Основные тенденции развития немецкой литературы 30-60 г. 19 века.

В 30-е годы немецкая литература входит в новую фазу своего

развития. Она обращается к решению актуальных общественно-

политических проблем. Публицисты нового поколения подвергают

резкой критике литературу предшествующего периода, который

Гейне назвал «эстетическим периодом». Они борются против романтизма,

видя в нем только бегство от действительности, ставят

в вину Гете отсутствие интереса к политическим вопросам, b качестве

главного принципа искусства новое поколение выдвигает

тенденциозность, т. е. открытую пропаганду злободневных социальных

идей.

Изменения в литературе обусловлены в первую очередь подъемом

демократического движения. Германия по-прежнему остается

раздробленной и отсталой, но расширение промышленности и торговли

усиливает экономическую роль буржуазии и ее стремление к

объединению страны. Июльская революция 1830 года во Франции

послужила толчком к политическому пробуждению немецкой общественности.

В начале тридцатых годов в разных областях I ермании

вспыхивают народные восстания. Ширится движение в защиту

конституционных прав. Оно захватывает широкие слои интеллигенции.

Возникают тайные организации. Правительства германских

государств отвечают на волнения жесточайшими репрессиями, но

не могут пресечь рост оппозиционных настроении.

М о л о д а я Германия». К началу 30-х годов относится деятельность

группы писателей и публицистов, называвших себя «Молодой

Германией» (Винбарг, Лаубе, Гуцков, Кюне, Мундт). Их политические

взгляды были либерально расплывчатыми. Младогер-

манцы выступали за подчинение литературы задачам современности.

Главными жанрами они считали очерк и «проблемный» роман.

Но так как среди них не было крупных художников, они, как

писал Ф. Энгельс, вынуждены были «...восполнять в своих произведениях

недостаток дарования политическими намеками, способными

привлечь внимание публики»1.

Георг Бюхнер (1813—1837) прожил недолгую жизнь. Это был

широко образованный человек. Бюхнер прекрасно фехтовал, играл

в шахматы, хорошо знал литературу, живопись, музыку и театр.

Его труды в области естественных наук снискали внимание ученых,

а лекции по сравнительной анатомии, которые он читал в Цюрихском

университете, пользовались большим успехом у слушателей.

«Смерть Д а н т о н а». Первым произведением писателя, созданным

в дни разгрома организации и впитавшим в себя настроения

этих дней, явилась драма «Смерть Дантона» (1835). Бюхнер

обращается к якобинскому периоду в истории французской революции.

Осмысление ее опыта сочетается с раздумьями писателя над

проблемами немецкой демократии, над тем, какими должны быть

цели революционного преобразования и жизненные принципы

вождей революции.

В своем первом опыте Бюхнер, опираясь на традиции театра

Шекспира и немецкой драмы эпохи «Бури и натиска», создает

пеструю, многообразную и многоречивую картину революционной

эпохи. Динамично сменяют друг друга сцены. Из комнат действие

переносится на улицы и площади Парижа, развертывается то в

Конвенте, то в революционном трибунале, то в игорном салоне, то

в тюремной камере. Судьбы политических деятелей и судьбы народа,

исторические акции и повседневный быт создают напряженную

сценическую атмосферу. Высокое соседствует с банальным, трагическое

с комическим. Речи депутатов Конвента, построенные по

всем правилам ораторского искусства, сочетаются с фривольным

остроумием салонов и площадной грубостью языка улиц.

Это было сознательной установкой драматурга. Борясь за

утверждение реализма в искусстве, он ополчался против идеализации

действительности у Шиллера и романтических поэтов. Он

утверждал свое право показывать мир таким, «каков он есть:

людей из плоти и крови, чьи радости и горести вызывают сочувствие,

чьи поступки и дела внушают читателю восторг или отвращение

». «Одним словом, я за Гете и за Шекспира, но не за

Шиллера», — пишет он в письме к родителям от 28 июля 1835 года.

Главными антагонистами в драме выступают Дантон и Робеспьер.

Их столкновение определяет развитие драматического действия.

Эти герои воплощают в себе разные точки зрения на революцию

и ее цели. Но перед нами не только персонифицированные

идеи, а живые люди, способные страдать, сомневаться, ошибаться.

Бюхнер создает реалистические характеры, сталкивающиеся в

бурных процессах политической жизни. Он считал, что драматург

превосходит историка, «так как воссоздает для нас историю, непосредственно

переносит нас в жизнь того времени, предлагая не

сухой пересказ, а характеры вместо характеристик и образы вместо

описаний».

Образ Дантона овеян трагизмом. С самого начала, еще до объявления

приговора, он чувствует себя обреченным. Человек, с чьим

именем связаны крупные дела революции, предстает перед читателем

опустошенным и жаждущим только покоя. «Жизнь не стоит

тех усилий, которые мы прилагаем для ее сохранения,— говорит

он. — Я сумею умереть достойно; это легче, чем жить». Эпикуреизм

Дантона, который отмечают все исследователи бюхнеровской

драмы, это всего лишь средство, чтобы уйти от мучительных дум.

Дантон непрерывно говорит о своем одиночестве. А между тем

у него есть сторонники, есть любимая жена. Из реплики Сен-Жюс-

та: «...Люди на улицах разевали рты и шепотом передавали друг

другу, что он сказал»,— мы узнаем о его популярности у народа.

И все-таки он ощущает себя одиноким. «На кого нам опереться?»—

вопрошает он.

Психологическое состояние героя получает в драме глубокую

мотивировку. Дантон утратил опору, уверенность в правоте собственной

позиции, даже в возможности целенаправленного участия

личности в историческом процессе.

Друзья Дантона ждут от революции права на наслаждения.

«Каждый человек должен жить так, как этого требует его естество

»,— говорит Эро. «Мы хотим нагих богов, вакханок, олимпийских

игр, и чтобы сладкогласные уста славили любовь, ее необоримую

горько-сладостную истому!» — вторит ему Демулен.

Дантону претят эти разглагольствования, потому что он знает:

«статуя свободы еще не отлита», народ хочет хлеба, а вместо этого

получает головы казненных. Якобинский террор не решает проблем

революции.

У Дантона возникают сомнения в правомерности собственных

деяний. Если революция не может принести народу благосостояния,

то оправданы ли приносимые ей человеческие жертвы? Он

вспоминает сентябрьские дни 1792 года, когда во имя спасения

республики он дал приказ об истреблении заключенных контрреволюционеров.

Теперь этот сентябрь, как он говорит, тянет к нему

«свои кровавые лапы». И хотя Дантон знает, что это было не

убийством, а только «самообороной», он ощущает содеянное как

«проклятие долга». Исчезает сознание свободы сделанного выбора,

рождается мысль о фатальной зависимости человека от истории.

«Марионетки, подвешенные на веревках неведомых сил. Нигде, ни

в чем мы не бываем самими собой,— говорит Дантон.— Не мы сделали

революцию — революция сделала нас».

Сомнения в осмысленной результативности действия приводят

к пассивности. С самого начала драмы Дантон — «мертвый святой

». Моральная смерть Дантона наступает раньше, чем нож

гильотины пресекает его жизнь. Раздумья Дантона придают его

образу настоящий трагизм. Вождь революции, осознавший собственное

бессилие, обречен на гибель.

В трактовке образа Дантона отразились размышления автора

об итогах французской революции и его сомнения, связанные с

неудавшимися надеждами на крестьянское восстание в Германии.

Изображая реальных деятелей истории, Бюхнер не совсем точен.

В этом отчасти повинны источники, которыми он пользовался в

работе над драмой, отчасти — стремление писателя на историческом

материале решить проблемы своего времени.

В образе бюхнеровского Робеспьера нет полного соответствия

с его историческим прототипом. Исторический Робеспьер, как известно,

наиболее последовательно проводил в жизнь принципы

революции. В драме Бюхнера он один из ее вождей, как и Дантон,

не нашедший правильного решения ее проблем. Робеспьер

стремится довести революцию до конца. Гедонистической программе

дантонистов он противополагает принципы суровой добродетели.

«Торжество добродетели невозможно без террора»,— заявляет он.

Для воплощения этой программы в жизнь Робеспьер не останавливается

ни перед какими средствами. Суд над дантонистами

сфабрикован его сторонниками с помощью подложных доказательств.

Это сразу ставит под сомнение утверждаемую Робеспьером

добродетель и вносит в его позицию ту же обреченность и

одиночество, какие были свойственны Дантону. Его тоже мучат

сомнения. Антиподы в своих жизненных и политических принципах,

Дантон и Робеспьер как бы уравниваются. Задача разрешения

социальных противоречий эпохи обоим оказалась не по плечу.

Третьей силой и третьим героем драмы выступает парижский

народ. Его интересами и судьбой в конечном счете проверяется

истинность любой политической идеи. Народные сцены — очень

важный элемент в композиции драмы. С ними входит в действие

широкая демократическая струя. Огромная взрывная сила, заключенная

в народе, дает масштаб изображаемым событиям. Народ не

безмолвствует в драме, но его позиция по отношению к политическим

конфликтам путанна и противоречива. Он приветствует

то Робеспьера, то Дантона. Это не просто следствие его незрелости.

Народ голодает, поэтому любой оратор, указывающий на

неблагополучие его положения, завоевывает себе его симпатии.

Эпизоды с участием людей из народа показывают неприкрытую

истину истории. Драматург смело вводит язык парижской улицы,

противостоящий отточенным афоризмам ораторов Конвента. Показывая

народ, он не впадает в сентиментальную умиленность, не

боится грубости.

Дочь суфлера Симона вынуждена идти на панель, чтобы прокормить

себя и родителей. Это не соответствует как идеалу высокой

добродетели, возглашаемому Робеспьером, так и гедонистическому

культу дантонистов. Но такова правда жизни, увиденная художником-

реалистом.

Народ страдает, веселится, волнуется, протестует. Он полон

гнева к тем, кто «мается от обжорства», у кого «теплые камзолы».

Иронична песня уличного певца:

А рабочий народ,

Ох и весело живет!

Он с утра до поздней ночи

Спину гнет, спину гнет!__

Но трагической нотой врывается в конец драмы голос женщины

из народа, пробивающейся к месту казни: «Дайте пройти! Ребятишки

орут, есть хотят. Пусть они посмотрят — может успокоятся».

«Значение социально-исторического прозрения Бюхнера,—

пишет исследователь его творчества А. В. Карельский,.— в том,

что он, обратившись к истории французской революции и полагая

в судьбе ее вождей продемонстрировать «дьявольский фатализм

истории», на самом деле одним из первых в европейской литературе

и общественной мысли продемонстрировал всю принципиальную

буржуазность этой революции... он сумел уже здесь, в этой

драме, почувствовать то, что потом отлили в четкие формы материалистического

анализа Маркс и Энгельс».

Дата добавления: 2015-08-09