Кукольный театр

Корабль, на который Тим должен был поступить помощником стюарда,

назывался "Дельфин". Это был товаро-пассажирский пароход, курсировавший

между Гамбургом и Генуей.

До отплытия парохода у Тима оставалось еще три свободных дня. Это время

он мог провести в доме господина Рикерта.

Дом господина Рикерта, белый, как облако на летнем небе, стоял на

шоссе, проходившем вдоль берега Эльбы; на фасаде его красовался

полукруглый балкон, поддерживаемый тремя колоннами. Высокое крыльцо под

балконом охраняли два каменных льва весьма мирного и благодушного вида. Со

стесненным сердцем глядел Тим на этот радостный, светлый дом. Раньше,

когда он был еще мальчиком из переулка и умел смеяться, все это наверняка

показалось бы ему волшебным сном - домом прекрасного принца из сказки. Но

тому, кто продал свой смех, трудно быть счастливым. Серьезный и грустный,

прошел Тим между двумя добрыми львами в белую виллу.

Господин Рикерт жил вместе со своей матерью, милой, приветливой

старушкой; голова у нее была вся в белых кудряшках, а голосок как у

девочки, и по всякому малейшему поводу она звонко и весело смеялась.

- Ты все такой печальный, мальчик, - сказала она Тиму. - Так не

годится. Да еще в твоем возрасте! Еще успеешь узнать, что жизнь не так

сладка. Правда, Христиан?

Сын ее, директор пароходства, кивнул и тут же, отведя мать в сторону,

объяснил ей, что с мальчиком, судя по всему, случилось какое-то ужасное

несчастье и поэтому он очень просит ее обращаться с ним как можно

бережнее.

Старушка с трудом поняла, о чем толковал ей сын. Она выросла в

обеспеченной, жизнерадостной семье, вышла замуж за обеспеченного,

жизнерадостного человека, и старость у нее была тоже обеспеченная и

жизнерадостная. Она знала об узких переулках в больших городах только из

трогательных историй, над которыми проливала горькие слезы, а про ссоры,

зависть, коварство и тому подобные вещи слыхом не слыхала да и не хотела

слышать.

Всю жизнь она оставалась ребенком. Она была словно вечно цветущий

голубой крокус.

- Вот что, Христианчик, - сказала она сыну после того, как он рассказал

ей все, что знал, - пойду-ка я немного погуляю с мальчиком. Вот увидишь,

уж у меня-то он рассмеется!

- Будь осторожнее, мама, - предупредил ее господин Рикерт. И старушка

обещала ему быть осторожнее.

Для Тима прогулки с ней оказались особенно тяжелыми как раз потому, что

он страшно привязался к этому милому ребенку восьмидесяти с лишним лет.

Когда она брала его за руку своей маленькой мягкой ручкой, ему хотелось

подмигнуть ей и рассмеяться. Он даже подразнил бы ее немного, как старшую

сестру, - это ей вполне подошло бы.

Но смех его был далеко. С ним разгуливал по белому свету странный

господин в клетчатом - богатый барон Треч.

Теперь Тим понимал, что продал самое дорогое из всего, что у него было.

Во вторник старенькой фрау Рикерт пришла в голову замечательная идея.

Она прочла в газете, что кукольный театр дает сегодня представление по

сказке "Гусь, гусь - приклеюсь, как возьмусь!". Это была сказка про

принцессу, которая не умела смеяться. Фрау Рикерт помнила сказку очень

хорошо и решила посмотреть представление вместе с мальчиком, который не

умеет смеяться.

Она находила свою идею просто блестящей, но пока никому о ней не

рассказывала. Все утро она то и дело загадочно хихикала, а после обеда

пригласила обоих "мальчиков" - господина Рикерта и Тима - пойти с ней на

спектакль театра марионеток. И так как оба они ни в чем не могли отказать

старушке, все трое отправились в кукольный театр.

Кукольный театр находился совсем близко от их дома. Он давал спектакли

в Овельгене, предместье Гамбурга, расположенном на самом берегу Эльбы;

чистенькие домики, окруженные садами, словно выстроились в ряд у реки под

ее прежним высоким берегом. Здесь, в задней комнате небольшого

трактирчика, и расставил свои ширмы театр марионеток.

Тесный зал был полон ребят. Только кое-где над спинками стульев

возвышались головы матерей и отцов.

Фрау Рикерт тут же высмотрела три свободных места во втором ряду и,

смеясь и жестикулируя, стала к ним пробираться. Ее сын и Тим покорно

следовали за ней. И не успели они занять места, как в зале погас свет и

маленький красный занавес маленького театра поднялся.

Спектакль начался прологом в стихах: король вел беседу с бродягой. Они

повстречались ночью в чистом поле, когда взошла луна. Лицо у короля было

бледное и грустное. У бродяги, даже при лунном свете, играл на щеках

румянец, а с губ ни на минуту не сходила улыбка. Вот их беседа,

послужившая прологом к сказке:

КОРОЛЬ. Владенья наши облетела весть: Принцесса без улыбки где-то есть.

Я человек серьезный, смеху враг, И с ней хочу вступить в законный брак.

Послушай, друг, получишь золотой, Коль мне укажешь путь к принцессе той!

БРОДЯГА. Да вон он, замок! Там она живет! Я сам спешу, сказать по

правде, в замок тот. Тебе ж, король, нет смысла торопиться: Войду - и

расхохочется девица!

КОРОЛЬ. Напрасный труд! Хвастливые слова! Она не рассмеется! И права:

Кто не забыл, что ждет в конце нас всех, Того не соблазнит дурацкий смех.

Земля, конечно, шарик хоть куда, Но всякий шарик - мыльная вода! И тот,

кто в этом дал себе отчет, Не станет хохотать, как дурачок.

БРОДЯГА. Король, король, а видно, не дурак. Все вроде так. И все-таки

не так: Выходит, в жизни к смерти все идет, И цель-то смерть. Ан нет,

наоборот! Бокал с вином не для того блестит, Чтобы потом сказали: "Он

разбит". Он для того искрится от вина, Чтобы сейчас сказали: "Пей до дна!"

Ну что ж, что разобьют в конце концов! Пока он цел. И полон до краев!

КОРОЛЬ. Что радости ему, что он блестит, Раз день придет, и скажут: "Он

разбит"?

БРОДЯГА. Да потому и радуется он, Что знает: нет, не вечен блеск и

звон!

КОРОЛЬ. Ну, видно, мы друг друга не поймем. Давай-ка к ней отправимся

вдвоем. Спеши! Смеши! А рассмешишь ее, И королевство не мое - твое!

БРОДЯГА. Что ж, по рукам, король! Но, право, верь, Смех означает:

человек не зверь. Так человек природой награжден: Когда смешно, смеяться

может он!

Занавес опустился, и теперь в зале стало почти совсем темно. Только

сквозь щелочку в занавесе пробивалось немного света. Большинство ребят не

поняли пролога и теперь шептались друг с другом, с нетерпением ожидая,

когда же начнется настоящее представление, только трое людей впереди, во

втором ряду, сидели совсем тихо: каждый из них думал о своем. Старенькая

фрау Рикерт сердилась, что она, оказывается, думает точно так же, как

какой-то бродяга. Она была не слишком высокого мнения о бродягах, хотя и

раздавала много денег нищим. Ей гораздо больше хотелось бы согласиться с

королем - ведь он был такой серьезный и такой грустный.

Господин Рикерт, сидевший справа от нее, вглядывался в полутьме в лицо

Тима. Только один тоненький светлый луч падал на лоб мальчика, бледный,

как у короля на сцене. Господин Рикерт боялся, что затея его матери

оказалась не совсем удачной: ведь только вчера он видел, как Тим плакал.

У Тима была лишь одна мысль: "Только бы со мной сейчас никто не

заговорил!" Его душили слезы. И все снова и снова в ушах его звучали

последние строчки пролога:

Так человек природой награжден: Когда смешно, смеяться может он!

Смеяться может... Может смеяться...

Занавес поднялся, и постепенно внимание Тима привлекла к себе очень

бледная и очень серьезная принцесса, выглядывавшая из окна замка.

В саду, окружавшем замок, как раз под окном принцессы, появился

король-отец. Как только дочь его увидела, она тут же тихонько отошла от

окна.

Его величество король сел на край бассейна у фонтана и стал петь

грустную песню воде и цветам. Он жаловался им, что обращался ко всем

знаменитым шутникам - шутам и дуракам - и испробовал все шутки, какие

только есть на свете, чтобы заставить свою дочь рассмеяться. Но - увы! -

безуспешно.

Потом король, вздыхая, поднялся. Дети в зале сидели не шелохнувшись.

Его величество бродил взад и вперед по саду, сокрушаясь о себе и о

своей дочери, а потом вдруг остановился и крикнул:

"О, если бы кто-нибудь ее рассмешил! Я тут же отдал бы ему в жены

принцессу да еще полкоролевства в придачу!"

Как раз в это мгновение в сад вошли бродяга и грустный молодой король.

Услыхав вопль отчаяния, изданный королем-отцом, бродяга напрямик заявил:

"Ловлю вас на слове, ваше величество! Если я рассмешу принцессу, я

получу ее в жены! Половину королевства можете оставить себе: вот этот

господин, который меня сопровождает, отдает мне свое королевство целиком!"

Король удивленно взглянул на путников, оказавшихся невольными

свидетелями его обещания. Бледный молодой король понравился ему гораздо

больше, чем краснощекий бродяга. Ведь у королей на этот счет свои вкусы.

Однако, не желая нарушить слово, он сказал:

"Если тебе удастся, незнакомец, рассмешить принцессу, ты станешь

принцем и ее супругом!"

Бродяге только этого и надо было. Он вдруг помчался куда-то со всех

ног, оставив королей в саду наедине друг с другом.

Тут занавес упал и объявили антракт.

Теперь маленькие зрители не могли дождаться продолжения. Всем хотелось

знать - рассмеется ли принцесса?

Тим втайне надеялся, что она останется серьезной. Хотя с начала

спектакля прошло совсем мало времени, она уже стала ему словно сестрой:

вдвоем, взявшись за руки, они могли без страха глядеть в лицо смеющемуся

миру. Но Тим слишком хорошо знал, как кончаются сказки. С тоской ждал он

той минуты, когда принцесса рассмеется.

И ждать ему пришлось недолго. Когда поднялся занавес, принцесса снова

появилась в окне, а оба короля уселись на край бассейна перед фонтаном. За

сценой послышались пение и смех, и вдруг в саду перед дворцом опять

появился бродяга. Он вел на поводке гуся в золотом ошейнике, а вслед за

ним, положив руку гусю на хвост, семенил какой-то толстяк, - казалось,

рука его приклеилась к перьям. Другой рукой он тащил за собой щупленького

человечка, которого швыряло на ходу из стороны в сторону. Тот, в свою

очередь, тянул за собой старушонку, старушонка - мальчонку, мальчонка -

девчонку, а девчонка - собачонку. Казалось, какая-то волшебная сила

нанизала их всех на одну веревочку. Они прыгали и скакали, словно на

невидимых пружинах - туда и сюда, вверх и вниз. И при этом так хохотали,

что во дворцовом саду отдавалось эхо.

Принцесса высунулась из окошка, чтобы получше разглядеть это шествие.

Она широко раскрыла глаза, но лицо ее оставалось серьезным.

"Не смейся, не смейся, сестренка! - мысленно просил ее Тим. - Пусть они

все смеются, все, кроме нас с гобой".

Но он просил напрасно. Грустный молодой король по рассеянности погладил

собачонку, скакавшую самой последней, и вдруг рука его словно прилипла к

собачьему хвосту. В испуге он схватился другой рукой за руку Короля-отца.

И вот уже оба короля присоединились ко всем остальным, завершая эту

диковинную процессию. По их судорожным движениям было видно, что им очень

хотелось бы освободиться от странного колдовства, но это никак не

удавалось. Пришлось им примириться со своим непривычным положением, и,

пожалуй, они даже начинали находить в нем удовольствие. Ноги их, казалось,

вот-вот пустятся в пляс, уголки губ подрагивали, и вскоре они уже стали

смешно подпрыгивать и подскакивать, то и дело прыская со смеху.

В это мгновение из окошка послышался смех принцессы. Заиграла музыка.

Все танцевали, скакали и хохотали до упаду, и дети в зале тоже хохотали и

топали ногами от удовольствия.

Бедный Тим сидел, словно окаменев. Он был как скала в море смеха.

Старенькая фрау Рикерт рядом с ним так смеялась, что даже закрыла лицо

руками и наклонилась вперед. Из глаз ее катились слезы.

И тут Тим впервые заметил, как похожи движения смеющегося человека на

движения плачущего. Он закрыл лицо руками, нагнулся вперед и сделал вид,

будто тоже смеется.

Но Тим не смеялся. Он плакал. И сквозь слезы повторял про себя:

"Зачем ты рассмеялась, сестренка? Зачем, зачем ты рассмеялась?"

Когда занавес упал и зажегся свет, старенькая фрау Рикерт вытащила из

сумочки кружевной платочек, приложила его к глазам и, вытерев слезы,

протянула Тиму:

- На-ка, Тим, вытри и ты слезы. Вот видишь! Я так и знала, что уж на

этом спектакле ты обязательно будешь смеяться!

И старушка торжествующе поглядела на сына.

- Да, мама, - вежливо сказал господин Рикерт, - это была действительно

счастливая мысль!

Но когда он произносил эти слова, лицо его оставалось грустным. Он

понял, что мальчик по доброте душевной и от отчаяния обманул старушку. А

Тим понял, что господин Рикерт все понял.

Впервые с того рокового дня на ипподроме в душе его поднялся бессильный

гнев против барона. Гнев словно захлестнул его. И в эту минуту он твердо

решил, что добудет назад свой смех, чего бы это ему ни стоило.

Дата добавления: 2015-08-21