ГЛАВА 4 11 страница

Дальше последовало неизбежное. Однажды вечером жена Вито привела с собой соседку, вдову. Вдова была уроженка Италии, порядочная, честная женщина. С утра до ночи она крутилась по хозяйству в заботах о своих осиротевших детях. Ее сын, паренек шестнадцати лет, приносил жалованье домой и, как принято в Италии, целиком, в нераспечатанном конверте, отдавал матери; так же поступала и семнадцатилетняя дочь, портниха. Вечерами садились всей семьей нашивать пуговицы на картонки ― каторжный труд за мизерную сдельную плату. Звали соседку синьора Коломбо. Жена Вито Корлеоне сказала:

― Синьора пришла просить, чтобы ты оказал ей услугу. У нее неприятности.

Вито ждал, что у него попросят денег, и был готов их дать. Но выяснилось другое. Синьора Коломбо держала собаку, в которой души не чаял ее младший сынишка. Кто-то из жильцов нажаловался владельцу дома, что собака лает по ночам, и он велел вдове от нее избавиться. Синьора Коломбо слукавила и все же тайком оставила пса. Домовладелец, узнав, что его обманули, приказал жиличке съезжать с квартиры. Она божилась, что на сей раз непременно исполнит его волю, и действительно отдала собаку. Но хозяин уже рассвирепел и не желал отступиться. Либо она очистит помещение сама, либо ее выставят с полицией. А ее малыш заливался такими горючими слезами, когда собачку увозили к их родным на Лонг-Айленд! И зачем? Их все равно гонят из дому...

Вито Корлеоне мягко спросил:

― Отчего вы обращаетесь за помощью ко мне?

Синьора Коломбо кивком указала на его жену:

― Это она меня научила.

Он удивился. Жена не выпытывала у него, зачем он в тот вечер стирал свои вещи. Ни разу не спросила, откуда берутся деньги, когда он не работает. Вот и сейчас лицо ее оставалось бесстрастным... Вито сказал своей соседке:

― Я могу дать вам денег ― переезд, то да се, ― вас это устроит?

Женщина затрясла головой, на глазах у нее выступили слезы.

― Здесь живут все мои друзья, все подружки, с которыми я вместе росла в Италии. Как я поеду на чужое место, где никого не знаю? Пускай хозяин разрешит мне остаться здесь ― попросите его за меня.

Вито наклонил голову:

― Ладно. Вам не придется уезжать. Завтра же утром с ним потолкую.

Жена улыбнулась ― это было приятно, хотя он не подал виду. У синьоры Коломбо еще оставались сомнения.

― Вы уверены, что он не откажет, наш хозяин?

― Синьор Роберто? ― сказал Вито удивленно. ― Конечно. Он же в душе добряк. Ему просто нужно объяснить ― когда он узнает, в каком вы бедственном положении, он вам посочувствует. И не волнуйтесь больше. Не надо так расстраиваться. Берегите здоровье, у вас ведь дети.

Домовладелец, мистер Роберто, ежедневно наведывался на улицу, где стояли в ряд пять его домов. Он подвизался как padrone, то есть поставлял крупным корпорациям в качестве рабочей силы итальянцев, только что сошедших с корабля на американскую землю. Вырученные деньги вкладывал в жилые дома. Уроженец Северной Италии, человек образованный, он не испытывал ничего, кроме презрения, к этим южанам с Сицилии и из Неаполя, что набивались, как тараканы, в его дома и разводили насекомых и крыс, бросая мусор во двор и в ус не дуя, что портят его имущество. Он был не злой человек, примерный муж и отец, но непрестанные заботы о своем имуществе, о заработке, о расходах, неизбежных для владельца недвижимости, вконец истрепали ему нервы, и он постоянно находился во взвинченном состоянии. Когда его остановил на два слова Вито Корлеоне, мистер Роберто отозвался резковато. Резковато, но не грубо, потому что эти южане имеют привычку чуть что хвататься за нож, ― впрочем, этот был на вид как будто смирный.

― Синьор Роберто, ― сказал Вито Корлеоне, ― я узнал от одной бедной вдовы, знакомой моей жены, что ей почему-то велено съехать с квартиры в вашем доме. Она так убивается. У нее нет мужа, заступника. Нет ни денег, ни друзей ― кроме тех, что живут на этой улице. Я сказал, что поговорю с вами ― что вы умный человек и могли так поступить лишь по недоразумению. Собаку, с которой начались все неприятности, она ведь увезла, почему же ей теперь нельзя остаться? Как итальянец итальянца прошу вас ― сделайте доброе дело.

Синьор Роберто смерил взглядом просителя с головы до ног. Молод, среднего роста ― правда, крепок сложением. Деревенщина, хоть и не бандит, а туда же: «итальянец»!.. Роберто пожал плечами.

― Я уже сдал эту квартиру другой семье, ― сказал он. ― Дороже. Я не могу подводить людей в угоду вашей знакомой.

Вито Корлеоне необидчиво и понимающе покивал головой.

― И на сколько дороже? ― спросил он.

― На пять долларов, ― сказал мистер Роберто.

Это было вранье. Скверную квартирку ― четыре темные проходные комнатушки ― он сдавал вдове за двенадцать долларов в месяц и выжать больше из новых жильцов не сумел.

Вито Корлеоне достал из кармана пачку денег и отсчитал три бумажки по десять долларов.

― Вот, возьмите надбавку за полгода вперед. Ей не стоит рассказывать, она гордая женщина. Через полгода обращайтесь опять ко мне. И конечно, вы позволите ей держать собачку.

― Черта лысого я ей позволю, ― сказал мистер Роберто. ― И вообще, кто ты такой, чтобы мне указывать? Ходи да оглядывайся, сицилийская образина, не то смотри, как бы самому не вылететь на улицу!

Вито Корлеоне в изумлении вскинул вверх ладони.

― Я только попросил вас об одолжении, больше ничего. Кто знает наперед, быть может, когда-то и вам понадобится дружеская услуга, правильно? Примите эти деньги как доказательство моих добрых побуждений, а дальше решайте сами. Разве я осмелюсь перечить? ― Он насильно вложил в руку мистера Роберто три бумажки. ― Сделайте такую любезность, возьмите деньги и поразмыслите, вот и все. А завтра утром, если пожелаете, вернете. Если вы пожелаете все-таки выставить женщину, как я могу воспрепятствовать? Это ваш дом, в конце концов. Пожелаете, чтобы собаки не было, ― я опять-таки вас пойму. Я и сам недолюбливаю животных. ― Он похлопал мистера Роберто по плечу. ― Так не откажите мне в этой маленькой любезности, хорошо? Я о ней не забуду. Поспрошайте у знакомых в нашем квартале ― вам всякий скажет, что я не из тех, кто остается в долгу.

Но мистер Роберто, разумеется, уже и сам начал кое-что понимать. К вечеру он навел справки о Вито Корлеоне. Он не стал ждать до утра. Когда стемнело, он постучался в дверь Корлеоне, извинился за позднее вторжение и принял из рук синьоры Корлеоне стаканчик вина. Он заверил Вито Корлеоне, что произошло ужасное недоразумение ― что, конечно же, синьора Коломбо может оставаться в своей квартире и, конечно, пускай себе держит собачку. Да кто они такие, эти ее соседи, ― платят ничтожные гроши, а чуть бедная тварь тявкнет разок, так сразу жаловаться?.. Под конец он швырнул на стол тридцать долларов, которые всучил ему Вито Корлеоне, и голосом, срывающимся от искренности, произнес:

― Своим великодушием, готовностью помочь бедной вдове вы пристыдили меня, и я хочу доказать, что тоже не чужд христианского милосердия. Плата за квартиру остается прежней.

Фарс был разыгран на должной высоте. Вито налил в стаканы вина, крикнул жене, чтоб подала печенье, тряс руку мистеру Роберто, хвалил за отзывчивость к страданиям ближних. Мистер Роберто вздыхал и повторял, что встреча с таким человеком, как Вито Корлеоне, возродила в нем веру в людскую добродетель. Они насилу оторвались друг от друга. Мистер Роберто, превозмогая дрожь в коленках при мысли, что чудом избежал смерти, сел на трамвай и, приехав домой в Бронкс, свалился в постель. Три дня потом он не показывался в своих владениях.

Отныне Вито Корлеоне окончательно сделался в квартале человеком «уважаемым». Поговаривали, будто он связан с сицилийской мафией. Как-то к нему явился хозяин меблированной комнаты, у которого собирались играть в карты, и добровольно предложил, что будет платить ему еженедельно двадцать долларов «за дружбу». От Вито требовалось лишь наведываться туда раза два в неделю в подтверждение того, что картежники находятся под его покровительством.

Лавочники, которых донимало желторотое хулиганье, обращались к нему с просьбой вмешаться. Он вмешивался ― и соответственно получал вознаграждение. Вскоре его доходы составили сумму, по тем временам и понятиям неслыханную: сто долларов в неделю. Клеменца и Тессио были ему друзья, сотоварищи, и, значит, нужно было часть денег отдавать им, но Вито делал это по собственному почину, не дожидаясь, пока они попросят. В конце концов, он решил основать на пару со своим закадычным другом Дженко Аббандандо торговый дом по ввозу оливкового масла. Дженко будет заправлять доставкой масла из Италии, закупкой его по сходной цене, хранением на отцовском складе. Он имел опыт по этой части. Клеменца и Тессио будут ведать сбытом товара. Они обойдут все итальянские лавки Манхаттана, потом Бруклина, а там и Бронкса, убеждая владельцев запасаться натуральным оливковым маслом «Дженко пура» (с отличающей его скромностью Вито Корлеоне отказался назвать новую марку масла собственным именем). Возглавит фирму, естественно, Вито, поскольку он вкладывает в дело львиную долю капитала. Кроме того, его вмешательство потребуется в особых случаях, когда тот или иной лавочник останется глух к торговым уговорам Клеменцы и Тессио. Тут Вито Корлеоне пустит в ход собственные неотразимые средства убеждения.

В ближайшие несколько лет Вито Корлеоне с большим удовольствием вел деятельную жизнь мелкого предпринимателя, всецело поглощенного созиданием своего торгового дела в условиях динамичной, набирающей силу экономики. Он оставался преданным отцом и мужем, только не мог из-за вечной занятости уделять семье много времени. Мало-помалу оливковое масло «Дженко пура» стало пользоваться в Америке самым широким спросом среди других сортов, ввозимых из Италии; соответственно разрасталась и фирма. Как всякий толковый коммерсант, он быстро понял, что выгодно снижать цену в пику конкурентам, и преграждал им доступ к розничной торговле, убеждая лавочников не запасаться в больших количествах маслом конкурентных марок. Как всякий толковый коммерсант, стремился установить монополию, вытесняя конкурентов с рынка или принуждая их объединяться с его компанией. Но так как начинал он фактически без всякой финансовой поддержки и так как не верил в рекламу, более полагаясь на силу изустного слова, а еще ― так как его оливковое масло было, правду сказать, ничуть не лучше, чем у других, то и не мог он пользоваться способами удушения соперников, принятыми среди законопослушных предпринимателей. Приходилось рассчитывать на силу собственной личности ― да еще на репутацию персоны, пользующейся уважением.

С молодых лет за Вито Корлеоне укрепилась слава человека уравновешенного и рассудительного. Он никогда не угрожал. Он прибегал к логике ― и она оказывалась неопровержимой. Всегда заботился о том, чтобы от сделки выгадывала и противная сторона. Никто не оставался внакладе. Разумеется, он добивался своего очевидными средствами. Подобно многим одаренным предпринимателям, он рано усвоил, что свободная конкуренция нецелесообразна ― целесообразна и действенна монополия. И, не мудрствуя лукаво, принялся эту действенную монополию устанавливать. Нашлись в Бруклине оптовики, торгующие оливковым маслом, ― люди вспыльчивые, своенравные, глухие к голосу разума, которые не пожелали принять, признать точку зрения Вито Корлеоне даже после того, как он с величайшим терпением и обстоятельностью все им разъяснил. С такими Вито Корлеоне заканчивал переговоры, бессильно вскинув вверх ладони, ― и посылал в Бруклин Тессио устранять затруднение. Пылали склады, опрокидывались груженые машины, разливая по булыжным прибрежным мостовым нежно-зеленые озерки оливкового масла. Один опрометчивый миланец, самонадеянный и норовистый, веруя в полицию больше, чем святой верит в Христа, обратился к властям ― слыханное ли дело! ― с жалобой на своих же собратьев-итальянцев, нарушив тем самым тысячелетний закон молчания ― omerta. Впрочем, делу не успели еще дать ход, как оптовик исчез ― только его и видели, ― осиротив свою верную супругу с тремя детками, уже, слава богу, совершеннолетними, а стало быть, способными принять бразды правления отцовским делом и прийти к полюбовному соглашению с компанией «Дженко пура».

Великими, как известно, не рождаются ― великим становятся, так случилось и с Вито Корлеоне. Когда настали времена сухого закона и запрещена была продажа спиртного, Вито Корлеоне сделал последний шаг, отделяющий вполне заурядного, хотя, пожалуй, и жестковатого в своих методах дельца от всемогущего дона, одного из королей в мире преступной наживы. Не за один день это произошло и не за год ― однако к исходу эры сухого закона и наступлению Великой депрессии не стало Вито Корлеоне, а появился Крестный отец. Дон. Дон Корлеоне.

А началось с чистой случайности. К тому времени торговая компания «Дженко пура» обзавелась маленьким автомобильным парком из шести грузовых машин. Через Клеменцу к Вито Корлеоне обратилась «артель» итальянцев-бутлегеров, доставлявших контрабандой из Канады виски и другие крепкие напитки. Чтобы развозить товар по Нью-Йорку, контрабандистам требовались машины и доставщики. Причем доставщики надежные, которые умели бы помалкивать, а в случае надобности не задумались проявить известную решимость ― или, проще говоря, применить силу. За машины и людей они готовы были хорошо заплатить. Названная цифра оказалась столь неслыханно высока, что Вито Корлеоне резко свернул дела по торговой части и пустил машины почти исключительно на доставку контрабанды. При том, что предложение упомянутых господ сопровождалось вкрадчивой угрозой. Однако уже тогда у Вито Корлеоне хватило зрелой мудрости не воспринимать угрозу как оскорбление и не отказываться из-за нее в пылу гнева от выгодного предложения. Он взвесил реальность исполнения угрозы, нашел ее маловероятной и остался невысокого мнения о новых компаньонах: глупо прибегать к угрозам, когда в них нет надобности. Полезный вывод; над ним стоило поразмыслить на досуге.

Он вновь не просчитался. А главное ― набрался ума и опыта, завел знакомства. И как банкир копит и откладывает ценные бумаги, так он копил и откладывал про запас добрые дела. Ибо в ближайшие годы сделалось очевидным, что Вито Корлеоне наделен не просто способностями, а своего рода редкостным талантом.

Он брал под свое покровительство семьи итальянцев, которые нелегально устраивали на дому забегаловки, где холостой паренек из рабочих мог пропустить за пятнадцать центов стаканчик виски. Когда проходил конфирмацию младший сын синьоры Коломбо, он выступил в роли его крестного и подарил крестнику красивый подарок: золотую двадцатку. Тем временем, поскольку какие-то из машин неминуемо должна была останавливать полиция, Дженко Аббандандо нанял отличного адвоката с большими связями в полицейском управлении и судебных органах. Была продумана и налажена система подкупов, и вскоре у организации Корлеоне появился внушительный «реестр», иначе говоря ― список должностных лиц, которым причиталась ежемесячно та или иная сумма. Адвокат, смущенный количеством расходов, хотел было сократить список. Вито Корлеоне остановил его.

― Нет, нет, не надо, ― сказал он. ― Всех оставьте ― пусть даже кто-то сегодня ничем не может нам содействовать. Я верю в дружбу и готов выразить дружеские чувства авансом.

Шло время. Владения Корлеоне ширились, пополнялся новыми автомашинами парк, пополнялся именами «реестр». Возрастало и число людей, работавших непосредственно на Клеменцу и Тессио. Управлять такой махиной становилось трудно. В конце концов Вито Корлеоне разработал для своей организации четкую структуру. Он присвоил Клеменце и Тессио звание caporegime ― то ли капитан, то ли старшой, а их подчиненных назвал солдатами. Дженко Аббандандо был возведен в ранг советника, или consigliori. Между Вито и теми, кто исполнял его волю, были созданы изоляционные прокладки. Когда нужно бывало что-то приказать, Вито отдавал приказ либо Дженко, либо одному из caporegimes ― с глазу на глаз. Редко кто становился свидетелем того, как он что-нибудь приказывает кому-то из них. Потом он выделил людей Тессио в особый отряд и поручил ему действовать в Бруклине. Он разграничил обязанности Тессио и Клеменцы и исподволь, из года в год, отваживал их друг от друга, отучая общаться даже по-приятельски иначе, как в случаях крайней необходимости. Догадливому Тессио он разъяснил, чем вызвана такая мера, и тот с полуслова ухватил ход его мыслей, хотя Вито объяснял ее лишь требованиями безопасности перед лицом закона. Тессио понял, что Вито хочет лишить своих caporegimes возможности войти в сговор против него, ― но понял также, что это не проявление недоброжелательства, а обычная мера предосторожности, тактический прием. Взамен Вито предоставил Тессио свободу действий в Бруклине, меж тем как владения Клеменцы в Бронксе держал под строгим присмотром. Клеменца был из них двоих смелее, опрометчивей и, несмотря на внешнее добродушие, беспощадней ― такому требовался поводок покороче.

Великая депрессия только способствовала возвеличению Вито Корлеоне. Это были как раз те годы, когда к его имени начали почтительно прибавлять словечко «дон». По всему городу честные люди тщетно молили о честной работе. Гордые люди подвергали унижению себя и свои семьи, принимая казенное вспомоществование из презрительных чиновничьих рук. Зато люди Вито Корлеоне шагали по улицам с высоко поднятой головой, с туго набитыми карманами. Не страшась лишиться работы. Как же было не хвалить себя дону Корлеоне ― ему, скромнейшему из скромных! Он хорошо заботился о своей державе и своих подданных. Не обманул чаяний тех, кто доверился ему, кто на него трудился в поте лица, рисковал свободой и жизнью, поступая к нему в услужение. И когда волею злого случая кого-либо из его подчиненных ловили и сажали в тюрьму, семья неудачника продолжала получать средства на жизнь ― причем не милостыню, не нищенские мизерные крохи, а столько же, сколько обычно приносил домой кормилец.

Разумеется, это делалось не из благого христианского милосердия. Святым дона Корлеоне не назвал бы и лучший друг. В подобной щедрости был свой расчет. Подчиненный, угодивший в тюрьму, знал, что нужно только держать язык за зубами и о его жене и детях позаботятся. Он знал, что, если ничего не выдаст полиции, это с лихвой окупится, когда он выйдет на свободу. Дома его будет ждать накрытый стол с самым лучшим угощеньем, домашними равиоли, вином, сладкими пирогами; все друзья и родные соберутся отпраздновать его освобождение. И в какой-то момент того же вечера ненадолго заглянет consigliori, Дженко Аббандандо, ― или, может быть, даже сам дон ― оказать уважение столь твердому духом приверженцу, поднять за него стакан вина и оставить щедрое денежное приношенье, чтобы он мог недельки две отдохнуть вместе со своим семейством, до того как примется снова за повседневную работу. Таков, в своем безмерном умении понять и оценить человека, был дон Корлеоне.

В те же годы к дону Корлеоне пришло сознание, что он куда успешнее правит своим маленьким миром, чем его враги, ― тем другим, огромным, который постоянно возводит препоны на его пути. И утвердил его в этом сознании бедный люд, который изо дня в день тянулся к нему со всего квартала за помощью ― добиться пособия, вызволить парнишку из заключения или пристроить на работу, занять малую, но позарез необходимую толику денег, усовестить домовладельца, который, не внимая никаким резонам, тянет квартирную плату с безработных жильцов.

Дон Вито Корлеоне помогал всем и каждому. Мало того ― он помогал охотно, с подходом, с лаской, дабы не так было горько человеку принимать благодеяние. Удивительно ли, что, когда наступали сроки выбирать представителей в законодательные органы штата, в муниципальные органы, в конгресс и озадаченные итальянцы скребли в затылках, не зная, кому отдавать голоса, они шли за советом к своему покровителю, Крестному отцу ― к дону Корлеоне. Так понемногу он сделался силой на политической арене ― силой, с которой не преминули начать считаться трезвые партийные лидеры. С мудрой прозорливостью крупного политика он укреплял свои позиции, помогая одаренным отпрыскам неимущих итальянских семей получать университетское образование, ― с годами из этих мальчиков выходили адвокаты, помощники окружных прокуроров, а случалось, и судьи. Предусмотрительно, как истинный отец нации, он пекся о будущем своей империи.

Отмена сухого закона нанесла империи Корлеоне жестокий удар, однако и тут дон успел кое-что предусмотреть. В 1933 году он послал доверенных лиц к человеку, который заправлял всем игорным бизнесом Манхаттана, будь то игра в кости на прибрежных улочках и ростовщичество, непременно сопутствующее ей, как сопутствует бейсбольным матчам продажа булочек с сосисками, или игра на бегах, скачках, спортивных состязаниях, нелегальные игорные дома, где дулись в покер, или же гарлемская подпольная лотерея ― «числа». Звали этого человека Сальваторе Маранцано, и в преступном мире Нью-Йорка он числился pezzonovante ― важной птицей, признанным тузом. Посланцы Корлеоне предложили Маранцано работать сообща, на равных взаимовыгодных условиях. Вито Корлеоне, с хорошо налаженной организацией, связями в полиции и государственном аппарате, брался обеспечить махинациям, которые совершались под покровительством Маранцано, надежное прикрытие и возможность, окрепнув, распространить свое влияние на Бруклин и Бронкс. Но Маранцано был человек недальновидный и пренебрежительно отверг предложение Корлеоне. Он водит дружбу с самим Аль Капоне, имеет собственную организацию, своих людей и сверх того ― неограниченные средства на военные расходы. Он не потерпит рядом с собой выскочку с ухватками парламентского пустомели, мало похожего, если верить молве, на истинного мафиозо. Отказ Маранцано послужил толчком к началу кровавой войны 1933 года, которой суждено было коренным образом перестроить весь уклад преступного мира в Нью-Йорке.

На первый взгляд казалось, что силы несоизмеримы. Сальваторе Маранцано располагал мошной организацией с дюжими громилами, которые исправно блюли ее интересы. Он был дружен с Капоне и в случае чего мог обратиться за помощью в Чикаго. Он поддерживал хорошие отношения с семейством Татталья, сосредоточившим в своих руках всю торговлю живым товаром и весь, хотя и хилый еще в ту пору, сбыт наркотиков в городе Нью-Йорке. Имелись у Маранцано деловые связи и с воротилами большого бизнеса, которые прибегали к помощи его молодчиков, чтобы держать в страхе еврейских деятелей из профсоюза швейников и итальянских анархо-синдикалистов из союза строительных рабочих.

Всему этому дон Корлеоне мог противопоставить два малочисленных ― но, правда, безупречно вышколенных ― отряда, или regimes, во главе с Клеменцей и Тессио. Такое преимущество, как связи в политическом мире и в полиции, перечеркивалось тем, что крупные дельцы выступали в поддержку Маранцано. Зато было другое преимущество ― недостаточная осведомленность врага о его организации. Истинная боеспособность его войска оставалась неведомой для преступного мира, считалось даже, что Тессио в Бруклине работает независимо, сам по себе.

И все же битва оставалась неравной, покуда Вито Корлеоне не уравнял очки одним великолепно рассчитанным ударом.

Решив истребить новоявленного нахала, Маранцано обратился к Капоне с просьбой прислать в Нью-Йорк двух лучших своих боевиков. У семейства Корлеоне нашлись в Чикаго доброжелатели, сумевшие оповестить его, на каком поезде прибывают два бандита. Вито Корлеоне отрядил им навстречу карателя, Люку Брази, ― с указаниями, всколыхнувшими в этом странном существе самые звериные инстинкты.

С четверкой подручных Брази встретил чикагских молодчиков у вокзала. Один из подручных раздобыл для этого случая такси, привел на привокзальную стоянку, и носильщик, подхватив чемоданы приезжих, потащил их к этой машине. Едва они сели в такси, как туда же втиснулся Брази с одним из своих пособников и, угрожая оружием, заставил чикагских гостей улечься на пол. Такси направилось к одному из складов неподалеку от пристани, заранее облюбованному Люкой Брази.

Там пленников связали по рукам и ногам, заткнули каждому рот кляпом из маленького махрового полотенца, чтобы заглушить вопли.

Вслед за тем Брази снял с гнезда на стене топор и принялся рубить на куски одного из посланцев Капоне. Вначале обрубил ступни, затем ― ноги по колено и потом только ― напрочь, по бедра. Налитой железной силой, он все же изрядно намахался, пока довел дело до конца. Жертва, понятно, к тому времени испустила дух, а ноги палача скользили в лужах крови среди обрубков человеческого тела. Когда он оглянулся на вторую жертву, то обнаружилось, что усилий больше тратить не придется. Второй боевик Аль Капоне от смертельного ужаса совершил невероятное: проглотил кляп и задохнулся. В полиции при вскрытии с целью установить причину смерти обнаружили в желудке погибшего мохнатое полотенце.

Через несколько дней семейство Капоне в Чикаго получило от Вито Корлеоне письмо. В нем говорилось: «Теперь вы знаете, как я поступаю с врагами. Стоит ли уроженцу Неаполя ввязываться, когда повздорили два сицилийца? Если желаете, я буду считать вас другом ― тогда я ваш должник и по первому требованию расплачусь сполна. Человек вашего склада, без сомнения, поймет, насколько выгоднее иметь другом того, кто не клянчит о подмоге, а умеет справляться со своими делами в одиночку и, напротив, сам всегда готов прийти на помощь в тяжелую минуту. Если же вам ни к чему моя дружба, пусть так. Но в этом случае я обязан предупредить вас, что климат у нас в городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, и наезжать вам сюда не советую».

Вызывающий тон послания избран был умышленно. Дон был невысокого мнения о семействе Капоне, видя в них недалеких, пошлых душегубов. Судя по донесениям его лазутчиков, Аль Капоне полностью растерял свое политическое влияние, нагло попирая общепринятые устои и похваляясь неправедно нажитым богатством. Дон знал ― и на том стоял твердо, ― что без политических связей, без должной маскировки по меркам общества мир Капоне и ему подобных погибнет в два счета. И что Капоне уже на пути к этой гибели. Знал он и то, что могущество Капоне, пускай и удавалось ему терроризировать весь город от мала до велика, не распространяется за пределы Чикаго.

Маневр оказался успешным. Не столько из-за проявленной жестокости, сколько из-за ошеломляющей расторопности, стремительности, с которой дон отзывался на события. Если у него так превосходно поставлена разведка, то любой дальнейший шаг был чреват опасностью. Уж лучше ― и куда разумней ― принять предложенную дружбу, а со временем ― и плату за долг, о которой упоминалось в письме... Семья Капоне известила его, что будет держаться в стороне.

Теперь счет сравнялся. Помимо того, Вито Корлеоне снискал себе огромное уважение в преступном мире всей Америки, посрамив Капоне. Полгода он теснил Маранцано, все упорней наступая ему на пятки. Он устраивал налеты на улочки, где под покровительством Маранцано играли в кости. Он добрался до самого крупного банкомета в Гарлеме и обчистил его, отняв дневную выручку от игры в «числа» ― не только деньги, но и долговые записи. Он проник даже в кварталы швейников, заслав туда Клеменцу с его вояками в поддержку профсоюзных деятелей, запуганных молодчиками Маранцано, нанятого для этой цели владельцами швейных предприятий. Он навязывал противнику бои на всех фронтах разом. И на всех фронтах, благодаря превосходству в осведомленности, стратегических талантах и организации, выходил победителем. Способствовала благоприятному исходу сражения и добродушная свирепость Клеменцы, умело направляемая доном. А потом наступил час, когда дон Корлеоне ввел в действие резерв, который приберегал напоследок, ― regime Тессио, и пустил его по следу самого Маранцано.

К этому времени Маранцано уже направил к нему посредников с предложением заключить мир. Вито Корлеоне их не принимал, без конца под тем или иным предлогом оттягивая встречу. Подданные Маранцано, не склонные умирать за явно пропащее дело, один за другим покидали своего главаря. Букмекеры и ростовщики несли плату за опеку людям Корлеоне. Война практически завершилась.

Затем, в канун нового, 1934 года Тессио, нащупав брешь в личной обороне Маранцано, подобрался к нему самому. Приближенные Маранцано только и ждали случая договориться и с дорогой душой согласились привести своего вожака на заклание. Сказали ему, что в бруклинском ресторане назначена встреча с Корлеоне, проводили Маранцано туда под видом его телохранителей. И сбежали, бросив его за столиком, покрытым клетчатой скатертью, где он сидел, мрачно жуя кусок хлеба, когда в ресторан вошел Тессио с четырьмя своими подручными. Расправа была решительной и короткой. Маранцано, с полным ртом непрожеванного хлеба, изрешетили пулями. Войне наступил конец.

Дата добавления: 2015-08-21