Контроль и межличностные барьеры

Современные выступления против семейного диктата используют понятие безоговорочной любви, чтобы положить конец контролю в близких отношениях между людьми. Этот контроль определяется самим существованием института брака. С момента, когда жених и невеста произносят традиционные клятвы, семейные роли строго расписаны — благодаря ограничительной сущности самого института и сильному общественному давлению, вынуждающему выполнять условия брачного контракта. Само выражение «брачные узы» подразумевает, что вступающие в брак уже заранее ожидают, что их будут контролировать. В наше время многие по-иному смотрят на отношения между супругами, поскольку как огня боятся контроля и считают, что люди не должны пытаться контролировать друг друга, особенно если они друг друга любят. Любить кого-то означает принимать его полностью. Желание, чтобы тебя любили таким, какой ты есть, и в ответ любить так же, вполне объяснимо. Это еще один из соблазнов концепции безоговорочной любви.

Когда мы полностью принимаем кого-то или нас полностью принимают, нашу душу как бы омывают струи любви и понимания, что невыразимо приятно. Но желая или ожидая, чтобы нас всегда полностью признавали, мы тем самым пытаемся продлить, распространить на будущее чувство, переживаемое в данный момент. Тому, у кого было счастливое детство, эти прекрасные ощущения хорошо знакомы, однако взрослые достаточно рано начинают формировать характер детей в соответствии со своими требованиями и оценками. (309:)

Родители колеблются между естественным стремлением принимать детей такими, какие они есть, и желанием утвердить свое право их контролировать. По мере того как ребенок взрослеет, признание и послушание все больше переплетаются; ребенок усваивает, что послушание создает условия для того, чтобы его признавали.

Освобождение от родительского авторитета и указаний является частью процесса взросления. Если в юности желание безоговорочного, бесконтрольного признания вполне понятно, то стремление к полной бесконтрольности в зрелом возрасте свидетельствует о некотором инфантилизме. Дело в том, что для близких отношений взрослых характерно и проявление власти, и желание по крайней мере иногда контролировать другого.

Если человек последовательно придерживается предписанной ему обществом роли, регламентирующей его поведение и очерчивающей сферы власти, то вероятность конфликтов сводится к минимуму. Однако при любом длительном союзе, когда роли подвижны и люди ценят свободу от жестких ролевых установок, неизбежны значительные разногласия в вопросах о ценностях, о том, что и кому следует делать. Любые близкие отношения дают человеку некоторую власть над партнером, позволяющую его контролировать, и попытка игнорировать реальность этого контроля свидетельствует о нежелании взрослеть. Исторически это новая проблема, возникшая в личной жизни в результате влияния демократических ценностей и идей о равноправии полов.

Для установления близости между людьми необходимо время, поскольку человек должен поверить, что его открытостью, готовностью сломать барьеры, отделяющие его от другого человека, не будут злоупотреблять. Близость может быть условием, но не гарантией взаимного приятия, тем более постоянного. Как это ни печально, но чем выше наши идеалы, тем меньше мы на деле способны принимать тех, кто им не отвечает. Попытки следовать идеалу, например, «всегда жить друг для друга», обычно порождают обиду, разочарование или неприязнь и в конечном итоге — еще большую закрытость.

Идеал безоговорочной любви также может усиливать замкнутость. Хотя этот идеал провозглашает необходимость оставаться открытым и приспосабливаться ко всему, что бы ни делал партнер, не пытаясь его контролировать, но существует и альтернативное (310:) представление о возможности безоговорочно любить, оставаясь замкнутым. Например, бывали случаи, когда люди утверждали, что продолжают любить безо всяких условий, хотя при этом не желали даже еще раз увидеть предмет своей любви. Это могло означать, что их больше заботило то, как они сами выглядят в роли беззаветно любящего, нежели реальный любимый человек. Ошибкой было бы рассматривать любовь и контроль как нечто свойственное отдельному человеку, вместо того чтобы понять, что близость создает взаимозависимую систему отношений, которую ни один из партнеров не может контролировать полностью.

Если считать идеальной любовь, не ограниченную никакими условиями, может возникнуть ошибочное убеждение, будто власти и контролю вообще нет места в отношениях между близкими людьми. Мы привыкли ценить открытость и близость и при этом противиться контролю. Представление о том, что можно быть открытым своему партнеру и в то же время не стать объектом контроля с его стороны или не контролировать его самому, — есть заблуждение и способ самозащиты. Людям присуще естественное желание как-то контролировать свои чувства и направление, в котором развивается их жизнь. Быть открытым по отношению к другому человеку, к окружающему миру, да и вообще к чему угодно — значит подвергаться чьему-то влиянию, а следовательно, не вполне контролировать свои чувства. Быть открытым для своих детей — значит ощущать их боли и их радости. Поэтому в той мере, в которой человек открывает границы своей личности, своей души, он попадает под внешний контроль. При этом вполне естественно, что он сам хочет контролировать методы и степень этого контроля. Аналогичным образом люди стремятся контролировать загрязнение воздуха, от которого их не защищают никакие барьеры, поскольку от этого зависит их здоровье.

Очевидно, что если наша эмоциональная открытость по отношению к другому человеку дает ему право и возможность влиять на наши чувства, то нас, в свою очередь, должен активно интересовать характер его деяний. Понятно, каждому хотелось бы, чтобы другие совершали поступки, вызывающие у нас хорошие ощущения, а не плохие. Поэтому если кто-то может воздействовать на наше эмоциональное состояние, у нас возникает неизбежное ответное желание влиять на то, как он это делает, и контролировать (311:) его. Стремление ограничить влияние, оказываемое на нас другими людьми, независимо от того, является ли это стремление осознанным или бессознательным, тайным или явным, обычно приводит к тому, что мы либо начинаем сами их контролировать, либо стараемся себя от них как-то оградить.

Один из мощных и обычно подсознательных способов проявления контроля во взаимоотношениях между людьми — возведение и разрушение вокруг себя барьеров[115]. В отношениях с близкими людьми мы практически совершенно не владеем этим средством. Можно вполне сознательно хотеть отгородиться от человека, который нас оскорбил, и все же быть не в силах так поступить. Или наоборот, иногда мы обижаемся и замыкаемся в себе, сами того не желая. Партнер может воспринять такое отчуждение как наказание и решить, что его пытаются контролировать, иными словами, стараются как-то его изменить. Обычно такие поползновения вызывают возмущение, и он либо может обвинить нас в том, что мы от него отгородились, либо сам стать более закрытым.

Контролировать эмоции, с проявлениями которых мы не желаем сталкиваться, в какой-то степени возможно, если пустить в ход такие средства, как отчужденность, подавление, отрицание, заверения, или если попросту удалиться. Однако эмоции не полностью поддаются контролю, поскольку невозможно избирательно отгородиться только от того, что приносит неприятные ощущения. И постоянное ощущение подконтрольности, и необходимость самому все время контролировать собственные так называемые отрицательные эмоции (подавляя или не выпуская их наружу) приводят к росту чувства неудовлетворенности, а это одна из важных причин того, что взаимоотношения, зарождавшиеся как взаимная любовь, терпят крах.

Способ, с помощью которого осуществляется контроль, часто остается неосознанным, что можно объяснить двумя основными причинами. С одной стороны, хотя контроль изначально присущ таким ролям, как роль родителя, супруга или учителя, но при этом его проявления бывают основательно замаскированы понятием «прав», (312:) неразрывно с ними связанных. Люди, исполняющие перечисленные роли, обычно считают (или объявляют) себя противниками контроля и могут осуществлять его незаметно даже для самих себя, думая, что действуют в рамках данных им прав или же что выполняют свой долг. С другой стороны, человек может быть убежден в том, что он не вправе пытаться контролировать кого-либо, поскольку общественное мнение утверждает, что это нехорошо. Однако те, кто выступает против контроля, недопонимают тот факт, что когда один человек говорит другому: «Перестань меня контролировать, иначе я тебя брошу», то этими словами он также пытается установить контроль. Нравится вам это или нет, контроль является неотъемлемой составляющей человеческой близости.

О том, насколько жестким может быть контроле в некоторых семьях, хорошо известно. При этом идеалом отношений между теми, кого связывает кровное родство, считается полнейшая взаимная открытость, верность, поддержка и безоговорочное приятие. Интересно проследить, что происходит, когда эти идеалы приобретают законный статус, претворяясь в права, обязанности и виды на наследство. Для многих кровное родство означает главным образом необходимость «стоять друг за друга всеми правдами и неправдами, что бы ни случилось». Фактически это равносильно запрещению родственникам отгораживаться друг от друга. В результате все свои чувства и переживания члены семьи не держат в себе, а вываливают в общий «семейный котел» и ждут такой же открытости от всех остальных. В итоге, однако, оказывается, что они бывают более невнимательны, более категоричны, требовательны и эмоционально жестоки друг к другу, чем к посторонним людям, которые, если бы с ними обходились подобным образом, давно прекратили бы столь неприятное общение.

Наряду с этим бытует правило, запрещающее «выносить сор из избы», то есть требующее, чтобы все происходящее в лоне семьи оставалось недоступным постороннему взгляду. Здесь, среди своих, за закрытыми дверями, выходят на поверхность те подавляемые стороны личности, отражающие дихотомию «самоотверженность—себялюбие», которые на людях выглядят не особенно привлекательно. Вот почему, вопреки идеальным представлениям о семье, она часто становится ареной страданий. И по этой же причине если кто-то попытался разорвать семейные оковы и зажить (313:) собственной независимой жизнью, это вызывает такую обиду, что вновь разрушить барьеры и вернуться обратно бывает чрезвычайно трудно. Хотя негласный запрет возводить преграды между членами семьи обеспечивает каждому из них эмоциональную защиту, однако в этом есть и свои отрицательные стороны — не даром семья часто оказывается одним из величайших источников ненависти и насилия, а также рассадником эмоциональных отклонений. И дело здесь не только в том, что требование открытости как нечто обязательное губительно для настоящей любви, но и в том, что отсутствие возможности оградить свой внутренний мир заставляет людей терпеть жестокость и провоцирует их самих быть более жестокими в отношениях с близкими, нежели с посторонними Кроме того, в семье люди ощущают наибольшую эмоциональную бесконтрольность. Это проявляется отчасти в нагнетании напряжения и в легкости, с которой члены семьи наступают друг другу на больные мозоли. Если следовать нашей теории, семья становится тем местом, где обычно сдерживаемые, неприемлемые стороны нашего «я» выплескиваются на поверхность, так как предполагается, что остальные члены семьи должны с этим мириться[116].

Контроль — тема с бесчисленным множеством вариаций: от высказанной в лоб угрозы типа «Если ты этого не сделаешь, я тебя убью» до завуалированного отказа вроде: «Не сегодня, дорогой, — у меня разболелась голова». И отношение к контролю колеблется от полного его неприятия до отождествления с заботой. Все это вполне объяснимо, ибо каждый стремиться получить побольше того, чего ему хочется и, естественно, поменьше того, чего не хочется. Но даже если человек принимает почерпнутую у некоторых восточных религий теорию, согласно которой лучше всего вообще не иметь никаких желаний, он неизбежно начинает заниматься самоконтролем, пытаясь выяснить, есть ли они у него. Это приводит к внутренней борьбе между желаниями человека и идеалом отсутствия желаний[117].

Подобно тому, как стремление контролировать окружающую среду и управлять ею для своих целей и нужд является врожденным (314:) свойством человека, так и желание контролировать других людей — тоже часть человеческой природы. Мы действуем так в целях самозащиты или самоутверждения, или потому, что якобы знаем, как следует поступать. Поскольку контроль в отношениях между людьми, особенно близкими, неизбежен, встает вопрос, для чего он, собственно говоря, нужен. Универсальных формул для всех разнообразных вариантов контроля не существует. Дать осознанный ответ на вопрос, что ты собираешься делать с контролем, довольно сложно, поскольку люди либо считают, что вправе контролировать других, либо уверены, что вправе не быть объектом контроля, причем в зависимости от ситуации эти позиции могут меняться. Помимо вопроса о праве на контроль, ситуация усложняется тем, что часто контролем явным образом злоупотребляют, и это стало причиной его дурной репутации. Контроль является неизбежной составляющей человеческих взаимоотношений, но, к счастью, при правильном с ним обращении он имеет и положительные аспекты. Контроль — один из способов, с помощью которых люди могут влиять друг на друга, открывая для себя широчайшие возможности. Если подойти к контролю осознанно, он может стать источником новизны и творческого подъема. Делая то, что хочет от нас партнер, мы испытываем особые переживания, которые могут преобразить как нас самих, так и наши взаимоотношения, а также дадут партнеру возможность почувствовать, что его действительно любят. Готовность обеих сторон изменяться под влиянием друг друга — вот что сохраняет трепетность и живость в самых продолжительных союзах. Перемены происходят благодаря взаимодействию контроля и покорности.

Контроль на любом уровне предполагает выдвижение неких условий. Идеальное понятие «безоговорочной любви» означает, что мы никак не оговариваем условия и степень нашей открытости. Таким образом, это лишний раз свидетельствует о недостижимости идеала, потому что никто не может полностью контролировать степень собственной открытости в каждый момент общения, и еще потому, что будущее, по сути своей, неопределенно. Идеал превращается в авторитарное предписание того, как надлежит поступать, что отдаляет нас от живого мига зарождения любви. Такие формулы являются скрытой попыткой контролировать любовь и саму жизнь.

Само понимание безоговорочной любви как любви самоотверженной и бескорыстной противопоставляет ее какой-то другой (315:) любви, оговоренной определенными условиями. При этом мы как бы не замечаем, что, объявляя любовь безоговорочной, мы тем самым предписываем ей необходимость отвечать достаточно жестким требованиям — не выдвигать никаких условий и быть совершенно бескорыстной. Любовь нужна людям, чтобы чувствовать себя состоявшимися, и эта потребность, как и другие потребности, эгоистична. Справедливы оба утверждения: и то, что любовь возможна лишь когда человек начинает беспокоиться о ком-то кроме себя самого, и то, что забота о других приносит самоудовлетворение. Нельзя втискивать любовь в рамки противопоставления условное—безусловное или бескорыстное—эгоистичное, в противном случае это приведет к разделению человеческого «я» на хорошую часть, которая старается любить бескорыстно, не прося ничего взамен, и эгоистичную, которая хочет получить что-то взамен и от которой никогда не удается полностью избавиться.

«Любовная зависимость»

Теперь нелишне рассмотреть еще два вида зависимости (трактуя это понятие в широком смысле), поскольку они иллюстрируют связь между любовью и контролем. Первую иногда называют «любовной зависимостью», имея в виду зависимость от любви к тому, кто вам не подходит. Религиозная зависимость — еще одно недавнее дополнение к постоянно расширяющемуся списку зависимостей. Здесь подразумевается зависимость от определенных видов эмоциональных переживаний, являющихся частью религиозного контекста. Мы рассматриваем эти два вида зависимости одновременно, потому что им присущи сходные движущие силы. В сущности, если относить их к разряду зависимостей, проще и правильнее следовало бы назвать их «зависимостью от эмоциональной капитуляции»[118].

Контроль и капитуляция, надзор и освобождение, принуждение и согласие — эти противоположные аспекты взаимоотношений переплетаются в течение всей человеческой жизни. Они, как два лика (316:) Януса, определяют то, как мы относимся к своим переживаниям. Однако противопоставление здесь только кажущееся, на самом деле они тесно взаимосвязаны[119]. Когда взаимоотношения строятся на контроле, с одной стороны, и капитуляции — с другой, легко впасть в зависимость от удовольствий, приносимых тем или иным состоянием. Удовольствия от контроля — это Прометеевы удовольствия, связанные с проявлением власти. Власть может опьянять не хуже (а может, и лучше) любого наркотика; одержимым манией власти движет постоянная потребность устанавливать контроль — чаще всего над другими, но иногда и над самим собой.

Восторги покорности или капитуляции больше всего напоминают чувство, возникающее при самозабвенной самоотдаче, когда благодаря мощному разрушению всех барьеров мы как бы вырываемся за пределы собственной личности. Эмоции, называемые любовным или религиозным экстазом, столь незабываемы, что человеку, раз их испытавшему, невольно захочется их повторить. Эти чувства чаще всего возникают в особых условиях. В частности, чтобы пережить религиозный экстаз, необходимо, как правило, быть членом группы единомышленников, смысл существования которых заключается в полном подчинении той высшей власти, в которую все они верят. При этом групповое воздействие концентрирует и усиливает вожделенные эмоции[120].

Условия так называемой любовной зависимости также предполагают покорность некой высшей власти, но в данном случае такая власть сосредоточена в любимом человеке. Дисбаланс власти, заставляющий человека полностью подчиниться господствующей стороне, приводит к тому, что вместе с чувством покорности возникает страстная любовь. При этом партнер, занимающий господствующее положение, может «подпитывать» эту страсть, удовлетворяя тем самым свою потребность во власти и поклонении, однако он вряд ли в состоянии испытывать настоящее уважение к проявляющему такую покорность. Если покорность односторонняя, то любовь и власть постоянно приходится механически стимулировать. Часто таким стимулятором становится жестокость, как бы подстегивающая и (317:) усиливающая ответную страсть. (В этом заключается, в частности, суть «Истории О», романа, в котором описаны крайние проявления садомазохизма.) Воспитание женщин традиционно предписывало им играть роль подчиненной стороны. Фрейд считал мазохизм имманентным свойством женщин, потому что в Викторианскую эпоху покорность была их главным средством достижения любви.

Любовная зависимость развивается при условии наличия власти, и страсть, которую она порождает, бывает совершенно механической, независимо от того, как она ощущается. Жертвы любовной зависимости нуждаются в человеке, которому они могли бы покориться, а его жестокое обращение может только усилить чувство любви. Это часто усугубляется верой в то, что беззаветная любовь может послужить «спасению» мучителя, смягчить его сердце и зажечь ответную любовь. Человек действительно попадает в зависимость от особой любви, вызванной покорностью, и тогда подчинение более сильному становится легким и естественным путем обретения любви. Этот сценарий может повторяться либо с одним и тем же партнером, или с другими, создающим для него такие же условия. Конечно, особа, играющая господствующую роль, попадает в зависимость от своей власти, выражающейся в данном случае в «обладании» человеком, «любящим» его настолько, что будет ему поклоняться при любых обстоятельствах. Весьма показательно, что такие зависимые, лишенные равновесия и цельности отношения выглядят, а изнутри часто и воспринимаются как безусловная любовь. Это во многом выявляет сущность самого идеала, согласно которому человек должен любить, как бы находясь в вакууме, независимо от того, как к нему относятся.

Сознательное восприятие жизни подразумевает соблюдение равновесия между контролем и покорностью, что не позволяет механически наслаждаться одним, отказываясь от другого. Покорность действительно разрушает барьеры между людьми и открывает доступ к любовным переживаниям. Но если это не приводит к положительным результатам (к числу которых мы относим повышение чувства собственного достоинства и доверия к себе), то все попытки оставаться открытым ради сохранения любви приводят к саморазрушению.

Итак, чтобы испытать «безусловную» любовь, необходимы определенные условия, но при раздвоении психики на «хорошую» (318:) часть, старающуюся быть бескорыстной, и на «плохую», осуждаемую за эгоцентризм, эти условия становятся искусственными и предсказуемыми. Подчинение позволяет идеализируемой части личности ощущать себя бескорыстной, а значит, и добродетельной, тогда как господство дает возможность эгоистической части обрести власть и уверенность. Мы хотим еще раз подчеркнуть, что настоящая чистая любовь может развиваться только в реальных жизненных условиях, при сбалансированных взаимоотношениях, а не в некоем вакууме. Сами же эти условия никогда не бывают чистыми — им присущи элементы власти, контроля и — чаще, чем хотелось бы, — господства и подчинения (взять хотя бы традиционное распределение ролей и власти между полами). Так или иначе, равновесие господства и подчинения, как правило, бывает нарушено. А для того, чтобы его восстановить, необходимо оценить, измерить власть, предписываемую каждой из социальных ролей, и лишь затем пытаться изменить ее распределение, выйдя за границы ролей.

Дата добавления: 2015-09-02