Монахи виталии и кассиан

В пустыне на Барганах я встретился с двумя молодыми монахами Виталием¹² и Кассианом. Духовным отцом их был схиархимандрит Се­рафим (Романцов), духовник Глинской обители. При общении с этими двумя монахами мне каза­лось, что передо мной встает картина из юности преподобного Сергия, когда они вместе с братом Стефаном строили келий в дремучем лесу.

Монах Виталий встретил всех земным покло­ном, с такой радостью, как будто увидел самых близких друзей после разлуки. Мы провели этот вечер в беседе; при этом отец Виталий сказал: «Ког­да к нам приходят гости, то ради их трудов мы на­чинаем молитву позже, но уже на следующий день не изменяем своего молитвенного правила». А пра­вило у этих двух монахов было поистине подвиж­ническим: они вычитывали все службы, совершав­шиеся по уставу в Глинской пустыни, и, кроме того, ежедневно прочитывали всю Псалтирь. Спали они не раздеваясь, как солдаты в походе.

Монах Кассиан (тогда Всеволод) был неустан­ным тружеником. Обладая большой физической силой, он носил из города продукты для старых и немощных пустынников, обрабатывал им огороды, помогал заготовлять дрова и чинить келий, вторые особенно повреждались во время снегопада. Монахи в шутку называли его «директором пустыни». После смерти старцев, живших в пус­тыне, он остался самым старым насельником это­го нерукотворного монастыря.

Отец Кассиан рассказывал: «Однажды на меня напала тяжелая тоска, которую я не мог побороть. Бес говорил мне через помыслы: игумен Серафим забыл о тебе и не чувствует, как тебе тяжело, пе­ремени духовного отца. В это время из Сухуми приходит монах и передает мне сверток от отца Серафима. Там оказалась книга об Иисусовой мо­литве в издании Валаамского монастыря, которую я давно желал иметь. После этого уныние как ру­кой сняло». Монах Кассиан почувствовал, как ста­рец любит его, а мысль оставить старца была ис­кушением от врага.

Когда я вспоминаю о монахе Кассиане, мне представляется глубоко вросший корнями в зем­лю дуб, который не могли сломать бури.

Другой монах, Виталий,- человек с необык­новенными дарованиями, к сожалению, вскоре оставил пустыню и своего духовного отца. Старец глубоко скорбел о своем любимом ученике. Он знал, что перемена духовника не проходит для духовной жизни бесследно. Монах, покинувший старца, похож на дерево, вырванное из земли без корней и затем посаженное в другом месте. Если даже у ствола вырастут новые корни, то они будут не такими, как прежние, а слабыми и хилыми, они не смогут глубоко врасти в почву и поить своим соком ветви и листья дерева. Он знал о духовной потере этого монаха и поэтому скорбел о нем.

Когда я думаю о монахе Виталии, то вспоми­наю слова Оптинского старца Льва о святителе Игнатии (Брянчанинове), покинувшем Оптинскую пустынь: «Если бы он остался с нами, то был бы как Арсений Великий»,- то есть теперь он бу­дет не Арсением, а Игнатием - светилом, но меньшим, чем мог бы быть.

Сам отец Виталий вспоминал, как он странни­ком пришел в Глинскую обитель и просил, чтобы кто-нибудь из старцев монастыря стал его духов­ным отцом. Настоятель монастыря спросил: «А ко­го ты хочешь?». Он ответил: «Кого укажет Гос­подь». Тогда старцы, чтобы узнать волю Божию, решили бросить жребий между настоятелем мо­настыря схиархимандритом Серафимом (Амелиным), духовником монастыря схиархимандритом (тогда схиигуменом) Серафимом (Романцовым) и схиархимандритом (тогда также схиигуменом) Андроником (Лукашем). Выбор пал на духовни­ка схиархимандрита Серафима (Романцова), ко­торый назывался столпником, так как жил в зда­нии, похожем на башню (столп). Старец дал Ви­талию книгу «Поучения аввы Дорофея» и сказал: «Прочитай эту книгу внимательно». Виталий про­читал и хотел вернуть ее отцу Серафиму, но тот сказал: «Прочитай ее вторично». Виталий прочитал, стараясь не пропустить мимо внимания ни одно­го слова; опять пришел к старцу и сказал: «Я про­читал книгу». Тот ответил: «Пойди и прочти ее в третий раз». Виталий прочел ее медленно, по­вторяя каждую фразу про себя, как бы стараясь запомнить наизусть. Когда он пришел к старцу, то отец Серафим сказал: «Теперь иди и выполняй то, что написано в этой книге».

Что меня поразило тогда в монахе Виталии? Он верил каждому слову людей, не подозревая, что они могут лгать, и видел в человеке только хорошее. У него было правило: повиноваться во всем тому, кто будет находиться около него. Он вспоминал: «Когда я начинал странническую жизнь, один юродивый сказал мне: "Будь как осел, на которо­го садятся все кто хочет и ездят сколько хотят"».

Некоторые не верили, что это возможно испол­нить, а один гость в шутку сказал: «Представь, брат Виталий, что я благословляю тебя броситься в реч­ку. Разве ты исполнишь это?» - и, конечно, забыл о своих словах. Виталий незаметно вышел из ке­лий, пошел к реке, протекающей по ущелью, и бро­сился в нее, а дело было осенью. Посидев в реке, он вышел на берег и вернулся назад. С него струя­ми стекала вода. Гость, увидев это, ужаснулся и со слезами на глазах сказал: «Своими неразумными словами я мог убить тебя». В другой раз, уже в ми­ру, один из священников, не любивший монахов, сказал за обедом: «А ты, как монах, должен есть не арбуз, а арбузные корки». Отец Виталий ниче­го не ответил, но после трапезы вынул из мусор­ного ведра корки, отошел в угол и начал есть. Это увидела монахиня и подняла крик. Стали выры­вать корки у него из рук, но он говорил, что ис­полняет благословение, и не хотел отдавать. Пос­ле этого он долго страдал болями в желудке.

Отец Виталий рассказывал нам о жизни в пус­тыне, но па трудности не жаловался. Казалось, что эта жизнь для него какая-то сплошная песня. Впо­следствии он вспоминал: «Я слышал от братии об унынии, но не понимал, что это такое. Мне было весело и воду таскать, и дрова колоть, и в город идти за продуктами, и возвращаться в пустыню».

Единственная трудность, о которой он гово­рил,- это искушения от демонов, и то он считал, что виноват в них сам: если бы он имел больше послушания старцу, то его именем отгонял бы демонов, как отгоняют собаку палкой.

Особенно поражали меня в отце Виталии лю­бовь к людям, милосердие и бескорыстие. Он как бы отождествлял себя с другим человеком (впо­следствии я прочитал, что нам свойственно особенно удивляется тем добродетелям, которых не име­ем сами). Когда монах Виталий получил священ­ство, то он не давал епитимий исповедующимся ему - по крайней мере, я не знаю такого случая,- а исполнял за них епитимий сам. Когда он испо­ведовался духовнику, то перечислял вместе со сво­ими собственными грехами и те, в которых испо­ведовались ему как священнику; он воспринимал их, как совершенные им самим. Однажды, забыв­шись, он сказал на исповеди, что делал аборты, отождествив себя с женщиной, которая исповедо­валась ему.

Отец Виталий говорил негромким, как бы при­глушенным голосом. В юности он болел туберку­лезом, от которого исцелился в пустыне. Но, навер­ное, туберкулез поразил его голосовые связки, и хрипота осталась на всю жизнь. Он говорил от серд­ца, как бы переживая каждое слово, и поэтому приглушенность голоса и легкая хрипота вносили в его речь какую-то задушевность. Те, кто слушали его. чувствовали, что он говорит от своего внутрен­него опыта, и это давало силу его словам.

Глаза у него были какого-то красноватого цве­та; я думал, что это тоже от болезни. Но одна из Духовных чад рассказала, что причина этого - слезы: ведь когда он остается один, то плачет о грехах людей. Отец Виталий рассказывал своим близким, что однажды он исповедовался отцу Серафиму в том, что слез у него стало меньше, чем в молодос­ти. В ответ на это схиархимандрит перекрестился и сказал: «Слава Богу. Плачь сердцем». После это­го у него как бы иссушились источники слез, но усилились скорбь и боль в сердце при покаянной молитве. Отец Серафим боялся, что слезы могут ввести отца Виталия в тонкую гордость. Через не­сколько лет слезы снова возвратились к нему.

Дата добавления: 2015-08-13