Нежданная встреча

В еликий князь после шумного пира молвил сыновьям:

- Поспеете в свои города, отдохните, позабавьтесь охотой, побудьте подле отца.

Владимир Святославич, разослав сыновей по городам Руси, теперь редко встречался с ними. А пора уж к чадам своим приглядеться. В жизни всякое случается. Недругов у Руси хватает. Ныне ты во здравии, а завтра можешь и под вражеский меч угодить. Кому тогда наследовать стольным городом и быть великим князем?

Владимир Святославич не впервой задумывался об этом, но выбора в своих мыслях так и не сделал.

«Успею, - решил он. - Авось, Господь и даст долгую жизнь. А назовешь преемника - беду накличешь. Во-первых, на себя: Чернобог[109] только и ждет, дабы уволочь на тот свет. Стоит изречь, кому сидеть на престоле, и он - тут как тут. Наследника, мол, на боярском совете нарек, ныне к кончине готовься. А во-вторых, наследника остальные сыны не возлюбят, и загуляют по Руси междоусобицы. Кому не пожелается завладеть верховной властью? Нет, пусть обождут сыны другого часа, когда он будет стар, немощен и охвачен недугами. А ныне он крепок, как дуб, недаром ему наложницы покоя не дают. А их едва ли не тысяча. Дай Бог успеть с каждой красавицей на ложе побывать. Прости, Господи, грехи тяжкие!»..

Великий князь перекрестился и пошел в Крестовую палату.

… Князь Ярослав решил поохотиться на тура или вепря. Что попадется. С ним подался в леса обычный десяток дружинников, - с неизменным Заботкой, а теперь и с Могуткой, молодым боярином, Могутой Лукьянычем.

Прошел час, другой, а удача князю не сопутствовала.

- Надо было ловчих с собаками взять, - посетовал Заботка. - Без гончих тяжеленько на зверя ходить. Нюх у них отменный. Никак от нас в дремучие леса убежали.

- Ничего, ничего, Заботка. И мы в дремучие леса углубимся. Где-нибудь на поляне и столкнемся.

Миновал еще час. Всадники с трудом пробивались через трущобы, но вскоре они поредели, и перед дружинниками оказалось огромное непроходимое болото.

- И надо же куда заехали, - поглядывая на топь с чахлым осинником, покачал головой меченоша.

- Никак не наш сегодня день, Ярослав Владимирыч. Надо вспять возвращаться.

- Худая примета без добычи домой отбывать, - впервые молвил за всю охоту Могутка.

- Верно, друже. Болото хоть и велико, но его можно объехать. Там, глядишь, и на зверя угодим.

- Да уж вечор близко, князь. В лесу бы не заночевать? - сторожко кашлянул в курчавую бородку меченоша.

- Не велика беда, Заботка. Не зима! В обход, други! - беззаботно воскликнул Ярослав и тронул коня вдоль трясины.

- Дозволь мне спереди ехать, князь. Места мшистые, обманчивые. Можно так ухнуть, что мать сыра земля вместе с лошадью проглотит, - сказал Могутка.

- У меня конь чуткий. Умник! И все же езжай впереди, если хочешь.

Болото объехали благополучно, и вскоре кони уже ступали по тверди. А еще саженей через двести перед охотниками открылась большая поляна, окаймленная белоногими березами.

Но не роща привлекла внимание путников. На поляне оказались три постройки: довольно просторная, года четыре назад срубленная изба, баня и колодец с журавлем.

- Да кто ж здесь укрылся? - недоуменно глянул на князя Заботка.

- От полюдья кто-то сбежал, - предположил Могутка.

«А моего нового дружинника не только Бог силой наградил, но и разумом», - подумалось Ярославу.

Он перевел взгляд на Заботку и молвил:

- А ты сказывал не наш день. Беглых людей выявили.

Однако слова князя не были жесткими. Дело не такое уж и редкое: из ростовских весей тоже порой уходили в глухие леса смерды.

Из избы вышел пожилой мужик в домотканой рубахе и, увидев перед собой дружинников, остолбенел. Лицо его побледнело, простоволосая голова понурилась. Всё! Конец тебе пришел, Прошка. Сыскали-таки тебя вои князя Владимира. Теперь лиха не избыть… А может, чего приврать?

- Как тебя кличут, и как ты здесь очутился? - спросил Ярослав.

- Прошкой его кличут, князь Ярослав Владимирыч, - молвил степенный дружинник Озарка, кой когда-то охотился на вепря с князем Владимиром, угодившим в селище Оленевку, где великий князь столкнулся с юной девой необычайной красоты. Дева сумела одурачить князя и где-то скрыться.

Владимир Святославич вернулся в Киев, но дева не давала ему покоя, и он позвал Добрыню Никитича.

- Поезжай в Оленевку и привези Прошкину дочь.

Но Березиня как в воду канула.

Прошка после слов дружинника и вовсе головой поник. Тот обо всем ведает, молодого князя не проманешь.

- Прошкой меня кличут, князь. Воин твой правду говорит.

- Рассказывай, и дабы всё без утайки.

- Да уж куды теперь денешься.

И Прошка, понимая, что выкрутиться ему уже не выдастся, обо всем князю поведал.

В конце своего рассказа робость его исчезла. Слова стали осуждающими:

- Да разве так можно князю Владимиру поступать? Мы люди вольные, и дочь моя ему не рабыня. Аль я не прав, князь Ярослав?

«Сей мужик, несомненно, прав, - подумал Ярослав. - Отец не должен силой отбирать у него дочь. Древние устои того не позволяют. Блудливость отца переходит все пределы… И всё же надо как-то обелить великого князя».

- Ты вот что, Прохор. Четыре года миновало. Владимир Святославич давно уже забыл про твою дочь. На охоте он был во хмелю, вот его и занесло. Ты уж не серчай на отца моего. Добро?

Мужик опешил: не ожидал от сына великого князя таких простительных слов.

- Дык, - только и нашелся, что ответить Прошка.

- А, кстати, дома ли дочь твоя?

- С матерью по лесу бродят. По грибы ушли.

Ярослав глянул на тихое, безоблачное небо и вздохнул: огнистое закатное солнце уже завалилось за макушки берез. Еще час - и в лесу станет совсем темно.

- Заночевать не пустишь, Прохор?

- Дык… Завсегда милости просим. Только снедь у меня простецкая. Коль избенкой моей не погнушаетесь, заходите гостюшки дорогие. А я покуда за Устиньей и дочкой сбегаю.

- Чай, сами придут, - молвил Заботка.

- Не придут, мил человек. Березиня как увидит коней - в лесу запрячется. Сам леший ее не отыщет. Заподозрит, что за ней приехали… Я скоро, князь Ярослав, они тут где-то недалече.

Прошка побежал в березовую рощу, а князь приказал воям достать из седельных подсумков перевязи и стреножить коней.

- Оголодали. Травы здесь сочные.

Вскоре из рощи вышли пожилая женщина и девушка, предводимые Прошкой. Он что-то негромко говорил, показывая рукой на дружинников. Женщины подходили к избе робко и неуверенно, чувствовалось, что они напуганы появлением на их заимке чужих людей.

И Устинья, и Березиня держали в руках лубяные кузовки, заполненные белыми грибами.

Женщины подошли к крыльцу избы, подле коей стоял князь, и поклонились.

Ярослав невольно залюбовался белокурой, голубоглазой девушкой. Она и впрямь оказалась необыкновенной красавицей, как рассказывал дружинник Озарко.

Видя неспокойные, встревоженные лица обитательниц заимки, князь Ярослав миролюбиво произнес:

- Да вы не опасайтесь. Ничего худого мы вам не сделаем. Заночуем - и вспять на Киев тронемся.

- Ну, коль так, в избу заходите. Поснедайте, что Макошь послала, - вновь поклонилась Устинья.

Порфишка толкнул супругу в бок: нельзя-де при крещеных людях языческих богов поминать, а Ярослав, в который уже раз, подумал:

«Тысячи лет славяне верили в своих богов и божков, и никакими христианскими речами их не переубедишь, особенно смердов в селищах».

Князь Ярослав, поездив по ростовской земле, давно уже познал, что смерды селились небольшими и совершенно неукрепленными деревнями и селами, кои они называли древним словом «весь». Центром нескольких деревень являлся «погост», - более крупное село, в коем позднее сосредоточился сбор оброков.

Избы представляли собой небольшие жилища и топились «по черному», так что дым из печи обогревал всё внутреннее помещение и лишь потом выходил в волоковые оконца.

В северном ростовском краю избы рубили из бревен. В киевских же весях, используя сухость почвы, хаты глубоко врезали в землю, так что в них приходилось, как в землянку, спускаться по двум-трем ступеням.

Печи на севере делали очень большие - «русская печь» на особых срубах, а на юге довольствовались небольшими глинобитными печами или каменками. И всегда неподалеку от изб находились хозяйственные постройки, - небольшие овины - «шиши» для сушки снопов, крытые глубокие ямы для жита.

Среди домашней утвари - ручные жернова для размола зерна, бывшие в каждом доме, деревянные бочки, корыта, корчаги, глиняные горшки.

Освещались избы лучиной или глиняным светильником - каганцом с просаленным фитилем.

Ткани мастерили изо льна, шерсти и конопли. Ведали смерды рисуночное тканье и вышивку.

Женщины любили носить украшения: серебряные или бронзовые височные кольца, подвешенные к кокошнику, мониста, браслеты, изготовленные умельцами в соседнем погосте. Бусы из заморских камней покупали, по всей вероятности, у забредавших в деревни купцов-коробейников[110].

Перед тем, как войти в избу Прошки, князь обошел вокруг все его постройки и обнаружил за двором не только обязательный для смерда огород, но и три сжатых поля. Довелось же оратаям потрудиться. Сколь земли раскорчевали!

Из хлева же раздалось мычание коровы и ржание лошади. Прошка никак скотину из Оленевки привел. Отчаянный смерд! И приделистый. Добрую избу срубил. Один. Такое лишь дюжему мужику под силу.

В избе Прошки было всё так же, как в обычных сельских избах: печь с полатями, лавки вдоль стен, скамьи, прялка, стол, за коим снедали хозяева, сундук с крышкой на петлях, кадь с водой, светец, лохань для умывания, жернов, корчаги, глиняная посуда и… деревянный божок домового с человечьим лицом, стоявшим возле подпечья.

Изба хоть и топилась по черному, но князю сразу же бросилось в глаза, что все стены начисто вымыты и выскоблены до бела. Выходит, то дело женщин, кои не желают жить в копоти. Но, приглядевшись к избе, Ярослав нашел и другую причину чистоты. Печной свод был сплошным, дым выходил наружу, прямо в жилое помещение, через устье печи, но он не упирался в потолок, ибо потолка не было. Дым же поднимался до самой кровли, а посему он плавал выше людских голов и не ел глаза. Недаром Прошкина изба была гораздо выше других «курных» изб[111].

Печь стояла устьем в сторону входа, в правом углу, но Ярослав уже ведал, что были поселения, где предпочитали левый, но таких поселений было немного. Ведь разожженная печь в зимнее время была одним из главных источников света, а важнейшим женским рукоделием было прядение. Сидя на лавке подле устья печи, женщина правой рукой вращала веретено, левой же сучила нить и, разумеется, то и дело поглядывала в ту сторону. Если печь стояла слева от входа, свет падал неудобно для работы[112].

Выявил Ярослав и другую разницу. В правой стене была вырублена дверь в горенку. Редкость для избы смерда. Стало быть, она была пристроена для Березини.

Обычно же вся семья, будь она мала или велика, размещалась в избе - на печи, лавках, полатях, а то и прямо на полу, подстелив под себя тюфяки, набитые соломой или сеном.

Пока Устинья и дочь накрывали на стол немудрящий ужин, Ярослав с нескрываемым любопытством наблюдал за девушкой.

Была она в одном темно-синем домотканном сарафане и без всяких украшений, кои наверняка хранятся в сундуке, куда из поколения в поколение складываются самые дорогие вещи обитателей дома.

Но и без румян и украшений Березиня была так прелестна и пленительна, что Ярослав глаз с нее не сводил. Недаром же князь Владимир был заворожен этой девушкой.

- А каганца у тебя нет, Прохор? Сумеречно в избе.

- Найдется и каганец, князь, - ответил мужик и пошел в чулан.

В избе стало гораздо светлее.

А Ярослав всё поглядывал и поглядывал на красавицу.

- Сколь же тебе лет, Березиня?

- Ныне восемнадцатую весну встретила, князь.

Впервые Ярослав услышал ее голос. Был он мягкий и чистый, что и порадовало князя: по голосу можно почти безошибочно определить нрав человека.

«Дивная девушка», - подумал он, и на душе его становилось всё отрадней.

Накрыв с матерью стол, Березиня удалилась в свою горницу. За ней ушла и Устинья: по стародавнему обычаю женщины не имели права участвовать в беседе мужчин. Ушла со словами:

- Уж ты прости меня, князь, за скудный ужин. Не чаяла, что столь много прибудет гостей.

- Да ты не сетуй, хозяйка. Не пировать к тебе заехали… Придвигай скамьи[113], други.

Дружинники подсели к столу, кой был не так уж и скуден. Хлеб оржаной, каша овсяная, репа вареная, тарелка с пчелиными сотами, моченая брусника, соленые рыжики в конопляном масле, кисель.

- Не худо, не худо, Прохор, - одобрительно молвил Ярослав. - Не бедствуешь.

- Да, ить, князь, на всё руки надобны. Спасибо Устинье с дочкой.

- И дочка помогает?

- А то, как же? Без дела и часу не просидит. Крутится. Особливо за прялкой любит нитку сучить. Усердная!

- А не постыло вам тут в лесу? В Оленевку не тянет?

- Оно, конешно, с мужиками повадней, но мы уж тут обвыкли, князь. Места добрые. И речонка под боком, и бортные леса и сенокосные угодья. Были бы руки, сказываю.

- Добро пристроился ты, Прошка, - вступил в разговор Озарка. - Дань-то, небось, великому князю на погост не отвозишь.

Прошка нахохлился.

- Да как же я на погосте покажусь, мил человек? Я ж мужик беглый. Куды уж мне на люди соваться? Мне великий князь сулил руку отсечь, коль дочь ему не приведу, а за побег и вовсе голову смахнет.

- Ну, дочку твою он может и простить, а вот за бегство по головке не погладит. Надо бы Владимиру Святославичу доложить. Не так ли, князь Ярослав?

Ярослав, окинув взглядом поникшего Прошку, неопределенно молвил:

- Я подумаю над судьбой хозяина этого дома… Спасибо за угощение, Прохор.

Князь и дружинники поднялись из-за стола и по привычке глянули на красный угол, где должна висеть икона с «неугасимой» лампадкой. Но в углу было пусто. И всё же каждый перекрестился.

- Сеновал у тебя найдется, Прохор?

- Да как же без сеновала, князь?

- Вот и добро. Хочу на сене заночевать.

Ярослав взял с собой меченошу и Озарку, остальным велел ночевать в избе.

Благовонный упоительный воздух тотчас сморил обоих дружинников, а вот молодой князь долго не мог заснуть.

Все его думы были о Березине. Какая чудесная девушка! Какие роскошные, пышные волосы, большие лучистые глаза, пухлые губы, милые ямочки на щеках! Какой задушевный голос!.. Да то ж неземное творение Господа Бога!

Ярослав никогда еще в жизни не задумывался о какой-либо девушке, хотя отец после победы над печенегами, напрямик сказал:

- Не пора ли тебе, Ярослав, о знатной невесте помыслить? Может, моим послам византийскую царевну сосватать?

- Воля твоя, отец. Но я пока о невестах не помышляю. А как надумаю - непременно скажу.

- Помышляй! Мне надо с Византией дружбу крепить. А коль долго будешь раздумывать, сам тебе невесту привезу.

Привезет! Отец не о личном счастье сына думает, а, допрежь всего, о делах державных. Но в этом его осуждать нельзя: государство - превыше всего.

И всё же Ярославу никак не хотелось заиметь жену лишь по выбору отца. Любви он и в самом деле никогда еще не испытывал, но… женщина в его жизни уже была. В шестнадцать-семнадцать лет он, при виде красивой девушки, испытывал какое-то неподвластное ему смутное чувство. Оно приводило его в смятение, не давало покоя, и тогда он с еще большим ожесточением предавался урокам Святослава или с головой погружался в светские и церковные книги, кои он привез на корабле из Киева.

Но проходило время, и вновь смутные грезы о женщинах овладевали его сердцем. Он стыдился с кем-то поделиться о своих сокровенных чувствах, но их подметил хитрец Заботка.

Как-то меченоша молвил:

- Через недельку именины у меня, князь. Буду рад, коль поздравишь меня чарой.

- Непременно поздравлю, Заботка.

Ярослав не мог не поздравить: в дружине давно воцарился побыт[114]: на именинах старшего дружинника собирались все вои во главе с князем.

На пирах князь никогда не упивался, круто разнясь от своего отца Владимира Святославича. Тот меры не ведал и, осушая рог или чару, неизменно повторял: «Руси есть веселье – пити, не можем без того быти!». И пошла изба по горнице, сени по полатям! (Не случайно шумные пиры Владимира Красно Солнышко надолго запомнятся на Руси). Ярослав и в данном случае придерживался примера Святослава, кой, как отмечали старые дружинники, выпивал лишь после очередной победы, но не более трех чар и никогда не страдал похмельем. Утром был бодр и свеж, к тому и воинов приучал. Его войско невозможно было взять врасплох.

Бытовал и другой обычай: у княжьих мужей, дабы оказать имениннику особый почет, Ярослав должен остаться ночевать. Князя не тяготила бессонница, он засыпал мгновенно. На сей же раз, едва он откинулся на изголовье, как в опочивальню, освещенную тремя бронзовыми подсвечниками, вошла статная девица и тотчас скинула с себя лазоревый сарафан.

Ярослава кинуло в жар: впервые к нему приближалась обнаженная, щедротелая женщина. На какой-то миг у него от волнения даже язык отнялся. А женщина присела на ложеницу и потянулась к нему горячими руками.

- Ты кто? – наконец хрипло выдавил Ярослав.

- Сенная девка господина моего, Евдокиюшка.

- Зачем… зачем ты пришла?

Вопрос прозвучал глупо, а Евдокиюшка тихонько рассмеялась.

- Поглянулся ты мне, князь. Лаской тебя одарю.

- Но…

- Молчи, молчи, любый.

И Евдокиюшка прильнула всем своим изобильным, жарким телом к Ярославу…

Утром, при появлении меченоши, лицо князя выглядело смущенным.

- Твоя опека?

- Моя, князь… Сенные девки ошалели. Докука им за прялками сидеть… Аль не поглянулась?

Поглянулась, еще, как поглянулась! Впервые Ярослав познал плотское наслаждение. Но отмолчался. Облачившись, все еще со смущенным лицом, молвил:

- Ныне урокам не быть. Господу надо помолиться.

Заботка проводил князя озорными глазами. Поглянулась! Помолись, помолись, князюшка. Но грехи не пироги: пережевав, не проглотишь. На женские прихоти не напасешься. Вдругорядь тебе быть с Евдокией. Шальная девка, на любовь горячая, любого мужика с ума сведет. И никакая молитва тебе, князюшка, не поможет.

Прав оказался Заботка. Молодость брала свое. Однако Ярослав не ощущал себя влюбленным. Ему неведомо было это чувство.

И вдруг нежданная встреча! И где? Ни в славном городе Киеве, ни в бойком и шумном Новгоро- де, ни в языческом Ростове, а в дремучем лесу. Вот тебе, отец, и «царевна византийская». Простолюдинка, дочь смерда, да еще беглая.

Возьми такую в жены - отец придет в ярость, и ополчится на непокорного сына. А Ярослав молвит:

- Не гневайся, отец. Не в знатных супругах дело. Великий князь Святослав женился на рабыне Малуше и превратил Русь в могучую державу.

- А ты не забыл, как меня, сына Святослава, всюду травили бояре, называя чадом рабыни? Не забыл? Так же будет и с твоими детьми. Одумайся, Ярослав! Не срами меня!

Таким представлялся Ярославу разговор с отцом. Разум подсказывал: послушайся родителя и навсегда забудь дочь смерда. А сердце говорило о другом. Он неожиданно влюбился, влюбился неистребимо и бесповоротно...

Но он забыл одно обстоятельство. А как сама Березиня? Согласится ли она пойти за него замуж? Она может дать ему полный отказ и остаться при родителях. Такое не исключено.

Силой увезти и уподобиться великому князю? Этого он, Ярослав, не допустит. Отец далеко не прав. Принявшему большую власть, надобен большой ум. Вот и в этом деле надо поступить достойно. Откажет Березиня - смирить не только свою гордыню, но и сердце. Выходит, не судьба… И всё же надо поговорить с девушкой. А вдруг?

А что с Прошкой и Устиньей делать? С этими беглыми язычниками, кои вышли из княжеской дани?

Впервые Ярослав так и не смог заснуть. Утром он подошел к Прошке и спросил:

- Березиня поднялась?

- Да уж за прялкой сидит, князь.

- Нельзя ли мне потолковать с твоей дочерью?

- Дык… Потолкуй, князь, - настороженно произнес Прошка и тяжело вздохнул, предчувствуя беду.

В горенке было светло, чисто и уютно. Березиня поднялась из-за прялки и поклонилась князю. А тот, увидев недоуменные глаза девушки, оробел. Слова застряли в горле.

И тут так получилось, что затянувшееся молчание, прервала Березиня:

- К маменьке идти в помощь? Она всю ночь у печи простояла, варево готовила. Иду, князь.

- Не надо к маменьке… Слово хочу тебе молвить.

- Слово? - переспросила девушка и, заметив смущенное лицо Ярослава, сама зарделась.

Дата добавления: 2015-08-18