Глава пятая. Большую телегу вперед не пускай —

Большую телегу вперед не пускай —

Сам будешь в пыли и песке.

Не думай о многих печалях своих —

Лишь сам изведешься в тоске.

Ши Цзин

— Да, сэр Джихар, не успели мы и оглянуться, а сыновья наши ушли в бой за свои державы, — вздохнул Яр‑Тур.

Он и сам как‑то мгновенно переменился: приобрел и королевскую стать, и властный волос, и борода погустела, и глаза начали то и дело метать молнии, и доспехи, убогие и залатанные, заблистали серебром и золотом. Такому герою зазорно метаться по свету в поисках неведомо чего, ему лишь на престоле восседать и движением руки приводить в трепет сопредельные племена. А Жихарь остался самим собой:

— Разве о таком народе я мечтал, разве такую страну искал?

— Каков же ваш народ, сэр брат, и какова страна?

— Нетрудно сказать. Молодые у нас все как один добрые, а девицы — красные, мужи — доблестные, жены — верные, старцы — премудрые, старушки — сердобольные, дали — неоглядные, леса — непроходимые, дороги — прямоезжие, города — неприступные, нивы — хлебородные, реки — плавные, озера — бездонные, моря — синие, рыбки — золотые, силы — могучие, брови — соболиные, шеи — лебединые, птицы — вольные, звери — хищные, кони — быстрые, бунтари — пламенные, жеребцы — племенные, зерна — семенные, власти — временные, дела — правые, доходы — левые, уста — сахарные, глаза — зоркие, волки — сытые, овцы — целые… Да что говорить, все равно не поймешь…

— Осмелюсь заметить, что уважаемый Жи Хан весьма точно описывает времена правления Желтого Государя, когда вся Поднебесная благоденствовала и процветала, — обозначил себя Лю Седьмой.

С богатыря все грезы мигом слетели. Он приподнял Бедного Монаха над землей.

— Скажи, дяденька, мы тебе разрешали над нами колдовать?

— Бедный Монах не имел времени объяснить уважаемым…

— Оставьте его, сэр Джихар, — вмешался Принц. — Еще неведомо, как бы обернулось дело без него. Не забудьте и то, что именно он отнял у нахального юнца золотую ложку.

Жихарь вернул чайнеца на землю.

— Готов сопровождать уважаемых до любых пределов земли, — предложил Лю Седьмой. — Умею гадать на черепашьем панцире, вырезать из бумаги людей и зверей, не говоря уже об отвлеченных понятиях. Буду требовать, чтобы в попавшихся нам на пути городах и селах уважаемым подносили для питья кровь белого лебедя, а для омовения ног — коровье и лошадиное молоко… Знаю также все придворные церемониалы и свойства трав…

Богатырь вспомнил о дальнейшем пешем пути и загрустил.

Над поляной выл холодный ветер, натягивал темные тучи, сулившие первый снег. Бесполезные телеги выставили оглобли в разные стороны.

«Вот в наказание запряжем косоглазого — и пусть тащит!» — подумал Жихарь, но сразу же другая, чудесная дума осенила его.

Если из двух телег собрать одну, но не простую, а такую, у которой задние колеса много больше передних, она ведь станет катиться сама собой, как бы с горки! И не надо никаких чар и заклинаний! И как это люди по темноте своей до такого сами не додумались, коней томили?

«Безмозглые!» — подумал Жихарь про всех, кроме себя.

Драбаданские телеги были, по счастью, разной величины. Богатырь без труда поменял колеса на двух телегах по своему замыслу и отошел в сторонку, но недалеко: вдруг покатится так быстро, что и не догонишь?

Яр‑Тур и Бедный Монах наблюдали за его делами с интересом, но без всякого понимания в глазах. Да и куда им?

Преображенная телега с места не трогалась.

«Первотолчок нужен!» — догадался Жихарь и сильно, обеими руками двинул повозку вперед.

Да, обычному человеку так не толкнуть, докатилась чудесная телега почти до деревьев и остановилась.

Будимир первым понял, в чем дело, он захлопал крыльями и глумливо закукарекал.

Тут и Яр‑Тур с новым знакомцем догадались, что Жихарь посягнул на вечное движение. Они обменялись ядовитыми улыбками, а потом, не удержавшись, рухнули на землю.

— Говорят, что шмелю не изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца — это по силам лишь наседке из Лу! — выкрикнул Бедный Монах и снова забился в припадке веселья.

Богатырь оставил телегу и пошел на спутников, потрясая сжатыми кулаками, но не дошел.

«А ваджра‑то на что?» — вспомнил он и вернулся на место, заметив скупо и холодно:

— Дуракам половину работы не кажут! Но все равно провозился с повозкой до полудня, покуда не догадался использовать золотую ложку в качестве шкворня.

Телега покорно завращала колесами и вдруг рванула с места — еле успел задержать и вытащить ваджру.

Насмешники прикусили языки.

— Так‑то! — сказал Жихарь.

— Я читал, что Ле Защита Разбойников проделывал нечто подобное с бумажной колесницей, — сказал Бедный Монах. — Но чтобы подчинить себе дерево…

Воистину Жи Хан незаметно для себя овладел всеми путями Дзынь и способен покорить восемь сторон света!

— Ладно, что про дерево напомнил, — молвил Жихарь. — Нарубили бы уж давно дров, пока я тут пластаюсь, да костерок развели — околеем ведь. Вон пенек торчит…

Лю Седьмой услужливо достал из рукава причудливого вида бронзовый топорик и поспешил к указанному пню.

Пронзительный вопль потряс деревья. Жихарь и Яр‑Тур мигом оказались возле пня, готовые к любому нападению. Бедный Монах виновато разводил руками.

— А‑а, — вспомнил Жихарь. — Колдуны же одного своего в пенек обратили — было такое?

Он достал золотую ложку и коснулся середины пня. Богатырская рука подлетела вверх, поскольку и сам пенек вырос и предстал высоким смуглым человеком, горбоносым и в черном плаще.

Человек сделал шаг вперед и сморщился, припав на раненную топором ногу, а потом неожиданно запел, да такую скверную песню:

Бездна бездну призывает, Рот широко разевает, А когда разинет рот, Похваляючись, поет:

"Раньше я жила темна, Холодна и голодна, А с тобой мы — ам да ам — Мир поделим пополам.

Что вверху и что внизу — Все сметелю, все сгрызу.

Что внутри и что вовне — Все съедобно, все по мне".

Бездна бездну обманула:

Между глаз ей звезданула, И осталася одна Бездна бедная без дна…

Любой бы догадался, кто таков этот певец, но только не Жихарь. Потому и спросил:

— Ты кто?

— Какое из моих имен ты хотел бы услышать? — Голос у бывшего пенька оказался низкий и раскатистый.

— Настоящее, — потребовал богатырь.

— Если, конечно, вы не стыдитесь его, сэр колдун, — добавил Принц.

— Все беды происходят из‑за ложных имен, — заметил Лю. — И для того, чтобы изменить нравы, необходимо восстановить истинные имена…

— Напрасно избрал я на этот раз шкуру драбаданского шарлатана, — сказал хромой. — Хотелось бы предстать перед вами в подлинном виде, но, увы… Эти болваны, как всегда, все испортили и перепутали, а вы двинетесь дальше, навстречу своей бессмысленной судьбе…

Глаза у хромого были разные: один зеленый, а другой просто дырка.

— А ты нас, стало быть, остеречь захотел? — спросил Жихарь.

— Да нет же! — радостно вскричал хромой. — Я никогда не мешаю людям шагать навстречу гибели, наоборот, всеми силами рад способствовать этому…

— А расколдоваться сам не мог, — ухмыльнулся богатырь.

— Это пустяки. — Хромец махнул рукой, и Жихарь заметил, что пальцы у него коротенькие‑коротенькие — меча не ухватят.

— Демоны и духи поднаторели в искусстве обмана, — сказал Бедный Монах. — Но настоящего знатока им не провести. В вас, почтенный, всякий узнает Хуньдуня — того самого, что в образе красного перца обольщает девушек в сумерках.

— Ну и как, получается? — оживился богатырь. Хромой только пожал плечами, а Лю Седьмой продолжал:

— В книге «Шэнь и Цзин», повествующей о чудесном и необычайном, про Хуньдуня говорится следующее: «Он похож на длинношерстую собаку с медвежьими лапами, но без когтей. У него есть глаза, но он не видит, ходить не умеет, есть уши, но он не слышит, зато чует приближение человека. В брюхе у него нет внутренностей, есть лишь прямая кишка, и вся пища проходит насквозь. На добродетельных он кидается, к злодеям льнет».

— Погоди, погоди, — сказал Жихарь. — Какая прямая кишка? Какая собака? Ты чего городишь? Человек как человек, хотя, конечно, плохой, надо бы его потрясти и расспросить…

— Руки коротки, — сказал хромой.

— А поглядим, — ответил Жихарь и протянул к хромому отнюдь не короткие свои десницу и шуйцу. Но до тощей кадыкастой шеи почему‑то не достал, сделал шаг вперед — и опять не достал, хоть и не двигался с места расколдованный пенек.

Уже вплотную приблизился к нему Жихарь и только сейчас заметил, что богатырские его ладони растут почти что прямо из плеч, а куда делось все остальное — неведомо.

Больше всего на свете боялся Жихарь остаться калекой, поэтому отскочил на прежнее место и сразу же почувствовал, что руки вытянулись на положенную им длину. Он облегченно помахал возвращенными конечностями.

— С мечом произойдет то же самое, — предупредил хромой дернувшегося было Яр‑Тура.

Яр‑Тур смутился и сказал, что никогда не напал бы на безоружного.

— А пинка тебе дать — ноги коротки? — на всякий случай поинтересовался Жихарь. Хромой печально кивнул.

— Я берусь изгнать Хуньдуня после соответствующей трехдневной церемоний, — вызвался Лю Седьмой. — Но для этого нужно взять пластинку из красного агата, двести лян серебра, четырнадцать гонгов из чуской бронзы и барабан, на который натянута кожа старшего чиновника Палаты Принятия Мер и Весов…

— Сейчас! — пообещал Жихарь. — Сейчас побегу доставать тебе твой барабан…

— Да я и сам уйду, — сказал хромой. — Ваше общество мне быстро надоело. Но неужели никто из вас не попросит у меня хотя бы вечной молодости?

Лю Седьмой вежливо улыбнулся:

— Благодаря воздержанию и неустанным упражнениям провожаю вот уже семьсот двадцать первую осень…

— А я его, Бедного Монаха, еще мальцом на руках нянчил! — не растерялся Жихарь.

Яр‑Тур заколебался, но богатырь его живо осадил:

— Народ не поймет! Чего это, скажут, наш король не стареет, не матереет?

Должно быть, упырь! Так вот, скажут, кто нашу кровушку‑то пьет! И конец королевству!

И Принц не мог с ним не согласиться. Хромой вздохнул, повернулся спиной и зашагал прочь.

— Эй, что взамен‑то попросишь?

Хромой не отвечал, только вроде бы стал меньше ростом. Но, приглядевшись, Жихарь понял, что фигура в черном плаще с каждым шагом все глубже уходит в землю, как в воду.

Когда же черный клобук окончательно скрылся в траве, богатырь сказал спутникам:

— Рты‑то закройте — простудитесь, а я за вас отвечай. Больше о нем не вспоминаем и не говорим, а садимся в телегу и едем!

Перекусили, приложились к неубывающему жбану, набросали в телегу сосновых веток, сверху прикрыли мешками из‑под овса. Будимир сел на торчащую оглоблю, ко второй оглобле Бедный Монах прицепил на диво звонкий колокольчик — и поехали.

Ехали без дороги, зато все быстрее и быстрее, ехали молчком, чтобы не остаться без языка на ухабах. Телега, ведомая ваджрой, сама правила и поворачивала. Скоро осталась позади поляна. Лес то густел, то редел, то совсем пропадал, а что в этом лесу делалось, разглядеть было нельзя — так быстро ехали.

Жихарь поднялся во весь рост и радостно заорал что‑то бессмысленное, заглушая колокольчик.

Промелькнули какие‑то развалины, из развалин поднялась потревоженная стая птиц. Потом пошли сжатые безлюдные поля, показались и домишки, но все они как бы отлетали, отворачивали в сторону. Ветер свистел и леденил головы.

Солнце уже снарядилось на закат, когда впереди показался город, обнесенный мощной крепостной стеной.

— Сейчас ворота вышибем, насквозь пройдем! — посулил Жихарь притихшим спутникам. Будимир не усидел на передовом месте, попросился на руки к Яр‑Туру. Лю Седьмой прятался от ветра за спиной Принца. — Всех убью, один останусь! — криком предупреждал Жихарь горожан об их нелегкой судьбе.

Но город, что удивительно, шарахнулся куда‑то вбок, хотя телега и не думала сворачивать. Стражники на стенах в ужасе попрятались за зубцами.

— Видали? — кричал Жихарь. — Видали, как постораниваются и дают нам дорогу другие народы и государства? Косятся, конечно, да постораниваются — жизнь каждому люба! И‑эххх! — продолжал он. — Жаль, нет коней — я бы про них песню спел…

— В самом деле, сэр Джихар, мы довольно нелепо выглядим в незапряженной повозке и подобны теперь печальной памяти ментам…

— Если гордый — пешком ходи!

Сколько еще народов и государств посторонились — было уже не видно, так как наступила ночь. Жихарь не хотел передохнуть и голосом гнал телегу вперед и вперед.

Телега мчалась как бы по гребню горы, потому что справа и слева было звездное небо — и ничего больше. Луна предстала полная и огромная, и сразу стало видно, какая она там пустая, печальная, рябая и корявая.

И вдруг как будто снежный вихрь пронесся над головами. Собачий лай, улюлюканье, рев охотничьих рогов заглушили даже вой ветра.

Жихарь запрокинул голову и увидел прямо над собой огромное конское копыто, потом другое. Копыта опускались беззвучно, потому что в воздухе, топот не ходит, а земли они не касались. За первым конем показался другой, богатырь успел рассмотреть снизу подошвы сапог, втиснутых в стремена. Потом, обгоняя коней, понеслись в небе и ловчие псы — длинные и острорылые, как осетры, только с пушистыми хвостами.

Все это было словно выложено живой снежной крупой на синем шелке.

Задыхающийся песий лай перемежался громовыми ругательствами и почему‑то женским смехом.

Великанская белая всадница слегка наклонилась в седле и взмахнула хлыстом.

Кончик хлыста, собранный из множества острых льдинок, резанул Жихаря по лицу. Он схватился за щеку и услышал, как под пальцами наливается рубец, а когда вновь поднял голову, увидел только хвост последнего небесного коня, а на коне сидел задом наперед безобразный карлик и показывал богатырю обидные вещи.

— Вперед! Быстрее! Шибче! — приказал Жихарь телеге. — Догнать! Перегнать!

Запороть!..

Повозка ходу прибавила, да так резко, что Жихаря опрокинуло назад и он едва не вылетел, но успел ухватиться за Принца, намертво вцепившегося в боковую жердь.

— Дикая Охота, сэр брат! — крикнул Принц и поперхнулся снегом. — Все живое должно уступать ей дорогу!

Богатырь разозлился:

— Дикая, говоришь? Ничего, я их живо приручу! За ними, я сказал! Вверх!

Тележные колеса, большие и малые, оторвались от земли. Яр‑Тур и Лю Седьмой пытались увещевать Жихаря, но ветер сделался столь плотен, что человеческие слова в нем распадались на куски. Богатырь и сам не слышал и не понимал, что он там орет, кому, а главное — зачем.

Страшная тяжесть пригнула ко дну телеги всех троих, сплюснула лица, сдавила ребра. Впереди — уже не вверху, а просто впереди — снова показалась Дикая Охота, и давешний карлик, завидев погоню, испугался, развернулся в седле как положено и пришпорил своего скакуна. Карлик‑то он был карлик, но не для людей, поскольку мог бы, пожалуй, наломать бока даже варкалапу.

Телега без труда обогнала карликова коня и полетела дальше, только подпрыгивала, наезжая на собачьи лапы. Собаки визжали, но продолжали, не оборачиваясь и вытянув вперед рыбьи морды, преследовать невидимую жертву.

А потом и вся Охота — и кони, и люди, и псы — тоже приняла в сторону, пропуская безумную телегу с безумным возничим.

Жихарь оглянулся и погрозил кулаком:

— Попомните меня!

Дата добавления: 2015-08-03