Будни астролога

Андрей вернулся на кухню. Чайник остыл, пришлось включать его снова. Андрей думал о женщине. Если бы Василиса узнала об этом, она бы обязательно расстроилась. Потому что этой женщиной была не она.

Ту женщину звали Марией. Мария стала для Успенского великой загадкой. Тайной, единственной ниточкой, которая связывала его с братом. И, поскольку на общение с самим Михаилом он не надеялся, тем важнее были для него звонки Марии. В жизни Андрея она стала играть такую же роль, какую богиня Афина играла в судьбе Одиссея. Порой Андрею очень не хватало разговора с ней. Вот как, например, сейчас.

Андрей почему-то вбил себе в голову, что его неискренность или легкомыслие в отношениях с женщинами заканчивается для них трагически. Поэтому ни о какой интимной связи с Василисой и речи быть не могло. Прав он или нет? Это он и хотел бы услышать.

Здесь играло роль и старинное поверье, бытующее среди людей, наделенных теми или иными сверхъестественными или просто экстраординарными способностями. Суть его заключалась в том, что человек, наделенный даром предсказания, целительства или чего-то подобного, должен вести нравственную жизнь. Иначе способности будут утрачены. Но это, разумеется, в том случае, если дар исходит от Бога.

Если же дарителями выступали темные силы, то, напротив, следовало предаваться самым разнузданным порокам или же, как ни странно, вести монашески–аскетический образ жизни, изнуряя и истребляя свою плоть бессмысленными запретами и ограничениями.

Выбор дарителя человек, согласно данному Богом праву, осуществлял сам. Андрей выбрал для себя путь добра со всеми вытекающими из него последствиями. Поэтому все, что он мог предложить Василисе, исчерпывалось темой дискуссии: «Существует ли дружба между мужчиной и женщиной?»

И то, что она его любила, только усугубляло безнадежность положения.

* * *

Андрей насыпал в чашку растворимого кофе. Не то чтобы он находил в нем особый вкус или крепость, просто у него никогда не хватало ни времени, ни терпения молоть, варить, а главное, смаковать кофе натуральный. Залив чашку кипятком, он направился было в кабинет, чтобы засесть за компьютер. Тут и зазвонил телефон.

Он даже вздрогнул. Неужели Мария уловила его мысли? Не без внутреннего трепета он снял трубку.

Но звонила не Мария. Это была всего–навсего Василиса.

– Я подъеду ненадолго, – заявила она. – Не пугайся, я по делу.

Успенский уловил в тоне журналистки напряжение.

– Подъезжай, – коротко ответил он.

И вернулся к письменному столу. Из головы не шла вчерашняя трагедия. Кем была женщина, смерть которой он засвидетельствовал? Сейчас вчерашняя ночь в парке казалась ему нелепой фантасмагорией. Может, ему и в самом деле все это привиделось?

Он не успел допить кофе, как в дверь позвонили. Василиса? Интересно, на чем она так быстро добралась? На метле или по совету областного губернатора воспользовалась вертолетом?

Он открыл дверь. Перед ним на пороге стоял прокурор–криминалист Филатов. Он был старше Андрея на 8 лет, но это не мешало им быть друзьями. Кроме того, прокурор родился 12 января и по отношению к родившемуся 12 июля Успенскому был в некотором смысле жестким оппонентом. Андрей частенько упрекал его в упрямстве и догматизме, что было в целом свойственно Козерогам. Если уж упрется рогами, никакими силами не сдвинешь.

– День сюрпризов, – констатировал Андрей. – Ждешь ананасов, а получаешь черную икру. Ну, здорово, Петрович, проходи. Кофию не желаешь? – в слове «кофию» он сделал ударение на последнем слоге.

– Отнюдь, – с достоинством ответил Филатов и вошел.

– Что отнюдь? – лицо Андрея исказила тоскливая судорога. – «Отнюдь» значит «вовсе». Так как – отнюдь да или отнюдь нет?

– Нет. Хорошо бы пива. Или хотя бы чаю. Мне тут на работе подстаканник подарили. Серебряный. Вот, погляди.

Он полез в свой огромный портфель и извлек из него сверток, перевязанный игривой голубой ленточкой. Под насмешливым взглядом астролога он поспешно содрал ленточку, скомкал и убрал в карман.

– Что не так? Ты бы предпочел розовую? – проворчал прокурор.

– Петрович, чай пьют одни извозчики. А благородные люди употребляют гоголь–моголь с ромом, – сообщил Успенский. – Прикажете коньяку? Ты, собственно, чего приперся?

Филатов устало, несмотря на то что день только начался, опустился в кресло.

– Наливай, не спрашивай. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что астрология – лженаука.

Андрей достал из бара бутылку и два фужера.

– Это точно?

– Абсолютно точно. Вчера вечером по телевизору сообщили. Я всю ночь не спал, думал – как бы помягче тебе об этом сказать.

Андрей разлил коньяк по пузатым бокалам.

– Я телевизор не смотрю. И радио не слушаю. Говори, что тебе надо? Ты ведь просто так не приедешь. Обязательно какую-нибудь гадость припасешь.

– Сам ты гадость, – с блеском парировал прокурор–криминалист, протягивая ему протокол, составленный следователем Дорониным, где красовалась подпись астролога. – Ты мне лучше скажи – это твоя закорючка? Сам же меня учил «Второму закону Андропова»: «Каждая подпись – шаг к тюрьме».

Успенский удивился.

– Разве? А первый какой? Напомни, а то я что-то запамятовал.

Филатов принял бокал с коньяком и многозначительно поднял его, будто собрался произнести тост.

– Первый закон – «Скорость стука опережает скорость звука». Но ты не отвлекайся и зубы мне не заговаривай. Рассказывай всю правду. Как прокурору.

Андрей скорбно вздохнул.

– Не успел войти, и сразу чистосердечное признание ему подавай! Крючкотвор. – Он задумался, напрягая память. – Ну, я шел, споткнулся, очнулся, а что тебя, собственно, интересует?

– Все. Потому что с меня требуют результаты проверки, а у меня ничего нет. Ничего реального, что можно подшить к делу. Одни предположения и догадки. Беллетристика.

Успенский пожал плечами.

– Да, Петрович, видно не зря ты в один день с Джеком Лондоном и Аркадием Вайнером родился. Тянет тебя нелегкая писательская стезя. Но я могу только к твоим догадкам подбросить свои загадки. Тебе это надо?

Прокурор заинтересованно кивнул.

– В моем деле информации много не бывает, так что сыпь до кучи. Давай, выкладывай свои предсказания.

Успенский отрицательно покачал головой.

– Петрович, ты не по адресу. Я не занимаюсь предсказаниями, моя специальность – прогнозы.

Филатов удивленно приподнял брови.

– А разве это не одно и то же?

Андрей рассмеялся.

– Если тебе нужно предсказание, надо было обратиться к покойному осьминогу Паулю. Прогноз отличается от предсказания примерно так же, как диагноз от приговора.

– Правда, что ли? – Филатов изобразил лицом испуг, но вышло плохо. – Ай как жалко! Ты бы мог в лотерею выигрыши угадывать. И мне подсказывать. – Он выпил. – Ну, ладно, давай серьезно. Рассказывай, что там вчера с тобой произошло.

Успенский с бокалом в руке присел на подоконник.

– Знаешь, Петрович, я сам об этом деле все время думаю. Картина вроде бы простая. Запертая комната, шприц, следы уколов на руке. Банально как в классическом детективе. Но пресловутая интуиция не дает мне, старику, покоя. Даже не знаю, как и с чего начать. Хочешь, чтобы я все тебе рассказал?

Филатов опрокинул коньяк как водку, одним духом, и утвердительно наклонил голову.

– Рассказывай!

– Ну, хорошо. Слушай.

И Андрей в подробностях пересказал Филатову все, что произошло с ним вера в парке, а потом, неожиданно для себя, изложил и содержание своего видения.

Выслушав астролога до конца, Филатов некоторое время сидел, слегка ошарашенный его рассказом. Успенский налил ему еще.

Алексей Петрович выпил и потер лоб.

– Постой, это же как оно называется, слово забыл.

– Склероз?

– Нет, другое. И не маразм, если ты об этом.

– Дежавю?

– Точно, дежавю! Знаешь, Палыч, насчет склероза ты прав. Я думаю, это он всему виной. Вот что-то сейчас происходит, а тебе кажется, что оно уже когда-то было. Со мной пару раз такое случалось. Неприятное ощущение.

Андрей снова отрицательно покрутил головой.

– Нет, это определенно не мой случай. То, что я видел, происходило, судя по всему, где-то в конце тридцатых годов, до войны. То есть это не мои воспоминания.

– Может, эта, генная память? – предположил Филатов. – Папа–мама что-то видели, а тебе передалось.

Но Успенский снова не согласился.

– Тоже исключено. Мои родители в то время детьми были, а деды и бабки вообще не отсюда.

Все же прокурор не сдавался.

– Ерунда, такое тоже часто бывает. Я по телевизору видел, как один пацаненок, индеец с Аляски, вдруг на санскрите заговорил. И даже научный текст на этом санскрите вслух прочитал. Или Моцарт, маленький был совсем, вообще еще читать–писать не умел и на даже горшок не просился, а по нотам играл как по нотам. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Астролог придал лицу мрачное выражение.

– Петрович, предупреждаю – тебя занесло в реинкарнацию. А ведь ты в нее не веришь.

– Не верю, – уныло согласился Филатов и задумался.

Андрей налил еще коньяка.

– Зря, между прочим, не веришь. Вот Карл Юнг, к примеру

– А кто это? – поинтересовался Филатов.

– Ну, хорошо, а Льва Толстого ты, надеюсь, знаешь? Джека Лондона или Конан Дойла? Все они допускали существование реинкарнации. Но давай возвратимся к тому, с чего начали, к дежавю. В переводе с французского это значит «уже видел». Специалисты считают, что его переживают девяносто семь процентов людей на Земле. А некоторые испытывают его постоянно, по несколько раз в день, причем часто это сопровождается дискомфортом, как у тебя. Но иногда это проявляется в более конкретном виде. У человека вдруг проявляются навыки профессии, которой он никогда не обучался.

Филатов напрягся.

– Что ты имеешь в виду? Какие навыки: грузчика, космонавта, дегустатора коньяка?

Успенский кивнул.

– Ага, или прокурора–криминалиста. Как у твоего Моцарта.

Тот не по–детски обиделся за Моцарта.

– Тоже мне, сравнил хрен с пальцем! И как это можно объяснить?

Успенский поводил взглядом по потолку, словно мог найти ответ там.

– Существует мнение, что человек мог приобрести эти навыки в прошлой жизни.

Филатов поскреб затылок. Его снедали сомнения.

– Да мало ли кто чего раньше не делал? У нас до Хрущева кукурузу под Архангельском тоже никто не выращивал. Так, по–твоему, Никита Сергеич тоже реинкарнация какого-нибудь негра с Миссисипи?

Успенский с подозрением прищурился.

– Слушай, Петрович, а может, тебе просто само слово не нравится? Так я тебе научное название подберу. Выбирай: метемпсихоз, полигенезис, метасоматоз. Пифагора, надеюсь, помнишь? Его «штаны» даже в школе проходят. Получается – он всем ученым ученый, а не какой-нибудь шарлатан. Так вот, он привез эту теорию из Древнего Египта в Древнюю Грецию, и там она получила распространение. По нему выходило, что душа в момент смерти переходит от человека в рождающееся животное, в растения, камни и прочее. А через три тысячи лет снова попадает в человека.

– Ешкин кот, долго-то как! – изумился Филатов.

– Не то слово, – согласился Андрей и продолжил: – А Платон? Тоже древний ученый.

– Поновее никого нет? – криво улыбнулся прокурор.

– Пожалуйста! Академик Наталья Бехтерева. Всю свою жизнь занималась исследованием и изучением мозга, в итоге пришла к выводу, что мозг – черный ящик. Видно, что туда входит, видно, что оттуда выходит. А что внутри – никто не понимает. Даже она сама. Ну, каких тебе еще авторитетов надо? Маркса? Энгельса?

Филатов неуверенно пожевал губами.

– Ну, а сам-то ты что думаешь?

– Лично я считаю, что реинкарнация тут не при чем. Я придерживаюсь той точки зрения, что все мы обитаем в некоем информационном поле. Оно окутывает нас, как атмосфера. Нас окружает информация о прошлом, настоящем и будущем.

Филатов пренебрежительно свистнул.

– И даже о будущем? Так ты считаешь, что наше будущее известно так же, как и прошлое?

– А ты считаешь, что прошлое известно? Тогда ответь мне, кто победил в Бородинской битве? Или кто и за что убил президента Кеннеди? А ведь это события, о которых даже ребенку известно. Прошлое так же непредсказуемо, как и будущее. А насчет свободы выбора ну-ка, оцени ситуацию как профессионал. Выходит из тюрьмы карманник. Идет по вокзалу или, скажем, по парку и видит – у какого-то ротозея бумажник из кармана торчит. Что он сделает? Потопает себе мимо на завод слесарем устраиваться? Сто процентов даю – вытащит бумажник. Следовательно, его возвращение в тюрьму – лишь вопрос времени. А ты говоришь – свобода выбора. Нет, важно не то, какую дорогу мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет нас сделать тот или иной выбор.

– Хорошо сказал.

– Это не я сказал, а O’Генри. Писатель такой.

– Не тот, который «Боливар не выдержит двоих»?

– Он самый. А философ Кант определил суть Бога как категорический императив внутри человека и звездное небо над его головой. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что такое категорический императив?

– В данном случае, типа – совесть? – предположил прокурор.

Андрей рассмеялся.

– Точно, Петрович, и точнее не скажешь. «Типа – совесть»! Или тот внутренний голос, который ее заменяет. Но откуда этот голос звучит? Вокруг нас парят и перемещаются волны информации. Как радиоволны в эфире. А мозг – это всего лишь приемник. Вроде радиоприемника. Включил – и слушай. Если, конечно, сумеешь настроиться на нужную волну. А это мало кому удается. Мне вот как будто удалось.

Прокурор недоверчиво прищурился.

– В таком случае при чем же тут звезды?

– Эх, Петрович, звезды – это всего–навсего точные часы со стрелками. Ты же радио слушаешь не абы как, а по часам. «Пик–пик–пик! Московское время десять часов. Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку».

– Это по воскресеньям, – вскользь заметил Филатов. – В будни она в семь сорок начиналась.

Успенский рассмеялся.

– Смотри-ка, а говорил «склероз»!

Прокурор–криминалист только мрачно головой покачал.

– Меня каждое утро под эту «Пионерскую зорьку» вместо будильника в школу поднимали. Такое не забывается.

– Вот и со звездами то же самое, – горячо заверил его Успенский. – Они отмечают момент твоего рождения и другие определяющие моменты жизни. Вся закавыка в том, чтобы правильно эти моменты вычислить. Про биологические и психологические циклы слышал? Тоже шарлатанством считались. А теперь в Японии и в Штатах водителей автобусов в критические дни на линию не выпускают.

Прокурор встал, прошел к окну и принялся внимательно рассматривать залитый дождем двор. Таким способом он думал.

– Значит, ты утверждаешь, что мозг устроен как радиоприемник? – наконец произнес он.

– Ну, не буквально, разумеется. Но по тому же принципу. Возьми, к примеру, гиппокампус. Это такой участок в мозгу. Он кодирует получаемую мозгом информацию, зашифровывает, архивирует и складирует в долговременной памяти. Приемник плюс компьютер. Или амигдалы – миндалины.

– Так принцессу в «Звездных войнах» звали, – заметил Филатов. – В выходные по телевизору.

– Ее звали Амидала, а не амигдала, – перебил его Андрей и продолжил: – Так вот, две амигдалы расположены в височных долях мозга. Кстати, отмечено, что у кастрированных мужиков они сжимаются больше, чем на треть.

Прокурор и тут остался верен своей профессии:

– Факты имеются? Давай-ка с этого места подробнее.

Успенский объяснил в доступной форме:

– Ну, например, ты допрашиваешь подозреваемого. Он тебе что-то втирает, а ты следишь за его лицом и понимаешь, что он врет. Оценка эмоций – сложнейший процесс.

Филатов отошел от окна.

– Ладно, ты меня убедил. Допустим, я поверил, что никакой мистики здесь нет, мозг похож на приемник или компьютер. И все такое. А дальше-то что?

Андрей приблизился к нему и чуть ли не заорал:

– А то, что мой мозг получил сигнал! Понял? И пока я не разберусь – от кого он и что означает, то не успокоюсь.

Лицо прокурора исказила гримаса сострадания.

– Слушай, Палыч, мне по должности полагается эти Авгиевы конюшни разгребать. А тебе-то зачем в дерьмо лезть? Судя по тем двоим мордоворотам, про которых ты рассказал, твое вмешательство может быть опасно для жизни.

Успенский расслабился, его лицо приобрело спокойные черты.

– Наверно, по–другому не умею. Кисмет.

Он прошел к своему столу и сел за компьютер.

Прокурор прошелся от окна к двери.

– Ладно, ты меня убедил. Но легче от этого не стало. Я-то, дурень наивный, когда к тебе ехал, думал, что ты ясность внесешь. Внес, спасибо. Я теперь вообще ничего не понимаю.

Андрей виновато опустил глаза.

– Извини, дружище, но ничего другого я тебе предложить не могу.

Прокурор продолжал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

– Итак, подведем итоги. Значит, ты считаешь, что твой мозг скопировал картинку из сознания кого-то, кто присутствовал в твоем видении?

Успенский вскочил.

– Да в том-то и дело, что никого из них! Понимаешь, Алексей, я видел все это не их глазами, а как бы со стороны. И если я пойму, кто был носителем этой информации, то все остальное тут же станет ясным… Может быть.

Но Филатов вовсе не разделял его оптимизма.

– Да уж, ясно как в тумане. Давай лучше вернемся к фактам. Значит, ты взялся за забор.

– Да, там чугунная ограда, металлические пики метров по пять в высоту. Когда я до них дотронулся, то все увидел. Как будто каким-то чудом информацию считал, – сказал Андрей.

Прокурор скептически улыбнулся.

– У Гарри Поттера волшебная палочка ма–а-аленькая была, а у тебя, значит, пятиметровая железяка?

Андрей схватил со стола маленький блестящий футляр – флеш–карту – и помахал перед носом Филатова.

– Вот, здесь записаны сотни книг. И я могу читать любую из них, было бы чем. Тебя это не удивляет? Нет, я так и думал. Тогда почему я не могу считывать информацию с чугунной ограды?

– И давно это у тебя? – Филатов произнес это с сочувствием, будто обращался к тяжело больному.

Но Андрей принял сочувствие всерьез.

– Не очень. Имей в виду, если будешь смеяться, больше не налью.

Филатов и в самом деле издал нервный смешок.

– И смеяться буду, и сам себе налью. Погоди, а как же теперь к тебе обращаться? Мэтр?

Успенский скромно потупился.

– Ну, что ты, я же не духовное лицо. Обращайся просто – мессир.

Филатов задумался.

– Слушай, так, может, ты еще и предсказания, то есть прогнозы, сочиняешь? В стихах. Как их?

– Катрены, – подсказал Успенский. – Угу, есть такой грех. Впрочем, сочиняю – не совсем подходящее слово. Скорее, слышу и записываю. Вот вчера, например, записал. Хочешь послушать?

– Валяй.

Несмотря на легкомысленный тон, Филатов приготовился очень внимательно слушать.

Андрей прикрыл глаза и начал декламировать:

– Знанием смерть привлечешь.

Малое зло руки большому развяжет.

В Чаше разгадку найдешь.

Хвост Скорпиона решенье подскажет.

Выслушав, прокурор одобрительно кивнул.

– Недурно. Главное – рифмы удачные. Типа: «Тридцать семь копеек – Тридцать восемь копеек». Или: «Электростанция – Гидроэлектростанция».

Андрей согласился.

– Да, рифмы так себе. Но, с другой стороны, и классики иногда позволяли себе халтурить: «И думать про себя – Когда же черт возьмет тебя» или «Песня твоя – Гренада моя». Себя – тебя, твоя – моя. Прямо песня оленевода. Это, по–твоему, лучше?

Но Филатов только отмахнулся.

– Ладно, хрен с ними, с рифмами. Форма – она и есть форма. Ты лучше объясни, что это твое творчество означает? В чем смысл?

Успенский ответил не сразу.

– Знаешь, я раньше терялся в догадках – зачем Нострадамус шифровал свои катрены? И только когда начал писать их сам, понял. Ничего он не шифровал. Просто слова и строки приходили ему в голову именно в таком виде. Готовыми. Как дельфийской пифии.

– Что это за птица? Ладно, ты, гляжу, опять на свою реинкарнацию оглобли завернул? Палыч, это же мракобесие!

– Это не мной придумано и не вчера открыто, – возразил Успенский. – Можешь называть это переселением душ, а можешь считать, что в информационном поле, окружающем Землю, произошло короткое замыкание. И на моем сознании отпечаталась матрица сознания Нострадамуса. В конце концов, если компьютер – искусственный интеллект – может копировать файлы, то почему этого не может произойти с естественным интеллектом, то есть с мозгом? И мой мозг подходит для этого ничуть не хуже любого другого.

Неожиданно Филатов просиял и хлопнул себя по лбу.

– Эврика! Слушай, а может, тебе все это просто показалось?

Андрей в ответ лишь пожал плечами.

– А я никогда и не утверждал обратного. Просто я вижу то, что вижу, и слышу то, что слышу. И ищу мало–мальски приемлемые объяснения. Мы их только что обсудили. Но есть и такая версия: мои видения – результат черепно–мозговой травмы. А можно считать их пророческим даром. Выбирай – что больше нравится.

Прокурор посмотрел на друга с недоверием.

– И тебя не интересует, как обстоит дело на самом деле?

– Нет. Мне по барабану, – признался тот. – Ты прокурор, лицо официальное, тебе нужны доказательства. А мне достаточно просто понять.

– И что ты понял? Может быть, у тебя и подозреваемый имеется.

Андрей покрутил в воздухе пальцами.

– Можно и так сказать.

– И кто же?

– Бес.

Филатов аж подскочил на месте.

– Час от часу не легче! – в отчаянии воскликнул он. – Какой еще бес? Ты смеешься? Опять мистику разводишь?

– Бес – это вирус зла. Человек, который им инфицирован, с древних времен характеризуется как одержимый бесом. Тебя такая трактовка устроит? Ну, вот и будем этого одержимого искать. И никакой мистики. Все материально, строго по науке.

Они могли бы дискутировать бесконечно долго, но беседу прервал звонок в дверь.

* * *

Андрей открыл дверь. На этот раз сюрприза не было, приехала Василиса. Он помог ей снять куртку, успевшую намокнуть, пока она закрывала машину и шла к подъезду. В прихожей, превращенной астрологом в приемную, она заметила свежий номер своего журнала.

Она удивилась:

– Ты читаешь наш журнальчик? Вот уж не подозревала тебя в пристрастии к желтой прессе.

Андрей немного смутился:

– Иногда балуюсь. – Он взял журнал и раскрыл. – Вот нашел в последнем номере в разделе сатиры и юмора: «Астролог звезд с неба не хватал». Это про меня, что ли?

– А! – Она небрежно махнула рукой. – Это наш Лелик в остроумии упражняется. Кто там у тебя?

– Алексей заскочил. Надо помочь по мелочи. А у тебя что?

Василиса прошла в кабинет и поздоровалась с Филатовым. Потом по–хозяйски прошла к компьютеру. Посторонилась, пропуская на рабочее место Успенского.

– У моей подруги, она же хозяйка нашего макулатурного листка, скоро юбилей. Ты не мог бы составить ее гороскоп?

– Нет проблем. Давай данные: рост вес, анализы. Шучу.

Василиса шутки не приняла.

– Что с тобой? – поинтересовался астролог. – С бойфрендом поругалась?

– У меня нет никакого бойфренда, и ты это прекрасно знаешь, – отрезала журналистка. – Просто по дороге поцапалась с каким-то жлобом. Представляете, выкатил на встречную, чуть не врезался мне в лоб, да еще хамить начал. Бейсбольной битой махать.

– И что ты сделала? – осторожно поинтересовался Успенский.

– Ничего. Судьба распорядилась за меня. Нашлись добрые люди. Он получил собственной битой по голове.

– Он жив? – встревожился прокурор.

Ему, конечно, только еще одного трупа недоставало.

– Жив, – успокоила его Василиса. – Здоровый, гад, попался.

Но Андрей уже думал о своем.

– Ладно. Мне нужен год, месяц, день и час рождения твоей подруги. Если знаешь минуты и секунды, то еще лучше.

Василиса положила перед ним листок, вырванный из записной книжки, и он погрузился в вычисления.

Прокурор с сомнением поглядел на журналистку.

– Слушай, неужели ты веришь в эту галиматью? – спросил он ее. – На кой ляд тебе это надо? Неужели так хочется знать, что тебя ждет в следующем месяце или квартале?

Василиса рассмеялась.

– Совсем наоборот. С помощью астрологии я пытаюсь разобраться в своем прошлом и в себе самой. А что касается галиматьи, то мне приходилось слышать куда более бредовые идеи от официальных лиц и общепризнанных авторитетов. Так что я бы попросила быть поосторожнее с ярлыками!

Она строго посмотрела на стол, где стояли пустые стаканы и чашка.

– Вы завтракали?

– А?

– Вы оба сегодня что-нибудь ели? – спросила она уже громче.

Андрей переглянулся с Филатовым.

– Да, коньяк, кофе.

Она презрительно хмыкнула.

– Понятно. Тогда я пойду на кухню:

Успенский виновато почесал кончик носа.

– Вряд ли ты там найдешь что-нибудь подходящее.

Василиса развернулась и со снисходительным смешком удалилась в направлении кухни, бросив через плечо.

– Тогда работайте.

– Как скажешь. – Андрей уткнулся в компьютер и забормотал: – Так, Сатурн у нас находится на границе Второго и Третьего Домов. Луна в Десятом Доме. Очень интересно, Черная Луна в квадратуре с Луной.

Филатов продолжал смотреть печальным взглядом на дверь, за которой исчезла Василиса. Потом наконец спросил.

– Слушай, Палыч, а почему ты на ней не женишься?

– Мне вера не позволяет, – машинально, не отвлекаясь от таблиц, отозвался Успенский.

– Опять, что ли, твои звезды вещуют? – неодобрительно проворчал Прокурор. – Не морочь голову, она же тебя любит.

Теперь Андрей оторвался от экрана.

– Прокурор, а не пошел бы ты на кухню? Помочь даме по хозяйству. И вообще, не лезь куда не надо, тут и без тебя все так непросто.

– Дурак ты, хоть и астролог, – парировал Филатов. – К тому же, я есть не хочу, мне бы чаю покрепче. Заодно и подстаканнику дареному обкатку устроить, – развернул он бумагу с подарком. – Старинный, серебряный. Я тебе говорил? Ах, да. Гляди, на нем даже клеймо «ОГПУ–НКВД» имеется и номер инвентарный. Слушай, Палыч, не в службу, а в дружбу, помацай его. Вдруг увидишь что-нибудь такое? Может, из него Ежов или Берия чай пили. Это же тогда раритет получается, ему цены нет.

– Ну, не знаю. – Андрей, не вставая с места, взял подстаканник, взвесил на руке. – Тяжелый. Им, случайно, заключенных на допросе не бьют? Если бы мне таким разок по кумполу звезданули, я бы все рассказал, даже то, чего не знаю. Понимаешь, Петрович, потрогать и увидеть – это срабатывает не всегда, а то бы я целыми днями только «мультики» и смотрел. По заказу это не получается, тут дело случая.

И почувствовал, как его на затылок снова обрушилась тяжелая волна тьмы.

Дата добавления: 2015-08-05