Памяти поэта

В помещении - слева и справа,
сзади, спереди - тысячи глаз
смотрят пристально так и лукаво:
как он, право, споткнется сейчас!
А споткнувшись, он станет таким же
как и мы, нехорошим таким,
был высоким, а станет чуть ниже,
и его мы охотно простим.
Но когда, и споткнувшись, он все же
будет нас избегать, вот тогда…
Вышел в улицу: Господи Боже,
никого, ничего, никогда.
Только тусклые звезды мерцают,
только яркие звезды горят:
никогда никого не прощают,
никому ничего не простят!

1997

"Водой из реки, что разбита на сто ручьев…"

Водой из реки, что разбита на сто ручьев, в горах
умылся, осталось в руках
золото, и пошел, и была сосна
по пояс, начиналась весна,
солнце грело, облака
летели над головой дурака,
подснежник цвел - верный знак
не прилечь, так хоть сбавить шаг,
посмотреть на небо, взглянуть вокруг,
но не сбавил шаг, так и ушел сам-друг,
далеко ушел, далеко,
машинально ладони вытерев о.
Никто не ждал его нигде.
…Только золото в голубой воде,
да подснежник с облаком - одного
цвета синего - будут ждать его…

1997

"Родился б в солнечном 20-м…"

Родился б в солнечном 20-м,
писал бы бойкие стишки
о том, как расщепляют атом
в лабораторьях мужики.
Скуластый, розовый, поджарый
всех школ почетный пионер,
из всех пожарников, пожарник,
шахтер и милиционер
меж статуй в скверике с блокнотом
и карандашиком стоял,
весь мир разыгрывал по нотам,
простым прохожим улыбал.
А не подходит к слову слово,
ну что же, так тому и быть -
пойти помучить Гумилева
и Пастернака затравить.

1997

"В простой потёртой гимнастёрке…"

В простой потёртой гимнастёрке
идёт по улице солдат.
Вослед солдату из-за шторки
в окошко девушка глядит.
…Я многого не видел в жизни.
Но не кому-нибудь назло
я не служил своей отчизне,
а просто мне не повезло.
Меня не били по печёнкам,
не просыпался я в поту.
И не ждала меня девчонка,
Учащаяся ПТУ.
И вообще меня не ждали,
поскольку я не уезжал.
Решал двойные интегралы
и вычислял факториал.
Глядел в окно на снег и лужи,
опять на лужи и на снег.
И никому я не был нужен,
презренный штатский человек.
Но если подойдут с вопросом:
"Где ты служил?" Скажу: "Сынок!
Морфлот. Сопляк, я был матросом".
И мне поверят, видит Бог.

1997

"…В аллее городского сада…"

…В аллее городского сада
сказала, бантик теребя:
"Я не люблю тебя, когда ты
такой, Борис". А я тебя -
увы, увы - люблю, любую.
Целую ручку на ветру.
Сорвал фиалку голубую,
поскольку завтра я умру.

1997

"В белом поле был пепельный бал…"

"В белом поле был пепельный бал…"^[33] -
вслух читал, у гостей напиваясь,
перед сном как молитву шептал,
а теперь и не вспомнить, признаюсь.
Над великой рекой постою,
где алеет закат, догорая.
Вы вошли слишком просто в мою
жизнь - играючи и умирая.
Навязали свои дневники,
письма, комплексы, ветви сирени.
За моею спиной у реки
вы толпитесь, печальные тени.
Уходите, вы слышите гул -
вроде грохота, грома, раската.
Может быть, и меня полоснул
тонким лезвием лучик заката.
Не один ещё юный кретин
вам доверит грошовое горе.
Вот и всё, я побуду один,
Александр, Иннокентий, Георгий^[34].

1997

"…Кто тебе приснился? Ежик?!.."

И. К.^[35]

…Кто тебе приснился? Ежик?!
Ну-ка, ну-ка, расскажи.
Редко в сны заходят все же к
нам приятели ежи.
Чаще нас с тобою снятся
дорогие мертвецы,
безнадежные страдальцы,
палачи и подлецы.
Но скажи, на что нам это,
кроме страха и седин:
просыпаемся от бреда,
в кухне пьем валокордин.
Ежик - это милость рая,
говорю тебе всерьез,
к жаркой ручке припадая
и растроганный до слез.

1997

Элегия ("…Нам взяли ноль восьмую алкаши…")

…Нам взяли ноль восьмую^[36] алкаши -
И мы, я и приятель мой Серега,
Отведали безумия в глуши
Строительной, сбежав с урока.
Вся Родина на пачке папирос.
В наличии отсутствие стакана.
Физрук, математичка и завхоз
Ушли в туман. И вышел из тумана
Огромный ангел, крылья волоча
По щебню, в старуш а чьих ботах.
В одной его руке была праща,
В другой кастет блатной работы.
Он, прикурив, пустил кольцо
Из твердых губ и сматерился вяло.
Его асимметричное лицо
Ни гнева, ни любви не выражало.
Гудрон и мел, цемент и провода.
Трава и жесть, окурки и опилки.
Вдали зажглась зеленая звезда
И осветила детские затылки.
…Таков рассказ. Чего добавить тут?
Вот я пришел домой перед рассветом.
Вот я закончил Горный институт.
Ты пил со мной, но ты не стал поэтом.

1997

"Давай по городу пройдем…"

Давай по городу пройдем
ночному, пьяные немножко.
Как хорошо гулять вдвоем.
Проспект засыпан белой крошкой.
…Чтоб не замерзнуть до зари,
ты ручкой носик разотри.
Стой, ничего не говори.
Я пессимист в седьмом колене:
сейчас погасят фонари -
и врассыпную наши тени,
как чертенята, стук-постук
нет-нет, как маленькие дети.
Смотри, как много их вокруг,
да мы с тобой одни на свете.

1997

"…Дым из красных труб…"

…Дым из красных труб -
как нарисовали.
Лошадиный труп
в голубом канале.
Грустно без Л.Д.^[37],
что теперь на море.
Лодка на воде,
и звезда - во взоре.
Но зато Л.А.^[38] -
роковая дама,
и вполне мила,
как сказала мама.
Словно сочинил
это Достоевский.
До утра кадил
фонарями Невский.
И красив как бог
на краю могилы
Александр Блок -
умный, честный, милый.

1997

"Поехать в августе на юг…"

Поехать в августе на юг
на десять дней, трястись в плацкарте,
играя всю дорогу в карты
с прелестной парочкой подруг.
Проститься, выйти на перрон
качаясь, сговориться с первым
о тихом домике фанерном
под тенью шелестящих крон.
Но позабыть вагонный мат,
тоску и чай за тыщу двести,
вдруг повстречавшись в том же месте,
где расставались жизнь назад.
А вечером в полупустой
шашлычной с пустотой во взоре
глядеть в окно и видеть море,
что бушевало в жизни той.

1997

К Олегу Дозморову^[39]

Владелец лучшего из баров^[40],
боксер^[41], филолог и поэт,
здоровый, как рязанский боров,
но утонченный на предмет
стиха, прими сей панегирик -
элегик, батенька, идиллик.
Когда ты бил официантов^[42],
я мыслил: разве можно так,
имея дюжину талантов^[43],
иметь недюжинный кулак.
Из темперамента иль сдуру
хвататься вдруг за арматуру.
Они кричали, что - не надо
Ты говорил, что - не воруй.
Как огнь, взметнувшийся из ада,
как вихрь, как ливень жесткоструй -
ный, бушевал ты, друг мой милый.
Как Л. Толстой перед могилой.
Потом ты сам налил мне пива,
орешков дал соленых мне.
Две-три строфы^[44] неторопливо
озвучил в грозной тишине.
И я сказал тебе на это:
"Вновь вижу бога и поэта"^[45].
…Как наше слово отзовется,
дано ли нам предугадать^[46]?
Но, право, весело живется.
И вот уж я иду опять
в сей бар, единственный на свете,
предаться дружеской беседе^[47].

1997

"В те баснословнее года…"

В те баснословнее года
нам пиво воздух заменяло,
оно, как воздух, исчезало,
но появлялось иногда.
За магазином ввечеру
стояли, тихо говорили.
Как хорошо мы плохо жили,
прикуривали на ветру.
И, не лишенная прикрас,
хотя и сотканная грубо,
жизнь отгораживалась тупо
рядами ящиков от нас.
И только небо, может быть,
глядело пристально и нежно
на относившихся небрежно
к прекрасному глаголу жить.

1997

Дата добавления: 2015-08-05