Любовь лекаря. 2 страница

Дорога от той деревни домой заняла у меня пять дней, а обратно, туда, где остался оскорбленный мной парень, спасший мою жизнь, я добрался за три дня, торопя отряд, как только можно. Я чувствовал, что должен спешить, иначе опоздаю, а потому не давал отряду особо задерживаться.
Каково же было мое удивление, когда тот, за кем я возвращался, попался мне на дороге. В первую минуту я даже не узнал его. Парень брел по обочине, опустив голову, и если бы не всклокоченные каштановые патлы, торчащие в беспорядке, я бы точно проехал мимо.
Осадив коня, я дал сигнал остановиться и преградил ему дорогу. Эймин, задумавшись о чем-то, заметил мое появление не сразу, а только когда бок моего коня оказался у него прямо перед носом. Его одежка и обувь не привлекала внимания ввиду своей ветхости. За плечами у молодого человека висел тощенький мешок, в котором он, видимо, тащил свои нехитрые пожитки.
Замерев перед конем, он постоял так несколько мгновений, а потом поднял голову, и взгляды наши встретились. В его глазах было столько тоски, что сердце мое сжалось от боли. И вот стоим мы посреди дороги, смотрим друг на друга и ничего не говорим. Он молчит, только смотрит на меня потемневшими, блестящими от непролитых слез глазами, а я не знаю что сказать, чтобы извиниться. И ведь пока скакал сюда, придумал много красивых слов, а теперь ни одного не вспомню. Как отрезало. Не знаю, сколько бы еще мы так простояли, если бы на дороге с той стороны, откуда он пришел не появились три всадника, нахлестывающие изо всех сил своих коней.
Парень медленно обернулся, взглянул на них и попятился, пока не уперся спиной в мою ногу. Я почувствовал, как его бьет крупная дрожь, а значит, эти люди опасны.
- Стоять, - я медленно вынул свой меч, - назовитесь и объясните цель погони за этим человеком.

ГЛАВА 3.

Эймин.
- Мальчик мой, Эймин, что с тобой? – теплые руки тетушки Хани подняли меня, заставляя сесть, а потом по моему лицу прошлось влажное полотенце, помогая прийти в себя.
- Он обидел тебя?
Я помотал головой и, судорожно вздохнув, попытался подняться с кровати, однако голова закружилась. Пришлось сесть обратно.
- О Боги, Эймин, мальчик, ты меня пугаешь. Что все-таки произошло?
- Все как обычно, тетушка Хани.
Стараюсь пожать плечами как можно бесстрастнее, но, видимо, у меня плохо выходит, потому что женщина прижимает мою голову к своей груди и нежно гладит меня по голове, успокаивая.
- Маленький мой, глупый Эймин. В жизни ничего не бывает обычно, тем более в жизни такого особенного, замечательного молодого человека как ты. Каждый день особенный, неповторимый, а если тебя кто-то незаслуженно обидел, словом или делом, пусть боги покарают его за это. А ты не плачь, знаешь ведь, - все перемелется …
- Мука будет, - заканчиваю я любимую мамину поговорку, - ох, тетушка Хани, иногда я жалею, что вы подобрали меня. Наверное, если бы я умер, лучше было бы для всех.
Тетушка испуганно ахнула и, отстранив мою голову от себя, заглянула мне в глаза.
- Нельзя так говорить. Боги привели нас с сестрой на то место, где ты лежал, значит, ты был им очень нужен. И твой дар, он только подтверждает мои слова. Ты чудо.
- Да? А большинство людей считают меня уродом и... шлюхой.
- Не смей повторять эти глупости, - затрещина в тетушкином исполнении была довольно увесистой, так что я даже пошатнулся, - дураки говорят, а ты их слушаешь. Ты - лекарь волею Богов, а уж то, каким способом ты несешь исцеление, не нам судить. Главное, что ты жизни людские спасаешь, да не за звонкую монету, как другие, а потому, что душа у тебя золотая. А теперь вставай. Умывайся. И бегом на кухню. Завтракать будем. Я твои любимые оладьи напекла. А монеты я соберу и приберегу для тебя.
При упоминании монет, брошенных мне в лицо, я скривился и помотал отрицательно головой.
- Не надо.
- Надо – не надо, разберемся со временем. Ну, пошли. Оладьи стынут, - она потрепала меня по голове.
- С вареньем? – я попытался улыбнуться, но видимо мне это не слишком удалось, потому что тетушка только покачала головой.
- С вареньем. И со сметаной. Так что давай быстрее, пока не остыли.
Добрая улыбка скользнула по губам тетушки Хани, а в глазах ее я увидел … жалость. Как же это больно, когда тебя жалеют. Раньше я не подозревал об этом.

Слова тетушки Хани немного утешили мою боль, но это только слова, так что убрать ее совсем они не смогли, да и никто не смог бы, потому что я знаю правду, лекарь-шлюха никогда не удостоится настоящего уважения ни от крестьян, ни от воинов, ни от лордов. Он достоин только жалости. По какой бы причине я ни ложился в постель с чужими для меня людьми, я это делал не из-за любви, а значит … прав был тот капитан. Я - шлюха. Подстилка трактирная.
С тех пор как капитан уехал, прошло восемь дней, но все время я думаю над его словами и своей жизнью. Прокручивая наш разговор и так, и эдак, я все не мог понять, что его так вывело из себя, неужели то, что я не захотел принять его поцелуй? Неужели это для него было так важно? Но если он считал меня шлюхой с самого начала, зачем он пытался меня поцеловать?
Мысль о том, что я понравился капитану, я отметал прочь. Это было самое нереальное из всех возможных предположений. Хотя хотелось так думать. Очень. Ночь, проведенная с ним, запомнилась мне так четко, словно это было только что. Ни о ком из тех, кого я лечил подобным образом, не сохранилось таких ярких и живых воспоминаний, но от этого было только больнее. Каждый человек мечтает встретить свою любовь, и я не исключение, но ни о каких чувствах кроме презрения в наших отношениях не могло быть и речи, вот что буквально убивало меня.
Восемь проклятых дней и ночей. И каждый из них я не прожил, а промучился. Ночью мне снилось, как он уходит, бросив мне в лицо монеты и слова, полные презрения, а днем … Днем мне все напоминало о нем. Пыль, гонимая ветром, колодец посреди села, топот лошадиных копыт, случайные путники и, конечно же, тетушкин трактир. Я старался даже не приближаться к нему, и вообще выходить как можно реже на улицу, вот только мое желание не всегда выполнялось.
Как назло жара порождала все больше и больше болезней и несчастных случаев, к счастью не настолько серьёзных, чтобы понадобился мой особый дар. Все словно дурели от затянувшегося сухого лета, совершая глупейшие поступки, да и сам я чувствовал, еще немного и я просто взвою. А тут еще с утра в деревню заявился небольшой вооруженный отряд, остановившийся в трактире у тетушки, о чем мне сообщил пробегавший мимо соседский мальчишка.
Услыхав эту весть, я на несколько мгновений замер, не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть, а потом сердце забилось в груди испуганным зайцем.
«Это не он! Это не может быть он! А если …»
И я, не чувствуя под собою ног, поспешил к трактиру, чтобы убедиться в абсурдности моих надежд и страхов.
Увидев десяток не рассёдланных лошадей, стоящих вдоль коновязи, я вздохнул с облегчением. На их попонах красовался герб местного лорда, а не приграничной стражи, так что это точно был не он. Я хотел было вернуться домой, когда мысль о том, что тетушке может понадобиться помощь с гостями, посетила мою глупую голову. А может и не глупую, потому что услышанный нечаянно разговор, заставил меня очнуться от мечтаний о несбыточном. Голоса мужчин были незнакомы, но говорили они явно обо мне.
- Вы уверены, господин, что слухи верны?
- Да. А если нет, то кто-то поплатится за свой длинный язык и богатую фантазию. В любом случае я пересплю с ним, а там видно будет. Если он излечит меня от дурной болезни, я оставлю его при себе. Если нет … там будет видно. Может, тебе подарю. Ты у нас, кажется, по мальчикам большой ходок?
Тихий злорадно-ехидный смех говорившего заставил меня задрожать от отвращения.
- Ты себе представляешь, какое это было бы чудо, трахать кого-то и одновременно излечиваться от своих недугов? Так что если это окажется правдой …
Тихий стук в дверь, раздавшийся на этих словах, заставил мужчину замолкнуть.
- Ваше пиво, лорд. Вот, пожалуйста.
Стук кружек, а потом тихий глухой шлепок и вскрик тетушки. Лорд захихикал так же мерзко, как и в прошлый раз.
- Ах, какая курочка.
- Простите, лорд, мне надо идти работать.
Дверь чуть слышно скрипнула и закрылась, оставляя мужчин снова наедине.
- Так что же с парнем?
- Я уже послал трех человек искать его. Кто-нибудь из селян обязательно укажет на его дом, так что скоро они приволокут лекаря сюда.
Услышав все, что мне следовало знать, я попятился от окна, соображая, куда мне лучше бежать, чтобы спрятаться. Появление на крыльце тетушки с маленьким мешком в руках заставило меня насторожиться. Она кивнула мне, поняв, что я все это время стоял под окном, и махнула рукой, указывая на конюшню за трактиром.
По стеночке я добрался до указанного места и зашел внутрь через маленькую дверку, предназначенную для конюха. Тетушка Хани скользнула следом и, обняв меня, быстро поцеловала в лоб.
- Ты все слышал?
- Да.
- Тебе надо бежать. Прямо сейчас. Тут немного еды и одежда моего покойного мужа, она тебе будет велика, но другой нет, а домой тебе нельзя. Лорд наш известный бабник. Зимой подхватил где-то дурную болезнь, а денег на лекаря пожалел, теперь все лекари отказываются ему помогать, говорят поздно, а он все не успокаивается. Сколько женщин загубил в своей похоти, одни Боги знают. Ах, узнать бы про гниду, что ему про тебя наболтала, я бы ему сама язык вырвала.
- А как же вы?
- А что мы? Какие к нам претензии? Ты сбежал куда-то, а куда и когда, про то никому не известно. Так что беги, Эймин. И пусть тебе сопутствует удача.

Выбраться из деревни незаметно мне все же удалось. По крайней мере, навстречу мне никто не попался и то хорошо. Бежать по дороге я не решился, чтобы не привлечь к себе лишний раз чужое внимание. К счастью, начавшийся вскоре лес скрыл меня от возможных преследователей, так что я пошел немного быстрее, прислушиваясь, не скачут ли за мной преследователи.
«Куда идти?» - вот мысль, что занимала меня в то время. В другую деревню? Там я буду как на ладони, и если не этот, так следующий лорд обязательно решит прибрать меня к рукам. В город? Ближайший город в дне пути. Там людей больше и затеряться легче. Но что я там буду делать? На что жить? Можно было бы сделать крюк лесом и, выйдя с противоположного конца деревни, отправиться в столицу. Там живет еще больше людей, но опять же встает вопрос, чем мне там зарабатывать на жизнь? Раздвигать ноги за деньги?
При этой мысли меня даже передёрнуло от отвращения.
«Нет, шлюхой я не буду. Ни за что».
Впереди слышался топот лошадей, но поскольку оттуда опасности я не ждал, то не обратил на приближающихся всадников никакого внимания. Как оказалось, зря.
Я брел по дороге, пытаясь придумать какой-нибудь способ заработать денег на жизнь, когда неожиданно передо мной выросло препятствие в виде конского бока. Остановившись, я посмотрел на гнедой бок взмыленного коня и пыльный сапог, вдетый в стремя.
«Конюхом. Я могу наняться конюхом», - пришла мне в голову счастливая мысль, а затем я поднял глаза на всадника. Вопрос о том, зачем он перегородил мне дорогу, отпал сам собою, когда я увидел лицо всадника. Сердце тут же забилось со страшной силой, в ушах начало противно звенеть, но я все равно стоял, глядя на него, не в силах что-либо сказать или сделать.
Бешеный топот за спиной заставил меня очнуться. Обернувшись, я увидел трех всадников, скачущих по дороге.
«Не успел».
Я попятился, но поскольку капитан пограничной стражи так и остался стоять на дороге, преграждая мне путь, сделав два шага назад, я просто уперся спиной в его ногу и бок коня.
Сбежать не получилось. Защищать меня никто не станет, ни к чему воину сцепляться с лордом из-за трактирной подстилки, а значит …
Меня аж затрясло от перспективы оказаться в постели с лордом или кем-то из его окружения. Лучше уж смерть, чем такое.
На тихий скрежет стали извлекаемого из ножен клинка я даже не обратил внимания, пока сам меч не оказался рядом с моей головой.
- Стоять. Назовитесь, и объясните цель погони за этим человеком.
Лезвие клинка, хищно блеснувшее на солнце, было направлено в сторону осадившей коней троицы, а в голосе капитана было столько угрозы, что я невольно отшатнулся, не зная, кого мне следует бояться больше.
- Мы люди лорда Бахану. У нас приказ вернуть этого человека нашему лорду, - вперед выехал один из преследователей, положив руку на меч, висевший на боку. Остальные двое свои мечи достали и нервно поглядывали на десяток воинов, спокойно стоявших позади капитана пограничной стражи.
- На нем какая-то вина? – голос капитана по-прежнему был совершенно спокоен.
Преследователи переглянулись.
- Нам неизвестно. Только лорд Бахану отдал приказ вернуть его, во что бы то ни стало.
Слушая их разговор, я чувствовал, как в глазах начинает темнеть от отчаянья, сердце больно кололо, а руки отчего-то стали просто ледяными.
- Вы сейчас вернетесь к своему хозяину и сообщите ему, что этот человек находится под покровительством лорда Шангона Фиро, младшего сына Великого лорда Фиро. Так что если на этом человеке лежит какая-либо вина, ваш лорд может обратиться с претензиями к лорду Шангону. А теперь вам лучше отправиться обратно и поскорее. Мои люди начинают нервничать, к тому же, мы очень торопимся.
Преследователи тихо посовещались и, развернув коней, поспешили убраться прочь. Не успел я облегченно перевести дыхание, как меня, буквально за шкирку, подняли в седло сильные руки мужчины. Усадив меня перед собой, он развернул коня и, дав знак своим воинам, легким галопом устремился обратно по дороге.
«Он что, приезжал сюда за мной? Этого просто не может быть. И кто такой этот лорд Шангон Фиро? Хозяин капитана? Откуда он меня знает и зачем я ему? Тоже хочет иметь под боком лекаря-шлюху? Неужели слухи обо мне расползлись до самой границы?»
Столько вопросов и ни одного ответа. По крайней мере, задавать их я не собирался. Понадобится, сами все расскажут. А мне лучше подумать о том, куда идти, если мне удастся сбежать от очередного претендента на мое тело.

До вечера отряд не останавливался больше чем на пару минут, чтобы я мог размять ноги. При этом воины снисходительно посматривали на меня, тихо посмеиваясь. Я чувствовал себя балаганным шутом, но изменить что-то было выше моих сил. Пока. Господин капитан глаз с меня не спускал, отчего я чувствовал себя еще более неуютно. Когда же отряд остановился на ночь, на берегу небольшого почти пересохшего ручейка, он сообщил мне, что спать я буду рядом с ним и указал на место под старым дубом. Вот и все общение. Хорошо, что хоть кашей не обделили. Хотя есть совершенно не хотелось, я впихнул в себя все, что было в поданной мне миске. Мало ли что.
Спать мы тоже легли молча. Когда я улегся, он просто устроился сзади, спиной ко мне, и почти сразу мерно задышал, а вот я заснуть никак не мог, все думал и думал о том, что со мной будет дальше.
Честно скажу - мне было страшно. И этот «господин капитан» молчит все время. Кто бы знал, как это меня нервировало. Хоть бы что-нибудь сказал, обругал бы что ли, а то совершенно не понимаю, что происходит и от этого становится неуютно и даже как-то жутко. И мысли всякие нехорошие в голову лезут, даже дрожь пробегает по спине.
Когда я заснул - не помню. Вроде бы все смотрел на расхаживающего по лагерю часового, иногда подбрасывающего ветки в костер, пытаясь просчитать удобное для побега время, и вот уже меня будят, встряхивая и сообщая, что у меня двадцать минут, чтобы умыться и сжевать оставленный мне хлеб с сыром на завтрак.
И снова я еду на одной лошади с капитаном, и снова он обращается ко мне только затем, чтобы что-то приказать. Несколько коротких рубленых фраз и больше ничего. А еще я прекрасно видел, что у отряда были запасные лошади, но мое место оказывалось неизменно в седле моего «похитителя», словно мне не доверяли. И были правы. Окажись я в седле, обязательно попытался бы сбежать при первом же удобном случае. А так … никаких шансов.
От долгих дневных переходов и не самой удобной позы у меня сильно болели спина и ноги, но я терпел. Со мной никто не общался, хотя между собой воины переговаривались довольно активно, шутили и смеялись, иногда вовлекая в разговор капитана, но меня - никогда. Тарелку с едой приносил сам капитан. Молча вручал мне вместе с куском хлеба и ложкой, а сам усаживался рядом и ждал, когда я поем. Днем меня ни на минуту не оставляли без присмотра, как и ночью. Капитан неизменно устраивался спать рядом со мной, при этом отворачивался спиной и сразу засыпал.
Ни единого шанса на побег мне так и не выпало, так что я продолжал терпеливо ждать. Они (капитан и его воины) просто не обращали на меня внимания, словно я забавная вещь. Хотите знать, почему я терпел к себе подобное отношение? Потому что боялся, что если попытаюсь что-то изменить, то все может стать только хуже. Например, меня могут связать, и тогда я потеряю свой маленький (пусть пока призрачный) шанс на побег.
Я понимал, что для отряда тренированных воинов я лишь обуза и даже был немного благодарен за то, что доставляя меня своему лорду, они давали мне возможность сохранить лицо, а не везли, перекинув через седло, словно куль с мукой, но постепенно подобное отношение становилось просто невыносимо.
Выдержка изменила мне на третью ночь. Когда капитан снова лег спиной ко мне и заснул. Сначала я почувствовал, как горячая слеза скользнула по виску. За ней была вторая, оставившая дорожку через переносицу и устремившаяся следом за первой, а потом еще и еще одна. Вскоре они просто текли друг за другом, а я лежал, отвернув лицо к земле, и зажимал ладонью рот, чтобы случайный всхлип не вырвался наружу, показывая всем мою слабость.
Видимо я все же разбудил капитана, потому что долго так плакать мне не дали. Он вдруг схватил меня за плечи и, перевернув на другой бок, прижал к себе. Я уткнулся мокрым лицом в его шею, а его теплая ладонь легла на мою голову и провела по волосам, как это делала раньше мама Хадина. Эта его жалость стала последней каплей. Слезы хлынули ручьем, я весь затрясся от рыданий, которые я был не в силах сдерживать.
- Что такое? – зашептал он, не прекращая гладить меня по голове, а иногда и спускаясь на спину. Мне же от его жалости становилось все хуже.
- У тебя что-то болит? Пить хочешь? Кушать? Ну, скажи хоть что-нибудь.
А я не мог. Я просто захлебывался слезами, а когда к ним стала примешиваться еще и икота, капитан просто поднял меня на руки и понес куда-то, обещая, что все будет хорошо. Вот только я знал, что он врет. Ничего хорошо уже не будет. Потому что … я, Эймин, никому не был нужен. Им всем был нужен мой дар, а я лишь приложение к нему.

ГЛАВА 4.

Шангон.
Я прекрасно видел, как Эймин испугался, когда его преследователи назвали имя своего хозяина и потребовали отдать его им. Решив, что его могут преследовать за какое-нибудь преступление, я спросил об этом у тех троих, что растерянно разглядывали мой отряд, прикидывая, удастся им сбежать в случае опасности или нет. Я-то знал, что убивать мы их не будем, но лишний раз пугнуть – вреда не принесет, чем я и занялся, когда узнал, что никакой вины на моем спасителе нет. А если бы и была … я бы его выкупил или забрал бы силой. Долг платежом красен, а я был должен. Причем, должен очень много.
Назвав свое имя и род, я предложил трем слугам, пущенным по следу Эймина, вернуться к своему хозяину и передать ему, что мальчик под моей опекой. Они все прекрасно поняли и ускакали так быстро, как только смогли передвигать ноги их клячи, а Эймин остался стоять на дороге, удивленно глядя им вслед и, кажется, не веря в свое спасение.
Я хотел объясниться с Эймином и поблагодарить, но он бросил на меня испуганный взгляд, и я даже рта не смог открыть, чтобы попытаться оправдать свой поступок или слова. Подхватив молодого человека за ворот, я рывком закинул его в седло перед собой и пришпорил коня. Впереди у нас долгая дорога, еще успею объясниться.
Эймин сидел впереди, гордо выпрямив спину и глядя перед собой, но я то видел, что взгляд его устремлен в никуда. Обижается? Конечно. Я бы тоже обижался. Хотя нет, я бы вызвал того, кто бросил бы мне такие слова в лицо, на бой и на мечах доказал бы, что он не прав. Вот только я сильно сомневаюсь, что парень умеет меч в руках держать. Не воином он рос, а крестьянином, а те только палками и умеют орудовать, да и то не все. Эймин наверняка не умеет. Слишком уж у него руки и ноги худенькие. Мускулатуры практически нет. И откуда ей взяться? Огород вскопать или воды принести – это тебе не с мечом упражняться по пятнадцать часов в сутки. Тут другие мышцы нужны и другая сила. Не зря же воинов иногда называют «волками смерти».
«Волки, - я улыбнулся, представив себе Эймина волком, - нет, он скорее воробушек. Маленький, растрепанный, испуганный воробушек».
До вечера я так и не заговорил с ним. Хотел. Честно хотел. Но так и не смог. Тот, кто скажет, что для извинений не надо иметь смелость, очень ошибается. Намного проще сделать вид, что ничего не произошло, чем выдавить из себя несколько слов с просьбой простить. Я этих слов так и не подобрал. Да и время было не очень подходящее. О таком лучше говорить наедине, а десяток воинов, любящих позубоскалить по любому поводу – не самые лучшие слушатели при таком разговоре. Они же мальчишке потом прохода не дадут. Да и мне тоже.
Несколько раз я замечал, что Эймину трудно было держаться в седле. Оно и понятно, с непривычки тело должно было болеть довольно сильно. Так что я останавливался на несколько минут, отдавая приказ размяться. Мои ребята все понимали, ехидно улыбались и подмигивали, но молчали. А я, видя, как тяжело даются первые шаги спущенному мной на землю Эймину, хмуро поглядывал на них, давая понять, что за свои шутки они могут и получить, причем не только словесно.
Как только его движения становились более уверенными, я снова сажал его на коня перед собой, и мы продвигались дальше. Мне не терпелось поскорее оказаться дома, а вот Эймин, с каждым часом становился все скованнее. Видимо дорога давалась ему тяжелее, чем я надеялся. Можно было, конечно, пересадить его на запасного коня, благо их у нас было достаточно, но я боялся, что в какой-то момент Эймин просто вывалится из седла от усталости, а потому предпочитал держать его рядом с собой. Так, сидя передо мной, он точно не упадет.
Вечером, когда отряд остановился на небольшой полянке для ночевки, Эймин чуть не упал, оказавшись на земле. Ноги явно плохо держали его. Отдав коня одному из воинов, чтобы отвел его напиться, я указал юноше на одеяло, расстеленное для меня на земле.
- Ты спишь там. Вместе со мной.
В ответ я не услышал ни звука, зато плечи Эймина поникли и он, спотыкаясь, побрел в указанном мной направлении.
«Не хочет спать со мной?» - я с тревогой смотрел на ковыляющего к указанному дереву юношу и понимал, что сам все испортил. Ему, наверное, после тех слов, даже видеть меня не хочется. Что делать? Передать его кому-нибудь из ребят, чтобы везли его с собой?
Но представив себе, как чьи-то руки будут обнимать его, чуть не зарычал от злости.
«Мой! Не отдам!»
Когда ужин был готов, Эймин практически спал, прислонившись спиной к дереву. Пришлось разбудить, сунуть в руки тарелку с кашей, ложку и кусок хлеба. Ел Эймин плохо. Жевал вяло, все так же глядя в никуда. И это меня немного пугало. Лучше бы он обругал меня, честное слово. Хотя … я снова забыл, что парень не из воинов. Крестьянин никогда не повысит голос на воина и тем более на лорда. Будет терпеть до последнего. А как ему объяснить, что я не враг ему? Как? У меня нет ответа. Разве что показать ему, что он мне не враг?
Подойдя к закончившему ужин юноше, я лег на одеяло, повернувшись к нему спиной. Вообще-то я редко кого допускаю к себе за спину, но тут пришлось сделать исключение. Однако, вместо того чтобы хоть как-то выразить свое отношение ко мне, Эймин напрягся. Его тело словно окаменело, только испуганное прерывистое дыхание говорило о том, что мой поступок не остался незамеченным.
Чтобы успокоить его я начал мерно дышать, притворяясь спящим. Но то ли он раскусил мое притворство, то ли еще по какой причине, юноша не спал очень долго. Он просто лежал рядом со мной, испуганно вздрагивая, если где-то рядом ухала ночная птица или трещала ветка под ногой сторожившего лагерь воина. Значит, он не доверял мне. Боялся. Я даже хотел отбросить свое притворство, увести его от лагеря и поговорить, но опасался того, что еще больше напугаю, и тогда он либо сбежит, либо замкнется в себе. Нет, тут надо придумать что-то другое.
«Боги, ну как же с ним сложно!»
Наконец, когда я уже хотел наплевать на всех и начать разговор, Эймин немного расслабился и задышал ровнее.
«Уснул. Ладно. Завтра поговорим».

Однако и на следующий день разговора не получилось. Утром я растолкал его, заставил позавтракать и умыться, после чего мы двинулись в путь. И снова короткие остановки, чтобы он мог размяться. Во время дороги я несколько раз открывал рот, чтобы поговорить с ним, но Эймин упорно отворачивался от меня, держа прямо напряженную спину. И мне, и ему было бы легче, если бы он хоть немного расслабился, оперся об меня и не напрягался так, но Эймин явно не хотел иметь со мной ничего общего, даже прикасаться ко мне не желал. Это злило, и я, в свою очередь, тоже отворачивался, делая вид, что совершенно не интересуюсь им.
Так прошел день, за ним ночь, а потом и еще один день начался и новая ночь. Выносить его холодную отстраненность становилось все сложнее.
«И откуда у крестьянина такая гордость? Хоть бы раз взглянул на меня, не говоря уже о том, что мог бы сказать спасибо за то, что я для него делаю».
Я злился на него все сильнее. А когда ловил его пустой, ничего не выражающий взгляд, мне ужасно хотелось залепить ему пощечину, чтобы привести в себя хоть немного. Чтобы в этих пустых глазах появилось хоть какое-то осмысленное выражение, пусть даже это будет боль или ненависть. Но все же я, раз за разом, останавливал себя, не позволяя перейти черту и опуститься до состояния дикого зверя. Все же я лорд и сын лорда, а не пьяный мужик в подворотне.
Третья совместная ночь началась, так же как и две предыдущие. Я лег спиной к Эймину, вот только вскоре я понял, что он не лежит каменной скалой, как было раньше, а вздрагивает, словно он замерз (только не в такую жару) или … плачет?
Сначала я даже не поверил этому, но поднявшись, развернул Эймина к себе лицом, увидел как слезы бегут по его лицу крупными каплями, и испугался. А еще он зажимал рот ладонями, не желая, чтобы кто-нибудь услышал и понял его слабость.
- Что такое? У тебя что-то болит? Пить хочешь? Кушать? Ну, скажи хоть что-нибудь.
Я чуть не тряс Эймина, добиваясь от него ответа, а потом просто прижал к себе и начал поглаживать по голове, как делала мне в детстве мама, когда я был чем-то расстроен.
Я думал утешить его, а получилось наоборот. Слезы хлынули просто нескончаемым потоком, Эймин теперь не плакал, он рыдал, захлебываясь и задыхаясь, а я не знал, как его успокоить и чувствовал себя совершенно беспомощным. Такого со мной даже в раннем детстве никогда не было.
Наконец, не выдержав его рыданий, к которым теперь присоединилась икота, и, не желая выставлять наши отношения на всеобщее обозрение, я вскочил, подхватив на руки это «рыдающее несчастье». Пока меня не подняли на смех, как лучшего утешителя (был у нас в отряде подобный инцидент), поспешил прочь из лагеря, унося с собой все еще рыдающего парня. Буквально в трехстах метрах от места ночевки бил небольшой родничок с очень вкусной водой, вот туда я и устремился.
- Все будет хорошо. Слышишь меня? Все обязательно будет хорошо, - говорил я (скорее себе, чем ему), пробираясь в темноте по лесу и молясь всем богам, чтобы не споткнуться и не выронить свою ношу.
Тихое журчание воды сообщило мне о том, что я на месте. Опустив Эймина на землю у родника, я чуть наклонил его вперед и начал умывать заплаканное лицо юноши холодной родниковой водой. Постепенно слезы и икота начали стихать. Успокоившись, Эймин сел рядом со мной, поджав колени к груди и обхватив их руками.
Сидим, молчим. Минут десять так просидели. Я уже хотел предложить ему вернуться, когда …
- Зачем я ему?
- Кому? – не понял я, о чем он говорит.
- Лорду Шангону Фиро, к которому ты меня везешь.
Я тихо вздохнул и обругал себя, как только мог, но исключительно мысленно. Он же понятия не имеет, как меня зовут!
- Лорд Шангон Фиро, младший сын Великого лорда Фиро – это я.
Скрючившийся Эймин, сжался еще больше, и даже лицо спрятал, уткнувшись лбом в колени.
- И зачем я тебе? – голос его теперь звучал глуше, и мне пришлось чуть наклониться к нему, чтобы расслышать, что он говорил.
- Незачем. Ты мне жизнь спас, вот я и решил тебя отблагодарить. Тем более наш семейный лекарь очень хочет с тобой познакомиться. Да и родители против такого гостя не будут. Пока ты поживешь в нашем родовом замке, а потом я тебя возьму в свой дом.
- Зачем?
Вот неугомонный. Все зачем и зачем. И голос при этом такой … безжизненный, даже мурашки по спине побежали.
- Захотелось!
Весьма точный ответ, хоть и грубый. Я действительно не знаю, просто чувствую, что так надо. Но ведь грубить не обязательно, так что я немного смягчил свой ответ:
- В знак благодарности хочу тебе обеспечить приличную жизнь.
- А что значит приличную?
Все. Достал он меня своими вопросами.
- Приличную - значит, что ты не будешь раздвигать ноги перед всеми желающими.
Вот и поговорили. Я встал и ушел обратно к месту ночевки, зло откидывая нависающие над тропинкой ветви. Странно, когда шел туда – веток не замечал, зато теперь они мешали на каждом шагу. А Эймин … не маленький, сам доберется. Тем более, тут совсем недалеко.
Он появился примерно через час, таща за собой мое одеяло, вместе с которым я его к роднику и унес. Потоптался рядом со мной, постелил одеяло на землю и лег на него, повернувшись ко мне спиной. А я, почему-то, почувствовал в этот момент облегчение от того, что он не сбежал, хотя мог.

Дата добавления: 2015-08-13