Конец света. Когда в окошко под самым потолком хранилища пробивается пепельно‑серый рассвет

Побег

Когда в окошко под самым потолком хранилища пробивается пепельно‑серый рассвет, сияние черепов тускнеет. Древняя память возвращается в Лету, и стены вокруг меня вновь заливает холодный, безжизненный полумрак.

Но последний лучик этого сияния не исчез, и я кладу пальцы на лоб следующего черепа и погружаюсь в новые волны тепла. Не зная, куда в меня проникнет сияние, которое я сейчас прочту. Черепов слишком много, а времени почти не остается. Но я стараюсь не думать о Времени, а лишь ощупываю все новые и новые черепа. Миг за мигом считываю кончиками пальцев знание о том, что она существует. Этого сейчас достаточно. Сколько уже прочел, сколько еще осталось – не важно. Все равно, как тут ни старайся, человеческие мысли до конца не прочесть никогда. Пальцами я слышу ее память. Чего мне еще желать?

Возвратив последний череп на полку, я опускаюсь на пол и прижимаюсь спиной к стене. По зыбкому отблеску рассвета в окошке я не могу разобрать, что за погода снаружи. Лишь понимаю, что пасмурно. Утренние сумерки беззвучно расплываются по хранилищу мягкой светящейся жидкостью – и черепа скрываются в глубинах своего вечного, лишь однажды потревоженного сна. Я закрываю глаза и освобождаю голову от каких бы то ни было мыслей. Холодно. Коснувшись пальцами щеки, я вдруг понимаю, что сияние на них еще не погасло.

Я сижу на полу и жду, когда спадет напряжение, скопившееся во мне за ночь в холодном и тихом хранилище. У времени моего нет ни направления, ни границ. Падающий из окошка свет никогда не меняет оттенков, а моя тень всегда остается там, где она сейчас. Память девушки проникает в меня, заполняет каждую частичку моего тела. Я знаю: пройдет много времени, и лишь тогда я пойму, что со мною происходит. И еще больше – прежде чем передам это знание ей. Но я могу это сделать, даже если придется ждать, даже если чувства мои изуродованы. И когда у меня это получится, она сама сможет построить свое «я» – взамен того, что у нее отобрали.

Я встаю с пола и выхожу из хранилища. Она сидит за столом и ждет меня, совсем одна в читальном зале. Из‑за тусклого ли рассвета в окне, но ее силуэт кажется мне призрачнее и неуловимее, чем обычно. Ночь для нас обоих была очень долгой. Вот она молча поднимается из‑за стола и ставит на печку кофейник. Пока греется кофе, я мою руки под умывальником в углу, вытираю их свежим полотенцем и сажусь перед печкой немного согреться.

– Устал? – спрашивает она.

Я киваю и молчу. Все тело тяжелое, точно ком засохшей грязи: даже руку поднимаю с трудом. Шутка ли – я читал старые сны двенадцать часов подряд. И все‑таки голова на удивление ясная. Как библиотекарша и советовала, когда я прочел самый первый сон: я позволил усталости овладеть моим телом, но не мной.

– Лучше б выспалась дома, – говорю я. – Ждать меня до утра никакой нужды не было.

Налив кофе, она протягивает мне чашку. – Пока ты здесь, я всегда буду рядом.

– Потому что так положено?

– Потому что я сама так решила, – улыбается она. – Да и ты всю ночь искал не кого‑нибудь, а меня. Как же я могла куда‑нибудь деться?

Я киваю и отхлебываю горячий кофе. Часы на стене показывают восемь пятнадцать.

– Завтрак готовить?

– Не стоит.

– Но ты же со вчерашнего дня ничего не ел.

– Я не хочу есть. Лучше посплю. Разбуди меня через два с половиной часа. А пока буду спать, посиди со мной. Можешь?

– Я смогу все, что ты захочешь, – снова улыбается она.

– Сейчас я хочу именно этого.

Она выносит из соседней комнаты два одеяла и укутывает меня. Я чувствую щекой ее волосы, и мне чудится, что когда‑то все это уже случалось со мной. Закрыв глаза, прислушиваюсь: в печке потрескивают угли. Ее ладонь лежит у меня на плече.

– Когда же кончится Зима? – спрашиваю я.

– Не знаю. Сколько длиться Зиме – не знает никто. Но, видно, теперь уже скоро. Этот снегопад, наверно, последний.

Я протягиваю руку и касаюсь пальцами ее щеки. Она закрывает глаза и прижимается к моей ладони.

– Так вот оно какое – тепло моей памяти... – шепчет она.

– И что ты чувствуешь?

– Будто пришла весна.

– Я смогу подарить ее тебе навсегда, – говорю я. – Хотя и не сразу. Но если ты будешь верить – все получится обязательно.

– Я знаю, – шепчет она. И накрывает ладонью мои глаза. – Засыпай...

И я засыпаю.

Ровно через два с половиной часа она будит меня, и я встаю. Надеваю пальто, шарф, перчатки и шапку. Она молча пьет кофе. Пальто, провисев у печки всю ночь, отлично высохло и нагрелось.

– Присмотришь за аккордеоном? – прошу я.

Она кивает. Берет со стола аккордеон, несколько секунд держит на весу и ставит обратно.

– Не волнуйся, – говорит она. – Конечно, с ним ничего не случится.

Я выхожу на улицу. Снег почти стих, ветер унялся. Ночная вьюга отбушевала, но мрачные тучи таять не собираются, и я понимаю, очень скоро все опять заметет. Это всего лишь пауза перед новой бурей.

Я перехожу по Западному Мосту на север и вижу, как над Стеной поднимается неизменный пепельный дым. Поначалу слабая струйка уже через пару минут превращается в жирные клубы. На том костре жгут огромное количество мяса. Значит, Страж сейчас в Яблоневом Лесу. Увязая в снегу по колени, я тороплюсь к Сторожке. Город всосал в себя весь окружающий звук. Ветер исчез, даже птицы умолкли. И только шипы на моих ботинках скрежещут по снегу пронзительнее обычного.

В Сторожке ни души. Лишь хозяйская вонь висит в застоявшемся воздухе, да от печки немного веет теплом. Стол завален грязными тарелками, трубками и горками табачного пепла. До блеска заточенные косы, ножи, топоры на стенах лучатся тускло и бело, словно подсвечивая жилище Стража. Все эти трубки и топоры глядят на меня будто бы с молчаливым презрением. Чудится, что вот‑вот надо мною нависнет огромная тень, и гигантская ладонь придавит мое плечо.

Сторонясь жутковатого сияния, я снимаю со стены связку ключей, зажимаю в руке и выхожу к воротам на Площадь Теней. Снег почти прекратился. Лишь изредка рывками налетают совсем ослабевший ветер. Пустая площадь засыпана снегом, и следов на ней не видно. Один только ветер осмелился расписать эту пустоту своими призрачными узорами, да сиротливый вяз посередине уснул, закинув ветви в стылое небо. Пейзаж безупречен: совершенное равновесие цветов и линий, все погрузилось в вечный и счастливый сон. Я смотрю и думаю, что, наверное, никогда не смогу забыть своих робких шагов к разрушению Совершенства.

Но на раздумья нет времени. Промедли я сейчас – потом не вернешь ни секунды. Непослушными пальцами пытаюсь подобрать к замку на воротах какой‑нибудь из четырех ключей. Что за черт? Ни один не подходит. Холодный пот обжигает ребра. Я точно помню: когда Страж открывал ворота, на связке тоже было четыре ключа. Значит, один должен подойти обязательно.

Я прячу ключи в один карман, свободную руку в другой и с минуту фею заледеневшие пальцы. Затем достаю ключи и пробую все сначала. На третьем ключе замок наконец поддается – и пустую площадь сотрясает оглушительный грохот металла. Как назло – чтобы весь Город услышал. Не вынимая ключа из скважины, я застываю на полминуты и жду. Но никто не прибегает остановить меня. Ни шагов, ни встревоженных голосов. Тишина. Сдвинув створку, я проскальзываю в узкую щель и прикрываю за собой ворота.

Глубокий снег заглатывает мои шаги вязкой пеной. Раздается лишь гулкое чавканье, словно огромный хищник тщательно пережевывает добычу. Оставляя дорожку следов, я огибаю сугроб на скамейке. Пробудившийся вяз злобно смотрит мне в спину. Вдалеке нервно кричит какая‑то птица.

В сарайчике дикий холод – куда холодней, чем на улице. Я поднимаю крышку погреба и спускаюсь по хлипкой стремянке в затхлую темноту.

Тень ждет меня, сидя на нарах.

– Мне казалось, ты уже не придешь, – ворчит она, выдыхая облачко пара.

– Я же обещал, – говорю я. – Давай‑ка выбираться отсюда. Сил нет терпеть эту вонь.

– Бесполезно, – вздыхает тень. – Я даже по стремянке не поднимусь. Проверено. Можешь смеяться, но у меня не осталось сил. Вчерашняя стужа меня доконала.

– Ерунда. Я тебя вытащу. Тень качает головой.

– Ну, вытащишь, а дальше что? Бежать‑то я все равно не смогу. Это конец. У нас ничего не выйдет.

– Эй, послушай, – напираю я. – Кто из нас это начал? Вот и подбери сопли! Я потащу тебя на спине. Что бы ни случилось – мы должны выбраться отсюда, иначе оба загнемся. Тень глядит на меня ввалившимися глазами.

– Вон ты как... Ну что ж. Тогда, конечно, попробуем. Хотя и непонятно, сколько ты протянешь со мной на шее в таком снегу...

– Ничего, – говорю я. – По‑моему, мы с тобой с самого начала не на пляж собирались.

Вскинув тень на закорки, я вылезаю из погреба и, подставив плечо, веду ее через площадь к воротам. Холодная черная Стена в мертвой тишине неотрывно следит за каждым нашим движением. Старый вяз, не выдержав, стряхивает лежалый снег и долго грозит нам вслед оголившимися ветвями.

– Ног не чувствую, – жалуется тень на ходу. – В этом чертовом погребе даже ноги размять негде...

Чуть не волоком я втаскиваю тень в Сторожку и на всякий случай вешаю обратно ключи. Если повезет, Страж не сразу заметит, что мы сбежали.

– Куда теперь? – спрашиваю я у тени. Она дрожит у остывшей печки.

– На юг, – отвечает она, – К Омуту.

– К Омуту... – повторяю я машинально. – И что там, у Омута? Дальше куда?

– Дальше Омута – только Омут. Мы прыгнем в него и исчезнем. Наверно, схватим воспаление легких. Но в нашем положении не привередничают.

– А ты знаешь, что там водоворот? Нас утащит в бездну, и мы погибнем.

Тень заходится в кашле.

– Ошибаешься, – говорит она. – В этой самой бездне – единственный выход из Города. Как ни думай, иначе не получится. Омут – это выход. Я понимаю, чего ты боишься. Но сейчас лучше довериться мне. Я ведь и свою жизнь спасаю. Чего мне туда лезть, если нет уверенности? Все остальное я тебе по пути расскажу. Через час‑полтора Страж вернется – и скорее всего сразу пустится в погоню. Так что нельзя терять ни минуты.

Перед Сторожкой не видать ни души. Только две цепочки следов бегут по снегу в разные стороны. Одну оставил я сам, когда пришел сюда. Другую – Страж, когда уходил из дома. Рядом с его следами тянутся две колеи от телеги. Я взваливаю тень на спину. Она совсем исхудала и весит чуть не вдвое меньше прежнего, но даже такую поклажу без труда на себе не утащишь. Последнее время я так привык жить без тени, что сам не знаю, сколько выдержу.

– До Омута путь неблизкий, – говорю я. – Придется обогнуть Западный Холм, спуститься к Южному, а там сквозь заросли продираться.

– Думаешь, тебя на все это хватит?

– А куда деваться? – отвечаю я. – Не обратно же идти.

По заснеженной дороге я бреду на восток. Мне навстречу тянутся мои же следы. Как если бы нынешний «я» разминулся с собою прежним. Кроме этих следов да отпечатков звериных копыт, на снегу ничего нет. Я оборачиваюсь. Над Стеной поднимается пепельно‑серый дым. Его мрачный отвесный столб напоминает огромную башню, вершина которой теряется в тучах. Столб очень плотный – значит, ночью замерзло особенно много зверей. Работы Стражу хватит надолго. Своей тихой, безропотной смертью звери спасли нас, до последней минуты оттягивая погоню.

Снег липнет к ботинкам и застывает тяжелыми комьями. Я жалею, что не подыскал себе ни снегоступов, ни лыж. Должно же быть что‑то в городе, где идет такой сумасшедший снег. В чулане у Стража чего только нет... Но возвращаться к Сторожке поздно. Я уже добрался до Западного Моста. Поверну – потеряю кучу времени.

Ноги упорно мнут снег, тело разогревается, из‑под шапки стекает пот.

– По таким следам нас вычислит кто угодно, – говорит моя тень, оглянувшись. Я представляю, как Страж несется за нами по снегу. Сущий дьявол. Здоровенный, не то что я. На спине никого не тащит. Да еще и на лыжах, скорее всего. Я должен уйти как можно дальше, пока он не вернулся домой. Иначе нам крышка.

Я припоминаю комнатку Библиотеки. Девушка сидит перед печкой и ждет меня. На столе дремлет аккордеон, в печке потрескивают угольки, над кофейником поднимается пар. Ее волосы у меня на щеке, ее пальцы у меня на плече...

Я не могу дать своей тени умереть. Страж не должен нас поймать. Если он снова запрет ее в погреб, ей точно конец... Выкарабкавшись из сугроба, я собираюсь с силами – и тащу свою тень по снегу все дальше, лишь иногда оглядываясь на пепельный дым.

Примерно на полпути мы встречаем несколько зверей. Не в силах найти хоть какой‑нибудь корм, они скитаются по снегу, глядят грустно. Я тащусь мимо со своей ношей на загривке, и голубые глаза зверей долго смотрят нам вслед. Словно каждый зверь отлично понимает, куда и зачем мы идем.

Дорога заводит в гору – и у меня не хватает дыхания. Тень моя тяжелеет, а у меня все больше заплетаются ноги. Если вдуматься, с этим чтением снов я уже давно потерял форму. Пар от моего дыхания становится гуще, а перед глазами начинают выплясывать крохотные снежинки.

– Ты как? – беспокоится тень. – Может, передохнешь?

– Придется. Извини... Я за пять минут оклемаюсь.

– Чего извиняешься? Ты ж не виноват, что я идти не могу. Конечно, отдыхай, сколько нужно... Странно, да? Будто все беды на одного тебя навалились.

– Но это же мои беды, – говорю я. – Верно?

– Да, – отвечает тень. – Я тоже так думаю.

Я сваливаю тень на снег и опускаюсь рядом на корточки. Тело уже не чувствует холода. Ноги от паха до пят словно окаменели.

– Хотя, если честно, я тоже иногда сомневаюсь, – продолжает тень. – Не скажи я тебе ничего, помри тихонько – ты бы жил сейчас и горя не знал. Так или нет?

– Возможно, – киваю я.

– Значит, я тебе только мешаю?

– Но я все равно должен был это знать.

Тень кивает. И, подняв голову, всматривается в пепельный дым.

– Раз валит такими клубами, Страж там надолго застрял, – говорит она. – А мы уже скоро Холм обогнем. Дальше только заросли. Дойдем до них – и все. Там он нас уже не найдет.

Тень зачерпывает рыхлый снег, распахивает ладонь – и смотрит, как тот высыпается на землю.

– То, что в Городе должен быть выход, пришло ко мне по наитию. Но уже очень скоро появились доказательства. Подумай сам. Город совершенен. А значит, в нем возможно буквально все. Стало быть, это даже не совсем город, а какой‑то саморазвивающийся организм. Он постоянно подкидывает тебе новые возможности, сам принимает новые формы – и так поддерживает свое совершенство. Если ты захочешь, чтобы из него был выход – он даст тебе выход. Понимаешь меня?

– Отлично понимаю, – говорю я. – Я это вчера заметил. Ну, что это – мир разных возможностей. Здесь есть все – и нет ничего...

Тень сидит на снегу и смотрит на меня. А потом несколько раз кивает. Снег густеет. Буран медленно наваливается на Городу.

– Так вот, – продолжает тень. – Когда мы поймем, что выход есть, останется только вычеркнуть все лишнее. Ворота в Стене вычеркиваем. Если выбираться там, Страж нас тут же схватит. Этот упырь каждый листик, каждую веточку у Ворот чует, как летучая мышь. Уж он‑то знает – любой беглец первым делом о Воротах подумает. Значит, Ворота – не выход. Через Стену лезть бесполезно. Восточные Ворота тоже не вариант. Замурованы – та же Стена получается, а на входе Реки, под водой – железная решетка. Такая толстая, что и за сто лет не распилить. Остается только Омут. Уйти из Города можно только вместе с Рекой.

– Ты не ошибаешься?

– Сам посуди. Почему все остальные выходы или накрепко замурованы, или тщательно охраняются, – и только Омут совсем без присмотра? Ни ограды, ни стены. Почему, как ты думаешь? А потому, что страх держит человека лучше всяких стен. Преодолеешь страх – победишь Город.

– И когда это пришло тебе в голову?

– Когда Страж показал мне Реку. В тот единственный раз, когда довел меня аж до Западного Моста. Тогда‑то у меня все и замкнулось. Сама по себе Река никакого зла не несет. Наоборот, вода в Реке – это энергия жизни. Нам нужно лишь отдаться ее течению. Только так мы сможем вырваться из Города и вернуться туда, где настоящая жизнь... Тебе сложно в это поверить?

– Почему же, – говорю я. – Я тебе верю. Я даже думаю, что эта Река и там течет. В том мире, который мы оставили. Он уже начинает понемногу возвращаться ко мне. Его воздух, сияние, звук... Я даже песню любимую вспомнил.

– Я не могу сказать, прекрасен тот мир или безобразен, – говорит моя тень. – Но он наш, мы должны в нем жить. Там – свое счастье и свое горе. Свои радости и свое дерьмо. Свое ни рыба ни мясо – и свое непонятно что. Ты там родился. Там тебе и умирать. А когда умрешь, я исчезну. И это – самое настоящее, что может с нами случиться.

– Да... – соглашаюсь я. – Пожалуй, ты прав.

Мы сидим с моей тенью на склоне и смотрим на Город. Но уже не можем разглядеть ни Часовой Башни, ни Реки, ни мостов, ни даже Стены и пепельно‑серого дыма. Один гигантский снежный столп, соединивший небо и землю.

– Надо идти, – торопит меня тень. – В такую погоду Страж, чего доброго, закончит работу пораньше.

Я киваю, встаю и отряхиваю с шапки снег.

Дата добавления: 2015-08-03