Глава 33. Завтрак обычно проходил в палате, а на обед и ужин всех водили в огромную столовую

Завтрак обычно проходил в палате, а на обед и ужин всех водили в огромную столовую, где на столах стояли тарелки с тяжелой и однообразной пищей. Антуанетта терпеть не могла этих походов в столовую в сопровождении персонала. Там она и другие обитатели закрытой части госпиталя были отделены от остальных пациентов. Так как она находилась среди группы пациентов в изолированной части столовой, на нее смотрели как на одну из самых тяжелых больных в госпитале, и дважды в день Антуанетте приходилось сталкиваться с реакцией остальных пациентов на нее и обитателей ее палаты.

Она знала, что привлекает к себе взгляды, когда шагала вместе с остальными по длинным коридорам. Единственная, не носившая униформы, она высоко держала голову и не обращала ни на кого внимания. Антуанетта шла впереди, сбоку от одной из медсестер, и ее шаги звонко звучали, выделяясь на фоне шаркающей походки остальных пациенток.

«Наверное, пациенты из других палат думают, что я очень опасна», – придумывала Антуанетта, и ей это казалось забавным.

Однажды за ней послала старшая медсестра. Антуанетта гадала, что та собирается ей сказать. Может, ее хотят заставить носить униформу, как всех остальных? Но Антуанетте казалось, что сестра правильно поняла ее вызов: это было неприятие той категории, к которой ее приписывали.

Когда Антуанетта вошла в ее кабинет, сестра сказала без всякой преамбулы:

– Ну, Антуанетта, я думаю, что хорошо бы тебе немного поработать, пока ты здесь. Но так как ты находишься в закрытой палате, у нас ограничен выбор мест, куда мы можем тебя направить. В одной из палат не хватает персонала, так как одна из сестер уволилась. Тебе хотелось бы поработать там в дневное время? – Прежде чем Антуанетта успела задать какие-либо вопросы, сестра внесла соблазнительное дополнение, перед которым, она знала, Антуанетте не устоять: – Ты сможешь есть с медсестрами в столовой. Что скажешь?

Антуанетта так обрадовалась, что будет занята делом и ей не придется больше терпеть изоляцию в столовой во время еды, что даже не стала спрашивать, в какую палату ее направят, а старшая сестра разумно умолчала об этом. Все, о чем Антуанетта думала в этот момент, – что кончились эти ненавистные походы в столовую, а также она мечтала о привилегии пить чай с персоналом в перерывах между работой. Наконец-то она снова сможет выпить хорошего чаю вместо той мутной жидкости, что часами стояла на плите, да еще с печеньем и в новой приятной компании.

– Да, я согласна, – не раздумывая, ответила Антуанетта.

– Хорошо. – Сестра улыбнулась. – Ты можешь начать с завтрашнего дня.

Вечером, лежа в кровати, Антуанетта думала о том, какую работу ей дадут завтра. Ей только сказали, что она должна будет помогать медсестрам заправлять постели и убирать в комнате.

«Не думаю, что это будет слишком трудно, – сказала она самой себе. – Ведь наша палата считается худшей из всех. Поэтому там не может быть хуже, чем здесь».

На следующее утро Антуанетта узнала, на что она согласилась.

Она едва успела закончить свой завтрак, как пришла медсестра и коротко сказала:

– Пойдем со мной.

Антуанетта послушно последовала за сестрой, и вскоре они повернули в ту часть госпиталя, где раньше ей никогда не приходилось бывать. В эти утренние часы здесь было очень тихо. Только после завтрака, когда посуда была убрана, появлялась целая армия женщин-пациенток, которые мыли коридоры.

Они остановились у запертой двери. Когда медсестра вставила ключ в замок и открыла дверь, их оглушил невероятный шум. От пронзительного многоголосья звуков, казалось, сотрясаются стены. В нем слышались повторяющиеся бормотания, визги, которые, усиливаясь, звенели в ушах, крики и бессмысленные слова. Антуанетта пошатнулась от неожиданности, и медсестра крепко схватила ее за руку, но этот жест означал скорее поддержку, чем просьбу остановиться.

Как только ее уши привыкли к крикам, раздающимся из палаты, Антуанетта почувствовала острый неприятный запах, который был таким сильным, что у нее защипало в глазах. Она старалась сдержать тошноту, когда ей в нос ударил тяжелый дух пота, экскрементов и мочи, и почувствовала, что от этой комбинированной атаки на ее органы чувств у нее подгибаются колени.

Антуанетта вошла внутрь, ожидая увидеть детские ясли. Но в комнате вместо маленьких детей находились очень старые люди, на самом склоне лет, у которых был ум младенцев. В палате стояли ровные ряды металлических кроватей с поднятыми стальными стенками по бокам, чтобы их обитатели не выпрыгнули или не упали. Антуанетта поняла, что некоторые нечеловеческие звуки исходили от металлических прутьев кроватей, которые трясли сухие, морщинистые руки. Пациентки визжали и выкрикивали непонятные слова, адресуя их вошедшим в комнату, обнажая при этом беззубые челюсти.

В этой палате находились состарившиеся пациентки госпиталя. Старухи в различных стадиях немощности сидели или лежали на кроватях. Слабый солнечный свет из окон освещал розовые головы, покрытые редкими белыми волосами. Ночные рубашки были задраны, открывая морщинистые ноги и подгузники, обернутые вокруг высохших ягодиц.

Некоторые из этих слабоумных старух полностью превратились в младенцев, вернувшись назад в детство. Антуанетта с ужасом смотрела, как одна их них рассматривает содержимое своего подгузника и размазывает его костлявыми пальцами по простыням. Большинство остальных, истощенных и морщинистых, скрючившись лежали на кроватях, выкрикивая беззубыми ртами похабные ругательства и глядя на вошедших с диким, безумным выражением на лицах.

Почти все пациентки этой палаты провели в госпитале большую часть своей взрослой жизни, их годами кормили успокоительными таблетками и пропускали сквозь их мозг электрические разряды. Теперь они заканчивали свою жизнь в этой комнате, но отнюдь не спокойно.

Впервые Антуанетта увидела, что происходит с теми, кто остается в госпитале навсегда. Ей никогда не приходило в голову задаться вопросом, почему за все время пребывания в клинике она ни разу не видела стариков, ни в своем отделении, ни среди пациентов из других палат. Сейчас она получила ответ на вопрос, который никогда не задавала себе. Она содрогнулась, частично от отвращения, частично от осознания, что ее могло ждать такое будущее.

Здесь уже совсем не осталось никаких признаков человеческого достоинства.

Антуанетта смотрела на этих женщин и спрашивала себя, есть ли среди них чьи-то матери или бабушки. Теперь она стыдилась своего отвращения. Какими бы они ни были, это все-таки были люди. Она вспомнила слова старшей медсестры о том, что некоторые пациенты рождаются с умственными отклонениями, а некоторые переживают такое сильное потрясения, что их психика ломается и ее уже невозможно восстановить. Антуанетта знала, как страх и разочарование могут разрушить психику. Если мозг отравлять ими в течение многих лет и прибавить к этому естественный физический распад вследствие возраста, большинство людей может оказаться в подобном состоянии. Внезапно Антуанетта почувствовала, что у нее появилась цель. По какой бы причине эти люди ни оказались здесь, они заслужили, чтобы последние месяцы или даже дни их жизни были как можно более спокойными.

Она посмотрела на медсестер. Некоторые из них были ненамного старше ее. «Если они могут работать здесь, то и я смогу», – решила Антуанетта. Ее первым порывом при виде этого места было желание убежать в свою палату, которая теперь казалась ей безопасным убежищем и воплощением мира и спокойствия. Но она не поддалась.

«Просто представь, – твердо сказала она себе, – что этим старым женщинам по два годика и они капризничают. Ты же уже убирала за маленькими. Просто представь, что это то же самое».

Антуанетта почувствовала, как на нее смотрит медсестра. В ее взгляде было что-то похожее на уважение.

– Ты будешь работать с другой сестрой, – сказала она и указала, куда ей нужно было идти.

Антуанетта мысленно засучила рукава. Она познакомилась с другой сестрой и принялась за работу.

Нужно было перестелить больше двадцати кроватей. Они снимали простыни, вымазанные экскрементами, мыли резиновые клеенки и аккуратно стелили чистое белье, плотно заправляя его. Все время, пока они работали, Антуанетта думала об этих старухах, которые злились за то, что их сняли с кроватей, и недовольно смотрели на них. Когда была застелена последняя кровать, Антуанетта выпрямилась и с удовлетворением вздохнула.

Вспомнив летний сезон в Батлинзе, там, в другой жизни, она подумала, как полезен он оказался для работы в этой палате. Подрабатывая горничной, ей приходилось мыть шале и убирать блевотину, которой уделывали пол некоторые обпившиеся пива неотесанные мужланы, не сумевшие дойти до туалета. Ей часто приходилось и выносить ночные горшки, оставленные мужчинами, которым лень было идти в общий туалет. Подрабатывая няней, она меняла подгузники, вытирала носы, натягивала одежду на извивавшихся малышей и мирилась с их плачем и капризами. Тем не менее Антуанетта еле-еле справлялась с работой в этой палате. Сестра посмотрела на нее с улыбкой: – Я думаю, мы заслужили по чашке чая, Антуанетта. Сделаем перерыв?

Антуанетта с благодарностью присоединилась к маленькой компании персонала, работающего в палате со слабоумными старухами. Свежезаваренный чай разлили по чашкам, всем раздали печенье, и довольная Антуанетта удовлетворенно причмокивала, чувствуя впервые за много месяцев, как хорошо ее принимают эти люди и как ей легко с ними.

От медсестер она узнала немного больше о своих подопечных. Большинство из них страдали недержанием, а некоторые были очень агрессивны – и словесно, и физически.

«Если они пытаются напугать меня, у них ничего не выйдет», – думала Антуанетта. И хотя в ее голову закралась тень сомнения, сможет ли она сделать что-нибудь еще, Антуанетта спокойно спросила:

– Что я должна делать дальше?

– Просто помогай нам понемногу. Мы скажем тебе, что нужно делать в процессе работы, – ответила одна из сестер, которая была ответственной за весь персонал в этой палате. А потом она добавила с ободряющей улыбкой: – Кажется, пока ты справляешься прекрасно.

Антуанетта помогала мыть полы, убирать постели и переодевать старых женщин в чистую одежду. В процессе изнурительной работы она пыталась поговорить с некоторыми из пациенток. Сначала Антуанетта подсела к самой спокойной и причесала ей волосы. Вскоре она обнаружила, что нежное поглаживание расчески и звук ее голоса часто действуют успокаивающе. Иногда ей улыбались, а иногда осыпали непристойной бранью.

Антуанетта испытывала сильное отвращение к некоторым привычкам, которые были почти у всех пациенток. Она часто видела, как малыши играют с содержимым своих подгузников, используя его как тесто. Здесь было то же самое, только вместо малышей так вели себя старухи. Разумеется, это было не очень приятно, особенно когда они не только тыкали туда пальцы и размазывали по постели, но и вытряхивали все содержимое из подгузника с поразительной тщательностью и аккуратностью.

– Интересно, – Антуанетта обратилась в отчаянии к одному из медбратьев, – почему они становятся такими ловкими и старательными, когда бросаются в нас чем попало, и такими неуклюжими, когда в тех же руках оказывается еда?

Медбрат улыбнулся и стал вытирать очередное морщинистое лицо, покрытое остатками обеда.

День пролетел как одно мгновение, и с его окончанием пришло возрастающее чувство самоудовлетворения. Антуанетта так давно не чувствовала себя нужной. Последний раз это было, когда отец находился в тюрьме и матери понадобилась ее поддержка. В конце дня Антуанетта удивила ответственную медсестру, когда сказала, что хочет прийти сюда снова.

Антуанетта работала в этой палате уже несколько недель. Она стала увереннее в себе и чувствовала тепло в груди каждый раз, когда какое-нибудь лицо озарялось улыбкой, узнавая ее. Она быстро привыкла к неприятному запаху и начала уважать медсестер, работающих здесь. Эта работа была не только изнурительной, но иногда и опасной. Было легко недооценить резвость этих беззубых старух, и твердые челюсти часто оставляли ужасные синяки на кистях рук.

Вскоре Антуанетта знала всех пациенток по именам, хотя многие не могли запомнить ее имени. Она помогала кормить женщин, умывать их и менять постельное белье. Работая, Антуанетта постоянно улыбалась, а иногда грозила пальцем, когда видела пятна на простынях, которые нужно было снова менять.

– Ах, озорница, снова набедокурила, – говорила она.

Антуанетта научилась умело уворачиваться, когда эти восьмидесятилетние создания капризничали и бросались тем, что первым попадалось под руку, или плевались.

И что самое важное, Антуанетта чувствовала себя частью команды.

По вечерам, когда она уставшая возвращалась в палату, ей по-прежнему приходилось играть в карты. Ее компаньонки думали, что Антуанетту посылают туда на работу за какую-то провинность, а она не собиралась их переубеждать и охотно принимала их сочувствие. Выпив на ночь чая, изнеможенная Антуанетта падала в постель, и никакой скрип зубов, храп или крики не могли ее разбудить.

Дата добавления: 2015-08-09