РУСИ ВО СЛАВУ

В ойдя в Киев, Ярослав не задавал долгих и шумных пиров. Его тяготила мысль, что печенеги по-прежнему просачиваются через засеки и порубежные крепостицы на земли Южной Руси.

- Тому надо положить конец! - молвил он на совете дружины. - Отец мой, Владимир Святославич, многое сделал для укрепления южного порубежья, но кочевники нашли обходные пути. Слабой преградой оказалась и река Рось. Надлежит возвести на ней несколько крепостей, а для оного понадобятся искусные градники-древоделы и охочие ратные люди для крепостей. Но охочие люди воинами не рождаются. Нужны будут сотники и десятники из дружины, кои обучат их ратному уменью. А посему я обращаюсь к вам, други, с настоятельной просьбой - повернуться лицом к делам державным, и по доброй воле, и зову сердца отправиться на службу к реке Рось. Не ради себя, а ради Отчизны прошу!

Горячий призыв Ярослава дружина встретила затяжным молчанием. Спору нет, думали воины, надо укреплять дырявое сумежье. Печенег, хоть и побит, но в покое Русь не оставит. Без добычи и года не просидит. Но после тяжелой сечи тащиться под нос к степнякам - не велика радость. Когда зачнут рубить новую крепость, сложа руки не посидишь. День и ночь придется среди градников и землероев крутиться, и не только за ними приглядывать, но и самому за многие дела браться. (Ярослав, пожалуй, первый князь на Руси, который весьма чтит дружинников, кои черной работой не гнушаются. В Ростове сам за топор брался, когда ладьи возводил, да и в кузнях молотом побрякивал).

А с охочими людьми сколь возни? Желающие найдутся. Все южные земли боярам розданы. А число их множится и множится. Подрастают сыновья, отделяются, своей усадьбой норовят кормиться. За каждую пядь земли борьба идет. А земля жирная, не Север, без навоза родит. Воткни оглоблю - телега вырастет. Вот и жмут бояре смердов, пошлинами и оброками давят. А смерд - не холоп и не закуп [313] - шапку оземь. «Буде, боярин, ярмить. Я - человек вольный, не хочу боле на тебя горбатиться. В ратники ухожу!» И уходят. Но до ратника смерду еще, ох, как далеко. И на лошади он сидит охлюпкой, и мечом размахивает, как дубиной, и разных воинских хитростей не ведает. Сколь терпенья надо, чтобы выпестовать из него доброго воина.

А жилье? Да никакого жилья тебе. Долгие месяцы изведаешь в шалаше и зной, и дождь, и стужу. Осенние и зимние степные ветры злы и продирают до костей. Когда еще теплая изба появится!

Тяжела служба на сумежье!

Молчанье затянулось.

Ярослав напряженно вглядывался в задумчивые лица дружинников, и на душе его становилось всё тягостней. Не торопятся воины с ответом. Не легко им оторваться от родных очагов. Кому хочется сидеть под печенегом, жестоким врагом? Осточертели им бесконечные брани, к покою тянет. Силой никого не пошлешь. Дружинник вольно к князю пришел, вольно от князя и уйти может, и никакой приказ, даже просьба, ему не указ. Только по зову сердца. Но молчат дружинники, глаза стыдливо прячут.

Встал из кресел великий князь.

- Понимаю, други. Зову вас не за столы браные, а к степям печенежским, к тяготам ратным. Лихо на сумежье служить, но без оной службы державе не стоять... Сам поеду крепости ставить!

И тут, словно бурливой водой плотину прорвало. Поднялись княжьи мужи и сотники.

- Прости, великий князь, замешкались. Коль будет на то твоя воля, пошли меня на сумежье воеводой, - воскликнул Вышата, самый знатный из княжьих мужей.

А за ним принялись предлагать себя десятники и сотники:

- И нас пошли, великий князь!

- Праведны твои слова. Надо и о державе думать!

Вся дружина поднялась.

У Ярослава отлегло от сердца.

- Спасибо, други. Иного от вас не ожидал. И коль вся дружина согласна, позволю себе отобрать тех, кто не слишком семьей обременен, и кто в сече не пострадал. Ты, славный воевода Вышата, еще от ран худо излечился, а посему оставляю тебя Киев дозирать. Сам же я, как сказал, на Рось поеду.

Вышата заупрямился:

- Раны мне не помеха, как на собаке затянутся. А вот тебе, князь, ехать под печенега не резон. О державных делах толкуешь, а сам надумал к орде податься. Под копьем и стрелой степняка державу не крепят. Государю надлежит в стольном граде быть и покойно о строении Руси думать.

- Где государю быть - мне самому решать, воевода, - веско произнес Ярослав. - Свои слова я никогда на попятную не брал и впредь брать не намерен.

О том дружине было давно известно, но сегодняшние слова Ярослава показались воинам дерзкими и опрометчивыми.

- В народе говорят: волков бояться - в лес не ходить. Ныне печенег зализывает раны. Орда распущена по кочевьям. Самое время и старые крепости осмотреть и новые ставить... Могута! Немешкотно разошли посыльных за охочими людьми, а ты, боярин Озарка, снаряжай плотничьи артели.

Могута и Озарка на совете дружины не потому отмалчивались, что у них, как и у других княжьих мужей, не было желания покидать Киев, а потому, что великий князь приказал им воздержаться от речей, ибо они, «ближние», всегда готовы поддержать Ярослава. Князь же хотел изведать мнение остальных дружинников. И, слава Богу, что дружина опомнилась.

* * *

Шесть недель пробыл Ярослав на южном порубежье. Осмотрел крепости, поставленные по указу Владимира Святославича на берегах Стугны, Сулы, Трубежа, Остра и Десны, и остался недоволен. Некоторые из них обветшали, земляные валы осели, водяные рвы обмелели. Пришлось сместить в таких крепостях воевод. Новых же сурово предварил:

- Подновить! А кто того не исполнит, строгий спрос учиню.

Дотошно осматривал Ярослав и места для новых крепостей. Вкупе с градниками выбирал удобные излучины Роси и неприступные крутояры.

Поездка на сумежье оказалась оправданной. Возвращаясь в Киев, Ярослав удовлетворенно думал:

«Печенегам нужен целый год, дабы после лютой сечи оправиться от разгрома. Но через год перед ними предстанет свежая преграда, кою им уже не одолеть».

По реке Рось поднялись новые крепости – Юрьев, Торческ, Треполь, Корсунь и другие.

Ярослав сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, ибо гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал.

Заслуга Ярослава в том и состояла, что он весь лесной север заставил служить интересам обороны южного порубежья, шедшего по землям полян[314], уличей[315] и северян.

В защите молодого государства приняли участие и народы лесостепного юга, и жители удаленных лесных земель. Постройка нескольких оборонительных рубежей с четко продуманной системой крепостей, валов, сигнальных вышек сделало невозможным внезапное вторжение печенегов, и помогла Руси перейти в наступление. Тысячи русских сел и городов были избавлены от ужасов печенежских набегов.

Оборону от печенегов Ярославу удалось сделать общегосударственным, всенародным делом. Великий князь создал такие надежные оборонительные сооружения, что кочевники не осмеливались набегать на Русь несколько десятилетий.

* * *

Неустанно радея об укреплении южных рубежей, Ярослав не забывал и о западном сумежье. Еще находясь под Любечем, в ожидании битвы со Святополком, он подумал:

«Каин не случайно собрал здесь войска немцев, ляхов и угров. Любеч играет роль передового града на пути к Киеву с севера... Любимый град деда Святослава. Именно здесь он встретил свою Малушу и ее брата Добрыню. Именно здесь он помышлял поставить неприступную крепость. Крутояр чем-то похож на Медвежий угол. Высок, обрывист, недоступен врагу. Надо бы здесь на самом деле поставить мощную крепость, но необычную, дабы напоминала иноземный замок. В западных странах иные замки возвышаются неприступной скалой. Пора и на Руси заиметь такие сильные укрепления».

Мысль о Любечской крепости не покидала Ярослава, и тогда он собрал розмыслов.

Те, увидев крутояр, и восхитились, и заколебались:

- Вот это брег, великий князь! Много крепостей ставили, но чтоб на такой круче... Трудная задача.

- На то вы и розмыслы. Думайте: и как бревна затаскивать, и как башни с воротами ставить. Старая крепость мала и ненадежна, ее надо сносить. Зело надеюсь на ваши светлые головы. Не всё же византийским мастерам кланяться. Ныне Русь своими умами богата.

- Гора холмиста, с разными выступами. Надо каждую башню соизмерять с природными особинками. Тем и замок станет причудливей и внушительней, - высказал Могута.

- Воистину, - кивнул Ярослав. - Давайте-ка, розмыслы всё тщательно продумаем, дабы сему замку весь Запад изумился.

Вкупе с розмыслами Ярослав не единожды исследовал крутояр, кое-что предлагал сам, но больше советовался. Розмыслы начертали на пергамент будущую крепость, но Ярославу не всё пришлось по душе. Розмыслы вновь переделали, и только тогда князь довольно молвил:

- Добро, мастера. Такой мощной и дивной крепости на Руси еще не было. Со спокойным сердцем отбываю в Киев, а тебе, Могута, поручаю здесь твердыню возводить.

Западные и северные иноземные купцы, проплывая через три года мимо Любеча, удивлялись необычайной крепости. Среди древних урочищ возвышался крутой холм (до сих пор носящий название Замковой Горы). Стены из дубовых срубов большим кольцом охватывали весь город и замок, имевший хорошо продуманную систему обороны; он был как бы кремлем, детинцем всего города. Замок отделялся от города сухим рвом, через который был перекинут подъемный мост. Проехав мост и проездную башню, посетитель замка оказывался в узком проезде между двумя стенами; мощенная бревнами дорога вела вверх, к главным воротам крепости, к коей примыкали и обе стены, ограждавшие проезд.

Ворота с двумя башнями имели довольно глубокий тоннель с тремя заслонами, кои могли прекратить путь врагу. Пройдя ворота, путник оказывался в небольшом дворике, где, размещалась стража; отсюда был ход на стены, здесь были помещены с маленькими очагами на возвышениях для обогрева замерзшей воротной стражи и около них небольшое подземелье, являвшееся «узилищем» - тюрьмой. Слева от мощеной дороги шел глухой тын, за которым было множество клетей-кладовых для всевозможной «готовизны»: тут были и рыбные склады, и медуши для вина, и меды в корчагах, и склады для продуктов. В глубине двора стражи возвышалось самое высокое здание замка - башня (вежа). Это отдельно стоящее, не связанное с крепостными стенами сооружение, являлось как бы вторыми воротами, и в то же время могло служить в случае осады последним прибежищем защитников, как донжоны западноевропейских замков. В глубоких подвалах любечского донжона были ямы - хранилища для зерна и воды.

Вежа-донжон была средоточием всех путей в замке: только через нее можно было попасть в хозяйственный район клетей с готовизной; путь к дворцу лежал тоже только через вежу. Тот, кто жил в этой массивной четырехъярусной башне, видел всё, что делается в замке и вне его. За донжоном открывался небольшой парадный двор перед огромным дворцом. На этом дворе стоял шатер для почетной стражи, здесь был потайной спуск к стене, своего рода водяные ворота.

Дворец был трехъярусным зданием с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца был разделен на множество мелких помещений; здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы. Парадным, княжеским, был второй ярус, где имелась широкая галерея - сени, место летних пиров, и большая княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров.

В замке была небольшая церковь, крытая свинцовой кровлей. Стены замка состояли из внутреннего пояса жилых клетей и более высокого внешнего пояса забора; плоские кровли жилищ служили боевой площадкой забора, пологие бревенчатые сходы вели на стены прямо со двора замка. Вдоль стен были вкопаны в землю большие медные котлы для вара кипятка, коим поливали врагов во время осады. В каждом внутреннем отсеке замка - во дворце, в одной из «медуш» и рядом с церковью - находились глубокие подземные ходы, выходившие в разные стороны из замка. Во всех помещениях замка было много глубоких ям, тщательно вырытых в глинистом грунте. Часть этих ям служила для хранения зерна, а часть предназначалась для воды, так как колодцев на территории замка не было. Общая емкость всех хранилищ измерялась сотнями тонн. Гарнизон замка мог просуществовать на своих запасах более года, и его не мог захватить ни один иноземец.

Прибыв из Киева в Любеч, Ярослав Владимирович долго ходил по замку, а затем восторженно молвил:

- Изрядно потрудились мастера. То - Руси во славу...

Еще многие годы Ярослав Владимирович продолжал свои колоссальные реформы и неустанно укреплял Русь.

За два года до его кончины у великого князя состоялся любопытный разговор с Могутой. Тот, остановившись возле зеркала, искусно изготовленного русскими умельцами, грустно вздохнул:

- Сед, как лунь. Старость подкатила, будь она неладная!

А Ярославу Владимировичу невольно вспомнилась книга Марка Тулия Цицерона, кою он неоднократно перечитывал и кою во многих местах запомнил дословно[316].

- Напрасно ты, Могута Лукьянович, сетуешь на старость. А вот Цицерон, встречаясь с консулом Катоном, так молвил: «Я весьма часто изумляюсь, Марк Катон, твоей выдающейся мудрости, но особенно тому, что я ни разу не ощутил, что тебе тяжка старость, коя большинству стариков столь ненавистна, что они утверждают, что несут на себе бремя тяжелее Этны»[317].

Мудрый Катон[318] ответил: «Вы изумляетесь не особенно важному делу. Тем людям, у коих самих нет ничего, что позволяло бы им жить ладно и счастливо, тяжек любой возраст; но тем, кто ищет всех благ в самом себе, не может показаться злом ничто, основанное на неизбежном законе природы, а в этом воззрении на первом месте стоит старость. Достигнуть ее желают все, а, достигнув, ее же упрекают. Такова непоследовательность и бестолковость неразумия. Старость, говорят они, подкрадывается резвее, чем они мыслили. И право, как может старость подкрасться к молодости резвее, чем молодость к отрочеству?[319] Ибо, когда годы уже истекли, то – какими бы долгими они не были – неразумной старости не облегчить никаким утешением. И вот, если вы склонны изумляться моей мудрости, то я мудр в том, что следую природе, первейшей руководительнице, как бы божеству, и повинуюсь ей; ведь тяжко поверить, чтобы она, размежевав иные части жизни, могла, как неискусный поэт, презреть сие последним действием. Ведь что-то должно прийти к концу и, подобно ягодам на кустах и земным плодам, вовремя созрев, увянуть и быть готовым упасть. Мудрому надо сие терпеть спокойно. И право, ужели это сопротивление природе не похоже на борьбу гигантов с богами?

Цицерон писал Корнелию Сципиону: «Уж не полагаешь ли ты, что по обычаю стариков, я намерен похвалиться, - что стал бы брать на себя столь тяжкие труды днем и ночью, во времена, коль бы моей славе суждено было угаснуть вкупе с моей жизнью? И не лучше ли прожить жизнь, наслаждаясь досугом и покоем, где нет места труду и борьбе? Но моя душа отчего-то всегда была в напряжении и устремляла свой взор в грядущее, словно намеревалась обретаться тогда, когда уже уйдет из жизни…

«Да Цицерон ли это? – подумалось Могуте Лукьяновичу. – Ярослав рассказывает о себе!»

А князь продолжал:

- Для меня старость легка и не только не тягостна, но даже приятна. Коль я заблуждаюсь, веря в бессмертие человеческой души, то заблуждаюсь я охотно и не алчу, дабы меня лишили сего заблуждения, услаждающего меня, пока я жив. Ежели я, будучи мертв, ничего ощущать не буду, как полагают некие незначащие философы, то я не опасаюсь, что сии философы будут насмехаться над моим заблуждением. Коль нам не суждено стать бессмертными, то для человека все-таки желательно угаснуть в свое время; ведь природа учреждает для жизни, как и для всего остального, меру; старость же – счастливая и завершающая пора жизни. И нельзя гневаться на нее, Могута Лукьянович. Нельзя! Принимай ее, как принимали старость великие и здравомыслящие мужи...

Невзирая на преклонные годы[320] и болезнь (в последнее время его все чаще стала одолевать грудная жаба)[321] Ярослав Владимирович продолжал заниматься государственными и православными делами.

Зимой, после Рождества Христова, он выехал в Вышгород, дабы поклониться в храме Бориса и Глеба мощам святых братьев. Его сопровождал митрополит Илларион. Покидая храм, Ярослав Владимирович вдруг вспомнился свой удивительный сон, когда он нес на Голгофу тяжкий крест, а затем встретился с Богом. Навсегда врезались в память недосказанные слова Господа: «Остаток же дней своих…».

«Что же ты хотел изречь мне, Спаситель? Что?.. Может, я мало воздвиг монастырей, соборов и храмов, мало тщился о христианской вере?.. Нет, кажись, не о том помышлял молвить Господь. Летописцы уже сказали свое слово, что при отце Владимире имело место крещение, а при сыне его - надлежащее наставление в вере, находя ее в священных книгах. Именно при Ярославе духовенство единственным средством распространения и утверждения христианства полагало грамотность, учение книгам. Он, Ярослав, собрал много писцов, кои переводили книги с греческого на славянский, и переписали тысячи богослужебных книг. А для книг нужны были храмы и грамотные священники, кои могли учить народ неграмотный.

И Ярослав неустанно возводил храмы по городам и по селам, ставил при них русских священников, предписывая им учить прихожан православному христианству.

Еще несколько лет назад, Ярослав Владимирович пригласил Иллариона и молвил:

- Задумал я, владыка, составить первый русский летописный Свод, в кой вошли бы деяния всех великих русских князей, не забывая ратных побед Владимира и Святослава.

- И славных дел Ярослава, - подчеркнул Илларион.

- Честный, правдивый Свод, без всяких изукрасов, коими охотно занимаются придворные летописцы. Сам буду выверять каждую строку, ибо Свод сей должен послужить грядущим поколениям - и в назиданье, и для добрых дел.

- То великий труд, сын мой.

- Ведаю. Но сей труд зело надобен Руси[322]. Ты уж со всем тщанием порадей мне, владыка… И другое хочу молвить. Надлежит нам как можно больше обучить грамоте людей русских.

- Справедливо, сын мой. Ты уже много преуспел в оном важном деле. Твоим попечением открыты духовные училища, и ныне каждый новый книжник будет преумножать русскую словесность.

- Истинно, владыка. Семя, упавшее в добрую землю, никогда не погибнет и принесет плоды сторицей. А посему нам много еще надо потрудиться…

Ярослав не был князем только в значении вождя дружины, кой стремится в дальние страны за завоеваниями, славой и добычей. Он был более «князем-нарядником» и строителем державы, восславив Русь величественными храмами, неприступными крепостями и новыми городами. Он много потрудился для процветания и просвещения Руси, и во славу Господа.

И все же великий князь долго и мучительно раздумывал над последними словами Спасителя.И, наконец, сознание Ярослава Владимировича озарилось чудесным божественным светом:

Держава! Пока он жив, она могуча и едина. Но что станет после его кончины? Не повториться ли судьба святой Руси, когда началась жестокая междоусобная замятня между сыновьями великих князей Святослава и Владимира? Русь захлебнулась от обильной крови, ослабла, рассыпалась на волости. Распрей тотчас воспользовались печенеги, половцы, варяги и ляхи. Начали точить свои мечи византийцы и немцы… Господи милостивый, сколь же труда пришлось приложить, дабы вновь превратить обескровленную Русь в могучую державу! А посему надо «остаток дней своих» провести в беседах с сыновьями, наследниками великой Руси, дабы стали они продолжателями славных дел. Вот на что намекал Спаситель.

И Ярослав Владимирович созвал сыновей, дабы благоразумным наставлением предварить между ними всякие раздоры:

- Скоро не будет меня на свете. Вы, дети одного отца и матери, должны не только называться братьями, но и добросердечно боготворить друг друга. Ведайте, сыны, что междоусобие, горестное лично для вас, погубит славу и величие державы, созданной великими трудами наших отцов и дедов. Только мир и согласие утвердят могущество святой Руси…

Сумеречным утром, 19 февраля 1053 года, в первую субботу поста святого Федора, Ярослав Владимирович почувствовал себя совсем худо. В изнеможенных глазах его вдруг предстали раздольная величавая Волга, крутояр с Рубленым градом, увенчанным золочеными куполами дивных храмов, кузнец Будан у пылающего горна и сына его на стремительно мчавшемся коне с огненным мечом.

А затем Ярослав Владимирович увидел Березиню и Святослава, и он тихо вымолвил любимые имена вслух, а когда над ним склонился Илларион, Ярослав Мудрый произнес последние слова:

- Запомни, владыка... Русь может смело полагаться на великое и прекрасное грядущее, ибо оно предрешено Божьим Промыслом...

Сын Всеволод и владыка обрядили тело Ярослава, возложили на сани и повезли в Киев в сопровождении попов, певшие положенные песнопения. Доставили к храму святой Софии и положили в мраморный гроб.

«И плакал по нем весь народ[323]».

ЭПИЛОГ

Я рослав Мудрый, самый образованный князь не только Древней Руси, но и феодального государства, первый русский князь-реформатор, блестящий знаток и просветитель христианской религии, основоположник Ростово-Суздальской Руси, стал первооткрывателем многих грандиозных творений.

В 1037-1039 годах под его началом был составлен Первый Летописный Свод. На основе его, а затем Второго и Третьего Сводов, монахом Нестором была написана «Повесть временных лет», дошедшая до нас уже переделанной в редакциях 1116 и 1118 годов.

Ярослав воплотил в жизнь свою давнюю мечту, превратив деревянную крепость Новгорода в каменную. «Ходил великий князь Ярослав Владимирович на Литву; а на весну заложил Новгород и сделал на Софийской стороне град каменный».

При Ярославе строится самая мощная каменная крепость Древней Руси - Верхний Город (Город Ярослава) в Киеве. Необычен вал крепости. Основу его составляла деревянная конструкция из дубовых срубов. Размеры их исключительно велики. Внутри срубы делились на клети: вдоль на две, а поперек - шесть. Таким образом, каждый сруб состоял из двенадцати клетей, доверху заполненных лесом. В высоту вал достигал 12 метров. В строительстве вала участвовало несколько тысяч человек.

Одновременно с валом и рвом были сооружены из кирпича-плинфы трое ворот, обеспечивающие надежную защиту самых уязвимых мест в системе городских укреплений. Главные ворота получили название Золотых Ворот - с надвратной церковью Благовещения, богато украшенной мозаикой и фресками.

Это была мощная башня с проездом, имевшем ширину более шести метров и высоту около семи с половиной метров. На высоте около пяти метров размещался боевой настил.

Город Ярослава в Киеве - прекрасный пример неизмеримо возросших возможностей раннефеодального русского государства в целенаправленном строительстве конструктивно совершенных и чрезвычайно трудоемких по сравнению с предшествующим временем укреплений.

В 1037 году Ярослав Мудрый заложил в Киеве 13-ти купольный шедевр архитектуры - каменный Софийский собор, украсив его золотом, серебром, мусией и драгоценными сосудами. Величественный собор возводился Ярославом как главный храм всей Русской державы; этим объясняются его большие размеры и исключительная пышность оформления. Софийский собор - грандиозное здание, демонстрирующий мощь и величие сложившегося молодого государства.

Неподалеку от собора Ярослав построил еще три храма, два из которых известны по названиям - церкви Георгия и Ирины.

Через восемь лет был основан диковинный собор Святой Софии в Новгороде.

В 1051 году великий князь основал знаменитую Киево-Печерскую лавру, и в том же году, вопреки патриарху Константинополя, первым русским митрополитом стал иерей из Берестова, Илларион. Во все епархии были поставлены епископами русские священнослужители, что означало крупнейшую церковную победу Ярослава. «И стала при нем вера христианская плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться… Отец его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Ярослав же засеял книжными словами сердца верующих людей… Многие церкви ставил по городам и по местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалованье, веля им учить людей, поелику им поручено это богом. И умножились пресвитеры и люди христианские. И радовался Ярослав, видя множество церквей и людей христианских, а враг сетовал, побеждаемый новыми людьми христианскими».

Истинно сказано летописцем: победы Ярослава Мудрого были не только на поприще культуры, архитектуры и русского православия, но и в новых ратных сражениях. В его княжение область Новгородская распространилась далеко на восток и на север. Жители Перми, печорских окрестностей и Югры стали данниками Ярослава. Земли от Белоозера до реки Печеры были названы Заволочьем и мало-помалу заселены новгородскими выходцами, кои принесли туда и христианскую веру. Скоро отдаленный хребет Уральских гор, идущий от Новой Земли к югу, сделался как бы границей России, и новгородцы нашли способ получать естественные, драгоценные произведения Сибири через своих югорских данников, которые выменивали их у тамошних обитателей на железные орудия и другие дешевые вещи.

Внешняя политика Ярослав была достойна сильного монарха. Он привел Византию в ужас за то, что оскорбленные россияне требовали и не нашли там правосудия. (Самский наместник и солунский воевода злодейским образом умертвили 800 русичей). Ярослав Мудрый послал своего сына Владимира наказать греков. Император Константин Мономах направил против русских ладий флот и два легиона, но отважный Владимир окружил неприятельские галеры, взял их на абордаж, пленил ромеев и полностью истребил греческий флот. Владимир пришел в Киев с множеством пленных[324].

Ярослав Мудрый, дорожа каждой пядью своей земли, не забыл и о Червенских городах, отданных Святополком королю Болеславу. Великий князь пошел на Польшу, разгромил королевское войско, взял Бельз и вернул Руси захваченные города. Ярослав вывел из Польши множество пленников и заселил ими берега Роси, заложив там несколько новых городов-крепостей, кои значительно укрепили южное порубежье Руси.

Вся Ливония при великом князе Владимире Святославиче платила Руси дань. В период же междоусобной войны, развязанной Святополком, Ливония объявила о своей независимости. Однако Ярослав не захотел лишаться стратегически важных для Руси земель. Он давно задумывал поставить недалеко от Чудского озера и Финского залива мощную крепость, которая смогла бы стать опорным пунктом для выхода русских торговых людей в Варяжское море. За пять столетий до Ивана Грозного Ярослав Мудрый решил «прорубить окно в Европу», и его планы частично осуществились.

Великий князь закрепил русское влияние в Прибалтике и создал там центр оседлой русской власти. В 1030 году Ярослав основал на берегу реки Эмбах новый город, который по своему христианскому имени - Юрий – назвал Юрьевом. В княжение Ярослава (1019 – 1053 годы), широко раздвинувшего границы Русской империи, влияние русских в Прибалтике достигло наибольшего распространения. В перечне данников Руси, относящемся ко времени Ярослава, летописец называет из прибалтийских племен чудь, Литву, зимерголу, корсь, либь.

Наконец, как заметил историк Н. М. Карамзин, «блестящее правление Ярослава оставило в России памятник, достойный великого монарха - древнейшее собрание гражданских уставов, свода законов, известных под именем Русской Правды, изданной на славянском языке. (Древние списки сохранились в Великом Новгороде. «Сей остаток древности, подобный двенадцати доскам Рима, есть верное зерцало тогдашнего гражданского состояния России и драгоценен для истории»).

А вот мнение выдающегося историка, всемирно известного академика Б.Д. Грекова:

«Содержание «Русской Правды» очень богато и разнообразно, этот памятник богаче судебников Русского централизованного государства ХУ и даже ХУ1 веков, хотя они и созданы более развитой общественной средой... «Русская Правда» - жемчужина в истории русской культуры. Взятая в окружении других славянских законодательных памятников, она делается для нас понятнее, яснее и величественнее».

Величие и мощь державы Ярослава Мудрого не преминули отразиться на поведении некоторых чужеземных правителей, которые, потерпев неудачу, искали убежища на Руси. Так, Олаф Святой, норвежский король, лишенный трона, попросил защиты российского монарха. Ярослав принял его, но сей король, обольщенный надеждой победить Канута, завоевателя Норвегии, выехал из России, оставив в ней своего юного сына Магнуса, который позднее царствовал в Скандинавии. Дети английского короля, изгнанные всё тем же Канутом, Эдвин и Эдвард, а также венгерский принц Андрей нашли убежище во Дворе Ярослава Мудрого...

Многие знаменитые государи Европы считали за большую честь породниться с выдающимся монархом России. В Польше царствовал Казимир, внук Болеслава Храброго; изгнанный в детстве из отечества вместе с матерью, он удалился во Францию, и, не имея надежды быть королем, постригся в монастырь. Но когда в Польше начался мятеж, шляхта упросила римского папу освободить Казимира от духовного обета, и тот возвратился из кельи в царские чертоги, и, желая пользоваться дружбой могущественного Ярослава, он женился на его сестре, Марии Добронеге. Казимир, по требованию Ярослава, передал ему за в е н о - то есть за невесту - 800 человек россиян, плененных Болеславом в 1018 году.

Дочь великого князя, Елизавета, стала женой короля Норвегии Гаральда.

Вторая княжна, Анна, сочеталась браком с королем Франции Генрихом Первым. Правда, папа объявил кровосмешением супружество его отца Раберта за то, что тот женился на родственнице в четвертом колене. Генрих, будучи свойственником соседних государей, боялся участи отца и искал себе невесту в отдаленной стране. Франция могла гордиться союзом с Россией, возвеличенной завоеваниями Святослава и великих его преемников. По кончине Генриха в 1060 году, Анна, славная умом и благочестием, удалилась в Санлизский монастырь, но через два года, вопреки желанию сына, вступила в новое супружество с графом де-Крепи. Сын ее, Филипп, стал королем Франции и имел столь глубокое уважение к матери, что на всех государственных бумагах Анна вместе с ним подписывала свое имя до самого 1075 года.

Третья дочь Ярослава, Анастасия, вышла за короля венгерского, Андрея Первого.

В Х1 веке Русь, благодаря исключительным реформам Ярослава Мудрого, шла впереди многих европейских стран, опередивших ее только позднее, когда Русь оказалась в особо тяжелых условиях, приняв на себя удар монгольских полчищ и загородив собой Западную Европу.

Следует заметить, что в советский период «всеобщего» атеизма имя самого просвещенного христианина Древней Руси было преднамеренно затенено, поэтому мало что было известно о значительных православных и гражданских реформах Ярослава Мудрого. Имя его в учебниках истории звучало вскользь, в сжатом виде. Автор романа в какой-то мере попытался восполнить этот пробел, чтобы воссоздать полнокровный образ великого преобразователя и зачинателя многих славных дел.

Основные вехи жизни и правления Ярослава Мудрого:

974 год – рождение Ярослава.

988 год – начало княжения в Ростове.

991 год – возведение первого храма в Ростово-Суздальской Руси (Успенский храм) и первой православной школы.

992 год – учреждение Ростовской епархии.

992 год – участие Ростовской дружины в походе против печенегов.

993-1005 годы – возведение торговых путей с южными городами Киевской Руси, Суздалью и Новгородом. В эти же годы укрепление православных и экономических связей с Суздалью. Начало возрождения Ростово-Суздальской Руси.

1008 год – поход Ярослава в Булгарию.

1010 год – покорение Медвежьего селища и возведение на Волге города Ярославля. Строительство в этом же году первой церкви в Ярославле – Ильи Пророка.

1010 год – начало княжения в Великом Новгороде.

1011- 1020 – создание духовных школ и училища в Новгороде Великом.

1016 год – создание «Русской правды»

1016 год – победа над князем Святополком и печенегами, и начало княжения в Киеве.

1019 год – победа над Святополком и печенегами под Альтой.

1020 -? – написание «Сказания о Борисе и Глебе». Учреждение ежегодного празднования в честь первых русских святых.

1021 год – победа над полоцким князем Брячиславом и варягами на Судомире-реке.

1030 год - победа на прибалтийскими племенами. Взятие Белза. Основание города Юрьева.

1031 год – победа над польскими войсками; возврат Руси Червенских городов.

1032 год - начало строительства оборонительных крепостей по реке Рось.

1036 год – победа над печенежскими ордами.

1037-1039 – создание Первого Летописного Свода.

1037 год – возведение каменной крепости Киева, Золотых ворот, собора святой Софии, церкви на Золотых воротах – святой Богородицы – монастырей святого Георгия и святой Ирины.

1038 год – поход Ярослава на ятвягов.

1040 год - победный поход на Литву.

1041 год – победа над мазовшанами.

1043 год – победа греческой флотилии.

1044 год – возведение каменной крепости Великого Новгорода.

1045 год - основание каменного Софийского собора в Великом Новгороде.

1047 год – новая победа над мазовшанами.

1051 год – объявление русской церковью святыми Бориса и Глеба.

1051 год – основание Киево-Печерской Лавры

1051 год – учреждение русской митрополии.

В день освящения первого храма святого Георгия - 26 ноября 1051 года - Ярослав установил ежегодный праздник, который вошел в народную память под названием «Юрьева дня», или «осеннего Георгия».

1053 год - кончина Ярослава Мудрого.

г. Ростов Великий

1979 - 2004 гг.

Дата добавления: 2015-08-18