японии, утверждавшей, будто она занята всего лишь урегулированием «китайского инцидента». В феврале —апреле 1939 г. в правительстве обсуждались несколько вариантов применения экономических санкций против Японии. Госдепартамент доказывал эффективность таких санкций. Но по этой же причине посол США в Токио Дж. Грю был против них, заявляя, что экономический бойкот обострит обстановку в Японии и создаст угрозу для существующих там капиталистических порядков.

Правительство США так и не решилось на применение санкций. Долго отказывалось оно и от аннулирования торгового договора с Японией (от 1911 г.), что явилось бы, по словам историков официозного направления У. Лангера и Э. Глисона, «логическим и оправданным шагом». Лишь в конце июля 1939 г. госдепартамент известил Токио о денонсации договора, которая вступила в силу через шесть месяцев.

Когда гитлеровская Германия в нарушение взятых на себя в Мюнхене обязательств в марте 1939 г. оккупировала оставшуюся часть Чехословакии, крах мюнхенской политики Запада стал очевиден. Практически определились контуры расстановки сил в приближавшейся войне в Европе, важным показателем чего явились англо-франко-советские переговоры об организации противодействия агрессии, продолжавшиеся в Москве до августа.

В этот переломный для судеб Европы момент позиция США приобрела особое значение. Возможностей для американского вмешательства было несколько: отмена или существенное изменение закона о нейтралитете, оказание соответствующего влияния на англо-французских участников московских переговоров, улучшение американо-советских отношений.

Оправданным был бы отказ от переживавшей кризис политики нейтралитета в условиях, когда противоречия со странами фашистско-милитаристского блока нарастали. Большинство американцев высказывались за продажу оружия Англии и Франции в случае их войны с фашистскими диктаторами. Даже изменение закона о нейтралитете, с тем чтобы разрешить продажу американского оружия на основе «кэш энд кэрри», оказало бы, по признанию Хэлла, сдерживающий эффект на Гитлера.

Но правительство США сперва своим отказом от поддержки поправки сенатора Э. Томаса к закону о нейтралитете, которая предусматривала отмену с согласия конгресса эмбарго в отношении жертвы агрессии и принятия которой оно вполне могло добиться, упустило драгоценное время, а затем, уже в мае — июле, перед завершением сессии конгресса, безуспешно пыталось наверстать упущенное. Американские дипломаты в европейских столицах сообщали, что сохранение законодательства о нейтралитете повсеместно расценивается как свидетельство ненадежности расчетов на помощь со стороны США и как поощрение нацистов на продолжение агрессии.

Другая возможность была связана с ходом англо-франко-советских переговоров. Именно в этой связи У. Лангер и Э. Глисон, указывая на заинтересованность Англии и Франции в поддержке США, подчеркивают «важность» американской позиции. Эта позиция вырабатывалась при непосредственном участии антисоветски настроенных послов Дж. Кеннеди в Лондоне и У. Буллита в Париже, которые поддерживали постоянную телефонную связь с Белым домом и госдепартаментом. Ряд сотрудников последнего, включая помощника государственного секретаря А. Берла, полностью разделяли враждебные Советскому Союзу настроения. Неудивительно, что правительство отклонило предложение посла США в СССР в 1936—1938 гг. Дж. Дэвиса направить его с миссией в Москву для содействия переговорам. Говоря о возможностях США, важно иметь в виду, что практически проблема сводилась к их воздействию на английскую дипломатию, проявлявшую явную неуступчивость.

Дата добавления: 2015-09-02